Текст книги "Отделенные"

Глава 8. Затленыш

Им повезло. Мильхэ потеряла сознание всего на пару мгновений раньше Геррета. Одеяла слизнуло огнем, но в целом все остались невредимыми, если не считать подпаленных волос и одежды.

Близнецы и Фаргрен тут же вскочили. Раскаленный воздух на пепелище грозил убить всех, дышать было почти невозможно – горло обжигало от малейшего вдоха. Фар взвалил Мильхэ на плечи и побежал к роще. Рейт и Лорин метнулись к Геррету и, взяв его под руки, потащили туда же. В отличие от эльфийки, коротышка еле-еле, но мог переставлять ноги.

Рощица встретила их спасительной, успокаивающей прохладой – убийственный огненный шторм ее не коснулся. Фаргрен осторожно опустил свою бесчувственную ношу на землю. Хорошо бы принести ей воды. Теперь им всем нужна вода – все запасы ушли на защиту от огня.

Ледяная ведьма их спасла. Сам Фаргрен смог бы уйти от потерявшего мозги маагена. Не без ранений, конечно, но смог бы – волчьи ноги быстры. А вот близнецы… Вряд ли бы пережили эту бурю. Пусть она и длилась всего ничего, но Геррет выпустил огонь ужасающей силы. Даже если бы хоть кто-то еще дышал после того, как «драконья атака» исчерпала свой запас, он умер бы от ожогов – и очень скоро.

Злющий Рейт чуть ли не швырнул коротышку на землю.

– Ах ты, дерьмо жнецовье!

Упавший на колени Геррет опрокинулся на спину от пинка и скорчился, будто оплавленный.

– Твари чащобные, Рейт! – воскликнул Лорин, пытаясь унять разъяренного брата, который успел еще и вмазать коротышке по лицу. – Прекрати!

– Да он нас чуть не убил! – выкрикнул тот, но мутузить Геррета больше не стал. – Как она? – спросил он Фаргрена уже чуть спокойнее.

– Без сознания.

Мильхэ лежала на земле не шевелясь. И неизвестно было, сколько она так проваляется. А вот взгляд Геррета через несколько минут стал осмысленным.

– Вода есть? – прохрипел он, облизывая пересохшие губы.

– Нет, гадский ты затленыш, – процедил сквозь зубы Рейт.

Геррет оглянулся на сожженный ров. Потом сглотнул, потер уже наливающуюся красным скулу.

– Как долго ты не запускал «атаку», тупица?

Коротышка молчал, уткнувшись взглядом в землю.

– Отвечай, иначе отделаю – мало не покажется!

– Год, – буркнул Геррет.

– Год?! – Рейт взревел и снова ринулся на него. – И ты не сказал?

Между ними замерцал щит. Рейт сумел остановиться и с досадой пнул купол. Тот раскололся от удара – оказался слишком слабым. Впрочем, сердитый здоровяк не стал развивать успех.

– Ты нас чуть не убил, Гер!

– Почему ты вообще с углей-то слетел? – спросил Фаргрен. – Не новичок же.

– Одержимый он, – ответил вместо Геррета Рейт, и все стало ясно.

Одержимые. Слишком чувствительные к силе генасы. Да, благодаря этому они были сильнее, но и риск впасть в безумие у них был намного выше. А безумными они представляли куда большую угрозу, чем обычные генасы, за что цивилизованное общество их недолюбливало.

Одержимых старались приучать к силе постепенно. Но долгое время вдали от стихии могло свести всю выдержку на нет. Больше всего проблем доставляли как раз огневики. Где брать постоянный и мощный источник огня? Одержимые маагены, бывало, теряли голову от пожаров – не помогали справиться с бедствием, а причиняли еще больше вреда.

– Так почему сразу не сказал, что давно не работал с «атакой»? – возмутился Фаргрен.

Геррет молчал, вперив угрюмый взгляд в неподвижную эльфийку.

– Думал, справлюсь, – наконец пробурчал он. – Стали бы вы тогда использовать ее?

– Да мы бы послали туда тебя одного! – съязвил почти успокоившийся Рейт. – Ты бы все сжег, и мы преспокойненько пошли бы дальше. Дерьмо жнецовье, Гер, надо было сказать еще во Всесвете!

– Может, воду поищем? – сменил тему коротышка.

– Иди ты, Гер! Воду получишь самым последним.

– Она быстрее придет в себя с водой.

– Так и скажи, что тебе хочется пить.

Безумие истощало генасов, отнимая не только силу: маагенов, например, мучила жажда, как сейчас Геррета, иллигены переохлаждались и нуждались в тепле.

– Я схожу, – сказал Фаргрен, – здесь дальше на запад должен быть ручей.

Вода была ближе, чем он помнил. Но тогда ему – сопливому волчонку – все казалось больше, чем на самом деле. Лет в семь он стал убегать по ночам из дома порыскать в ближайших полях и лесах. Интересно же! Зачем сидеть в одном месте, когда вокруг столько всего! Иногда мать замечала ночные прогулки сына, и Фару попадало. Но он не слушался. Ускользнуть из дома было нетрудно, и каждый раз он уходил все дальше и дальше.

Однажды Фар отсутствовал дома целую ночь и день – заплутал, не успел вернуться вовремя. Мать тогда страшно перепугалась. Отец же устроил ему знатную взбучку. Потом заплаканная мама долго объясняла, как они боятся, что сын где-нибудь попадется охотникам. На какое-то время он перестал бегать по ночам, не желая огорчать родителей, но, когда подрос, принялся за старое. Будучи уже гораздо сильнее, он за ночь мог сделать переход раза в два или три больше, чем раньше. Так, юный Фар успел разведать не только окрестности деревни, но и всю местность почти до Вешек. А потом – после страшной ночи, когда погибла его семья, – ему пришлось покинуть дом.

Наполнив фляги, Фаргрен вернулся к отряду.

– Просто напоите ее, – сказал Геррет, который лучше всех знал, как обращаться с истощенными генасами. – И дайте ей… – коротышка пошарил в своем мешке и вытащил склянку с голубым колпачком, – вот это.

После Вешек они стали по-другому хранить снаряжение, присланное заказчиком: разделили все поровну – если Твари утащат одного, отряд не останется ни с чем.

Мильхэ, как только Фаргрен поднес фляжку к ее рту, вцепилась в нее так, будто это была последняя на свете вода. И прямо-таки начала розоветь. Но только опустошив флягу, она открыла глаза.

– Все живы? – сразу же спросила Мильхэ.

– Все. Все в порядке, – ответил Фаргрен, подавая ей снадобье.

– А ты, жнеца кусок, воды попросил первым делом! – прошипел Рейт, отвесив коротышке легкий подзатыльник.

– Что у Геррета с лицом? – в голосе Мильхэ зазвенел лед.

Все четверо сконфузились, как дети перед строгой учительницей. Зачем сконфузился Фар, он и сам не понял. Видимо, за компанию.

– Вы что, били его? – Брови у эльфийки уползли на лоб, замедляя явление ледяной ведьмы.

– Это он, – буркнул Геррет, показывая на своего обидчика.

– Гери, какой же ты все-таки гов… – Рейт смолк под взглядом Мильхэ.

Кое-как она поднялась и направилась к краю рощи посмотреть на ров.

– Матку убили?

– Кажется, да, – ответил Фаргрен, считая богомолов.

Их осталось больше, чем хотелось бы. Твари ползали вокруг пепелища, изредка перелетая с места на место, будто что-то искали. Матки с защитниками нигде не было.

– Тогда можно идти дальше.

– А эти? – спросил Рейт, глядя на оставшихся жуков.

– Они улетят в старое гнездо. Без матки им делать нечего. – Мильхэ опустошила вторую фляжку. – Их не очень много, справимся, если нападут. Геррет, извини, я сейчас не смогу тебе помочь, – проледенила она, проходя мимо коротышки к своим вещам.

– А ты, затленыш, всех чуть не убил, но даже не извинился! – возмущенно прошептал Рейт.

Часть IV. Цивилизованные отношения

Глава 1. Обстоятельства непреодолимой силы

15 день 3 месяца 524 года новой эпохи

Эйсгейр, подумав немного, собрался лично сообщить Нирии о своем решении. Ему хотелось заявиться внезапно, но делать этого не стоило: из-за его силы разные генасские устройства могли сломаться. И появись рыцарь во Всесвете без предупреждения, полгорода будет проклинать его почем зря. Не просто так вокруг Ледяного дворца все занято парками. Северная академия вообще сразу строилась на другом конце Эйсстурма, подальше от помехи первого ранга.

Конечно, Эйсгейр мог просто послать слугу, но мысль посетить Всесвет оказалась неожиданно заманчивой. Последний раз рыцарь был там вместе с Эльвейг Второй до того, как та угасла от паучьей болезни. Город наверняка изменился до неузнаваемости за сорок с лишним лет.

А еще рыцарю страх как захотелось поддеть великого лорда Тунора, своего давнего недруга.

Когда-то Тунор Зандератский сватался к сестре Эамонда, видимо, надеясь породниться с самим Эйсгейром. Но та не захотела идти замуж, как она сказала по секрету своему брату, за лорда-хорька. Несостоявшийся жених обиделся, но стерпел. Когда же и внучку Эамонда не отдали за младшего сына Тунора, он ужасно разозлился. Сочтя Эйсгейра ответственным за эдакое безобразие, он запретил ему без разрешения находиться в Зандерате. Причем чуть ли не слово в слово содрав текст указа с той части Драакзанского пакта, согласно которой Эйсгейр не мог посещать Ишдракйорд.

Но Всесвет, получив самоуправление, указам великого хорька уже не подчинялся, хоть и находился на территории Зандерата. Поэтому, обнаружив капельку свободного времени, рыцарь решил прогуляться по городу.

Вчера он отправил слугу предупредить Нирию, что Снежная Длань изволит прибыть пополудни пятнадцатого дня третьего месяца, то есть сегодня. Из вежливости рыцарь не стал переливаться, куда заблагорассудится, а самым цивилизованным образом появился в портальном зале магистрата.

– Милорд, – приветствовала его Нирия, присев в реверансе.

На ней было закрытое, строгое платье. Куда скромнее, чем в прошлый раз. Эйсгейр улыбнулся: наряд неслучаен, ведь у Нирии имелось достаточно времени подумать, как одеться. Хочет подчеркнуть, что не собирается пускать в ход красоту тела? Показывает, что работает, а не прохлаждается?

Когда рыцарь обменялся любезностями со всеми встречавшими его магистрами, Нирия пригласила его в свой кабинет – светлый, просторный и даже больше кабинета Эйсгейра, как ему показалось. Правда, окошко шириной с длину руки он счел маловатым. Но даже такое окно стоило очень дорого: мало того, что настолько большие листы стекла делали только в Унат-Хааре, так еще из этого Унат-Хаара их требовалось привезти в целости и сохранности. Эйсгейру вспомнилось его окно в собственном кабинете… Заполучить такое Нирии даже и не снилось, наверное.

– Не позволит ли госпожа сначала взглянуть на город?

– Конечно, милорд, – ответила Нирия, закрывая дверь.

Всесвет, как и ожидал Эйсгейр, уже ничем не был похож на тот город, который он помнил. Красивые здания, аккуратные улицы. Главный зал Гильдии наемников впечатлял. Когда они с Эльвейг посещали город, на его месте находилась совсем неказистая постройка.

«Хотя дракон на крыше – это, по-моему, чересчур», – подумал рыцарь, оглядывая открывшийся ему вид.

Водяные часы ему понравились. Раньше на площади располагался шумный рынок, по мнению Эйсгейра, жутко безобразный.

– Кому пришло в голову убрать торговцев и поставить часы? – спросил он, отворачиваясь от окна.

– Мне, милорд, – ответила Нирия, теребя край рукава. – Из-за шума работать было невозможно. Рынок сейчас на Птичьей площади.

– Что ж, не буду томить прекрасную госпожу. Можете воспользоваться порталом. Если продажи пойдут хорошо, то и Эйсстурму от этого будет польза.

На лице магистра отразилось облегчение, но теребить рукав она не перестала.

– Благодарю, милорд, не могу выразить, как признательна вам за вашу доброту и любезность, – сказала Нирия и вдруг замялась.

– Что-то не так?

– Милорд, простите мне мою грубость, но ведь вы могли сообщить об этом еще вчера и не утруждать себя личной встречей. Уверена, у милорда полно других дел.

– Я пока еще вправе распоряжаться собственным временем. Давно не был во Всесвете, захотелось посмотреть, как тут теперь.

– Да, милорд, конечно, мы с удовольствием показали бы вам город…

– Но?

Голос Нирии упал до шуршания чешуек на шкурке аксольки.

– У нас могут быть трудности с лордом Тунором из-за вашего визита.

Эйсгейр выругался про себя. Ну конечно! По-детски желая досадить зандератскому хорьку, он даже не подумал, какими проблемами это может обернуться для Нирии. Пусть она и не подчиняется Тунору, ей крайне желательно поддерживать с ним ровные отношения, чтобы не бегать к королю – другую управу на великого лорда-то не найти – из-за каждого конфликта.

– Прошу прощения, миледи. Я не удосужился хорошенько подумать.

– Нет, милорд, вашей вины здесь нет, просто… Просто обстоятельства такие.

– Тогда, наверное, мне следует покинуть вас, – со вздохом проговорил рыцарь. – А так хотелось хоть полчаса здесь прогуляться.

Нирия на секунду задумалась.

– Думаю, если полчаса, то большой беды не будет, – сказала она и улыбнулась. – Подождите, пожалуйста, немного, я распоряжусь о сопровождении.

– Бросьте, миледи, сопровождение? Мне? – Эйсгейр улыбнулся в ответ, отмечая про себя, что ему очень нравится, как Нирия реагирует на такое обращение: глаза ее чуть распахивались, брови приподнимались, будто она удивлялась.

Бывшую деревенскую простолюдинку вряд ли часто называли «миледи». Особенно знать. Хотя в некотором роде Нирия была равна великим лордам и герцогам. О делах Всесвета она отчитывалась, как и все рыбки первого ранга, перед королем и государственным советом. Но в глазах высокородных снобов ни это положение, ни богатство не ставили Нирию на одну волну с ними. И даже знатные дамы, с визгом и нарасхват раскупавшие ее косметику и другие женские нужности, не спешили пускать бывшую селянку в свой круг.

– Если у вас есть время, я не отказался бы от вашей компании, – добавил Эйсгейр. – Кто сможет показать мне город лучше вас?

Вот так, без всякой охраны, вызывая чуть ли не обмороки у горожан, узнававших в рослом, дорого одетом северянине с необычно синими глазами легендарного владыку Северных земель, они вдвоем прошлись по центру Всесвета.

«Ах, Эльвейг, тебе бы здесь понравилось», – подумал Эйсгейр, проходя мимо гигантских водяных часов.

– Теперь даже сложно представить площадь без них, – сказал он вслух. – Смотрится так, будто часы всегда здесь были.

– Когда милорд посещал Всесвет последний раз?

– Сорок пять лет назад вместе с Эльвейг Второй.

– О, простите, милорд.

– О чем вы? – удивился Эйсгейр.

– О вашей жене.

– Не переживайте, миледи, это случилось слишком давно, чтобы я до сих пор не мог говорить об этом, – с улыбкой ответил рыцарь.

Нирия подумала о его чувствах, и это ему понравилось. Такого Эйсгейр давно не замечал. Для людей его умершие жены и дети – всего лишь исторические фигуры, о которых иногда пишут в книгах и учебниках. Никто не боялся упоминать их при рыцаре и никто не извинялся за это. Да и ему самому плохо от этого не делалось. Прошедшие десятилетия вымыли боль. Хотя об Эльвейг Первой Эйсгейр по-прежнему говорил с неохотой, сам того не замечая. И это притом, что со дня ее смерти прошло почти семьсот лет.

Прогулка показалась рыцарю слишком короткой. Но добавлять Нирии лишних неприятностей не хотелось, поэтому сразу же, как истекли полчаса, он перенес стихией их обоих обратно в магистрат.

– Когда миледи хочет воспользоваться порталом?

– Двадцать второго дня этого месяца, милорд, если расписание позволит.

– Позволит, – ответил рыцарь улыбнувшись. – Что ж, миледи, скоро увидимся.

Холодный вихрь перенес его в Ледяной дворец, где он почти сразу же наткнулся на Миррина.

– Я искал тебя. – Брови посла вдруг взлетели, чуть ли не до самой дрекожи. – Ты откуда такой, будто в океане торчал?

– Был во Всесвете по делам.

Миррин внезапно ухмыльнулся.

– Нирия – красивая женщина, да?

– Миррин… – Эйсгейр укоризненно взглянул на друга. – Что хотел?

– Да так, формальность. Дом Валиссин требует высочайшего указа Снежной Длани об охране Áрделор Валисси́н, – сказал Миррин, ехидно улыбаясь. – Она должна приехать через три дня. Бумажку мне подпиши и припечатай.

Миррин помахал перед носом рыцаря уже готовым приказом. Без этой бумаги с подписью и печатью самого Эйсгейра Светлый Лес не выпускал высокородную эльфийскую леди, которую Северной академии удалось заполучить в преподаватели. Вышло это, собственно, лишь после того как владыка Эйсстурма лично заверил эльфийский совет и дом Валиссин, что предпримет все возможные и невозможные меры безопасности. И требовал от Миррина лично заниматься всеми формальностями.

– Эх, ваша деревянность, почему вы до сих пор не подделали мою печать? – притворно вздохнул Эйсгейр.

– Считать это разрешением, ваша отмороженность? Как подделаю, да как припечатаю ею брачный договор с одной красивенькой магистрессой.

– Океан-отец, тебе шестьсот семь лет, а как пятнадцатилетний дурак ведешь себя!

– А тебе восемьсот тринадцать, но стоило этим глазкам похлопать, и вот – ты несешься в вихре во Всесвет! Или не в глазках дело? Говорят, на ней тогда платье было, м-м-м…

– Кракен сожри твои уши, ты посол или глупая фрейлина?

Миррин лишь усмехнулся в ответ.

– Интересно, она не из того типа женщин, который ты предпочитаешь.

В кабинете Эйсгейр подписал, припечатал приказ и отдал его Миррину, который до сих пор смотрел на него с ехидной улыбочкой. Получив бумагу, его деревянность ушел, громко насвистывая мотив популярной любовной песенки.

Тем не менее рыцарю пришлось признать, что ушастый шельмец заметил очевидное даже раньше него самого: Нирия чем-то его привлекла.

– Да почему бы и нет? – громко сказал он вслух, будто отвечая другу.

Через несколько минут в дверь постучали.

– Милорд, – обратился к рыцарю один из подчиненных Миррина, – посол Тавеллан попросил отдать эти бумаги вам и сказать: если Ледяному дворцу необходимы копии для архива, надо это сделать в течение недели.

Эйсгейр поблагодарил и попросил положить все на стол.

Мельком он отметил, что стопка документов маловата. Сведений, которые становились известны людям в рамках цивилизованных отношений, как всегда, было с аксолькин нос. Рыцарь решил оторваться от донесений разведчиков и посмотреть, какие такие документы эльфы милостиво разрешили скопировать.

– Ну конечно, – фыркнул он, увидев протокольно-скучные записи о том, кто, что и когда являлось через портал из Светлого Леса в течение последних шестидесяти лет. И не только через портал.

Рыцарь вернулся к донесениям Виркнуда, но вдруг подумал: бумаги принесли ему. Ему. А не в архив, как обычно. И почему-то за такой большой срок. А ведь «теоретический» разговор с послом был всего несколько дней назад…

– Кракен сожри твои уши, Миррин, – пробормотал рыцарь, снова берясь за эльфийские документы.

И опять ничего особенного не нашел. Да, видно, что в Эйсстурм приезжает все меньше и меньше Детей Леса. Но это Эйсгейр и так знает. Зачем тогда ему дали все это?

Последняя страница заканчивалась записью о самом Миррине: посол отбыл из Эйсстурма такого-то числа второго месяца и вернулся на две недели позже запланированного ввиду обстоятельств непреодолимой силы. Эта формулировка позабавила Эйсгейра, а потом его осенило.

«Океан-отец, а были ли еще такие обстоятельства?!» – подумал он и принялся просматривать документы в третий раз, но теперь уже настолько придирчиво, насколько мог.

– Восемь раз, включая последний, – наконец сказал рыцарь самому себе и забарабанил пальцами по столу.

Восемь раз за примерно шестьдесят лет. Трижды Миррин задерживался в Лесу дольше запланированного и пять раз его срочно вызывали в Тал-Гилас. Тогда посол бросал все дела и мчался домой. В разговоре несколько дней назад он упомянул «нечто», некое происшествие во дворце эльфийского короля, а теперь просит обратить внимание на «обстоятельства непреодолимой силы»… Утверждать можно наверняка – это одно и то же. Хотя… Один раз, восемь лет назад, Миррина вызвали в эльфийскую столицу, когда убили его младшего брата. В таком случае к «нечто» это не относится. Значит, семь раз.

Семь покушений на эльфийского короля? Если так, то кто-то начал эту игру очень давно. Как минимум когда в Периаме приняли «Закон о периамском подданстве».

– Океан-отец, мы пробулькали все на свете… – пробормотал рыцарь.

Эльфийские документы он отдал в архив с наказом сделать все за неделю, но переписывать лишь сведения последних десяти лет. А сам отправился к Миррину.

– Бумаги вернем в срок, если, конечно, не возникнет обстоятельств непреодолимой силы, – сказал рыцарь и увидел, как посол еле заметно улыбнулся.

Глава 2. Жизнеутверждающая философия и чувство меры

На восстановление Мильхэ и Геррету понадобилась почти целая неделя. Пару дней они вообще не могли ничего делать. Геррет не мог призвать даже малюсенький огонечек, только пару искорок, поэтому коротышку успешно использовали в качестве огнива. Воду тоже приходилось добывать самыми примитивными способами – лед у ведьмы остался только в голосе.

По этой причине три дня они ползли по буеракам, прячась в кустах и рощах: с двумя истощенными генасами приходилось осторожничать сверх меры.

Миновав несколько хуторов – мертвых и растерзанных, – наемники добрались до большой деревни Дубки. И дубки здесь, надо сказать, росли отменные – целый лес каменного дуба, до которого еще не добралась загребущая лапища цивилизации. Местное недружелюбное дерево шло только на малюсенькие нужды селян: поставить крепкий ворот для колодца, сработать надежные оглобли да срубить новый дом травнику. Последнее почти не требовалось – строения из каменного дуба могли стоять века, – а потому дубы в Дубках почти не валили.

Дом травника, стоявший по обычаю поодаль от деревни, был невредим и заброшен. Его хозяин, вероятнее всего, давно погиб.

После прятательно-ползательной дороги отряд целый день наслаждался валянием. На второй день безделья Мильхэ, не знавшей, чем ей заняться, пришла в голову новая безумно-разумная идея: использовать пирамидку, приманивающую Тварей. Точнее, в этом случае – отманивающую.

Все дело было в том, что в Дубках засел огромный рой. Оценить его на глаз, конечно, еще не могли – в деревню пока не совались. Но судя по тому, в каком количестве постоянно летали богомолы, а их гул и стрекот слышались даже у дома травника, компания там собралась презнатная.

Мильхэ предложила эту компанию разделить с помощью пирамидки. Но опробовать план ледяной ведьмы сразу же не смогли. Пришлось ждать.

Пока все изнывали от скуки, она занималась непонятными вещами. В ее рюкзаке нашлись странные и жутко интересные инструменты, которыми она мучила несчастный жучиный глаз. После Вешек она доставала его пару раз, внимательно разглядывала и убирала обратно. Теперь же от него остался только рисунок – сам глаз стал кучей хитиновых кусочков.

– Он нормальный, – вынесла Мильхэ вердикт на третий день издевательств над останками павшего врага.

– В каком смысле? – Геррет тут же оживился.

Фаргрен и близнецы спрашивали у него, чем занимается ледяная ведьма, но тот не мог ничего объяснить.

– Я думала, глаза у богомолов побелели от какого-то воздействия. Но они, кажется, сами по себе такие.

– И?

– У богомолов не бывает таких глаз. Глаза всегда такого же цвета, как тело. А даже если не такого, то не бывает резкого контраста. Ни у одного из видов.

– Где ты вообще их видела? – пробурчал Геррет.

– В Чащах.

Фар даже не знал, в какие такие Чащи лазила Мильхэ, что нашла не просто богомолов, а их разные виды. Он мог поклясться: среди знакомых ему наемников никто таких Тварей не встречал. Неужели эльфы – известные скрытники и тихушники – не делятся полностью даже сведениями о Чащах?

– А из-за чего может измениться цвет глаз? – спросил Рейт.

– Пища, некоторые болезни могут повлиять… Но у животных в их естественной среде вряд ли.

– И? – Геррет ждал какого-то вывода.

– Их вывели.

Повисла тишина.

– У них признаки нескольких видов, странная окраска. В природе они охотятся из засады, им нужна маскировка. А окраска все портит. Слишком пестрая.

– И только поэтому ты решила, будто их вывели? – Голос Геррета был полон язвительного недоверия.

– По какой причине изменяются Твари? – вместо ответа спросила Мильхэ.

– Из-за двуногих, – не задумываясь брякнул Рейт.

– Вот именно! Богомолы живут внутри Чащ, их никто не видит, в отличие от других Тварей, которых часто встречают на Тракте и окраинах Чащ. Чтобы богомолы настолько изменились, нужно внешнее воздействие. А раз они летят к пирамидке, здесь явно замешан кто-то разумный.

Все замолчали. Мильхэ была права – кто-то разумный точно тут поразумничал. Не могла же пирамидка самозародиться в вешкинском колодце…

Еще через пару дней отряд решил опробовать план Мильхэ. Она и Геррет уже почти восстановились, и генасничать им было можно, если осторожно.

Пирамидку закопали на дне ручья в овраге подальше от дома травника. К сожалению, там не водились аксольки. А ведь они сгодились бы на обед. Кощунство, но что поделать: на безрыбье и аксолька – прекрасное жаркое.

На следующий день в овраге обнаружились огромные пестрые змеи с длинными узкими клювами, похожими на птичьи. Никто не удивился. Фаргрен в порыве северного ветра учуял ползучих Тварей еще в дороге, но сказала о них Мильхэ, умудрившаяся разглядеть в грязи голубоватые камешки. Были это вовсе не камешки, а старый помет змееклювов.

На деревьях, росших с южной стороны оврага, только начали набухать почки, поэтому зелено-желтая чешуя Тварей казалась неприлично яркой среди бурых красок ранней весны. Кроваво-красные прорези на шеях, напоминавшие рыбьи жабры, так вообще выглядели как мрачное пророчество.

С помощью безумно-разумного плана уничтожить копошащихся в овраге змей оказалось просто. Мильхэ окружила их щитом, как стеной, но не стала замыкать ее, а оставила прореху. Через нее Геррет сжег Тварей.

– Ну это совсем просто, – по-герретовски буркнул Рейт: он прикончил всего несколько змей, умудрившихся прорваться сквозь огонь. – И неинтересно.

– Оригинально, – сказал коротышка, с уважением глядя на Мильхэ. – Защитные приемы как атакующие. Необычно.

– У меня был прекрасный учитель.

– Всех бы так учили… – усмехнулся Геррет. – Ты ведь нестабильница, да?

Ледяная статуя в форме эльфийки просто кивнула.

Да, они догадывались. А теперь получили окончательное подтверждение, что в один распрекрасный день сил у ведьмы окажется на донышке, и тогда им грозит весьма вероятная хана. Какая-то капелюшка у Мильхэ, конечно, останется, но ведь с таким количеством Тварей нужна не капелюшка, а целое море!

– Какой у тебя минимум? – спросил Геррет, и молчание стало ему ответом.

Пришлось коротышке хмыкнуть, чтобы логично завершить невероятно долгий разговор.

Мильхэ водяными плетями подтащила несколько змеиных тел.

– Опять будешь вырезать глаза, да? – поинтересовался Рейт.

– Это наша еда.

Все ошарашенно выпучились на нее.

– Охотиться опасно, – отледенила она, разглядывая голову змееклюва и немножко тая при этом. – Их мясо вполне съедобно.

– Улепетывал от богомолов, обжимался с Гери, жрал змееклювов, – скривился Рейт, – так и напишу в своих мемуарах.

К их удивлению, жареное змеиное мясо оказалось вполне ничего. Им они теперь и питались: скудные запасы, выпрошенные в Вешках, давно кончились, кролики и зайцы встречались редко. Да и ловить их было сложно, особенно учитывая, что наемник для Твари – тоже кролик. В один из дней Лорин внезапно проявил кулинарный талант, сдобрив мясо травами из запасов травника. Получилось вкусно. Правда, всех мучил вопрос: как Мильхэ узнала, что змееклювов можно есть?

– А я думаю, имеется в этом жизнеутверждающая справедливость, – как-то раз прочавкал Рейт с набитым ртом. – Наконец-то наемник жрет Тварь, а не наоборот.

У Рейта была очень своеобразная философия, в этом Фаргрен убедился быстро. Жизнеутверждающая философия безбашенности и похабных шуточек.

К десятому дню пребывания в Дубках отряд наведался в овраг уже четырежды. Два раза жгли змееклювов, и близнецы жаловались, что стреляют мало. Еще два раза – богомолов, и близнецы жаловались, что стреляют… мало.

Рейт, ужасно расстраивавшийся из-за этого, даже не обрадовался возвращению Лорина и Геррета с очередной разведки.

– Рой улетел, – сказал Лорин, и все засобирались.

Это получалась уже пятая вылазка на третий рой.

Все прошло до скучного идеально: отработанная почти до совершенства тактика не подвела. Как и чувство меры у близнецов: мало.

– Времени до заката много. Проверим материнский рой? – предложил Фаргрен, пока ледяная ведьма доставала пирамидку из ручья. – Решим, какой план лучше.

– И посмотрим, есть ли еще змееклювы, – напомнил Рейт Любитель-жрать-змей.

Планов за это время они придумали много, но все упиралось в количество богомолов и их маток. Кроме того, нельзя было забывать и о змееклювах, гнездившихся где-то отдельно. Они могли быстро приползти и добавить люлей дерзким двуногим.

Фаргрен мучился от невозможности провести четырехлапную разведку. Так было бы безопаснее. Волком он мог проскользнуть там, где не мог человек. Узнать, где сидят змеи, хотя бы.

Вымазавшись вонючей лимфой богомолов, которую Мильхэ заготовила заранее, наемники двинулись в деревню. Фаргрену это далось нелегко, но он старался не показывать виду. Запах забивал нос и, казалось, разъедал его изнутри, как и глаза. Теперь ничего, кроме тошнотворно кислого запаха гигантских жуков, Фар не чуял.

«Волк в жучиной шкуре, – думал он, идя в голове отряда. – Жизнеутверждающе омерзительно».

Философия Рейта оказалась довольно-таки заразной.

Нехитрая маскировка принесла пользу – отряд пробирался по деревне быстрее. Богомолы иногда замечали движение, прилетали посмотреть, что это за клопы там шевелятся, но, не чуя двуногих, притаившихся в развалинах, улетали восвояси.

Долго идти отряду не пришлось. От Дубков осталась только оболочка: внутренняя часть деревни теперь была одним огромным рвом с десятками богомолов. Будто труп, пожираемый червями изнутри.

– Чтоб их всех, – тихо ругнулся Геррет, оглядывая ров, – все равно много!

Они спрятались под рухнувшей наземь деревянной крышей. Когда-то она была синей: кое-где виднелись остатки краски. Фаргрен помнил эту крышу: под ней жил веселый пузатый пивовар с не менее веселой пивоварихой. Дом их находился там, где сейчас копались богомолы. Там же, скорее всего, покоились их кости, останки их детей, родственников и вообще всех жителей Дубков. Может, конечно, кому-то удалось уйти, да только куда? В ближайшие деревни?

– Запустим Геррета с «драконьей атакой»?

В ответ на слова Рейта коротышка одарил его испепеляющим взглядом.

– Нельзя, – отрезала Мильхэ.

Это они уже обсуждали. Для Геррета благоприятное время сбрендить пока не пришло. Следовало подождать еще, самое меньшее – неделю. В противном случае, если он снова не справится с «драконьей атакой», то может сойти с ума. Сумасшедший одержимый маагенас. Таких убивают сразу.

– Раз есть вода на дне рва, думаю, план с водяной сетью лучше всего, – прошептал Геррет, – но потом придется использовать ледяную атаку. Иначе не получится, их слишком много.

Как и предполагала Мильхэ, богомолы докопались до водоносного слоя земли. Полчище Тварей срыло все – колодец, дома, деревья, камни. Если люди и прятались в погребах, то это их не спасло. Второй колодец рядом с домом травника оказался цел, и в его шахте не имелось ни дыр, ни странных штук.