Текст книги "Труды по истории Москвы"

Кроме этих книг, мы должны обратить внимание еще на книги, которые составлялись в виде сметы для строительства городов, так называемые «строельные книги», а также на десятные списки служилых людей – материал чрезвычайно однообразный, но имеющий свое значение, особенно для военного историка.

И, наконец, следует обратить внимание на так называемые разрядные книги, которые представляли собою росписи полкам и воеводам. На них подробно останавливаться сейчас я не буду. Отмечу только, что на эту тему моим учеником В. И. Бугановым защищена интересная диссертация.[1010]1010
  Буганов В. И. Разрядные книги последней четверти XV – начала XVII в. М., 1962.


[Закрыть]

Разрядные книги составлялись в приказах. Но следует отметить, что большинство их дошло до нас не в приказных фондах, а в частных. Объясняется это простым явлением. Разрядные книги сделались основным документом для доказательства дворянского происхождения. И уже в XVI–XVII вв. они служили доказательствами в местнических спорах.

Такой же характер имели и родословные книги, большинство из которых дошло до нас в частных коллекциях, хотя в конце XVII в. и была составлена так называемая «Бархатная книга», основанная на более ранних «Государевых родословцах».

Следует заметить, что родословные книги и разрядные книги включают иногда важные и ценные материалы, но они требуют особенно большой осторожности. Это объясняется тем, что родословные и разрядные книги, как я уже говорил, служили для доказательства дворянского происхождения. И на основании этого появились, например, такие разряды, которые являются часто разрядами подложными. Таковы некоторые ливонские разряды, таковы разряды казанского похода, которые составлены по типу других разрядов, но сведения их очень смутные.

Что касается родословных книг, то и здесь, особенно в XVII в., многое вызывает недоверие.

Одна из таких книг была составлена родовитым подьячим по поручению определенных дворянских родов. Эта книга ставит своей задачей опорочить многие другие дворянские роды. И делается это довольно просто; например, рассказываются различные случаи, видимо, бывшие и не бывшие, говорится, что такой—то родственник такого—то или предок такого—то состоял в службе при царе Иване Васильевиче и тогда—то получил оплеуху. Оплеуха всегда будет записана в этой книге. Есть там другие показания, чисто сплетнического порядка, которые, видимо, очень тщательно собирались и записывались. Об этом имеется очень интересная работа Н. П. Лихачева «Разрядные дьяки XVI в.» и целый ряд других работ Н. П. Лихачева, который показал много интересных моментов.[1011]1011
  Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1888; и др. работы.


[Закрыть]

В заключение я должен сказать, что этот короткий обзор книг XVII в., во—первых, не претендует на полноту, а во—вторых, он лишний раз подчеркивает, что в области источниковедения XVII в. нам предстоит провести еще громадную работу, которая только начинается.

Предметом сегодняшней лекции является деловое письмо XVI–XVII вв.

Деловое письмо этого времени отличалось своими особенностями, своеобразием, так как по преимуществу деловая бумага XVI–XVII вв. была написана скорописью.

Нет никакого сомнения, что скоропись произошла из полуустава. При сравнении полууставных и скорописных букв можно видеть большое сходство – можно объяснить происхождение скорописных букв из так называемых полууставных.

Но при этом можно заметить и отличие. Главным отличием скорописного почерка является то, что этот почерк гораздо более круглый, чем полууставный. Самый беглый полуустав отличается все—таки некоторой печатностью букв, некоторым подобием повторения одних и тех же букв в одном рисунке. Скорописный почерк отличается разнообразием начертаний и тем, что буквы как бы круглые.

Постепенный переход к этой округлости составляет типичную черту скорописи. В силу этого мы имеем даже некоторые переходные почерки или начерки: рядом с полууставом мы имеем беглый полуустав, приближающийся уже к скорописи.

Вторая главная особенность скорописи – это преимущественное употребление выносных букв по сравнению с полууставом. Полуустав также выносит буквы наверх, там мы имеем также значки сверху строчки. Но в настоящую систему это приведено только в скорописи.

Поэтому необходимо читать скоропись как бы в двух планах, т. е. скользить не только по самой строке, но и по верху этой строки, где показаны выносные буквы. При достаточном навыке чтения эти выносные буквы служат как бы сигнальными знаками.

Увеличение количества выносных букв продолжается постепенно до самого конца XVII столетия, когда почерк начинает деформироваться, от скорописи XVII в. переходя к петровской скорописи, где количество выносных букв будет меньше. Но еще в письмах и бумагах первой половины XIX в. мы все—таки эти выносные буквы находим, и, в частности, в письмах престарелых людей XIX в., которые были обучены грамоте в XVIII в. и не могли отучиться от этих выносных букв. Это надо иметь в виду при чтении и скорописи XIX в.

Возникает вопрос о происхождении скорописи, почему и как появилась скоропись»

Надо сказать, что здесь мы не можем искать никаких влияний ни с Запада, ни с Востока. По—видимому, происходило постепенное развитие письма и стремление как можно быстрее писать, так как полууставный почерк, конечно, отличался известным пределом для быстроты письма. Мы знаем, что, чем связнее мы пишем, тем быстрее, хотя иногда получается несколько неразборчиво.

Если вы присмотритесь к самому процессу писания XV–XVI вв., то вы увидите, что первоначально получалось так: писец сначала писал основное слово, а конец выносил наверх. Это видно из того, как расположены эти выносные буквы. Они расположены над буквами строки. Если мы вообразим такой процесс писания, то нам станет понятно, что первоначально выносные буквы употреблялись в конце слова, а потом – в конце слогов.

Надо иметь в виду, что титло, стоящее вверху, обозначает какой—то пропуск, пропуск определенного звука или определенной буквы. Какой же это пропуск»

Бывает так, что установить это очень трудно. При выносе буквы, когда она превращалась в неразборчивое титло, два разных слова бывали одинаковыми в написании.

Как правило, в скорописном письме имеется пропуск твердости или мягкости – «еръ» или «ерь». Под титлом, которое показывает вынос буквы, скрывается пропажа какого—то звука или буквы, в данном случае «еръ» или «ерь», и это оказывается фактом достаточно большой важности. Вот почему существуют такие звуки, которые как будто выносные буквы не передают.

И возник спор, который покойный Б. Д. Греков очень остроумно назвал спором о «Ваське» или «Васке».

В самом деле: вот перед нами начертание «Васка». Как его надо читать – «Васька» или «Васка»" Дело заключается в том, что в одних и тех же документах вы можете встретить и «Васька», и «Васка». Разрешался вопрос, мне кажется, Борисом Дмитриевичем совершенно правильно, в частности я всегда к нему примыкал. Если написано «Васка» с выносным «с», то надо расшифровывать «Васька», потому что здесь, в выносе, уже скрывается какой—то другой звук, твердость ему не для чего показывать. Но «Васька» или «Васка» – это элемент, который имеет большее значение для произношения, чем для понимания текста. Но есть такие начертания, которые связаны, вообще говоря, с пониманием текста.

От выносных букв необходимо отличать титла, ставившиеся на словах, которые всегда обозначались титлами, что свидетельствовало о правилах сокращенного написания этих слов.

Если у нас привыкают сравнительно легко к выносным буквам, то к этому титлованию приучаются сравнительно слабо. Между тем в азбуках XVI–XVII вв. мы всегда находим перечисление основных слов, находящихся под титлами. Это помещено в грамматике 1574 г. Ивана Федорова и в азбуке Бурцева, где имеются слова, поставленные под титлами.

Менее известны обозначения в кружках, которые встречаем в писцовых книгах и сотных выписях. Это не выносные буквы, а условные обозначения.

Если представить все это и некоторые другие условные обозначения, которые существуют, тогда становится ясно, что скорописное письмо XVII в. иногда имеет большие трудности для чтения. И ничего нет удивительного, что если научали по псалтырю хотя бы скверно читать, то скорописная бумага оставалась грамотой за семью печатями. Поэтому всякий земский дьячок представлял собой серьезную фигуру – от него зависело, прочитать какое—нибудь письмо или нет.

Я не ставлю сейчас задачи научить давно научившихся людей скорописи, но показать значение и историю ее – это представляется довольно интересным.

Если мы полуустав и устав определяем довольно точно благодаря работам В. Н. Щепкина, А. И. Соболевского и др., то скоропись изучена хуже. Мы по—настоящему не имеем ни одной работы, которая показывала бы развитие скорописного письма. И в этой области до сих пор последнее слово принадлежит В. Н. Щепкину, хотя он специально никогда скорописью не занимался.[1012]1012
  Щепкин В. Н. Учебник русской палеографии. М., 1918; 2–е изд. М., 1967.


[Закрыть]

Объясняется это прежде всего тем, что не было нужды большой для определения этих бумаг – большинство бумаг датированы. Если они не датированы, то сомнение в принадлежности к тому или иному времени чаще всего уничтожается просмотром бумаги, тогда как уставный почерк, которым писали на пергамене, не может этим методом пользоваться. Наконец, сама скоропись различалась между собой настолько, что на глаз мы можем сказать примерно, что это XVI в., первая половина, вторая половина XVII в. и т. д. Я укажу, однако, несколько таких особенностей скорописи, которые должны в какой—то мере помочь разобраться в этом.

Прежде всего, чем больше мы знакомимся с письмом XVII в., тем у нас оказывается, с одной стороны, больше выносных букв, а с другой стороны – все большее и большее пропадание титла для выносных букв. И когда вы увидите, что писец не употребляет или мало употребляет титла, то всегда можете быть уверены в относительно позднем происхождении памятника.

Вторая особенность. Если вы присмотритесь к письму XVI в., вы увидите, что там существовали некоторые характерные буквы.

Пожалуй, самой характерной буквой XVI в. является «д» с длинными хвостами. Довольно широко распространяется в это время буква «юс» с четким, правильным написанием.

Для XVII в., особенно конца века, пожалуй, самой распространенной характерной буквой является буква «ж» с ярко выраженным полукругом в передней части.

Надо сказать, что как в XVI, так и в XVII в. мы отличаем различного рода почерки. Но для XVII в. характерна для делового письма не только округлость, но и чрезвычайная связанность букв между собой.

И как бы в противовес тому, что я сказал о чрезвычайной связанности почерка, со второй половины XVII в. в скорописи появляется разделение на слова, то разделение, которое отсутствует в XVI в., когда каждое слово пишется без разделения, в силу чего нам трудно написать даже строчку в стиле XVI в.

Если вы присмотритесь в целом к начертаниям всех букв скорописи XV–XVII вв., то увидите, что к концу XVII в. почти все буквы уже принимают те начертания, которые мы имеем в скорописи нашего времени.

Теперь, если от этого общего рассмотрения скорописи мы обратимся к вопросам археографии, то мы увидим, сколько трудностей встанет перед нами – и не только в смысле письма и передачи его, но и в смысле издания текстов XVI–XVII вв.

Первый вопрос, который возникает прежде всего: как издавать документы» Если вы возьмете старые издания, допустим «Акты Археографической экспедиции», «Акты исторические» и т. д., то увидите, что каждый документ издавался целиком.

Если вы возьмете современные издания, то к своему удивлению увидите, что эти современные издания полны пропусков. Я бы высказался за издание полностью.

Второй вопрос, который возникает здесь с чисто археографической точки зрения: как поступить с самим текстом»

Этот вопрос, интересный и важный, вызвал большую дискуссию. Если встать на точку зрения некоторых публикаторов, то окажется, что, если у вас имеется какое—нибудь в тексте слово, для вас непонятное, которое вы считаете искаженным, вы должны этот текст тотчас же исправить. Причем вы имеете право исправить его без сноски, без того, чтобы в этой сноске показать, почему вы должны текст исправить.

Например, вы встретили такое слово: «гдру», вы его исправите на «гдрю». В чем тут загвоздка» Если написано «гдру», это могло быть указанием, что писал белорус или украинец – для него характерна отверделость «р». Исправив лишь одну букву, вы выбросите то, что может дать указание на автора письма, обращавшегося с такими словами.

Что же в этих случаях делать» По—видимому, текст надо издавать таким образом, как делается, например, при издании летописей. Написано: «приехал въ Москтву». Обозначить сноску: В рукописи: въ Москтву.

Почему это нужно соблюдать, хотя с виду это археографическая мелочь» Потому что, особенно в документах ранних, встречаются такие слова, такие выражения, которые нам кажутся ошибочными, но которые в действительности дают указание и на писца, и на то, откуда он произошел.

В частности, в документах новгородских даже XVII в. мы встречаем обмен «ять» и «и». Человек мог написать вместо «на св]т]» – «на свит]». Вы, имея такой документ, в котором могут быть заменены и «ц» на «ч», можете быть уверены, что это – новгородский документ, из Новгородской области.

Видимо, следует учитывать и то, что наши познания документов, их смысла, еще несовершенны, хотя мы думаем о себе, что мы во всеоружии науки. А я уверен, что лет через пятьдесят наши издания будут так же критически разбираться, как мы проделали это с изданиями наших предшественников.

Третий вопрос – вопрос чрезвычайно важный, вопрос о том, как расставлять знаки препинания.

С виду вопрос этот кажется как будто незначительным. Он связан с другим вопросом, который неоднократно ставился, – где не только расставлять знаки препинания, но и ставить абзацы. Но вот перед вами документ, который написан без единого абзаца, и без абзаца документ идет на двух—трех—четырех—пяти страницах. Абзац не делается. Создается чрезвычайная трудность для чтения такого документа.

Не меньшая трудность создается тогда, когда вы в документе не знаете, где надо употреблять знаки препинания. Если вы меня, по совести, спросите: А Вы можете точно сделать это» Я скажу, что точно не знаю.

Если вы присмотритесь к вопросу распределения знаков, в тексте ныне имеющихся, то увидите, что и здесь перед вами встают значительные трудности. Особенно хочется предупредить, чтобы меньше было двух современных знаков, которые мы употребляем. Точка с запятой: ставить ее чрезвычайно трудно, предпочтительно надо употреблять точку. И две черточки.

Вопрос об абзацах.

Вопрос об абзацах кажется чрезвычайно простым. Но когда вы будете издавать документ, для вас он станет чрезвычайно трудным. Где сделать абзац, как поступить с теми документами, которые мы издаем в настоящее время»

В частности, возьмем хотя бы издание летописей. В летописях рассказ идет непрерывно: «Лета 7054 майя в 5 день приидоша татарове на нашу украйну… В то же лето…» И такой текст идет на протяжении целого ряда страниц.

Что вы должны делать» Как издавать» По—видимому, при издании документов летописных или других (издавая какой—то текст) необходимо иметь общий принцип для издания данного документа.

Я сегодня говорю о тех вопросах, которые для меня являются спорными, и до некоторой степени то, о чем я говорю, это крик больной души. Мне хотелось бы, что когда вы будете работать, писать, чтобы вы на это обратили внимание.

Теперь дальше. Следующий вопрос. При издании документов возникает вопрос о том, как отмечать при издании документ. Перед вами большой столбец. В этом столбце ваш документ занимает определенное место. Хорошо, если столбец этот перенумерован и разобран на части. А если перед вами большой столбец» И из этого столбца на 40 метров вам нужно взять лишь одну середину столбца. По—видимому, в этих случаях вам также придется отмечать, что столбец не нумерован, но, рассчитав по сставам, отметить, что с 40 листа начинается та грамота, на которую вы ссылаетесь, и она занимает листы 40–43.

Для вас, между прочим, особенно важно это отметить, потому что первая ошибка, которую вы все делаете, заключается в том, что вы не отмечаете ни номера документа, ни того листа, откуда вы сделали запись. Я сам эту ошибку делал, поэтому у меня есть такие выписки, которые использовать я не могу.

Я поставил некоторые проблемы именно в виде вопросов, а не в виде какого—то разрешения, чтобы вы видели, что люди, всю жизнь занимавшиеся ими, проявляют известную «нищету философии», чтобы вы над ними посерьезнее задумались и поставили бы в будущем задачу заняться посерьезнее теми делами, о которых я говорю.

IV
МОСКОВСКАЯ КУЛЬТУРА

МОСКВА И КУЛЬТУРНОЕ РАЗВИТИЕ РУССКОГО НАРОДА В XIV–XVII ВЕКАХ[1013]1013
  Статья опубликована в журнале «Вопросы истории», 1947, № 9. Перепечатана в кн.: Тихомиров М. Н. Русская культура X–XVIII вв. М., 1968. С. 255–276. Воспроизводится по этому изданию. – Прим. ред.


[Закрыть]

С начала XIV и до конца XVII в., в течение почти четырех столетий, Москва была признанной столицей Русского государства. Велика была роль Москвы как политического центра России, но не менее велико было и другое значение ее – как центра русской культуры, который впитывал в себя все лучшее, что порождал русский творческий гений, и в свою очередь организовывал и направлял творческие культурные силы русского народа. Между тем эта культурная роль Москвы мало освещена в наших научных работах, вернее, освещена только эпизодически главным образом историками литературы и искусства. Попытаться поставить вопрос о культурной роли Москвы в XIV–XVII вв. – основная задача этой статьи.

Начатки московской культуры восходят уже к первым двум векам существования Москвы как города. Об этом говорят немногие, но красноречивые намеки разрозненных летописных известий о Москве XII–XIII вв. Сообщая о разорении Москвы татарами, летописец говорит, например, что завоеватели предали огню город и церкви, сожгли монастыри и села, захватили много имущества.[1014]1014
  Летопись по Лаврентьевскому списку. СПб., 1872. С. 438.


[Закрыть] Перед нами встает картина довольно большого русского города с церквами и монастырями – обычными культурными центрами русского средневековья. Во второй половине XIII в. в Москве находим уже два монастыря: Даниловский и Богоявленский. О первом мы узнаем, что он был основан князем Даниилом Александровичем, родоначальником московских князей. В этом монастыре названным князем была учреждена архимандрия – явный показатель его большого значения, богатства и выдающегося положения. Напомним тут же, что даже в Новгороде существовал только один монастырь (Юрьев), настоятели которого имели сан архимандритов.

Позже узнаем о том, что Богоявленский монастырь в Москве сделался одним из центров византийской образованности на Руси. Все это говорит о том, что развитие московской культуры началось задолго до XIV в., когда Москва сделалась столицей княжения, что московская культура развивалась не на пустом месте, а восходит к блестящей культуре Владимиро—Суздальского княжества времен Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, следовательно, опирается на культурные богатства Киевской Руси с ее многосторонними международными связями. И, тем не менее, видимая культурная история Москвы начинается для нас только с первой половины XIV в., со времен Калиты и его преемников. На память о Калите ложится тяжелым бременем обвинение его в участии в татарской расправе, учиненной над Тверью. Осторожный и уступчивый по отношению к татарам, Калита кажется фигурой относительно серой по сравнению с его пылким современником, тверским князем Александром Михайловичем, возглавившим восстание тверичей против наглого татарского царевича и его приспешников. Песня о Щелкане Дудентьевиче показывает, кого благодарная народная память считала героями события.

Однако в деятельности Калиты были черты, вызывавшие привязанность к нему современников. В 1339 г. «многогрешные» дьяки Мелентий и Прокоша переписали так называемое Сийское евангелие – прекрасный образец русской письменности XIV в. Дьяки жили и работали в трудные времена, и поэтому перед ними вставали грозные образы ветхозаветных пророков. Вот что записали дьяки о Калите: «О семь бо князи великом пророк Езекий глаголеть: в последнее время в апустевшей земли на западе востанеть цезарь правду любяй, суд не по мзде судяй, ни в поношение поганым странам, при сем будет тишина велья в Руской земли и восияеть в дни его правда».[1015]1015
  Срезневский И. И. Сведения и заметки о малоизвестных и неизвестных памятниках. № XXXVI. СПб., 1876.


[Закрыть] Дьяки так и написали: «в апустевшей земли» через а, дав нам образец позднейшего московского «аканья», назвав Калиту «цесарем» – титулом византийских императоров. Но не один только правый суд ставили они в заслугу Калите. Дьяки хвалят Калиту и за то, что он повелел написать многие книги («многим книгам написаным его повелением»). И эта черта деятельности Калиты привлекает особое внимание. Татарские погромы нанесли ужасающие удары нашей письменности. В пламени пожаров погибли груды письменных богатств. Можно скорее поражаться тому, что письменные памятники домонгольского времени дошли до нашего времени, чем удивляться, что таких памятников сохранилось мало. Образованные русские круги уже во второй половине XIII в. стали заботиться о восстановлении письменных памятников прежнего времени. В еще больших размерах этой восстановительной деятельностью занялся Иван Калита.

Уже А. С. Павлов считал, что Калита занимался упорядочением судебных установлений, и указывал на то, что в одном требнике начала XVI в. статья «Сии ряд и суд церковный» заканчивается словами: «Дай Бог и на много лета великому князю Ивану Даниловичу всея Руси».[1016]1016
  Павлов А. С. Книги законные // Сборник Отделения русского языка и словесности Академии наук. Т. XXXVIII, № 3. С. 36.


[Закрыть] Характерно, что такое же пожелание находим и в другом памятнике, рассказывающем о Калите, – в полулегендарной записи о встрече Калиты с притворянами соборной церкви в Торжке. Притворяне также восклицают многолетнее пожелание московскому князю: «Дай Бог и на много лета великому князю Ивану Даниловичу всея Руси».[1017]1017
  Миллер В. Ф. Очерки русской народной словесности. СПб., 1910. Т. II. С. 243.


[Закрыть]

Дьяки Мелентий и Прокоша еще раз напоминают о каких—то судебных установлениях, которые производились при Калите, любившем правду и творившем суд не по мзде и не в поношение татарам (поганым). У нас, впрочем, имеется и другой источник, который уже прямо указывает на особое внимание Калиты к книжному делу.

Построив в Кремле новый монастырь Спаса, Калита снабдил его церковными сосудами, иконами и книгами из княжеской казны. Указание на книги, выданные из княжеской казны, особенно интересно для нас в свете того, что мы уже знаем из уст дьяков и показаний требника. Конечно, эта начальная московская письменность была еще очень скромной, но в ней уже было заложено зерно будущего. Первоначальную московскую письменность обнаруживаем и в летописных записях первой половины XIV в., несомненно, московского происхождения. Предполагают, что эти московские записи начинаются с 1317 г. Источником их М. Д. Приселков считал семейную хронику Ивана Калиты и митрополичий летописец. Названный исследователь недостаточно оценивает эти первоначальные московские памятники, отмечая «замкнутость изложения великокняжеского московского летописания внутри интересов и событий только московского правящего дома», но с этой строгой оценкой трудно согласиться.[1018]1018
  Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. Л., 1940. С. 128.


[Закрыть] Здесь не место вступать в полемику о характере первоначального московского летописания, для нас важнее отметить тот факт, что московская письменность может считаться уже существовавшей при Иване Калите и его преемниках, а это объяснит нам многое в дальнейшей истории московской культуры.

Время Калиты и его преемников было периодом не только утверждения московской письменности, но и московского искусства. Строительство московских каменных соборов и церквей при Калите и его преемниках было, пожалуй, самым выдающимся явлением в области русского искусства первой половины XIV в., равного которому мы не знаем в русской истории этого столетия. Вслед за Успенским собором, заложенным в 1326 г., в Московском кремле были воздвигнуты еще четыре каменные церкви, в том числе Архангельский собор. Позднейшие свидетельства говорят о том, что московские постройки времен Калиты не были прочными и величественными. Не прошло и полутора веков, как Успенский собор пришлось подпирать толстыми бревнами, чтобы он не обвалился,[1019]1019
  ПСРЛ. Т. XX. С. 297.


[Закрыть] но не забудем и того, сколько раз Успенский собор выгорал дотла в течение полутора веков своего существования. Не забудем и о том, что строительство соборов происходило в «апустевшей» земле, разоренной и измученной татарами, и тогда нам станет ясным, что уже на первых шагах своей строительной деятельности Москва показала тот размах, каким никогда не обладали ее соперники – Тверь и Рязань. Поэтому при всей неказистости и непрочности первых московских каменных построек появление их должно считаться важной вехой в истории русской культуры и искусства.

В 1344 г. оба московских собора были расписаны греческими и русскими мастерами, а вслед за тем роспись украсила и две другие московские церкви. Участие греческих и русских мастеров в росписи первых московских церквей бросает свет на характер московской культуры: Москва выступает перед нами в своеобразном двойном значении центра русской культуры и в то же время крупного международного центра. При этом симпатии москвичей—современников уже явно на стороне своих русских мастеров. Греческие митрополичьи писцы даже не названы по именам. Это люди нужные, но чужие, вызванные греком—митрополитом Феогностом. Они расписывали Успенский собор и кафедральную митрополичью церковь. Княжеский Архангельский собор расписывали «русские писцы князя великого Семена Ивановича», а начальниками у них были Захарий, Иосиф, Николай,[1020]1020
  ПСРЛ. Т. XVIII. С. 94.


[Закрыть] поименно называет их московский летописец, радостно переживавший появление в Москве своих, русских художников. И с этим повышенным интересом к своему, русскому встретимся мы и дальше в истории московской культуры.

То, что еще только намечалось при Калите и его преемниках, получило дальнейшее развитие и, прямо скажем, блестящий расцвет во второй половине XIV в., в княжение Дмитрия Донского. Дмитрий Донской известен обычно только с одной стороны своей деятельности – как великий русский полководец, организовавший отпор полчищам Мамая и разгромивший татар на Куликовом поле. Но была и другая сторона его деятельности: княжение Дмитрия Донского надо считать временем настоящего подъема культуры, оставившего долгий и памятный след. Этот подъем, впрочем, был подготовлен предыдущими поколениями, выросшими и воспитавшимися при Калите. Еще в середине XIV в. в Богоявленском монастыре, стоявшем за пределами Кремля, на посаде, возник кружок ученых монахов—аристократов. Наиболее заметным из монахов этого монастыря был Алексей, сын московского боярина Бяконта, постригшийся в монахи еще в дни своей юности. Он был настолько выдающейся фигурой, что вскоре сделался епископом и наместником митрополита Феогноста, часто отлучающегося из Москвы для объезда своей обширной митрополии. После смерти Феогноста Алексей по желанию великого князя отправился в Константинополь и получил поставление на митрополию «всея Руси».

Алексей был, несомненно, одним из образованнейших людей своего времени. Неизвестно, где и когда он изучил греческий язык, но долго сохранялась грамота с его собственноручной подписью на греческом языке. Ему же приписывают перевод Нового завета с греческого языка на славянский. В других случаях мне уже приходилось указывать, что греческое образование не было редкостью в Москве XIV в., усиленно торговавшей в то время с Константинополем и другими причерноморскими городами.[1021]1021
  Тихомиров М. Н. Византия и Московская Русь // Исторический журнал. 1945. № 1–2.


[Закрыть] В библиотеках Чудова монастыря и Троице—Сергиевой лавры мы находим рукописи с греческими пометками и записями, написанными грецизированным почерком.[1022]1022
  Например, рукопись ГИМ. Чудовское собр., № 260.


[Закрыть] Чудов монастырь был основан самим Алексеем, а строителями Троице—Сергиева монастыря были братья Стефан и Сергий. Стефан ранее жил в Богоявленском монастыре. Греческий язык знало не только московское духовенство, но и купцы, торговавшие с Судаком и Константинополем, люди бывалые, нередко говорившие на нескольких языках.[1023]1023
  Тихонравов Н. С. Древние жития Сергия Радонежского. М., 1892. С. 163.


[Закрыть]

Эта связь Москвы с отдаленным Константинополем объясняет нам очень многое в культурной жизни Москвы XIV в. Русские встречались в Константинополе с представителями различных народов. Важнее всего были связи с итальянскими купцами, утвердившимися в константинопольском пригороде – Галате. Наши источники ясно говорят о каких—то близких связях русских людей с Галатой, в основном населенной итальянцами (преимущественно генуэзцами).[1024]1024
  В Галате был погребен митрополит Пимен. См.: ПСРЛ. Т. XI. С. 39.


[Закрыть] В свете сказанного ничего не будет непонятного и в том, что на Руси появляются итальянские иконные композиции, а одна из икон так и носит традиционное название «Галатской». Не случайно и то обстоятельство, что знаменитый художник того времени Феофан Грек (Гречин) до прибытия на Русь расписывал церкви в Галате и Судаке. Так перед нами наметился тот путь, по которому византийский мастер попал на русский север.

Связи московской культуры с византийской позднего времени наиболее бросаются нам в глаза, но Константинополь был только тем центральным пунктом, при посредстве которого культурные веяния достигали Москвы с юга. Какие обширные международные связи имела Москва того времени, видно из одной замечательной фразы из «Задонщины» – фразы, еще не получившей должного расшифрования. Говоря о победе на Куликовом поле, автор «Задонщины» восклицает: «…шибла слава к Железным вратом, к Риму и к Кафе по морю, и к Торнаву и оттоле к Царю—граду на похвалу: Русь великая одолеша Мамая на поле Куликове». Здесь перед нами большой круг земель, до которых должна дойти весть о русской победе: Дербент (Железные врата), Рим, Кафа в Крыму, Тырнов в Болгарии и, наконец, Царьград (Константинополь) – вот те пункты, до которых дойдет слава.[1025]1025
  Текст приведен по неизданному списку «Задонщины» XVI в. См.: ГИМ. Музейное собрание, № 2060; Шамбинаго С. К. Повести о Мамаевом побоище. СПб., 1906. С. 134.


[Закрыть] В других списках «Задонщины» добавлен еще Орнач, т. е. Ургенч, в Средней Азии. Таковы отдаленные и разнообразные центры, которые были связаны с Москвой.

Это особое положение Москвы как пункта, к которому выводили водные пути по Дону и Волге, имело громадное значение. Москва выступает перед нами в роли крупного международного центра Восточной Европы в те ранние века ее существования, когда она нередко представляется нашим историкам в образе захудалой княжеской усадьбы. И действительно, мы видим, что через Москву проникают на Русь новые технические усовершенствования, утвердившиеся и вошедшие в обиход в средиземноморских странах и на Востоке. Ограничимся только несколькими, но тем не менее показательными примерами.

Палеографы считают одним из важнейших моментов в истории письма появление бумаги, вытеснившей дорогой пергамен. Наиболее раннее применение в Европе бумага получила на Юге, в Италии. В русских землях она стала внедряться в конце XIV в., но еще первая половина XV в. была временем борьбы пергамена с бумагой. И вот оказывается, что древнейшим русским документом, написанным на бумаге, является духовная грамота Симеона Гордого не позже 1353 г. Таким образом, бумага появилась в Москве уже в первой половине XIV в., гораздо раньше, чем в Новгороде и других русских городах того времени, и нашла себе применение в княжеской канцелярии для написания важнейшего государственного документа. Это говорит о том, что бумага уже получила распространение в Москве, что ее перестали считать непрочным материалом. Духовная Симеона Гордого напоминает нам о тех оживленных связях, которые Москва поддерживала с Константинополем и при его посредстве – с итальянскими торговыми городами.