Текст книги "Записки Кота Босиком"
Автор книги: Николай Боярчук
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 28 (всего у книги 45 страниц)
Исходя из реала. Много ли в нем «настоящести»? И то свинство, которым сдобрены межличностные отношения в лживом обществе – это и есть настоящее? И люди, будучи еще в детстве самым жестоким образом искалеченными психически, они что? Далее живут в чистоте помыслов и возвышенности чувств? Да засмеют любого, кто только об этом заикнется!
Ну, хорошо. Если есть возможность укрыться от чуждого и внешнего реала в кругу хороших друзей, близких по духу, по взглядам. И хорошо, если в семье можно так же укрыться и исповедовать не ложно свои чувства, взгляды. Но только ли эти обособления от общей стаи и есть оазисы духовного здоровья и место, где люди могут вести себя без масок, без ролей, и быть непосредственными, открытыми, искренними? Боюсь, что и такие сообщества нынче редкость. И правильно, что вами ценится дружба, ценится верность.
Но в целом реал одно лишь имеет преимущество, правда, и самое существенное, он нас кормит, дает возможность заработать на пропитание, благоустроить – кому как хочется.
Предпочтение общению в виртуальности – не то, что противопоставление реалу. И не акт протеста. Лично с моей стороны. Я считаю, что на самом деле и реал, и виртуальный мир – это одно целое. Потому что и там, и здесь действует (или орудует) один и тот же человек.
И перебор с виртуалом может свидетельствовать о серьезных личностных проблемах, об изъянах характера, о каких-то недостачах в реале. Но с другой стороны, виртуал – это окошечко в мир собственный, и куда могут заглянуть те, кого ты допустишь. И те, кого ты не хотел бы допускать.
Но как бы ни играли люди в Интернете, и какие бы ники не придумывали, здесь они в большей степени сами собой, чем в реале. Который постоянно требует ролей, игры и правил этой игры. Кто не согласен – те раздавлены, сидят по тюрьмам, в крайнем случае. Или сумели укрыться в особняках общественного Олимпа.
Я действительно некоторое время назад провел несколько месяцев в чатах, и даже сам был создателем одного из них, и потому пестовал его и опекал достаточно старательно. И до этого категорически не принимал саму возможность виртуального общения и даже насмехался над «болезными» заседателями чатов-болталок. Сейчас я оставил это дело – гулянье по онлайну. Это и вправду, огромные потери времени – прежде всего.
Но некоторый опыт общения мне позволяет говорить о наиболее типичных случаях и ситуациях виртуального мира. И вот о женщинах скажу. А ведь их в Интернете гораздо больше мужчин. Не потому что их и по статистике больше. И кстати, в церквах также – почему-то женщин обычно больше.
И вот я увидел: большинство из них приведены в виртуал неудачами в реале – одиночеством. Изрядная часть посетительниц страдает… избыточным весом, не очень эффектной внешностью. Некоторые еще при мужьях, которых нет дома по выходным, так как они на «деловых и важных встречах», а большинство из них мужьями уже оставлены. И чаще всего… с двумя детьми. И компьютером – в подарок. Далее. Наиболее часто «жертвами», которых реал выталкивает в виртуальность, почему-то оказываются «близнецы», «козероги», «овны» и «девы», затем «скорпионы» и «стрельцы». Это моя статистика, на основе моей выборки.
А о мужчинах. Среди них совсем мало тех, кто основательно не в ладах с реалом. Просто в виртуальном мире им гораздо свободнее и удобнее раскрывать имеющиеся таланты врожденных казанов и донжуанов, и они не без успеха очень быстро переносят отношения из виртуала в реал, а затем возвращаются за новой партией… или дозой удовольствий.
Романтики есть с обеих сторон. Есть и всегда заметны ищущие духовного общения, достаточно образованные и остроумные. Мог бы продолжить описание устройства этого оригинального мира и его представителей и про себя еще дополнительно сообщить, если к тому есть интерес.
Но все-таки отмечу главное, на мой взгляд: уход или выход людей в виртуальный мир – это не совсем вредная привычка или какая-то новая мания. Виртул – это необходимое приложение к реалу. Или точнее – это продолжение реала. И причем, не такое уж уродливое и мрачное.
И можно ли ныне не подумать о том, что в будущем, коль скоро оно все-таки еще будет, реал вообще, станет обыкновенной пластмассовой коробкой, где каждый отдельно существует в своей исключительной виртуальности?
Или вот, сочинитель миниатюр (романов и поэм) – он что? Даже 500 лет назад с гусиным пером и чернильницей не погружался в виртуальность? И если удавалось, то и переселялся в нее, сколь это возможно…
…Или я как всегда не прав?
Глава 30. Сборы на свидание
Мари-Анна собиралась в Бельск. Василий готовился к встрече, но еще успевал готовить к ней Мари-Анну. С самого утра и в течение дня они несколько раз затевали переписку, переговоры, и она докладывала ему о сборах, что и как подробно – почти до самого её выхода на автовокзал.
– Я вырвал из себя более чем кусок мяса, отправив тебе только что письмо. А то мы сами накручиваем что попало – от волнения, что ли глупея. Блаженны, кто сами себя не осуждают. Увы, и я от этого еще не освобожден. И я уже готов к отмене нашей Встречи. И даже предлагаю отменить её. Мне тяжело смотреть и видеть твои муки. Твой Бог тебя спасает, а то еще, похоже, уже спас! Сама представь, что будет это за свидание, если ты только и решаешь: пасть или не пасть… в очах своего Бога.
– Нет, я хочу быть вместе.
– Я глубоко раскаиваюсь в своем предложении встречу отменить. Я настаиваю на встрече. Я прошу её. Я очень хочу тебя видеть.
– Похоже, Ты – настоящий мужчина, а я – обыкновенная дура! Давай попробуем встретиться, а вдруг получится?
– И если увижу, что наша встреча для тебя – безбожие, то я – надеюсь вернуть тебя в Рыльск более-менее избежавшую греха.
– Во мне патология явная: я все время требую гарантий! С этим надо что-то делать!
– И в лодку еще можно не входить, если она обречена перевернуться.
– Вась! Как ужасно осознавать себя подвластной законам природы, а не Закону Божиему. Такая мука!
– Мы так и так падем. И будем падшими, как прежде были, до дня последнего. И Бог только и может нас поднять. Самим же это невозможно. Все. Ключи у тебя. Ну, если быть до конца мелочным, то прихвати-ка с собой и чистенькую и родную простынку. Я покраснел, конечно, но… пусть будет. Ну, еще что-нибудь придумай!
– Какая простыночка? Ты пытаешься отвлечь мое внимание от главного! Хотя, если бы я каждое внутреннее движение в себе реализовывала, у меня был бы с собой комплект спального белья – для Тебя. Но все свободное время поглотила переписка…
– Главное для меня, я понимаю все отчетливее, это – Ты.
– Я гениально умею собираться (это наследственное), у меня с собой уже есть не только тапочки, но и щетка для обуви… (Появилась сильная внутренняя дрожь, готовая превратиться в лихорадку. Хорошо, что меня сейчас оставили одну.) Есть неотвратимость встреч. Тебе она известна. Забытые слова звучат во мне сейчас: «Закон преодолеть земного притяженья не каждому дано, у вас есть этот шанс!»
– Попробуем не упустить.
– А я – так и не пробовать собираюсь.
– А что от меня зависит, то эту часть пути пройду. Конечно, к звездолету. На свое место. И тебе, мой штурман, говорю: Ну, что? Запускаем моторы?
– Расчет топлива верен? И, пожалуйста, не запирай меня в угол всеми этими тапочками, простыночками, коньячком… Во мне включается противодействие.
«Да, ждать приходится простую даже почту. А что уж говорить нам про мечту? Что, опять не ту затеял песню? Вот она – трапеза терпенья и неисчерпаемая чаша скуки. И все от мнимой умности и от науки! Для того мы ищем, чтобы найти и для того находим, чтобы поверить!
Р. б. И.! Я в бреду! Я хочу плакать! На мне все рвется! Я ломаю руки. То ясность вдруг, спокойствие во мне, То отзвук муки. Наверно, я боюсь разлуки, Отмены вдруг всего, И дым всех слов, как от костра…»
«Мне нравится, как ты точно каждый день даешь названия всем нашим главам. До полного узнавания. Неужели мы «одинаковые»?
«Солнце мое, куда пропало? Наверное, перед дорогой ты спать завалилося… Так я одеялкой тебя и накрою. И посижу с заботой и задумчивостью. О путях Господних, о своем пути, который вот-вот обещает стать нашим. На двоих одним».
– Ах, Ты князюшка мой единственный, ты прости меня возбужденную – своим обликом новым (из парикмахерской я) что Тебя я так поприветствовала не по-нашему, не по-княжески. Счас исправлю я положение и к Тебе длань свою просту, положу ручки белые на загривочек и тихонечко прошепчу затем: «Здравствуй, Василек, свет мой ясный! Как Ты тут без меня, как ты день провел?» А не пойти ли нам с Тобой в спаленку… Через ICQ попробуем, скажешь что?
«Вылетаю, буду дома не раньше пяти вечера. До…»
«…Меня не было, я выбирала подарочки козявочкам. Ты комплиментируешь, но так, что меня это только воодушевляет. Я не получила про Пилигрима ни буквы! Мне жаль, я предвкушаю, что могло там быть… Но Ты не печалься, – все точные образы долетают до меня обязательно. (Хотя фильтр в нашем общении явно наличествует.) Обращаю внимание на то, что мы оба сегодня стараемся быть здержанными в обращениях…»
– Но это ведь не условие, правда же? И, может быть, сдержанность сейчас и позволит костру всего через несколько часов вспыхнуть сразу, всеохватывающе и неугасимо более.
Да, а похищены строки тебе назначенные, не случайно. Они не хуже тех, что про эшафот. Улыбаюсь. И я уже смеюсь: откуда выполз сей поэт? Когда поэтом я никогда и не был!
И вот теперь я шлю привет,
Он полосатый, как у зебры.
И такой смешной, вот этот самовнушений хвостик.
Вот, наверно, узкий для нас, Но все же друг к другу мостик.
Ты и отъезжаешь От меня с повозкой правил,
Чем ближе для тебя становится автобус.
А то это все – обыкновенная пружина ожиданий,
Растянута она как будто до предела,
И лицо пылает мое вдруг, а то – белее мела.
– В восемь утра я писала Тебе о Любви. Стихи необыкновенные: сочные, ясные. Возможно, я привожу неточные эпитеты, ведь для меня они – родные, и я предвзято-субъективна. Самое главное сегодня – не раскачивать лодку, – можем перевернуться и пойти ко дну.
– Да. Будем, как дети! Это нас спасет. А если не оставим напряжения, то оно нас и затопит. Ты получила про гладиатора непринужденности?
– Я немного успокоилась, но в целом присутствует внутренняя строгость и собранность. Я настраиваюсь на нашу встречу, получается как-то сверху, по вертикали.
– Мы договаривались импровизировать.
– Ты понимаешь меня, спасибо. Очень страшно, как на краю… ощущение. Спаси Бог за поддержку.
EnterКак Кот Босиком ходил без пропуска, чтобы исполнить поручение и передать записку.
Я к Вам с визитом! Преисполненный вдохновения сказать что-то важное, приветливое, чрезвычайно искреннее, от сердца и без лукавства. И вот, набрал я воздуху полную грудь и весь такой почти восторженный. И вот, сейчас скажу!
И… И? Ну? Стена. Бетон, цемент, столбняк! И рвущееся вперед нахальство, и просто открытость, готовность улыбаться дружелюбно и честно – всё вдруг замерло…
Что это? Кто-то на вид не такой и солидный, и грозный, и внушительный – потребовал от меня Знак или пропуск, или удостоверение, или хотя бы, наконец, какой ни есть невзрачный документик!
– Ты это того! Не шали! Я сам – шалый. Могу проходить сквозь стены! Могу проникать миры. Я не имею преград на семи небесах, – это я ему посылаю мыслью под кожу, под череп, наполнив его глаза своим электричеством.
– Вали, мужик! Те здесь не х… делать! – Цедит сквозь зубы, кажись, еще и в прыщах, и с кадыком, как клюв у вороны, этот лопоухий Цербер. А то, быть, может, робот? И он смачно так демонстративно сплевывает влево, типа куда и мне свалить бы следует немедля.
Если бы я стоял у неоновых дверей блатного ресторана! Если бы это были некогда родные стены Альма Матер! Если бы это был вход в рай… А это – вообще какой-то пустой проем, условный вход в пустыню Интернета. Но джунгли там, я это знаю!
Казалось бы, я обойду любой искусственный блокпост. Не тут-то было! Печать должна быть магазина, печать из деканата, печать из УВД, из вендиспансера. Какой-то бред! На мне печать от Бога… и след на заднице от сатаны. Но людям пофиг эти знаки! Здесь такой же, как я, чувак поставлен мне в начальники, преградой. А может быть, и вовсе не чувак. То, может, ангел переодетый? Ведь ныне философы ходят в костюмах кочегаров, филологи в дворниках! И святые в одежде бичей…
И вот меня спасает простой от трамвая билетик с дырочкой в правом боку. Там я записал твой номер телефона. И сейчас я тебе позвоню.
– Алле! Я хотел тебе сказать, что ты классная во всех отношениях! И потому я постоянным встану тут!
И все это была лишь шутка. Мое приветствие Тебе! Серьезно. Не удивляйся, я с приветом. От мира мыслящих существ. Мне велено сообщить тебе, что ты любима!
И в знак того, что ты сумела прочитать мои здесь Штампы, улыбнись! И я довольный полечу обратно.
* * *
Не так страшно то, что с тобой происходит, как страшно то, как ты к этому относишься.
Да-да! Сейчас в мире идет сильнейшая борьба за человека. И поле битвы не маковые поля Афганистана и не сухие пески Ирака, и не какие-нибудь нефетнесущие земли и горы. Поле битвы – душа человека.
Наряду с этим идет развенчание ложных идолов, божков и богов. И вот, сама Библия ныне на наковальне. И Святое в ней требует очищения от примесей блуда ума человеческого.
И верно разумеет тот, кто понимает, что беспощадное разоблачение бога библейского, выдуманного человеческим алчным и злобным сознанием, вовсе не отменяет Мироздания, не отменяются также высокие идеалы Любви, не отменяются и духовные искания. Напротив. Всё это вместе побуждает каждого из нас еще более внимательно, еще более ответственно отнестись ко всему, что нас окружает, и прежде всего – к миру видимому, затем – невидимому.
В горах Кот Босиком услышал это.
Каково Твое сознание – таков и мир!
Потому что это – именно твое сознание.
Не его, и не её, и не их, а именно твое.
Как Ты смотришь на мир, каким
Ты видишь его – таков он и есть.
И нет другого! Для Тебя. И не будет!
Говорю Тебе это внятно и ясно, любя тебя до боли высоко и падая ниц перед Тобою…
И не будет для Тебя другого мира и другой Вселенной, если Ты не откроешь самого себя, истинного, прекрасного, великого и преисполненного Любви…
Если Ты не узнаешь, каков Ты на самом деле в очах Бога Живого и Истинного, подателя жизни Твоей.
Любовь пред Тобою – в покорности и кротости взираю на тебя чисто и с надеждою: неужели Ты не узнаёшь меня, человек, мною любимый?!
Так говорит Господь. Назови Его как хочешь: Космическим Разумом, Природой или Абсолютом. Но ты не одинок в Мироздании, человек. Ты – его составная часть. И весь мир – Одно Целое. Вникни. Рассмотри. И исследуй.
Разве это не то, что Ты ждешь?
Разве это не то, в чем Ты нуждаешься?
И разве не то, что Ты ищешь и днем и ночью?
И если Ты странствуешь – я странствую вместе с Тобою.
И если Ты бедствуешь – я бедствую так же и рядом.
И если Ты ликуешь от счастья – ликую и я…
И если Ты плачешь – то и моя скорбь не имеет конца.
Ибо каков Ты, человек, таков и я, Твой бог.
Имя мое – Любовь!
И если нет меня в Твоем сознании – знай, меня тогда нет Нигде!
ИМЯ ТВОЕ – ЛЮБОВЬ!
Фантасмагория Креста и РозыТихим вечером Марихуанна прибыла в Бельск. Василий встретил ее с цветами, принял из автобуса, можно сказать, на руки. Они успели сходить в гости к той самой Ларисе, о которой она часто сообщала ему в письмах и в разговорах.
…А ночью случилось то, что и прежде случалось миллиарды раз по всей планете Земля между мужчиной и женщиной. Они напали друга на друга, и кто кого терзал в минуты те, определенно вряд ли кто-то знает. Голодная она и он, изголодавшийся, умудрялись многократно падать с ложа, и находили снова руки, ноги, губы, что-то бормотали и вновь сливались. Так продолжалось до тех пор, пока не уморились, и сон опустошенным дал покой.
А утром они не слишком канителясь собрались и пошахали дружно в главный храм Бельска, где как раз уже шла служба и величавый поп кадил кадилом. В какой-то из моментов предстояния на мраморе церковном Марихуанна решительно покинула Василия, направившись в угол по левую сторону, где еще один батюшка принимал из очереди страждущих исповедоваться. И Василек представил, что Мари сейчас все расскажет о себе и о том, что было между ними только что ночью, а поп силой небесной устроит ей отпущение – сердечный мир после согрешения.
И это заставило Василька содрогнуться: она почитает то, что было ночью между ними, грехом! Значит, для нее эти чудесные минуты или даже часы нечто такое, от чего нужно тщательно чиститься, мыться и просить отпущения грехов! У какого-то попика!
…Обратно из храма они прошли долгий путь молча, а потом, когда зашли в жилище, чтобы попить чайку и обсудить имеющуюся рекогносцировку, у них началась лихорадочная беседа.
– Вот видишь, мы не удержались, – заметила она, поспешно собирая вещи.
– И это радует меня, – ответил он.
– Что сам-то скажешь?
– Улыбаюсь. Тебе. Разве не видишь, смотрю мирно, нежно… И не напрягая.
– Не начинай!
– Не начинаю, – он засмеялся.
– Какое самое сильное впечатление?
Он опять улыбнулся.
Она тут же нашла на столе клочок бумаги и, достав из сумочки ручку, в ответ ему быстро изобразила: «???????????»
– Ночь Волшебства, – ответил он, глянув в записочку и на ее руки, а затем в глаза.
– Ты все испортил своим антиклерикализмом!
– Ага, все испортил. Клерикал я! Анти… Нет-нет, не начинаю.
– Я говорила с Машей, – пояснила она через минуту свой звонок по телефону, для чего выходила из комнаты.
– Ну и как?
– Это я просто объяснила, почему выходила в другую комнату.
– А говорить мне интереснее не о Маше…
– А о чем? Как-то ты сегодня осторожничаешь….
– Так еще бы не осторожничать!
– А чем я тебя так пугаю?
– Что значит «пугаешь»? Я не хочу раздражать тебя или огорчать. Или как ты говоришь: не начинай.
– А если бы я предложила тебе поговорить о ночи?
– Предложи, поговорим.
– Это провокация, прости.
– Ну, я как видишь, легко клюнул на провокацию.
– Ну ладно, так чем тебе ночь-то запомнилась, тем, что короткая была?
– Короткая, да… Мы оба устали сильно или я… один… Устал, но факт такой.
– Эта встреча с тобой обнажила во мне массу противоречий!
– Стало быть, с какой-то их частью ты теперь легко справишься.
– Я была уверена, что я сексоустойчивая, но…
– И что, это тебя удручает?
– И что? Это тебя удручает? – Мари повторила его слова. – Конечно! Завалиться в постель с человеком, которого я почти не знаю!
– Можно завалиться с тем, кого знаешь, и окажется, как раз только тогда, что ты его не знала!
– И это с моим-то пониманием интима как итога, а не старта отношений! Дело в том, что мы прежде раскачали лодку…
Он улыбнулся, а она спросила:
– Ты скорбишь?
– Ничего мы не раскачивали. И все было и есть, как и должно быть! Ты меня не приняла и не без причин…
– Я – другого мнения.
– Просто я тебе не понравился, вот и весь сказ. И ночью, и вечером, и днем. И в целом. А с твоей стороны все было максимально правильно.
– Что это у тебя за настроение, не пойму.
А он продолжал прежнюю мысль:
– Все было правильно с твоей стороны и достаточно сильно, искренне. И зато тем четче ты получила для себя ответ. А что у меня за настроение?
– На какой вопрос, по-твоему?
– Тот я для тебя или не тот. По крайней мере, на это ты ответить смогла достаточно ясно.
– Ты отстранен, холоден…
– И остальные вопросы… Уже контуры хотя бы решения их ты увидела. Вряд ли холоден… А отстранение? Ты сама дистанцию установила.
– Ты меня обманул! В этом все дело!
– Хм. Каким образом? Если только сам того не желая, не ведая?
– Ты – мужчина. И мера ответственности на тебе лежит за принятие решения! – на слове «решения» она сделала сильный акцент.
– Ну, возложи на меня. Разве я не имел надежды? Разве я не хотел наилучшего?
– И это все уже в прошедшем времени?!
– Говорю о событиях конкретных. А что сейчас, ты разве спрашиваешь? Или для тебя это имеет значение?
– А ты что забыл, на что мы уповали, и какие строили перспективы?
– Но ты же и отрежешь сразу: не начинай! Ничего не забыл и думаю обо всем этом. И переживаю.
– А что думаешь-то, спрашиваю уже 50 минут!
– Думаю о том, на что ты мне уже 49 минут назад четко поставила «Не начинай!»
Марихуанна на эти его слова улыбнулась. А он продолжил в позе Чайльд-Гарольда:
– Думаю… Возможно ли было бы нам вернуть все и продолжить только к лучшему?
– При условии!
– И?
– Когда кто-то задумывает строить дом, он первым делом закупает материал, затем заказывает проект, и начинает с фундамента, а не с крыши, как мы.
– Да, вроде мы до сих пор были в доме, где уже есть кое-что, а не так что в поле чистом.
Здесь она удивленно распахнула глаза с пушистыми ресницами и посмотрела на него вопросительно.
– Ну, есть ты и твой мир, есть я и мой мир!
Удивление ее еще больше возросло, и она уже ждала, чего же он выдаст дальше.
– Есть миры, из которых мы и хотели соединить шалаш хотя бы…
– Как странно, мы перестали понимать друг друга, – она опечалилась. – Грех разъединяет!
– А ты разве хочешь этого? Понимать… Разве ты стремишься сейчас к этому? Я – не вижу греха.
– А что, по-твоему, мной движет?
– Наверное, желание окончательно себя убедить, что я не тот, который тебе нужен…
Нытье ли это было у Василька или вероломство, или все-таки давила еще обида за её исповедь перед попиком, но так сказал! На что она ответила еще более расстроенная:
– Да, нет, это же больно.
– Это очень больно….
– Отдаться, раскрыться и… пойти навылет! Мы не зацепились ничем.
– Ты сама устремилась на вылет. Так, что не было никаких сил тебя удержать. И началось твое движение, видимо, по дороге в церковь где-то.
– Ты агрессивный антиклирикал, для меня это непонятно, болезненно в тебе, и трудно переносимо.
– Ну, я такой вот и сякой…
– Когда мы шли в храм, ты о чем говорил? Я даже сказала, что надо бы покаяться. Но я не чувствую раскаяния и более того, я истосковалась по физической близости, и хочу еще!
Чего тебе еще надо, парниша?! Каких еще слов и признаний?
Василий гнул что-то свое и продолжал тянуть ту же самую противную волынку отчуждения:
– Я – антиклерикал. А ты – исключительно терпимая ко всяким там чужим мнениям и миролюбива, и никак не даешь знать о том, что у тебя совсем другое и даже противоположное мнение?
– Но в храме – другой мир. Другой ритм, и я сподобилась исповедаться, у меня была огромная надежда, что и ты сделаешь то же. Это бы нас по-настоящему сблизило!
– Ну, да… И еще более, если бы я просто всюду опережал тебя по дороге в храм… А мой бог и так меня знает и видит, и знает исповедь мою!
– Понимаешь, если бы мы с тобой познакомились как-то иначе, я бы не предъявляла к тебе таких требований… О каком боге ты говоришь? – здесь Мари-Анна воскликнула уже с крайним недоумением и отчаянием. На что он ответил не без язвительности:
– А ты сейчас не похожа на антиклерикала? – и подождав немного, добавил давно уже сказанное. – Мой бог не тот, который дает, например, заповедь «не убий» и тут же посылает и даже научает, как надежнее убить других…
Марихуанна отвернулась, он почувствовал, что и заплакала. Но уже не мог остановиться в жестокости:
– Мой бог не говорит, что кого люблю, того и наказываю. Мой бог никогда не ревнивец, потому что нет того или тех, к чему бы он мог ревновать. И мой бог не имеет мстительности и духа злобы, и потемнения разума ни на кого не посылает. И мой бог никого не карает, но милует! Мой бог – Истина, и нет на Нем никакой тени. Мой бог никак не недораземение человеческих заблуждений и никогда не поступает и тем более, не мыслит, как человеки.
…За эти слова в другом месте можно было бы расстрелять Василька, но здесь, возможно, хватило бы и пощечины. А Мари повернула к нему свое красивое лицо со следами слезинок и спросила кротко:
– Ты еще хочешь мне что-нибудь сказать?
– А ты можешь терпеть меня?
– С трудом, как видишь. И дело не в том, что я тебя не могу терпеть, но прелесть, в коей ты пребываешь, для меня она трудно воспринимаемая.
– Нет ничего против того, чтобы эти же слова можно было вменить и тебе… Насчет прелести.
– Если бы ты сразу сказал, что ты агрессивный атеист, у нас была бы непродолжительно-необременительная переписка и все! – заявила Марихуанна и добавила. – Для четкости в этом вопросе надо иметь третейского судью.
А он продолжал демагогию:
– И таким образом, о моем антиклерикализме… Тем, кто себя считает неопровержимо правильными, будет как-то ну, очень не объективно заявлять так. Атеист? Да, я не мог тебе это сказать. Потому, что я не считаю себя атеистом. Я и не знаю, что такое атеизм. А то, что некоторые себя к этому разряду относят, ну, так это они с таким же успехом могут назвать себя и богами, и горшками – хоть как! От этого ничего не изменится. Все веруют, сама знаешь, даже бесы.
Марихуанна более не находила в себе сил продолжать разговор.
– Окей! Извини, что побеспокоила и сегодня, и вообще!
А он не согласился:
– Это, правда, очень серьезный вопрос. Я не хотел бы с тобой спорить, но так складывается. И не хочу, чтобы ты уходила от меня… Не уходи! Не отрекайся! Вернись!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
