Текст книги "Труды по истории Москвы"

Совершенно естественно, что среди русских людей XVII в. находились охотники перенимать иноземное и видеть в подражании иноземному своего рода прогресс в тех отраслях быта, в которых можно было бы избежать такого подражания. Однако в этом отношении XVII век был более осторожен, чем последующее столетие. Царь Алексей Михайлович завел при дворе театр («комедийную храмину») и первый журнал («куранты»), но остался верен прежнему московскому быту. Знаменитый А. Л. Ордин—Нащокин, виднейший русский дипломат XVII в., усиленно предлагал организовывать русскую торговлю «с примеру сторонних чужих земель»,[1058]1058
  Соловьев С. М. История России. 2–е изд. СПб., б. г. Кн. III. Стб. 716.


[Закрыть] но он откровенно выступал против слепого подражания иностранцам: «Их платье не по нас, а наше не по них».

Историк не может пройти мимо того факта, что в XVII в. вся русская культура в основном была московской. Это не значит, что все остальные русские города не имели никакого культурного значения, наоборот, не только в больших, но и в маленьких городах мы наблюдаем расцвет каменного строительства, находим своих архитекторов и художников. Говоря о тождестве московской культуры с русской в XVII в., мы хотим сказать о всеобъемлющем влиянии Москвы на культуру этого столетия. Местные культурные особенности, еще четко заметные в предыдущем столетии, стираются, становятся незначительными в XVII в., вливаются в общий поток русской культуры. При этом мы видим, как именно через Москву приходят новые веяния, характерные для второй половины XVII в. Из Укра ины заносится в Москву новый архитектурный стиль, получивший прозвание «нарышкинского», книги с гравюрами киевской печати, многоголосое пение, утверждающееся в русских церквах.

Все новое в области культуры идет неизменно через Москву. Именно здесь появились новые переводы латинских и немецких книг, над которыми нередко трудились подьячие и переводчики (толмачи) Посольского приказа. Еще в начале XVII в. толмач Федор Гозвинский перевел басни Эзопа, снабдив их следующим предисловием: «Нравоучительная к нам сей беседует и в притчах полезная к житию дарует». Подобные переводные сочинения все более наполняют русскую литературу XVII в., в основном при посредстве московских образованных кругов.

В Москве создаются и первые библиотеки с собраниями книг на иностранных языках. Одно из таких собраний существовало при Посольском приказе, который имел постоянный штат переводчиков. В свободное время для практики толмачам поручалось составление переводов с иностранных книг. В конце века мы находим библиотеку иностранных книг в доме Василия Васильевича Голицына, фаворита царевны Софьи.

Новым и крупным явлением было возникновение в Москве особой библиотеки греческих книг, инициатива создания которой принадлежала патриарху Никону. Эти книги легли в основу замечательного собрания греческих рукописей бывшей Патриаршей библиотеки (ныне Государственного исторического музея) в Москве.[1059]1059
  Белокуров С. А. О библиотеке московских государей. М., 1899.


[Закрыть] Крепкие старинные связи с православным Востоком позволили в сравнительно короткое время сосредоточить в Москве первоклассное собрание греческих рукописей, в основном церковного содержания.

Общая жажда образования, связанного с изучением культурных богатств старого времени, столь характерная для второй половины XVII в., нашла выход в создании первого высшего учебного заведения в России – Славяно—греко—латинской академии. Почва для создания этой академии была подготовлена общим развитием русской культуры, но академия не случайно возникла именно в Москве, где имелся постоянный состав квалифицированных людей.

Глубина и всесторонний охват культурными навыками и интересами московского населения в XVII в. доказываются и многочисленными записями на рукописях и печатных книгах, сделанными рукой московских посадских людей и духовенства. Московский посадский люд – все эти серебреники, кожевники, сапожники и другие ремесленники, записи которых мы встречаем на книгах XVII в., – интересовался и переписывал самые различные произведения как церковного, так и светского содержания. Поэтому и в литературных произведениях XVII в. постоянно упоминается Москва. В повести об Ерше Ершовиче судьи спрашивают про обвиняемого: «Знают ли его на Москве князья и бояре, дьяки и дворяне, попы и дьяконы, гости и богатые»» Свидетель отвечает: «Знают его на Москве на земском дворе… ярышки кабацкие, у которого случится одна деньга, и на ту деньгу купит ершев много, половину съедят, а другую расплюют и собакам размечут». Тут необыкновенно ярко сказалась та обстановка ожесточенной классовой борьбы, борьбы народных низов против феодалов, на почве которой поднимались бурные московские восстания 1648 и 1662 гг.

В других народных повестях находим топографические указания, приуроченные к Москве (например, церковь Всех святых на Кулижках). Московской окраской отмечены и те песни, которые бакалавр Ричард Джемс записал в 1619 г., с их типичными оборотами народной поэзии, прославляющими уже не древний Киев и князя Владимира, а славный каменный град Москву («из славного града Москвы не красное солнце закатилося»).[1060]1060
  Буслаев Ф. И. Русская народная поэзия. СПб., 1861. Т. I. С. 518.


[Закрыть]

Москва входит в народный эпос и начинает занимать в нем почетное место, и только недостаточное внимание наших исследователей к этому позднему периоду русской народной литературы не позволяет нам полностью оценить подлинное значение Москвы для развития русского фольклора.

В нашей краткой статье мы старались осветить значение Москвы в истории русской культуры допетровской поры. Значение это чрезвычайно велико. На протяжении почти четырех столетий своего существования в качестве великокняжеской столицы и «царствующего града» Москва была тем основным центром, при посредстве которого на Русь притекали новые технические навыки, шли разнообразные культурные влияния из западных, южных и восточных стран. Москва как крупнейший международный центр Восточной Европы служила посредницей в обмене культурным опытом между Западом и Востоком. Особенно велико было значение Москвы для культуры русского народа, так как Москва была ведущим и передовым русским городом в течение ряда веков. Это объясняет нам и дальнейшую судьбу Москвы в те годы, когда она сделалась «порфироносной вдовой». Московский университет, Новиков, Белинский, Герцен и Грановский говорят нам о тех глубоких культурных навыках, средоточием которых являлась Москва.

Великая Октябрьская социалистическая революция сделала Москву столицей первого социалистического государства в мире, подняла ее на небывалую высоту. И это объясняет нам ту особую горячую любовь, которую наш народ всегда питал к своей советской столице.

В годы Великой Отечественной войны эта любовь выразилась в простых и в то же время поразительных по силе словах: «Велика Россия, а отступать некуда: позади Москва». В этих словах отразилось представление о великом прошлом и еще более великом настоящем Москвы, восьмисотлетнюю годовщину которой празднует в этом году весь советский народ.

АНДРЕЙ РУБЛЕВ И ЕГО ЭПОХА[1061]1061
  В основу статьи положен доклад, который М. Н. Тихомиров готовил для заседания в ознаменование 600–летия со дня рождения великого русского художника. Статья впервые напечатана в журнале: Вопросы истории. 1961. № 1. Воспроизводится по изданию: Тихомиров M. Н. Русская культура X–XVIII вв. М., 1968. С. 206–225. – Прим. ред.


[Закрыть]

Время жизни Андрея Рублева устанавливается более или менее определенно. Он умер около 1430 года, умер «в старости велице», а такой старостью в те времена считали 70–80 лет. Следовательно, мы вправе отнести время рождения Рублева к 1360 году, а время его смерти – к 1430 году. И хотя эти даты поставлены условно, они правильно дают представление об эпохе Андрея Рублева. Он жил во второй половине XIV – первой трети XV века.

Постараемся в кратких словах очертить эпоху Андрея Рублева и после этого как бы вставить жизнь великого русского художника в рамку его времени, что, может быть, позволит сделать и какие—либо дополнительные наблюдения над его творчеством. Ведь творчество великих людей неразрывно связано с их эпохой. Можно подняться над своим временем, можно прозорливым оком предвидеть будущее и все—таки всегда оставаться сыном своей эпохи.

Андрей Рублей жил в те знаменательные годы, когда русский народ после долгих лет «злой татарщины» одержал свои первые и уже решающие победы над Золотой Ордой. Он был современником Дмитрия Донского и разгрома Мамая на Куликовом поле в 1380 году. Слава о победе на Дону, по словам современника, разнеслась далеко в чужие страны, она «шибла» (ударила) и к «ветхому» Древнему Риму, и к Константинополю, и к болгарской столице Тырнову, и к Железным воротам на Дунае, и к Кафе в Крыму. Правда, вслед за донской победой последовало разорение Москвы от войск Тохтамыша, но времена безраздельного господства татарских ханов над покоренной Русью уже явно отходили в прошлое. Таким образом, творчество Андрея Рублева развертывалось в эпоху победного движения русского народа, в эпоху его героической борьбы за независимость.

Не менее замечательными были и те сдвиги, которые происходили во внутренней жизни русского народа. Источники с трудом позволяют нам представить себе хозяйственную и политическую жизнь России того времени, но и за их скупыми и краткими показаниями мы различаем черты большого экономического подъема. Вокруг городов быстро растут села, деревни и починки. Москва времен Рублева уже окружена кольцом сел, теперь давно вошедших в черту города (Котлы, Коломенское) или давших названия городским улицам (Сущево, Воронцово поле и т. д.). История этих и многих других сел начинается с XIV века, они были современниками Андрея Рублева.

Колонизационный поток все более проникал и в отдаленные уголки страны. Отнюдь не феодалы, а простые русские люди осваивали поляны в темных дубравах, на берегах озер и лесных речек, эти безвестные Иваны и Кузьмы, имена которых дошли до нас в названиях бесчисленных Ивановок и Кузьминок, Бог весть кем и когда основанных.

Общий хозяйственный подъем еще более заметен, когда мы обратимся к истории русских городов. О множестве русских городов становится известно только с XIV века; они возникают как бы на наших глазах. Таковы Серпухов, Боровск, Руза под Москвой; Лух, Гороховец в Суздальской земле и многие другие.

Историки еще не дали объяснения причинам хозяйственного подъема русских земель того времени, но его следствия ясны и очевидны: подъем в хозяйственной жизни создавал предпосылки для формирования России XIV–XV вв.

Андрей Рублев жил еще в эпоху феодальной раздробленности, когда существовало большое число княжеств и боярских владений, когда каждая русская «земля» представляла собой как бы особое владение, но именно во времена Андрея Рублева особенно проявились объединительные тенденции, складывалось Российское государство, пока еще не централизованное, а только централизовавшееся, но уже объединившее большую часть русских земель под властью московского великого князя.

Постепенное складывание и укрепление Российского государства с центром в Москве было тесно связано с образованием русской народности. И в этом отношении эпоха Андрея Рублева была временем исключительным: ведь в его эпоху русские люди, разрушая феодальные перегородки, создавали свой единый язык и культуру.

Экономические и политические успехи России того времени были предпосылками для развития русской культуры. Андрей Рублев жил и творил в условиях большого культурного подъема, охватившего все русские земли того времени. Каменное зодчество вновь сделалось достоянием русских земель, фрески вновь стали покрывать стены русских построек, вновь появились прославленные живописцы, подобные Феофану Греку, и столь же прославленные писатели, как Епифаний Премудрый.

Итак, Андрей Рублев жил в замечательную эпоху. Как же с ней связаны его жизнь и творчество»

О творчестве Андрея Рублева написано много, и притом крупными историками искусства: И. Э. Грабарем, М. В. Алпатовым, В. Н. Лазаревым и др. Совсем по—иному обстоит дело с установлением основных дат жизни величайшего художника средневековья. Вырванные из источников, мало проверенные и мало объясненные, известия о жизни и творчестве Рублева плохо связывают основные факты в его биографии.

Нельзя в этом обвинять только историков искусства и литературы: они не всегда в состоянии справиться со сложным делом анализа и критики исторических источников, не говоря уже об их археографической обработке. Это дело историков, источниковедов, но как раз они нередко с поразительным равнодушием относятся к самым значительным явлениям культурной жизни прошлого, проявляя зато необыкновенную ретивость при установлении даты той или иной купчей или межевой.

Между тем нет необходимости доказывать, как драгоценна всякая деталь в биографии таких людей, каким был Андрей Рублев, и как важно показать жизнь и творчество этого великого художника в прямой связи с его временем, его эпохой. С этой точки зрения я и попытаюсь рассмотреть известия о Рублеве, их достоверность и полноту, иными словами, попытаюсь и со своей стороны сделать хоть маленький вклад в изучение биографии великого русского человека, отнюдь не претендуя на бесспорность своих выводов и предположений.

Известия о Рублеве можно разделить на три категории 1) известия летописные, 2) известия житийные, 3) припоминания о его жизни и его произведениях. Из всех этих видов известий о Рублеве на первом месте, конечно, стоят свидетельства летописные. Значительно более противоречивы, как далее будет видно, известия житийные.

Наиболее ранние сведения о работах Андрея Рублева помещены в Троицкой пергаменной летописи начала XV века под 1408 годом, где читаем: «Того же лета мая в 25 начаша подписывати церковь каменую великую съборную Святая Богородица, иже в Владимире, повеленьем князя великаго, а мастеры Данило иконник да Андрей Рублев».[1062]1062
  Приселков M. Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.; Л., 1950. С. 466.


[Закрыть] Особая ценность этого известия заключается в том, что оно помещено в летописном своде, составленном вскоре после 1408 года. Свод был московского происхождения и основан на московских известиях. Таким образом, сообщение о росписи собора во Владимире было записано современником, на что прежде всего указывает и точная дата – 25 мая.

Известие о росписи собора во Владимире повторено, но уже с некоторыми изменениями, в других летописях. Особое значение имеет запись в Московском своде конца XV века. В нем читаем: «Мая в 25 почата бысть подписывати великаа съборная церковь Пречистаа Володимерьская повелением великаго князя, а мастеры Данило иконник да Андрей Рублев».[1063]1063
  ПСРЛ. Т. XXV. С. 237.


[Закрыть] Это известие представляется более поздней вариацией той записи, которую мы читали в Троицкой летописи. В частности, выпало определение владимирской церкви как каменной, характерное для начала XV века, когда каменные церкви в Московской Руси насчитывались еще единицами.

Новый вариант того же известия дан в Никоновской летописи, откуда обычно свидетельство о работе Андрея Рублева во Владимире заимствуют историки искусства: «Месяца мая начата бысть подписывати великаа соборнаа церковь Пречистыа Богородици Володимерскаа повелением великаго князя Василиа Дмитриевича, а мастеры быша Данило иконник да Андрей Рубль».[1064]1064
  ПСРЛ. Т. XI. С. 203. Известия Львовской (Т. XX. С. 225), Симеоновской (Т. XVIII. С. 154), Ермолинской (Т. XXIII. С. 141), Воскресенской (Т. VIII. С. 81), Софийской первой (Т. V. С. 257) и Софийской второй (Т. VI. С. 135) летописей с некоторыми незначительными отклонениями повторяют то же известие.


[Закрыть]

Особенностью этого известия является утрата точной даты, вместо которой остается только обозначение месяца мая без числа, а также замена прозвища «Рублев» более сокращенным «Рубль». Относительно поздний характер известия Никоновской летописи не требует доказательств, в силу чего и прозвище «Рубль» вместо «Рублев» делается несколько сомнительным.

Изменение прозвищ, как и утрата числа, когда начали расписывать собор, могло произойти оттого, что подлинник, с которого списывались известия, был дефектным или малоразборчивым.

При всей своей краткости известие 1408 года позволяет сделать несколько выводов о самом Рублеве. Остановимся прежде всего на вопросе о том, какие причины вызвали реставрацию собора во Владимире.

Главной святыней этого собора считалась икона Богородицы, которая в эпоху Рублева была перенесена из Владимира в Москву. По летописи, это произошло в 1395 году в связи с нашествием Тимура на Москву, однако летописи говорят о самом походе Тимура как—то неясно, вставляя вместо коротких, но точных записей о нашествии витиеватую повесть о перенесении в Москву иконы Владимирской Богородицы. Повесть возникла явно уже после смерти митрополита Киприана, то есть после 1406 года. Есть основание предполагать, что икона Владимирской Богоматери не осталась в Москве в 1395 году, а вернулась во Владимир.

В повести о нашествии Едигея на Москву говорится о церкви во Владимире: «Есть в ней же чюдотворнаа икона Пречистыя иже рекы целеб точащи поганыя устрашав». В 1410 году татары, ограбив Владимирский собор, «икону чюдную святыя Богородица одраша».[1065]1065
  Рогожский летописец // ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. 2–е изд. Пг., 1922. С. 181; Т. XVIII. С. 160.


[Закрыть] Значит, перенесение Владимирской иконы в Москву окончательно состоялось после 1410 года. Таким образом, реставрировали собор во Владимире еще тогда, когда в нем стояла патрональная икона московских князей.

Были и особые основания для того, чтобы реставрация собора производилась именно в 1408 году. Незадолго до этого Владимир вместе с другими городами был отдан литовскому князю Свидригайлу, который «никое же пути сотвори» церкви во Владимире, что вызвало большое недовольство против москвичей.[1066]1066
  Рогожский летописец.


[Закрыть]

Между тем содержание в порядке Владимирского собора требовало больших забот. По росписи 1510 года к собору было приписано 16 дворов «строев» (строителей), 23 двора сторожей, «а лес на ту церковь пасут Санничская волость».[1067]1067
  АФЗХ. Ч. 1. С. 153.


[Закрыть] Свидригайло «стеснил пути» – доходы, ведомство церкви, пришедшей в запустение и требовавшей спешной реставрации. Для росписи Владимирского собора и посланы были самые прославленные великокняжеские живописцы.

Мы остановились на известии 1408 года, но имеется и другая, более ранняя дата упоминания об Андрее Рублеве, приводимая в сочинениях о великом художнике; она внесена в летопись под 1405 годом: «Тое же весны почаша подписывати церковь каменую святое Благовещение на князя великаго дворе, не ту, иже ныне стоит, а мастеры бяху Феофан иконник Грьчин, да Прохор старец с Городца, да чернец Андрей Рублев, да того же и кончаша ю».[1068]1068
  Приселков M. Д. Указ. соч. С. 459.


[Закрыть]

М. Д. Пр иселков внес известие 1405 года в реконструированную им Троицкую летопись начала XV века, ссылаясь на Карамзина, но сделал явную ошибку, так как Карамзин не пишет, откуда он взял это известие. Во всяком случае, в Троицкой летописи начала XV века нельзя было писать, что расписывали не ту церковь, которая стоит «ныне». Ведь новый собор Благовещения был построен после 1484 года. Действительно, в Московском своде конца XV века известия о росписи церкви Благовещения дано короче: «Тое же весны начаша подписывати церковь Благовещенье на великого князя дворе первую, не ту, иже ныне стоит, да того лета и кончаша».[1069]1069
  ПСРЛ. Т. XXV. С. 233.


[Закрыть] Таким образом, нет ни слова о мастерах, расписывавших церковь. Однако Московский свод нередко сокращал известия и выбрасывал некоторые детали. Само по себе сообщение 1405 года может считаться вполне достоверным.

Наиболее ценным в летописном свидетельстве 1405 года является упоминание о трех живописцах: Феофане Гречине, Прохоре из Городца и Андрее Рублеве. При этом в отличие от Рублева, названного просто «чернецом», Прохор из Городца именуется «старцем». И хотя чернец и старец одинаково обозначали монаха, в этом можно видеть намек на б о льшую молодость Андрея Рублева по сравнению с Прохором. Так, летописец, говоря о смерти епископа коломенского Герасима, называет его «старцем» в значении старика, а не только монаха.[1070]1070
  Рогожский летописец. С. 154.


[Закрыть]

Для росписи церкви Благовещения, как мы видим, были собраны не только московские иконописцы. В тогдашней России были известны два Городца: один – в Тверской (Старица), другой – в Суздальской земле. Наиболее вероятно, что летопись имеет в виду именно второй, суздальский Городец, часто упоминаемый в известиях второй половины XIV века. В конце XIV века Городец на Волге и Суздаль были столицами удельного князя Бориса Константиновича. В 1392 году Городец был присоединен к Московскому княжеству.

Что же мы можем сказать на основании известий 1405 и 1408 года о самом Рублеве»

Источники наши молчат о происхождении Рублева, но вся его жизнь связана с Москвой, даже прозвище Рублев. Москвичи хорошо знают подмосковное село Рублево, может быть, чем—нибудь и связанное с нашим художником. Ведь другой замечательный иконный мастер XIV века, Парамша, изделия которого передавались от отца к сыну в роду великих московских князей, владел земельными участками.[1071]1071
  Тихомиров М. Н. Средневековая Москва в XIV–XV веках. М., 1957. С. 73.


[Закрыть] И Андрей Рублев не обязательно с юных лет должен был быть монахом, он мог принять монашество и позже, сделаться иноком после тяжких личных потерь, как многие другие. Поэтому часто повторяемая догадка о псковском происхождении московского живописца на том основании, что спустя 50 лет после его смерти существовал псковский посадник Рублев, представляется необоснованной.

Как все москвичи того времени, Рублев был свидетелем грозных событий, сопровождавших великое княжение Дмитрия Донского. Рублев был современником Куликовской битвы. И если он даже сам не был одним из московских «небывальцев», не привычных к бою, но храбро сражавшихся на Дону с татарами, то молодые годы его были все—таки овеяны героическими мечтами. Рублев был и современником разорения Москвы полчищами Тохтамыша в 1382 году, а также быстрого ее восстановления.

Место пребывания Андрея Рублева неизвестно, но работы его связаны с Москвой. Он, видимо, постригся и жил в одном из московских монастырей, предположительно в Андрониковом. Впрочем, в литературе высказана была догадка, что Рублев в юные годы жил в Троицком монастыре. М. В. Алпатов высказал эту догадку почти в утвердительной форме (там, «видимо, провел свою молодость Андрей Рублев»).[1072]1072
  Алпатов М. В. Андрей Рублев. М., 1959. С. 8–9.


[Закрыть] Однако с таким утверждением трудно согласиться. К тому же неправильно рисовать Троицкую обитель в духе традиционных житийных черт, изображающих чернецов как колонизаторов, которые «сумели с топором пробиваться сквозь чащу леса». Сергий Радонежский основал свою обитель в глухом лесу, но поблизости от удельной столицы – Радонежа, где жили его родители. Значит, пустынность места, где был основан монастырь, была очень относительной. Кроме того, есть почти прямое указание на то, что Даниил и Андрей не принадлежали к числу троицкой братии. По сказаниям, они были «умолени» (упрошены) игуменом Никоном приняться за роспись Троицкого собора, а это никак не вяжется с представлением о жизни Андрея в стенах Лавры при Сергии. Ведь монахи обычно с великим почтением относились к монастырям, в которых они постригались, считая своим долгом помогать месту своего пострижения, как это видно из многих агиографических произведений. Судя по всему, Андрей Рублев постригся и жил в Андрониковом монастыре.

Имеется, впрочем, еще одно до сих пор не проверенное известие об Андрее Рублеве, опубликованное недавно В. Антоновой. На обороте иконы, которая носит традиционное название «Петровской Богоматери», сделана надпись, по предположению, XVII века: «Аз писал многогрешный сию икону Андрей Иванов сын Рублев великому князю Василию Васильевичу лета (1425)».[1073]1073
  Выставка, посвященная шестисотлетнему юбилею Андрея Рублева. М., 1960. С. 45.


[Закрыть] Надпись эта носит все черты подлогов позднейшего времени. Но нельзя не поставить в вину издателям каталога юбилейной выставки в Третьяковской галерее, не потрудившимся даже год записи на иконе передать по подлиннику, а не только в переводе на современное летосчисление. На обороте той же иконы имеется и более ранняя надпись, относимая к 1504 году (даты опять услужливо и нелепо даны только в переводе на современное летосчисление, что не дает возможности их проверить). Из этой записи выясняется, что в храм Воскресения были даны иконы и книги Иваном, прозвище которого издатели каталога прочитали как «Бородин», тогда как, вероятно, речь идет о видной фамилии Бороздиных, тверских, а позже московских бояр.

Нет сомнения в том, что такая редкая надпись и заставила нехитрого поддельщика сочинить другую надпись – от имени самого Андрея Рублева, что, впрочем, не помешает некоторым авторам спорить о принадлежности этой иконы его кисти.

Когда постригся в монашество и стал жить в Андрониковом монастыре Андрей Рублев, остается неизвестным, но можно предполагать, что это произошло еще до 1405 года.

Судя по всему, Андрей Рублев и Данило иконник принадлежали к числу московских мастеров, работавших при дворе великого князя и уже прославившихся. В этом случае нелишне вспомнить о другой записи в Троицкой летописи, относящейся к росписи церкви Рождества Богородицы в Кремле (1395): «Июня в 4 день, в четверг, как обедню починают, начата бысть подписывати новая церковь каменная на Москве Рождество Святыя Богородицы, а мастеры бяху Феофан иконник Грьчин филосов да Семен Черный и ученицы их».[1074]1074
  Приселков M. Д. Указ. соч. С. 445; см. также: ПСРЛ. Т. XXV. С. 222. В издании Троицкой летописи после слова «иконник» неправильно поставлена точка.


[Закрыть] Известие 1395 года имеет ту же форму, что и известие 1408 года, с точной датой, без указания памяти святого. Феофан назван не только иконником, но и гречином и философом. Последнее наименование указывает на особые знания Феофана как богослова, ученого человека.

Запись 1395 года об учениках Феофана Гречина и Семена Черного невольно заставляет предполагать, что в числе этих учеников мог быть и Андрей Рублев, и такое предположение не покажется смелым, не потребует даже особых доказательств. Ведь пройдет всего 10 лет, и Андрей Рублев вместе с Даниилом иконником окажется во главе иконописцев, выполняющих важнейшее поручение – роспись Владимирского собора. Важно подчеркнуть тот факт, что перед нами довольно четко выступает определенный круг людей, занятых одним и тем же делом: иконописанием и росписью церквей. К нему принадлежали такие люди, как Феофан Гречин, Семен Черный, Прохор из Городца, Андрей Рублев и др. Это великокняжеские и митрополичьи иконописцы (иконники). Возможно, последнее название не просто обозначает профессию, но и должность как бы старейшины всей дружины иконописцев. Так, иконниками последовательно названы Феофан Гречин и Даниил, друг Андрея Рублева, точно один сменяет другого.

Иконописцы были знакомы и с образованными людьми своего времени, с Епифанием Премудрым, составителем жития Сергия, с авторами «Сказания о Мамаевом побоище», как показывает вставной эпизод о встрече Дмитрия Донского в Андрониковом монастыре после победы на Куликовом поле. В этой среде появляются такие произведения, как красочное «Хождение Пимена в Царьград», написанное монахом Игнатием, повесть о Митяе – кандидате на митрополичий престол, запись о работах Феофана Гречина и пр. В этой среде при явном содействии митрополита Киприана создается обширная Троицкая летопись – общерусский летописный свод, рассказывающий об истории всей Русской земли, живописцы и писатели не замыкаются в круг только русских интересов, они живо откликаются на известия о наступлении турок на Византийскую империю и на Болгарское царство, в их среде распространяются книги, переписанные или переведенные в Константинополе, одним словом, перед нами своеобразная московская академия художеств в средние века.

Усиленная строительная деятельность в Москве выделяет конец XIV – начало XV века как время больших художественных работ. Это время связано с деятельностью великого князя Василия Дмитриевича и двух митрополитов – Киприана и Фотия. Историки искусства обычно выделяют наиболее яркие фигуры, приписывая им или их «школам» создание почти всех сохранившихся до нашего времени выдающихся икон и фресок. Между тем и летописи, и сказания говорят не только о прославленных живописцах, но и об их учениках «прочих», иногда с прибавлением «многие прочие», которые не так прославились, как знаменитости, но в сущности и создали эпоху Рублева и Феофана Гречина. Без этих неизвестных «прочих» гениальные творения Андрея Рублева и Феофана Гречина остались бы только уникумами, а не создали бы стиль.

Распространение икон школы Рублева имеет и свои географические очертания: это Москва и окружающие ее удельные города: Звенигород, Дмитров, Серпухов и др. Центром же была Москва с великокняжескими и митрополичьими «писцами», хотя это и не значит, что не существовало местных школ иконописцев.

Позднейшие переделки и дополнения многое исказили в истории русской культуры того времени. Так, Епифаний Премудрый вывел на первый план Сергия Радонежского и созданный им Троицкий монастырь. Но исследователи не обратили внимания на то, что Епифаний в своем рассказе подражал митрополиту Киприану, который таким же образом приписывает митрополиту Алексию создание монастырей: Чудова и Андроникова в Москве, Благовещенского в Нижнем Новгороде, Царево—Константиновского во Владимирской земле. Киприан подчеркивает, что Алексий всюду устраивал в монастырях общежительное житие монахов, введение которого Епифаний приписывает Сергию. Поэтому, говоря о культурном влиянии Троицкого монастыря на другие монастыри, нельзя забывать, что это влияние распространилось значительно позже, чем это изображено в житиях Сергия.

Нельзя не отметить и другой особенности в истории Троицкого монастыря, имеющей прямое отношение к нашей теме. Троицкий монастырь уже в начальный свой период оказывается связанным не только с великокняжеским двором, но и с удельными князьями: Владимиром Андреевичем, позже – с Юр ием Дмитриевичем. В их уделах строятся новые монастыри при непосредственном участии самого Сергия: Высоцкий монастырь в Серпухове, столице Владимира Андреевича, Саввино—Сторожевский монастырь в Звенигороде, стольном городе Юрия Дмитриевича, и пр.

В Звенигороде и оказались монументальные произведения, связанные со школой Рублева, что и заставляет нас на них остановиться.

Юрий Дмитриевич, брат великого князя, воздвиг в Звенигороде два каменных собора: на Городке, где находилось его местопребывание, и в Саввино—Сторожевском монастыре. Собор в Саввино—Сторожевском монастыре, по общему мнению, был сооружен до 1406 года. Это как будто вытекает из показания «Жития Саввы Сторожевского», по которому князь Юрий «повеле воздвигнути церковь каменну и добротами украсити ю» еще при жизни основателя монастыря, умершего 3 декабря 1406 года.

К сожалению, «Житие Саввы Сторожевского», написанное в XVI веке Маркелом, наполнено противоречиями, сам писатель «Жития» заявляет, что он ничего не может сказать о рождении Саввы, а только говорит о пребывании Саввы в монашестве, да и то «вкратце». По «Житию», монастырь на Дубенке был поставлен Сергием Радонежским по просьбе Дмитрия Донского после Куликовской битвы, то есть после 1380 года. Сергий исполнил просьбу великого князя, построил церковь Успения и поставил в новой обители игуменом своего ученика Савву. Позже Савва был призван в Троицкую Лавру и был там игуменом шесть лет, предположительно в 1392–1398 годах. После этого он был приглашен Юрием Дмитриевичем создать новый монастырь под Звенигородом «на Сторожех».

Князь Юрий много заботился о новой обители, «и повеле, по „Житию Саввы“, поздвигнути церковь каменну». Дальше в «Житии» рассказывается о победе Юрия Дмитриевича над волжскими болгарами и смерти Саввы.