Текст книги "Закованные в железо. Красный закат"

Бункер Карпатия

Тот же день

В это время, далеко на западе, в своей маленькой комнате Светлана Соборова беспомощно сидела на кровати, обессилено бросив руки на колени. Она бы проревела весь день, но у нее уже была работа, и она должна была там быть. Поэтому грусть за Михаилом отразилась лишь на ее внутреннем состоянии. Она ничего еще не ела со вчерашнего обеда. Она просто сидела и думала о том, что жизнь с ней слишком жестока. Она не могла плакать. Ее лицо было серым и грустным. Она снова и снова читала маленькую записку Михаила, где было всего пару слов; «Никому не верь. Я сделал то, что нужно. Люблю тебя и живу только ради тебя. Мы обязательно увидимся вновь. Расти сына и не о чем не беспокойся, ты в безопасности. И не спорь, я знаю, что будет сын. Записку никому не показывай. Прощай и прости меня».

В мыслях были слова бывших друзей Михаила, которые говорили, что он предатель, они собирались искать его и мстить. А Светлана просто смотрела на этот клочок бумаги и не знала, что теперь делать и как быть. Логикой и умом она не могла понять тех событий, которые роились вокруг нее как улей из сотен пчел. Ей не хватало информации, которую никто не собирался ей давать. Она чувствовала себя очень одинокой, и в этой тьме только эта записка, не смотря на то, что она прощальная, но только она и грела ей сердце. Даже сейчас, когда Михаила нет, даже сейчас только он поддерживает ее.

Она тяжело вздохнула. Ей было действительно нелегко. Нужно было решить, как относиться к этому повороту событий. В сердце еще была обида из-за того, что Михаил даже не попрощался с ней, и эта обида плела в сердце темные мысли, как большая старая паучища из сказок. В хаосе чувств и мыслей, когда былая любовь и вера в Михаила обещала свет и счастье, а обида и гнев просили мстить и драться, Светлана остановилась на миг в своих мыслях. Она прислушалась к сердцу, и оно просило верить в Михаила. Для этого нужно было отказаться от всех людей, которые считают его предателем, нужно пойти против всех. И Светлана поступила так. Она верила Михаилу и приняла чуточку его ноши на себя. Она не отказалась от него потому, что он был для нее важней всех людей в мире, важней даже победы в войне, важней, чем даже она сама. У нее скоро должен был появиться маленький, и все силы она пообещала дать ему. Ее ждало одиночество и свой маленький бой за счастье, который она обещала выиграть, как учил ее Михаил.

Уже сейчас за ее спиной шептались. Слух о предательстве Михаила обошел весь бункер за полдня. Друзья отвернулись от нее сразу же. Им было куда интересней обговаривать ее проблемы за спиной, чем поддерживать ее и утешать. Больше всего это чувствовалось в столовой, где собиралось несколько сотен людей. Соборова пыталась теперь обедать за столиком с людьми постарше, которым было плевать на то кто она, и что там происходит в ее жизни, они беспокоились больше о настоящем, пытались шутить и говорили всегда только о том, что происходило в этот конкретный момент. Они могли весь обед обсуждать гречневую кашу, или мечтать о каком-то невероятном десерте. Ни будущее, ни прошлое их не интересовало. Также пыталась теперь жить и Светлана.

Крым

Мобильный Лагерь Второго Легиона

В лагере, где Михаил ожидал встречи с Быковым, начало холодать от приближающейся ночи. Очень скоро тень от леса поползла к лагерю, сливаясь с тенью заброшенных домов. Небо потемнело, и появилась первая звездочка. В это время суток глазам трудней всего отличать свет от тени, все как бы погружается во мрак, скрываясь в его толстых, непроницаемых одеждах. С мраком к Михаилу вплотную приступил и холод. Конечности окоченевали, а земля высасывала из тела все тепло. Михаил не особо боялся холода, но все же перспектива ночи, при нулевой температуре была не самой радостной. Он растирал пальцы и дышал на них, но это не особо помогало. Холодней всего было в ноги, которые были в тоненьких сапогах из ткани, более напоминавшая носки, или балетки, являясь чем-то средним между ними. К сожалению, обычную обувь нельзя было одеть в скафандре.

Вскоре ночь всецело поглотила горизонт и все вокруг лагеря. Костра никто не разжигал, потому, что это мешало сенсорам, да и не нужен был костер Легионовцам, их сутры обогревали более комфортно и равномерно, чем любой костер. Недалеко в лесу, Михаил уже не мог видеть без очков ночного видения, среди кустов лежал Андрей. Он еще вечером прибыл сюда и сейчас отдыхал. Ему хотелось кушать, и слипались глаза, но он изо всех сил всматривался в очертания лагеря, пытаясь определить и оценить ситуацию. Он пробежал сегодня около двадцати пяти километров и серьезно выдохся из-за этого. Наблюдал Андрей не просто так. Его основным заданием была слежка за Михаилом и, если будет возможным, обеспечивать связь Михаила с бункером. Сейчас он искал признаки условного сигнала, которые должен был подавать изредка Михаил, сигнализируя об успешности или не успешности своего внедрения. Дождавшись его, Андрей, буквально отключившись, уснул крепким сном, спокойный за судьбу товарища. Ближе к ночи пошел дождь, и это сыграло Михаилу добрую службу. Его отвели в один из деревянных домов и развязали. Соборов сразу принялся отжиматься, чтобы согреться. В армии, когда жалуешься на холод, всегда получаешь один и тот же ответ: «двести отжиманий». Любой холод отступает. Слегка согревшись, он свернулся калачиком и сдался в плен сна, забывая все на свете.

Ночь прошла тихо. В лагере было спокойно, часовые больше не общались, тихо, почти бесшумно, они ходили вдоль периметра лагеря с массивными пулеметами, с достаточно завидной дисциплиной относясь к своему долгу. Однажды Михаил проснулся, как это бывает, когда очень резко засыпаешь. Он принялся определять свое место нахождения, что далось нелегко. Вспомнив все, и поняв, что его невероятные приключения это, к сожалению, не сон, он принялся следить за окном, но наблюдать было не зачем. Ночка выдалась невероятно темной. Соборову с трудом удалось определить, что его дом охраняет один спецназовец, и то только потому, что тот прошел прямо возле окна. Он ходил так тихо, что Михаил отшатнулся от окна от неожиданности, когда там проплыл силуэт стражника. Поняв, что наблюдать особо незачем, капитан попытался уснуть.

Наступило утро. Шестьдесят семь процентов – это первое, что увидел Андрей. Именно столько заряда осталось в батареях скафандра, что было не странно, ведь он не выходил из него уже вторые сутки, и большая часть энергии ушла на бег и разогрев скафандра ночью. Неба было не видно над головой, да и в лесу было все еще темно. Только далеко впереди, за базой Второго Легиона, небо окрашивалось в теплые цвета, поддаваясь мягкому прикосновению солнечных лучей. Длинные и тоненькие тучи, растянутые по всему небу ветрами, выглядели как толстые фиолетовые веревки, которые со странной целью ночью кто-то натянул. Они были темнее неба, принимавшего голубоватый оттенок. Другая часть горизонта все еще хвасталась одинокими звездочками, в конечном итоге, все равно сливающиеся с поедающим тьму светом солнца, и скрывались в этом свете на остаток дня. Они были похожими на ночных часовых, которые уходили отдыхать, сдавая смену другим представителям светлого войска.

Оценив ситуацию в лагере, Андрей решил, что либо сейчас, либо никогда. Ему предстояла нешуточная утренняя работа по исправлению нужды, которую в скафандре было сделать довольно сложно. Дальше ему предстояло наслаждаться абсолютно гадким на вкус пайком. Он состоял из сухофруктов, сухих овощей и самых разных необходимых химических и микроэлементов, умудрявшихся сосуществовать в одном и том же месте, похожем на небольшую булку. Ему можно было придать любой вкус, однако наличие усилителей вкуса и ароматизаторов в еде было глупой мерой, и она не приносила никакой пользы. Андрей ел и кривился при каждом укусе. Его друзья давно привыкли и нашли в этой еде даже что-то хорошее, но только не Андрей, он обожал вкусно поесть, вкусно попить и вообще жить не мог без удовольствия от жизни. Он был своего рода баловнем судьбы, везунчиком, который мог не готовиться к решающему экзамену, твердо чувствуя, что ему повезет и ему везло. Но каким бы не был вкус энергетического батончика, Андрей отлично знал, что польза от него невероятно велика, а энергетической отдачи от банальных, правильно скомбинированных, натуральных продуктов, хватит на много километров.

Небольшая порция эндорфинов, гормонов счастья, выделяющаяся после приема пищи, окончательно расслабила Андрея. На минут пять, попивая сок, он забыл обо всем.

– Как же я люблю этот скафандр – мечтательно произнес Андрей, запрокидывая голову назад, удобней усаживаясь возле дерева.

Без шлема и его линз, он едва видел лагерь, который был довольно далеко. Пока что там не было никакого движения и можно было расслабиться. Он сидел с развернутыми солнечными батареями, помещавшихся под защищающие лопатки и почки пластины. Солнца было очень мало, но процентов пять или шесть от полного заряда батарей, Андрею удалось выиграть. Вдруг он краем глаза заметил движение. Увеличивая его, он заметил связанного Михаила, которого выводят из дома. Андрей тут же спрятал батареи и лег на землю, заползая под куст. Вчера он лежал на другом месте, но сегодня сменил позицию, чтобы убрать лишний риск. Это было специальным маневром. Известно, что человек множество информации воспринимает подсознательно, например какое-то движение или блеск. Если стража видела что-то подобное вчера, то сегодня, совпади место, они могли бы что-то заподозрить.

– Как у них дела? – послышалось в рации хрипение Зороги.

– Доброе утро, генерал. Михаила только что вывели на улицу, кажется, что у него связаны руки.

– У нас полчаса. Сообщай мне все что увидишь. Позже мы останемся без спутника. Следующий выход на связь в тринадцать ноль пять.

– Вас понял. Пока что без изменений. Стоят и разговаривают. Стойте! С него сняли наручники.

– Надеюсь, что он сейчас отправится пить кофе с ними.

– Никак нет. Усадили на лавочку.

– Тоже не плохо. Ты сам то, как? Поспал хоть чуток?

– Поспал нормально. На батареях семьдесят процентов, так что я готов к бою и обороне.

– Что это ты не по форме отвечаешь? Расслабился?

– Виноват, товарищ генерал.

– Ладно, ладно. Смотри в оба, от тебя много зависит.

– У них тут вертолеты.

– Это уже проблема. Проследи пока куда сможешь. Никаких маяков не вешать, ни при каких обстоятельствах. Михаил потом сам свяжется с нами.

– Вас понял.

– До связи. Если что увидишь – дай знать.

Берхаммер вышел из палатки и уселся радом с Михаилом. Он был без шлема, и Соборов мог увидеть того, с кем имеет дело. Берхамер был абсолютно лысым, загорелым мужчиной с татуировкой в форме двух скрещенных мечей на правом виске. Он жадно попивал кофе и всматривался в лес.

– Ну как? Выспался? Быков выехал за тобой. Он будет тут через два часа. Но нам тут оставаться нет смысла и все потому, что вы уничтожили нашу прекрасную ловушку. Признаться, я никогда в нее не верил, однако если бы мы успели сюда быстрей чем этот несчастный сержант, то все вы были бы мертвы, а кто-то под пытками выдавал нам расположения войск, бункеров, имена своих друзей, родителей, собаки, дату первого сексуального опыта и самые сокровенные свои фантазии и мысли. Но не судьба, что ж, это значит, что еще повоюем. Ладно, мы уезжаем, а ты остаешься. Один. Но только я хочу узнать, чем закончиться эта история, а потому мы привяжем тебя где-нибудь, и заминируем. Ну и еще мой маленький подарок тебе, вот этот прекрасный браслет, это лучший знак дружбы, который я мог найти. ХА-ХА-ХА – Бэрхаммер от души расхохотался – знак дружбы, разве это не смешно? Ха – ХА– ХА…Ладно. Ладно, все, я сама серьезность. Так вот, на этом браслете есть маячок, твое имя и твоя краткая биография, а именно там написано, что ты предатель. Извини, возможно, что тебе больно это слышать… Но, предатель, он и в Африке предатель, понимаешь? Тут уже ничего не поделать. Так вот, если я увижу, что твои предательские координаты начинают меняться раньше чем нужно, то я вернусь и закончу твои жалкие муки, которые ты называешь жизнью. Это понятно?

– Понятней некуда – буркнул в ответ Михаил.

– Вот и ладненько.

Спустя полчаса лагерь был собран. Все палатки и технику погрузили в джипы. Еще раньше, в боевом вертолете, улетел Бэрхаммер, попутно прихватив с собой свой элитный отряд и сержанта, который дослужился до трибунала, и потому, наверное, сегодня выглядел еще более подавленным, нежели вчера. Сейчас же джипы уезжали на север, и готовился взлететь пассажирский вертолет, загруженный солдатами в скафандрах, их в нем поместилось всего четверо. Михаила же приковали к телеграфному столбу и оставили. Андрей, наблюдающий за этой картиной, не решился идти за ним. Оставалось только ждать.

Спустя полтора часа за Михаилом прибыл вертолет. Это был момент, которого ждал и Михаил и Андрей. Сейчас все должно было решиться. Андрей с напряженностью всматривался в сторону лагеря и сцены, которая начинала разыгрываться там. Еще когда вертолет только начинал садиться, Андрей приготовил пространство перед собой и, уложившись удобней, начал всматриваться в прицел снайперской винтовки. Он не собирался отдавать товарища без боя, даже несмотря на то, что это могло стоить ему жизни и не смотря на то, что ему было разрешено не вмешиваться в случае опасности. Вскоре, как только лыжи вертолета коснулись земли, из него вышел человек в черном пальто. Он, придерживая шляпу, бросился к Михаилу. Это был Быков. Андрей знал его в лицо по фотографиям из архивов. Быков ввел код в замок на поясе с миной и помог Михаилу встать. Он тепло поздоровался с ним и даже обнял, а потом провел в вертолет и они улетели. Андрей с облегчением вздохнул. Его переполняла радость, вызванная тем, что тяжелый камень неопределенности будущего свалился с его плеч. Это было то чувство, которое испытываешь, когда сбывается твоя самая главная мечта. Например, когда идет сессия и остается последний экзамен, успешная сдача которого означает вполне приличную стипендию, и ее можешь потратить только ты. И вот экзамен сдан, проделан огромный труд, ты вылетаешь из аудитории, не замечая ничего. Идешь по лестнице, набираешь номер самого близкого, кто у тебя есть, быстро делишься своим успехом и погружаешься в целый мир, свободный и светлый. Так было и сейчас. Может быть, это чувство было не таким продолжительным, как в студенческие годы, но минутку в этой нирване Андрею удалось побывать.

Сразу, как только Быков и Михаил сели в вертолет, он оторвался от земли и умчался куда-то на северо-восток. Андрей подождал немного и бросился вслед за ним. Он сумел рассмотреть на вертолете следы от пуль, сфотографировав их и отмерив, расстояние между дырками, он фактически снял с вертолета своеобразные отпечатки, которые могли идентифицировать его в любом месте. Бортовой компьютер создал своеобразную три дэ модель из фотографии и даже записал звук двигателя. Андрей чувствовал себя настоящим сыщиком, который идет по следу убийцы.

Вертолет улетал очень быстро. Андрей следил за ним до последнего момента. Тот уходил строго на северо-восток, куда-то в центр страны и парню ничего не осталось, как отпустить его, и перейти на более ровный темп. Ему предстояла долгая пробежка.

Норвегия

Бункер Второго Легиона «Валькирия»

Примерно в это же время, в горы бывшей Норвегии. По прекрасно освещенному коридору одного из бункеров Легиона Второго Дыхания, шел лысый парень, лет двадцати пяти. На правом виску у него была татуировка в виде двух скрещенных мечей, что выдавало его принадлежность к элитному спецназу. У войск элитного спецназа Второго Легиона было два вида воинов. Просто сильные бойцы, у которых была татуировка из одного горизонтального меча, и воины героического класса, которые носили вот такие вот скрещенные мечи. Эта татуировка, как и принадлежность к героическому классу воинов, означала, что у такого бойца повышенное мастерство владения оружием. Парень с этой татуировкой носил небольшую, черную бородку, что в совокупности с лысиной и татуировкой выглядело очень воинственно. Его звали Кристофер Пабер. Легендарный победитель всех турниров. Когда ему было восемнадцать, и он вступил в войска Второго Легиона, он сразу заслужил славу золотого мальчика. Невероятный талант, фанатичное трудолюбие и недюжинные физические кондиции его организма, вывели его в списки элиты буквально за два года. В конце концов, перепробовав кучу видов оружия, он остановился на копье, чем стал еще более неудобным соперником для всех. С того времени он не проигрывал на внутреннем воинском турнире среди военнослужащих ни одного раза. Нужно признать, что он сражался в категории до тридцати лет, ветераны, которые дрались в следующей категории, были для него более серьезными соперниками, но пока что он не знал поражений.

Как и всегда Кристофер занимался в зале. Инструкторы приводили сюда роту за ротой, отряд за отрядом, но неизменным жителем этих стен был именно Пабер. Это был его мир. Тогда как его друзья проводили свое свободное время среди рабынь, в различных самых невообразимых и неоправданно опасных развлечениях типа рабской арены, где нужно было убить сразу нескольких рабов, Пабер просиживал все это время в спортзале. Именно поэтому у него не было друзей, и именно поэтому он стал лучшим из лучших.

– Предатор Пабер, тебя вызывает Грандкапитан. Через пять минут жду тебя на семнадцатом уровне.

Это был Сержант, который руководил отрядом Пабера. Он был неплохим человеком, но Пабер недолюбливал его за пристрастие к наркотикам. Из-за них сержант превращался в настоящую свинью. У всех в этом бункере были какие-то пороки. Кто-то был наркоманом, кто-то жить не мог без убийств, кто-то обожал алкоголь, но ничего подобного не было у Пабера. Он понимал, что сильно отличается от всех своих товарищей и боялся этого отличия, хотя и не знал еще, чем именно он отличается. Несмотря на это он был верен делу Второго Легиона и делал все, что ему приказывали.

Спустя час после визита Сержанта Кристофер уже сидел в сверхзвуковом самолете, он уносил его отряд в земли, которые некогда носили название Украина. Он сидел, молча, как всегда один, и пустым взглядом всматривался в окно. Под самолетом вяло двигались тучи, и поэтому взгляд было банально не на чем остановить. Приходилось невольно слушать разговоры товарищей.

– Вчера был на нижних уровнях. Сагур снова проводил турнир на арене.

– Участвовал?

– Да. Я победил во всех боях. Три боя и во всех я убил всех троих соперников.

– Три боя? Молодец. Не выдохся? А сколько соперников было? Какой ранг арены?

– Второй ранг. Три соперника в одном бою. Не плохо да?

– Отлично. А почему не продолжал?

– Да надоело. Я понимаю, что их можно мочить без конца, но всех не перебьешь, всему есть придел. Девять человек за вечер – это мой придел. Больше кайфа уже не получаю, если честно.

– А откуда были рабы?

– Да местные, из Швеции. Здоровые ребята, но перепуганные как бабы. Один даже молил не убивать его. Представляешь? Он что не знает правил арены?

– Ха – ха – ха, что правда просил не убивать?

– Да, представляешь? Говорил, что у него есть дети.

– Ненавижу, когда они это делают, время выброшенное впустую. Отгулы итак редко дают, а тут еще и не повеселиться. А ты что сделал? Ах, да и какое оружие?

– Оружием был двадцатисантиметровый нож. Ну, а рабы естественно врукопашную. А раба я того напоследок оставил. Решил, что помучаю его. Раз он мне так кайф обломал, то можно помучить.

– Ха-х! Да, точно. Пусть знают, как ныть. Ненавижу нытиков, раз выпало помирать, то хоть подерись за свою жизнь.

– Это точно. Слушай, Бастердай, а ты ведь бывал на первом уровне арены?

– На первом? – Бастердай, один из боевых товарищей Пабера, который сидел прямо за его спиной и общался с другим Предатором через проход, замолчал, очевидно, погружаясь в воспоминания – да я был на первом. Все то же самое, только дольше и сложнее в плане выносливости потому, что рабам дают щиты, шлемы и бронежилеты. Но такие арены давно не проводились, насколько я знаю.

– Мне предлагали выступить через неделю. Жду с нетерпением. Я даже не буду драться эту неделю на втором уровне, чтоб получить как можно больше удовольствие от убийства.

– Я тоже так делал иногда…

Пабер сидел и слушал все, о чем говорили его боевые товарищи. Его подташнивало от подобных разговоров, он пытался не вслушиваться, но слова сами въедались в уши. Он не любил подобных вещей, он не получал никакого удовольствия от убийства, и ненавидел себя за это. Все его друзья убивали и говорили об этом с любовью, а он не мог. Он пытался найти в себе эту любовь, пытался полюбить, как он смог полюбить боевые искусства и тренировки, но не мог.

Самолет летел ровно и очень быстро. Пилот уже начинал снижаться и сбрасывать скорость. Когда самолет приближался к тучам, Кристофер заметил, насколько быстро они летят по тому, как часто начали мелькать тучи под самолетом. Монотонное мелькание туч навевало раздумья, и Пабер снова погрузился в свои мысли.

Все в его мире жили убийством, даже его отец еще с детства с деталями рассказывал ему, как убивать, но Пабер всегда убегал от таких рассказов. Позже он слушал и пытался переломить себя, но не мог. Он был несчастен из-за того, что так сильно отличался от своих соотечественников. Когда говорили о зачистке какого-то города, Пабер всегда уходил от обсуждения, он считал, что все это не столь важно, что все, что сейчас делается, вся эта война, это лишь путь к светлому будущему, который стиснув зубы необходимо пройти. Он ждал и мечтал с нетерпением, когда начнется строительство нового мира, когда будет придушен последний очаг сопротивления и его великий народ займется построением того мира, который до сих пор не видела эта земля. Он жил этим, это было его мечтой.

Самолет начал резко сбрасывать скорость. Это был сверхзвуковой пассажирский самолет, рассчитанный на небольшие отряды до тридцати человек, оборудованный и для сбрасывания десанта. Так и в этой миссии было предусмотрено высадка десанта. В сути задания было освобождение нескольких Предаторов, которые были взятии в плен небольшим отрядом военных, вблизи Днепропетровска. Не было известно как, но их схватили и, скорее всего, убили их же оружием. Предположительно воинов сначала оглушили мощным взрывом, или серией взрывов. Пабера же, и его отряд, отправили отомстить и забрать или уничтожить костюмы. Все, что было известно, так это то, что на этой базе было сосредоточенно огромное количество военной техники и припасов. Последняя видеопередача из костюмов показала, что группу зачистки из трех человек расстреляли из танков и гранатометов, а потом, после серии удачных попаданий, связь оборвалось. Обстрел шел около сорока пяти минут, и несколькими удачными попаданий все же удалось оглушить воинов этого патруля.