Текст книги "Отделенные"

Часть IX.!

Глава 1. Ледяная ведьма

Сидя на каменном полу вместе со всеми, Геррет слушал хриплый голос Араны. А слушать не хотелось. Она делилась с сыном радостными воспоминаниями, полными тепла. Может, именно они помогли ей остаться в рассудке после всего, что с ней сделали. Но сейчас эти истории выжигали рассудок Геррету.

Он хотел поставить круг тишины сразу, как только все вышли из центральной камеры, оставив там Фара с Араной. Но Мильхэ остановила Геррета, мотнув головой на Ирму. Хотела заставить ее что-то понять? Он не знал. Теперь Ирма всхлипывала и тряслась, как трясутся от холода. Или, скорее, от ужаса. Ледяная ведьма плакала не стыдясь. Даже у Лорина с Рейтом глаза были на мокром месте.

Геррет глядел на холодные камни, а видел перед собой то, что было за стеной. Утыканная странными трубками, истерзанная многолетними страданиями женщина, почти все дети которой погибли, рассказывает сыну, что вырос без нее и все эти годы и знать не знал о матери, как его давно погибшая сестра таскала из погреба морковку для скорпикошек. Рассказывает, чуть смеясь.

Это должны быть веселые семейные истории, которые начинают со слов «А помнишь?». Но никак не… это.

Геррет подумал о своей матери, и сердце его сжалось: сидит в Эйсстурме, ждет непутевого сына. По его щеке скатилась слеза.

– Я больше не могу, – сказал он и наконец поставил круг тишины.

Так прошел, наверное, еще час. Никто не говорил. Да и о чем они могли говорить? Про себя Геррет радовался, что Ирма успокоилась и перестала плакать.

– Ее правда нельзя спасти? – спросила она у Мильхэ.

– Я не знаю. С этой жидкостью сложно определить, насколько здоров ее собственный организм.

– Ты видела такое? – спросил уже Рейт.

Мильхэ не ответила, но Геррет не сомневался – видела.

– Притяни побольше воды, – сказала она Ирме.

Та, все еще шмыгая, прикрыла глаза и замерла. Через несколько минут в камеру вползла плеть воды, собираясь в большой ком льда.

– Кто это сделал? – тихо произнесла Ирма. – Как такое можно делать?!

Никто ей не ответил. И как ответить-то?

– Я… Не знаю, что и думать. – Ирма снова всхлипнула. – Я ненавидела его все эти годы. Всегда все было ясно: он убийца. Но сейчас…

– Сейчас все не так, – глухо пробормотал Рейт.

– Нет, все так! Он убил мою семью, это никак не изменишь, но… Я, что, должна простить его теперь? Как?

– Кроме тебя, этого никто не может решить, – вздохнула Мильхэ.

«Маатар, ведьма, это слишком жестокий урок», – внутренне прорычал Геррет.

Слишком жестокий для всех.

Геррет постарался отвлечься. Сейчас он – наемник, связанный контрактом. Центральную камеру с Араной надо тщательно осмотреть, и начать можно, не заходя внутрь. Геррет встал и подошел ближе к входу в камеру, стараясь не глядеть на их лица.

– Там две пирамидки. Вы видели?

Их положили в нишу в стене. Одна из них оказалась гораздо больше другой и тех, которые они нашли раньше.

– Я думаю, – сказала Мильхэ, – она быстрее привлекает Тварей. Мне кажется, отсюда и началось распространение Чащ. А оборотни здесь, чтобы защищать дольмен от случайных гостей, пока не собралось бы достаточно Тварей.

– А орки где были? – возразил Геррет. – Как такое проглядели?

– Кто знает, – вздохнула Мильхэ. – Может, они не успели понять, в чем дело. Думали, просто Твари вылезают. Бывает же такое.

– На севере что-то прячут, – предположил Рейт, и все посмотрели на него. – Ну не просто же так тут сделали тварий заповедник! А в Чащи никто в здравом уме не полезет проверять.

– Мы полезли, – хмыкнул Лорин.

– Нам много денег заплатили.

«Ловят ли еще оборотней, чтобы делать таких волков?» – подумал Геррет, а потом почувствовал, как у него начинается зуд.

Нет, зуд между лопаток он чувствовал постоянно из-за Ирмы, к этому он уже почти привык. А сейчас у него чесались руки, шея и лодыжки. И спина. Вся.

– Кажется, у нас проблемы.

Воздух около Фаргрена замерцал и… Появился человек. Или не человек, но кто-то двуногий. Потом второй.

Первому один из волков выдрал горло, второго Фаргрен отшвырнул, не контролируя себя, да с такой силой, что тот мешком рухнул на пол, ударившись головой о стену. Проклятье, нужен кто-то живьем!

– Надо проверить, что снаружи! – сказал он всем, а потом перекинулся в зверя: – Сестра! – рыкнул Фаргрен брату. – «Какого хррккла мы оставили их там!»

Трое волков помчались к выходу.

– Там точно есть иллигены, – на бегу крикнул ему Геррет.

Фаргрен вдруг осознал, что Мильхэ с Ирмой остались позади. Эта ведьма: доверять ей или нет?.. Он помчался дальше.

Успели вовремя. Волк, остававшийся с писклявкой, уже схватился с кем-то, а над нею склонялась тень. Двое других волков атаковали тень. Несколько мгновений – и все трое, бросив растерзанных врагов, ринулись к выходу из дольмена.

Фаргрен пытался остановить братьев, но тщетно. Писклявка – и та в ярости сучила передними лапами. Рыкнув ей не дергаться, Фар тоже через миг оказался снаружи.

А там… Там уже были твари. Двуногие Твари. Иначе ублюдков, причастных к этому всему, Фар назвать не мог. Нет, даже Тварями их не стоит называть. Оскорбительно по отношению к чащобным созданиям.

Одного из волков убили сразу же – арбалетный болт попал ему в глаз.

Послышалась ругань:

– Какого хрена они пропустили их?

«Просто давным-давно кто-то плохо сделал свою работу», – подумал Фаргрен, раздирая горло первому врагу.

Но их было слишком много. Фар увидел, как упал Рейт, когда сразу два клевца пробили ему доспех. Как Лорин полоснул противника кинжалом по шее. Как огненные шары Геррета разнесли троих на куски.

Слишком много…

Фаргрен уже готовился снова выпустить Зверя, как в зияющей пасти дольмена появилась Мильхэ и… Мир застыл. Так Фару показалось, но в следующий миг он понял – замерли только враги.

– Несколько секунд, – прохрипела ледяная ведьма, и из носа у нее потекла кровь.

Что ж, этого вполне достаточно.

* * *

Они сидели у стен дольмена. Зверь, мааген и безбашенный лучник. Мертвый. Второй безбашенный лучник лежал рядом. Лежал и умирал. Котенок прятался в темноте камней, как положено котятам. Писклявка скулила и пищала, как положено писклявкам.

Ледяная ведьма тоже умерла.

Мильхэ была холоднее льдов Драакзана. Потратила всю себя на последний фокус и умерла. Сердце ее не билось, грудь не вздымалась от дыхания, а кожа казалась совсем белой из-за багровых дорожек, которые сбегали от носа к подбородку, от ушей на шею.

Смерть Мильхэ означала смерть для еще живых. Первым умрет Рейт с глубокими ранами на животе. Геррет с расшибленной головой, сломанной рукой и резаной раной на бедре погибнет, пытаясь выбраться из Чащ. Умрут котенок, писклявка и старая волчица. Может, не в такой последовательности, но умрут. Потому что Зверь не сможет вытащить всех. А вот сам он, скорее всего, выживет. Но на какого хррккла тогда ему это сдалось?

И Зверь взвыл. Никто не слышал, но он взвыл. Зачем он и сам не знал, но кто-то ведь должен услышать?

Услышала… ледяная ведьма.

Мильхэ вдруг вздохнула, закашлялась и свернулась клубком, как спящая аксолька. Полминуты она лежала, почти не дыша. А они сидели и не смели дышать, глядя на нее.

– Помогите мне, – наконец попросила она несостоявшихся мертвецов.

Мильхэ начала с Рейта. Сама она почти ничего не делала: руками ее был Зверь, а силой – котенок. Ведьма говорила, что делать, и они делали. Фаргрен никогда в жизни не работал целительской иглой, да еще и по живой плоти. Ирма тянула воду и помогала как-то еще.

Когда они все сделали, ледяная ведьма вручила Ирме шарик янтарного цвета.

– Дадите ему это, если… когда очнется. Просто положите в рот, и пусть тает. В дольмен его. Медленно и осторожно. Больше ничего сделать нельзя.

Сама Мильхэ поползла к Лорину. Он сидел и, казалось, смотрел на кучу древесников, разорванных Фаром. Но взгляд у него был стеклянно-мертвый.

– Он умер, – сказал Геррет, но Мильхэ все равно что-то делала. – Ирма пыталась изо всех сил, но ничего не вышло.

– Почему он сидит? Если терял кровь, то…

– Он не хотел умирать мешком на земле. Сел, когда понял, что чуда не будет.

Мильхэ развернула побуревшие бинты на ногах Лорина, открыв глубокие раны.

– Яд, – изрекла она странно глухим голосом, – то есть не совсем. Не дает крови остановиться.

Геррет молчал. Подробности его не интересовали.

Мильхэ тонкими пальцами почти с нежностью закрыла Лорину мертвые глаза. На мгновение замерла, плечи ее дрогнули. Сделав глубокий и судорожный вздох, она подползла к Геррету.

– Тебе повезло, – сказала Мильхэ, ощупывая его голову.

Со стороны могло показаться, будто сидит себе парочка и милуется: он обнимает ее, а она, прильнув к груди любимого, ласково играет с его волосами… Если бы не трупы вокруг и запекшаяся корками кровь на Геррете. Он действительно обнимал Мильхэ здоровой рукой. Просто потому, что держаться в хоть сколько-нибудь вертикальном положении ледяная ведьма не могла.

– Тошнит? – спросила она.

– Тошнило.

А Геррет вдруг вспомнил: это был мару-кадал. Эльфийский, к Тварям его, мару-кадал, в который Дети Леса впадают, получая серьезные ранения. Так у них есть небольшой шанс дождаться помощи. Геррет знал об этом, только не доводилось сталкиваться вживую.

Ледяная ведьма не ожила. Такого не бывает. Просто она не умерла до конца. Как Мильхэ очнулась без всякого вмешательства со стороны – та еще загадка. Как и то, что вообще она сделала со всеми нападавшими.

Но Геррет думал о другом: если бы он вспомнил о мару-кадал вовремя, они бы попытались привести Мильхэ в чувство, и тогда она… Тогда Лорин мог бы выжить.

– Ирма сделала все как надо, – вдруг прошептала Мильхэ.

– Ей это скажи. Она даже дала смолу, смешанную с пустынником. Два раза.

– Что?! – Мильхэ отпрянула от Геррета, будто тот сказал гадость. – Сколько времени прошло?

– Откуда я знаю? Какая раз…

– Геррет! – Удивительно, но ледяная ведьма еще могла леденить. – Сколько времени прошло с того момента, как Ирма дала ему смолу второй раз?

Он прикрыл глаза думая.

– Не больше часа. С того древесника, – Геррет показал на одну из Тварей, – начало капать, и Лорин сказал, мы должны набрать этой сраной смолы и заработать кучу денег.

– Она может капать дольше часа, – сказала Мильхэ, глядя на древесника, с которого все еще сочилась темная, вязкая жидкость. Потом отодвинулась от Геррета. – Ладно, я попробую. Положи его на землю.

– Что ты…

– Делай! – рявкнула она и тут же закашлялась. – И достань мне «слезу».

– Ты сама-то переживешь это?

– Переживу.

Геррет даже не пытался вставать – ползком добрался до Лорина, толкнул тело, а потом кое-как перевернул его на спину. И почувствовал, как кровотечение из раны на бедре усилилось и бинты намокли сильнее.

– Не умрешь, – отрезала ведьма, разгадав немой вопрос Геррета. – Две склянки с синей пробкой из присланного снаряжения, и еще часа через полтора повторишь.

Из дольмена вышли Фаргрен и Ирма. Геррет видел, что та едва не плачет.

– Ирма, мне нужна вода. Фаргрен, помоги Геррету перебраться в дольмен.

– Нет, я останусь!

У Мильхэ, видимо, не было сил спорить, и она промолчала. Потом начала… Геррет не мог сказать, что происходит. Да и никто не мог.

Над телом Лорина заструились водяные нити. От древесника, того самого, с которого еще сочилась смола, побежали по воздуху багровые капли. Вода окрасилась красным и стала похожей на кровь.

Потом нити окутали тело Лорина, часть их вошла в раны.

– Что она делает? – прошептала Ирма.

– Понятия не… – ответил было Геррет, но Мильхэ его перебила:

– Вымываю яд.

– Свежую смолу ведь не используют…

– Как часто, Геррет, целители видят свежую смолу?

Он хмыкнул: нечасто… Если только это не целитель чащобного отряда.

– Но я слышал, свежая смола выжигает кровь.

– Выжигает. Но в Лорине крови почти не осталось.

Красные нити вдруг разорвались и упали на землю. В воздухе снова заструилась вода, и Мильхэ опять смешала ее со смолой, добавила какое-то снадобье из своей бездонной сумки.

– Но ведь он умер… – еле слышно прошептала Ирма, глядя, как струйки вливаются в раны.

На этот раз вода со смолой полностью вошла в тело.

Мильхэ скорчилась рядом с Лорином и, казалось, ничего не делала, но губы ее шевелились – она считала. До тридцати, небольшой перерыв – и заново. Долго ничего не происходило, а потом… Лорин будто кашлянул.

– Огонь всепоглощающий… – прошептал Геррет.

Лорин задышал. С небольшим присвистом и хрипом, но он дышал. Геррет положил руку ему на грудь – сердце билось.

– Предки великие, вот же везунчик! – произнесла ведьма и повалилась мешком на землю без сил. – Ирма, прочисти и заново перебинтуй ему раны. И Геррету смени повязки.

– Что ты сделала? – спросил он, не в силах убрать руку с Лорина: неужели жив?

Как такое возможно?!

– В дольмен и Лорина, и Геррета.

– Нет, сожги тебя Маатар, хоть раз объясни! Объясни это! Он же умер!

Мильхэ вздохнула.

– Это называется «первая смерть». Эльфы делят смерть на два вида: первая, обратимая, когда при должном мастерстве целитель может заставить сердце снова биться, вторая – окончательная, когда уже ничего нельзя сделать.

– Как ваш мару-кадал?

– Нет, мару-кадал это другое, он есть только у Детей Леса. А первая и вторая смерть – у всех. Но первая смерть очень короткая, всего несколько минут. Некоторые вещи могут продлить это состояние. Низкая температура или…

– Смола.

– А ты думаешь, почему она так ценна? Вы дали ему снадобье из смолы, а она способна некоторое время защищать ткани и мозг от разрушения. Если бы не это, Лорина бы не получилось спасти. А теперь он даже живее Рейта.

– Но ведь он потерял кровь!

– Пока ее заменяет раствор смолы. Постепенно кровь восстановится. Предки, Геррет, ты хочешь за минуту понять все секреты целительства? Тащите их обоих в дольмен.

– Да разве кто-то знает о таком?! – не успокаивался он. – Как ты заставила сердце биться?!

– Всех в дольмен! – приказала Мильхэ Ирме и Фаргрену. – Меня – последнюю.

Фаргрен потащил Лорина, Ирма помогала идти Геррету. Как только они оказались среди каменных стен, вход затянуло льдом.

– Сраный пепел! – прорычал Геррет. – Ирма, убери его!

– Я не могу! – всхлипнула она, пытаясь перетянуть на себя контроль.

У ледяной ведьмы. Конечно…

– Еще бы, сожги ее Маатар! – Геррет рассердился так, как не положено тяжелораненым. – Замыкание… Мильхэ, какой Твари ты творишь? – прокричал он, но ледяная ведьма не ответила.

Глава 2. То, что правильно

9 день 4 месяца 524 года новой эпохи

Виркнуд мастерски допросил хозяина дома, в котором нашли тело Иллитее. Эйсгейр, наблюдая за этим, думал, что на такое даже оборотни не все способны. Мало просто чуять пот и другие запахи. Надо следить за всеми реакциями, чувствовать, когда можно надавить, знать, когда стоит отвлечь внимание незначительными вопросами и когда, наконец, прижать. Виркнуд все это умел.

Такие таланты раскрылись в нем из-за тяжелой юности: ради выживания маленькому ар-вахану пришлось научиться читать людей как книги. Виркнуд скитался с пяти лет. Однажды отчим увидел, что приемный сын покрывается шерстью. А потом… Ребенок очнулся рядом с уже холодным телом матери. Ее убили на всякий случай, чтобы больше не родила зверья. Люди думали, волчонок тоже мертв. Но он выжил. Эйсгейр не раз задавался вопросом, почему Виркнуд совсем не озверел от такого, как многие ар-вахану. И не находил ответа.

Хозяин дома оказался непричастен к убийству. Он, хоть и был «знающим», ни о каких грязных делах не знал. А вот его друг из общества – очень даже.

Миррин, наблюдавший за допросом второго, казалось, утратил всякое самообладание. Эйсгейру пришлось удерживать друга, иначе он ворвался бы в допросную и все испортил.

В конце концов генас сознался и выдал своих подельников: Иллитее похитили для Ордена Жизни. Ее собирались ввести в мару-кадал, а затем вылечить, но почему-то сделать это не получилось.

– Потому что вы криворукие ублюдки! – рычал Миррин, сидя рядом с Эйсгейром.

Зачем Иллитее нужна была солнцелобым, генас не имел ни малейшего понятия, но это явно знал Гилрау Лаэрдэт: он присутствовал при убийстве эльфийки и что-то сделал с ее телом. Сразу после этого он покинул Эйсстурм, но оставил подробные инструкции. Каким образом ректор оказался на севере, не пользуясь порталом? До жути интересный вопрос, но он мерк на фоне целей «знающих»: они, не сумев вылечить Иллитее, решили использовать тело для провокации. Правда, похищение Арделор и начавшееся расследование спутали им все планы. Поэтому Иллитее на время спрятали. И если бы не наводка Малкира, возможно, тело не нашли бы до той самой провокации.

Получалось, Иллитее похитили люди, а Арделор… Если это действительно организовали Дети Леса, то становилось до страшного смешно: эльфы и люди совершают похищения с одной целью – развязать войну – и делают это одновременно в одном и том же месте. Поразительное единодушие!

Так если обе стороны жаждут войны, может, пусть воюют? Эйсгейру вдруг захотелось плюнуть на все и умыть руки. Когда дерутся двое, лучше не кидаться разнимать их, иначе сам получишь и еще виноватым останешься.

Но если двое – это два государства?

Эйсгейр мог не вмешиваться и оставить Северные земли в стороне. Да, они считались частью Королевства людей, но, как и Периам, Север вошел в состав государства на правах унии. И Снежная Длань вполне мог эту самую унию разорвать.

Тяжелые мысли не оставляли рыцаря, когда он вернулся в свой кабинет.

Общество Знающих, точнее, Орден Жизни, хочет разжечь священную войну против остроухой нечисти. Во имя рода людского. И, судя по всему, стремится, чтобы эльфы сами начали конфликт: смотрите, эти изверги хотят уничтожить нас, но мы не позволим! А Дети Леса предпочтут удар на упреждение. Нападут, дабы защититься. И будут считать себя правыми.

Через некоторое время к Эйсгейру явился Миррин, сообщил, что собирается переправлять тело Иллитее в Светлый Лес. С похищением служанки уже все выяснили, и не было смысла дальше скрывать ее, по крайней мере, от дома Валиссин. Миррин планировал рассказать обо всем Оронаэлу и передать тело без огласки. И пусть тот сам решает, как поступить.

Но Миррина волновало и другое.

– Позвольте поговорить с Малкиром, милорд. Почему он сказал искать в Обществе Знающих?

Эйсгейр дал согласие, подумав, что совсем забыл об этом.

Он чувствовал, будто тонет. Вместе с Эйсстурмом. Столько всего… Разные мелочи вылезали то тут, то там. Множество вопросов кружились в голове водоворотом, который грозил утащить на дно и там оставить.

Рыцарь понимал: многое нужно препоручить подданным. Но кому верить? Особенно когда все подозрительное оказывается связано с Обществом Знающих. Еще надо приглядывать за разными господами. Тем же герцогом Шеланом, например: не примется ли он за активные действия?

Рутинных дел при этом никто не отменял. Эамонд взял на себя уже очень много и сам переложил половину на Ормунда. И только после того, как убедился, что это можно сделать. Старому наместнику было совестно следить за собственным сыном, но пришлось.

О чем еще забыл Эйсгейр? Восемьсот лет, к сожалению, не давали идеальной памяти. Хотя, может, это и к лучшему. Он покосился на Ярла Мурмярла, который сегодня почему-то изволил прийти в кабинет даже без своего любимого разведчика.

– Вот цены бы не имела ваша пушистость, если бы вы могли работать! – упрекнул рыцарь сына диких полярных котов.

Тот, игнорируя незаслуженные нападки в свой адрес, гулял между стульев, иногда утыкаясь носом в пол. Потом с шипением отскочил от водного вихря: Утред нашел и доставил Мясника в кабинет.

– С чего ты взял, что похищенных надо искать в Обществе Знающих? – спросил Эйсгейр, опередив Миррина, пока тот ставил круг тишины.

– Для высокородного вы не слишком вежливы, милорд, – слегка улыбаясь, сказал Малкир. – Не здороваетесь, тыкаете.

– Ты не король и не великий лорд, чтобы мне с тобой цацкаться.

– Ну, вообще-то, мы вместе работаем, насколько я помню.

– Малкир, не трать мое время зря. Свою вежливость я выразил, написав тебе и твоим людям пропуск.

– И то верно. А господин посол не ринется ли на меня, если я буду отвечать?

– Не ринется. – Эйсгейр опять успел вставить слово вперед Миррина, и тот сердито зыркнул на рыцаря.

– Хоть и неловко говорить такое, но этого недостаточно. Письменное слово, господин посол, подобное слову милорда. Что меня отпустят, не будут преследовать, удерживать в заточении и так далее. Ни меня, ни моих людей.

Миррин надулся от злости.

– Я не могу писать такое от имени Светлого Леса, – сказал он.

– Мне хватит слова виркая из дома Тавеллан, – пошел Малкир на компромисс, – засвидетельствованного печатью и подписью лорда Эйсгейра. Вы уж извините, но… – Он развел руками. – Перестраховываюсь как могу. Поэтому или ваш указ, или никакого сотрудничества.

Миррин потянулся за бумагой и пером, но Малкир зацокал языком.

– Господин посол, не оскорбляйте мое повышенное чувство собственного достоинства тем, что думаете, будто я не знаю, на какой бумаге эльфы пишут документы.

Миррин посидел, посверлил глазами торговца.

– Милорд, – сказал он наконец, – чтобы мне не ходить туда-обратно, не могли бы вы…

Маленький ледяной вихрь – и на столе появилась особая бумага, которую Светлый Лес использовал только для государственных дел. Рыцарь прекрасно знал, где она лежит.

– Я думал, ты меня отправишь, – пробормотал Миррин по-эльфийски, берясь за перо.

– Не хочу в одиночестве страдать от общества этого негодяя, – ответил Эйсгейр тоже по-эльфийски.

– Зачем ты вообще с ним согласился работать?

– Как оказалось, не зря.

– Соль-то не нашли.

– Зато нашли Иллитее.

– Я смотрю, – вдруг заговорил на общем Малкир, – у вас, никак, крысы во дворце.

Рыцарь почти ужаснулся, что наглому торговцу известно даже об этой проблеме, но с облегчением понял – Малкир говорил о Мурмярле. Кот беспокойно ходил из стороны в сторону. Под кругом тишины его пушистость всегда чувствовал себя неуютно. Особенно если защиту наводил его деревянность.

Миррин написал, что просил Малкир, и тот взял бумагу.

– Сойдет, – прочитав все, сказал он, – но, думаю, следует добавить сюда вариант на эльфийском, например… – И выдал заковыристую фразу, вроде тех, которые говорил Оронаэл Валиссин.

На языке Детей Леса. С акцентом, но тем не менее. Через полминуты Миррин снял глаза со лба и безропотно, в совершеннейшем потрясении, дописал бумагу. После того как Малкир снова все проверил, Эйсгейр добавил свою подпись.

Рыцарь был поражен не меньше. Главный ублюдок Иалона оказался ублюдком с кучей сюрпризов. Эйсгейр снова посмотрел на браслет, украшавший руку Малкира. Не жена ли научила его своему языку? Миррин, как оказалось, думал о том же.

– Какая дочь Леса дала тебе это? – спросил он торговца, взглядом показывая на раннэ.

На эльфийском получилось с густым намеком на оскорбление, вроде «что за шлюха это сделала». Малкир понял.

– Не обсуждаю личную жизнь на работе, господин посол, – ответил он, зло сощурившись.

Играть словами на неродном языке Малкир, видимо, не мог, зато в «господин посол» вложил столько издевки, сколько влезло, и даже больше.

– Ладно, Малкир, – со вздохом проговорил Эйсгейр, – рассказывай.

И тот рассказал. А пока рассказывал, на Миррина было страшно смотреть, хотя сперва он, конечно, язвил.

– Возможно, убивать ее не хотели, – начал Малкир. – Или хотели, но это не так важно. Что происходит, когда эльфа смертельно ранят, господин посол?

– Неужели умирает? – фыркнул Миррин.

– Это потом. А самое первое? Молчите? Я скажу. Эльф впадает в этот ваш мару-кадал. Как аксолька в спячку, чтобы пережить зиму.

– Всем известный факт.

– Не всем, но известный, – согласился Малкир, – в общем и целом. Но если в мару-кадал впадает женщина? У эльфиек он несколько отличается, ведь так?

Миррин побледнел.

– Отличается, господин посол? Скажите же, ну! Кажется, милорд не знает об этом.

Но господин посол словно лишился дара речи.

– Говори уже, Малкир, – произнес рыцарь.

– В мару-кадал тело женщины первым делом сохраняет зародыш, если он есть, и превращает в нечто вроде семечка. Если женщина не беременна – то ее эла-виал. И они могут так храниться даже дольше, чем тело, хоть и не бесконечно.

– Что такое эла-виал?

– То, с чем сливается мужское семя, и получается ребенок.

Внезапно Эйсгейр понял, о чем не стал говорить Миррин, рассказывая об Арделор. Именно об этом. Вот откуда взялись дети, которых вынашивали способные рожать эльфийки. Видимо, удалось сохранить какое-то количество зародышей до того, как все стали бесплодны.

– Да откуда тебе это известно?! – взорвался Миррин. – Иллитар, милорд, этому ни в какой академии вне Леса не учат!

Кажется, он постоянно забывал о бело-синем раннэ Малкира, и Эйсгейр догадывался почему. Просто Миррин был не в силах принять, что хоть какая-то дочь Леса может быть замужем за Ортхирским Мясником.

– Миррин, подожди, – осадил посла рыцарь и взглянул на торговца. – Продолжай.

– Тело погибшей уже осмотрели, полагаю, но проверяли ли вы ее эла-виал, господин посол?

– Какое…

– Общество Знающих забирает у эльфиек эла-виал. Иногда и самих эльфиек. Для Ордена Жизни. Только не говорите, будто вы не знали о связи между ними.

Не знали, но уже узнали…

– Но ты говорил, ее не хотели убивать, – напомнил Эйсгейр.

– Возможно. Как я говорил, иногда им нужны и сами женщины. Может быть, перегнули палку, заставляя ее тело начать мару-кадал. Возвращать из него ведь сложно. Поэтому они проделывают все это сразу, чтобы не тащить живую эльфийку в Периам зазря.

Миррин молчал, и спрашивать пришлось рыцарю.

– Откуда тебе это известно?

– Я одно время следил за Обществом Знающих. Больше ничего не могу сказать, – произнес Малкир и, видя, как злится посол, добавил: – Я пробовал сообщить об этом властям. Но кто я, чтобы меня послушали?

Эйсгейр вздохнул. Кто бы послушал Ортхирского Мясника? Слово бандита против слова всеми уважаемого общества ученых…

– К тому же есть подробности, раскрытие которых могло и может навредить тем, кого я защищаю, – добавил Малкир. – Поэтому больше я ничего не могу сказать. Пока.

«Даже у Мясника есть те, кого он любит», – подумал рыцарь.

– Но Иллитее не могла ни зачать, ни выносить, – заговорил наконец Миррин. – Для чего тогда… Милорд, отправьте меня в комнату с телом.

Рыцарь перенес всех троих. Миррин даже не обратил внимания, что вместе с ними оказался и Малкир. Эйсгейр сам себе не мог объяснить, почему не отправил торговца в другое место.

Миррин принялся за работу, которой давно не занимался. Он убрал покрывавшую тело ткань, снял лед, в котором его хранили. Только сейчас Эйсгейр увидел ужасную рану поперек живота. Иллитее могла не просто быстро потерять сознание, а мгновенно умереть. Потому-то у «знающих» не получилось вернуть ее из мару-кадал. Действительно – криворукие ублюдки.

Все, что рассказал Малкир, вписывалось в известное из допросов. Получалось, Гилрау Лаэрдэт забрал у Иллитее эла-виал. Эйсгейр уже планировал отправлять своих людей ловить скачущего по стране благородного ректора, усердно работавшего во имя рода людского.

Но зачем Ордену Жизни эла-виал?

Миррин достал инструменты, которые находились здесь же, ведь Иллитее уже осматривали, и вооружился небольшим тонким ножом.

Рыцарь покосился на Малкира. Тот спокойно смотрел, что делает Миррин. Вряд ли Ортхирского Мясника можно было этим удивить. Эйсгейр внезапно подумал, что сам он за свое долгое существование отнял не меньше жизней, чем негодяй-торговец. Вот уж кого впору считать мясником. А если вспомнить, сколько погибло, выполняя его приказы… В чем тогда разница между ним и Малкиром?

– Иллитар милостивый, их нет, – выдохнул Миррин, распотрошив на кусочки орган, который извлек из Иллитее. – Их нет, – повторил он и резко развернулся к Малкиру. – Зачем им это?

Тот с деланной опаской покосился на нож.

– Я не знаю, господин посол.

Миррин хотел было что-то сказать, но вдруг застыл. Стоял несколько мгновений, а потом шумно выдохнул и рассмеялся.

– Миррин?

– Твари чащобные, Эйс, я… Я столько лет работал на благо Леса. Я жизнь ему отдавал, хранил все секреты, как океан, я… Я делал это себе во вред, во вред своей жизни, во вред дружбе. Иллитар милостивый, для чего? – шептал он, глядя в никуда. – Чтобы какие-то ублюдки потешались надо мной, рассказывая об эла-виал? Чтобы остроухие твари отдавали дочерей моего народа на растерзание мелкотравчатым?

– Миррин…

– Знаешь, Эйс, кто подал идею обыскать порт и кварталы, где нашли Арделор? Следователь от Первого советника. – Миррин снова шумно выдохнул, будто наконец высказал то, что тревожило его сильнее всего. – Я всегда считал Эмиэля достойнейшим. Он мой друг с самого детства. Мы росли вместе. Мы пережили Черный день вместе. А теперь… Кому мне верить? Что я должен делать теперь?

Рыцарь не знал, как ответить, и ответил внезапно Ортхирский Мясник:

– Делайте то, что правильно, виркай из дома Тавеллан. Не то, что надо. А то, что правильно. Увы, это не всегда одно и то же.