Текст книги "Андрей Рублев"

2

На Руси животворное дыхание весны.

Как всегда в весеннюю пору, Русь опутана слухами о зашевелившихся на далеких степных просторах кочевниках. Люди слушают вести о татарах и прикидывают в умах, к чему бы это весеннее шевеление Орды. Может, удумал хан новый поход на Русь, а может, татарская конница кочует, выискивая сочнотравые пастбища. Кто на Руси не знает, что вражья сила Орды в конской сытости. Любые вести о татарах тревожат. Устала Русь искоренять пепелища после нашествий. Устали русичи от ожиданий любых напастей, готовых обрушиться на их мирный, трудовой покой.

Зимняя стужа успокоила людскую тревожность, но весенние ветры вновь заставили людей вспоминать, что не должна Русь забывать о кочевниках. У Руси без них голова пухнет от споров бояр о родовитости, от грызни удельных князей из-за зависти к возвеличению московского князя Дмитрия. Не изживна удельная распря, а ее осиное гнездо – в уделе князя рязанского.

Весна на Руси.

3

В вотчине Ирины Хмельной березы в переливах молодой зелени. Дуновения ветров из-за озера наносят с лесных мочажин сладкий дурман цветущих ландышей.

В это утро под шепоток дождика появились в вотчине нежданные гости. Осчастливили хозяйку наездом родители. Сама Ирина Лукияновна редко навещает их, вот они и объявились без предупреждения. При встрече родители показались боярыне озабоченными и неласковыми. От дальней дороги старая боярыня Руфина сразу легла в постель, повелев мужу не отходить от нее. Усталость матери не удивила, знала Ирина, что от нырков на дорогах и молодые тела ноют, а дороги нынче еще не везде просохли от весенней распутицы.

Только за полдень гости, приодевшись, появились в трапезной. Боярыня Руфина оглядела ее убранство, истово крестилась на иконы. Молча сели за стол перекусить с дороги. Мать придирчиво оглядела стол, заставленный блюдами и мисами со всякой снедью, по выражению ее лица дочь поняла, что старуха столом осталась довольна.

Ирина Лукияновна с интересом посматривала на родителей. Мать не горбилась, а ее былая статность все еще не скатилась с покатости плеч. От одного взгляда на старую боярыню становилось ясно, в кого уродилась дочь. Суровость в пригожести лица Руфины. Его полнота не позволяла морщинам четко обозначать на нем свои царапины. На подбородке старухи краснела бородавка, совсем как ягодка клюквы, только с седыми волосками.

Облик матери отодвинул на второй план облик отца, дородного боярина Лукияна. Глядя на него, дочь убедилась, что он по-прежнему остался все таким же бессловесным, подчиняющимся жесткой воле жены.

Руфина ела молча, не торопясь, отведывая всю выставленную на столе снедь, не забывая съедаемое запивать то квасом, то медом. С особым удовольствием ела рассольного поросенка с рассыпчатой гречневой кашей, и даже, удивив мужа, сама положила ему на тарелку гусиные потроха с вязигой в уксусе.

Когда дочь второй раз пододвинула отцу блюдо с отварным сигом в пареном луке, Руфина недовольно произнесла:

– Не заботься. Ежели захочет, сам возьмет. Жиреет от рыбного, а у него одышка с удушием. Неужли помнишь, что рыбное отцу по душе?

– Помню.

Ирина Лукияновна, налив в чару мед, остановила взгляд на матери, а та, почувствовав в нем холодок, все же не отвела своего взгляда. Обе подумали, что радости в их взглядах нет оттого, что дочь никогда не видела ласки в глазах матери, и теперь не удивлялась их студености.

– Навестили тебя, Арина, чтобы вовсе ты не позабыла о нашем житье.

– Радость от встречи у меня превеликая.

– Так пошто сама столь годков к нам не наведывалась? Когда при муже была, тогда понятно. Не жаловала я его. Но после того как овдовела, только разок была, да и то мимоходом.

– Хозяйство у меня, матушка, с великим беспокойством. За конями, знаешь ведь, нужен неусыпный пригляд.

– Тиуна надо дельного завести. А ты молодцу вотчину доверила. Откуда эдакий объявился?

– Андрей, матушка, не тиун. Он иконописец. Новый храм иконами украсил.

– Сомневаюсь! Всю жизнь иконописцев только стариками видала. Пошто держишь его возле себя?

– Нужный он для меня человек.

Заметив на лице матери недовольство, Ирина, прервав разговор об Андрее, спросила:

– Куда путь держите?

– Неужли не поняла, что навестили тебя не по пути? Пусть ты и своевольна, но не забываем мы о тебе.

Руфина, сурово посмотрев на мужа, выкрикнула:

– Молви непонятливой дочери, зачем приехали!

Лукиян, помрачнев от слов жены, поднял на дочь глаза, заговорил сдавленным шепотом:

– Горе у нас, Аринушка, великое горе, доченька.

Настороженно глядя на отца и видя его волнение, Ирина тоже спросила шепотом:

– Что случилось, батюшка?

Боярин, растерянно заморгав, отпил меда и виновато сказал жене:

– Сделай милость, Руфинушка, сама лучше скажи. А то меня удушие разом одолеет.

Руфина, поморщившись, не глядя на дочь, сказала с сухостью в голосе:

– Гришу, брата твоего, в Сарае татары в полоне держат!

От слов матери в глазах Ирины мелькнула тень испуга. Спросила, но в вопросе скорее было любопытство, а не тревога:

– Как его угораздило в Орде очутиться?

– По воле хана.

– Зачем Григорий понадобился ему?

– Хан призвал к себе нашего князя, а тот взял Гришу с собой.

– Чего неладное Григорий в Орде сотворил? Правду сказывайте, за что его в полоне держат?

Не ожидавшая подобного вопроса Руфина медлила с ответом.

– Слышали, матушка, про что спросила? О брате правды допытываюсь. Видать, по вашему желанию Григорий возле удельного князя трется? – догадалась дочь.

– А ему по родовитости – возле князя первое место. Парень видный. Позабыла, что у князя дочь на выданье?

– Не держу мысль про вашего князя. Он от Москвы в сторону глядит.

– Князю лучше знать, куда глядеть.

– У меня свой князь водится не лучше вашего. Какой выкуп татары за Григория выманивают?

На лице Руфины от вопроса растерянность. Шевелит губами бессловно. Ирина вышла из-за стола, прошлась по трапезной.

– Не невольте, матушка, молчаливым неведением. Дочь я вам, а беседуете со мной без откровенности. Велик ли выкуп?

– Да не в выкупе дело!

– Так сказывайте обо всем.

– Неужли думаешь, что из-за выкупа к тебе пожаловали. Не обеднели, и в твоей помощи нужды нет.

– Успокойся, Аринушка, – попросил боярин, комкая в руке хлебную корку.

– Успокоюсь, батюшка, когда узнаю про брата!

– Слушай, Арина! – Руфина, остановив взгляд на дочери и переведя дыхание, сказала: – Полонили Григория по слову хана. И до той поры татарин его не отпустит домой, покедова ты самолично не объявишься в Сарае.

– Зачем же я-то татарину понадобилась?

Руфина, крестясь, прикрыла глаза:

– Хан решил, что ты должна стать женой его старшего сына.

Ирина вздрогнула. Она вернулась к столу, смотря на родителей, допила из чары мед.

– Во мне, стало быть, выкуп?

– Князь заверил отца, что ежели осмелишься не выполнить пожелание хана, Гришу живым мы больше не увидим. Такова воля хана, Арина, а ее, сама знаешь, как переломленную палку о колено, в сторону не откинешь. Хан хочет твою жизнь за Гришину получить.

– Все уразумела, матушка!

– Ответ какой дашь?

– Услышите, ежели от злобы не задохнусь. А теперь не обессудьте, душно мне в трапезной.

Взглянув на образа, озаренные светом лампад, Ирина подняла руку для креста, но, так и не перекрестившись, ушла из трапезной…

4

Весенняя ночь душиста и безветренна.

Светит полная луна, ее отражением озеро расколото серебристой трещиной.

Третью ночь, одолеваемая раздумиями, не спит Ирина, измеряет горницу шагами до усталости, молится, путая слова молитв. Встав с колен, вновь начинает ходить, но не может даже в усталости найти покой для разума, утеряв его после услышанного от матери. Ирина знает, хан упрям и жесток – от задуманного не откажется, но знает и про то, что сама тоже не отступится от женской гордости, не поедет в Орду и не станет женой татарина. Мысли о том, как вызволить себя и брата из беды, не дают опомниться, но среди них нет ни единой, подающей надежду на избавление от татарского замысла.

Скованная негаданной бедой, боярыня все дни после приезда родителей не виделась с Андреем. Она боялась встретиться с ним и напугать своей встревоженностью. Видела любимого издали и никак не могла решиться сказать отцу с матерью, что любит его, что задумала стать ему женой. Она ненавидела себя за нерешительность. Никогда ни перед чем не терялась, а теперь, когда должна собой заплатить за спасение брата, растерялась. Понимала, что не откажется от любви к Андрею, даже если из-за этого кончится жизнь брата. Понимала, как сильна ее любовь к Андрею, что приросла к нему мыслями, душой и сердцем.

Она никак не могла решить, как сказать Андрею о повелении хана, как заставить его понять глубину ее горя. Думала, может, надо сказать ему обо всем и услышать голос его чистого светлого разума, еще не задымленного копотью сожженных жизненных костров. Сознавала, что заставляет Андрея теряться в догадках из-за изменившегося обхождения с ним. Была боярыня уверена, что Андрей догадывается, что она вынуждена поступать так при родителях, но все равно у него от этого неспокойно на душе.

Душным кажется боярыне тепло опочивальни. Решила выйти на холодок майской ночи. Открыла дверь, вышла на гульбище, вслушивалась в голоса ночи. Привычно для нее весеннее конское ржание, но непривычно громким кажется пение соловьев. Мелькнула мысль, что у всего живого весенняя радость, а она путается в тенетах горя.

Увидела Андрея, идущего в хоромы, от радости чуть не окликнула его, но тотчас вернулась в опочивальню, а из нее подалась в сени, прислушиваясь к шагам Андрея. Слышала, как певуче скрипнула дверь его горницы. Задохнувшись от сердцебиения, боярыня сбежала по лестнице и рывком отворила дверь к Андрею.

В горнице от лунного света мглистость. Андрей, увидев боярыню, сказал тихо и ласково:

– Аринушка! Глазам поверить боюсь. Уж ты ли это?

– Родимый мой!

Боярыня обняла Андрея, прижалась к нему, уткнувшись лицом в грудь.

– Истомилась без тебя.

– Аринушка, что с тобой?

Андрей целовал глаза боярыни, влажные от слез. Встревоженный ее состоянием, спрашивал:

– Не скрытничай, Аринушка, Богом прошу, не скрытничай. Я в роще бродил. Тревожно мне от твоей тревожности. Чую, что неладность у тебя завелась.

– А я от нее твоими словами заслонюсь. Ты не молчи. Нужен мне твой голос, от него мне тепло. Студено у меня душе после наезда матушки с батюшкой.

– Поди, из-за меня студеность?

– Что ты родимый! Ты – моя радость! Аль не слышишь, как соловьи заливаются. Может, для нас. Говори, не скупясь на ласковые слова для Аринушки…

Боярыня ушла из горницы Андрея, когда на небе смешивались нежные краски раннего утра.

Все еще пели соловьи, но их пение приглушали горланящие петухи, пробуждая людскую жизнь.

Войдя в рощу, боярыня ощутила буйное дыхание весенней природы, вслушиваясь в похрустывание молодой травы под ногами. Шла с гордо запрокинутой головой, обретя покой, как будто тепло Андреевых рук растопило все, что тревогой мешало жить. Шла, вспоминая ласковые слова любимого, которые Андрей говорил, поверив ей, что они нужны ей в эту майскую ночь. Дошла до храма, увидев на его кресте позолоту взошедшего солнца. Остановилась и вспомнила, что ночь, принесшая покой, минула и она вновь осталась со всем, что опалило горем ее душевную радость.

Вернувшись из рощи, боярыня, переступив порог опочивальни, остановилась, увидев сидящую на лавке мать.

– Дожидалась тебя, доченька. Кажись, в ином месте ночь скоротала? – спросила старуха, оглядев дочь.

– Аль не вольна?

– Тебе и горе не помеха!

– Утеряла покой, ищу его по всей вотчине.

– Не найдешь, покедова Гришу из татарского полона не вызволим.

– Об этом, матушка, первая забота вашего князя.

– Понимай, что князь в сем деле начисто руки умыл. Не ослушник он перед татарами, по воле хана правит уделом.

– По его вине брат в беде.

– Окромя тебя Гришу никто из беды не вызволит. Любишь брата. Судьба его тебе тягостна. Вот и вызволишь.

– У самой судьба не больно радостной выдалась.

– Пустое молвишь!

Старая боярыня встала и, пройдясь по горнице, сурово смотря на дочь, спросила:

– Доколе будешь упрямиться? Кровянишь материнскую душу, обрекая сына моего на погибель. Неужли за дни ничего дельного не надумала? Неужли вдоветь не наскучило? Ханский сын тоже мужик. Брат в беде, а ты молодца возле себя пригреваешь, позабывая про вдовью честь.

– Подглядели? Я люблю Андрея. С благословения Церкви с ним обвенчаюсь.

– Не бывать этому!

– Кто запрет наложит?

– Татарский хан. Нет тебе от него спасения. Сам московский князь Дмитрий не поможет. Помни, своей волей в Орду не явишься – так силой возьмут. Хан найдет на тебя управу. Он князей ставит на колени. Наш князь в уделе сокол, а в Орде – мокрая курица из-за страха за жизнь. Решай, Арина! Спасешь Григория – стану за тебя молиться.

– Не видать хану меня на коленях. Не для этого народилась!

– Не заносись! Супротивница! Прокляну тебя, ежели брата погубишь!

– Проклятие твое, матушка, от меня Богородица отведет! Решать просите? Так решение я приняла!

– Явишься в Орду?

– Как управлюсь с делами. Всему свое время.

– Спасибо, доченька! Дай расцелую тебя, разумница.

– Уволь, матушка, от непривычной ласки. Решение мое слыхала. Провожу вас и займусь делами.

– Никак, гонишь со двора?

– Не гоню, но правды скрывать не стану – отвыкла от вас.

– Неужли вовсе стала тебе чужой.

– А когда были родной матерью?

– Видать, позабыла, с кем речь ведешь?

– Уйдите, матушка, а то вовсе неладное от меня услышите!

Старуха растерянно пошла к двери, но у порога выпрямилась и, вскинув голову, резко сказала:

– Смотри, Арина! Обманешь – прокляну!

После ухода матери Ирина подошла к постели, упала на нее плашмя и, колотя кулаком по подушке, заговорила:

– Не струсила разом принять решение! Не боюсь ханской злобы, потому своей обзавелась. Помоги, Господи, осилить напасть замысла татарина! Помоги рабе твоей, грешной Арине…

5

Закатные лучи стайками золотых рыбок плескались в ряби воды. Тень от заозерных лесов шалью укрывала часть озера, и плыла по нему лодка с боярыней Ириной и Андреем.

Андрей греб, бесшумно погружая весла в воду. По просьбе боярыни вполголоса пел песню, сохранившуюся в памяти с ребяческих лет.

После отъезда родителей боярыня старалась не расставаться с Андреем. Перед закатом они уплывали от вотчинной суеты в заозерные леса. Но прогулки были молчаливы. От молчания Ирины Андрею становилось не по себе. Он неустанно думал о том, что могло так сильно озаботить любимую, с лица которой исчезла улыбка. Он терпеливо ждал, когда она, как и обещала, расскажет, что ее беспокоит.

Однако боярыня всякий раз собиралась начать разговор, но все откладывала, холодея от сознания, что причинит Андрею душевную боль.

Ирина надеялась вызволить брата, но при этом уберечь себя от супружества с татарином.

Она нашла для себя единственный выход, и хотя он был равносилен смерти, но мог сохранить ее женскую гордость и честь.

Поднимая временами взгляд на любимого, она старалась скрыть мучительную тревогу, боялась говорить, не сомневаясь, что любое слово может вызвать вопрос Андрея, и она тогда вынуждена будет, успокаивая его озабоченность, говорить неправду, потому что сама еще не могла знать, какой окажется ее жизнь после того, как она осуществит задуманное.

Лодка из тени выплыла в полымя закатных лучей, и Андрей сказал:

– Аринушка!

Услышав собственное имя, она похолодела, испугавшись, что Андрей начнет расспросы. Но ошиблась, Андрей ни о чем ее не спрашивал.

– Погляди, родимая, на воду. Вся она в золоте блеска, а прозрачна, как слеза. Вот ведь сколь раз углядывал купание солнца в воде, а запомнить сие чудо так и не могу. Пробовал сие чудо красками изладить на левкасе, но мертвы краски. Видно, не отыскана еще та живая краска, коей можно написать солнце, отраженное в воде.

Ирина молча смотрела на Андрея, а он, согретый ее взглядом, замолчал. Где-то летал над озером, печально курлыкая, лебедь.

Лодка подплывала к острову, на берегу боярыня увидела тиуна и ратника.

– За тобой прискакал, боярыня, – отвесив поклон, сказал он, когда Ирина ступила на берег. – Господин наш, князь, пожелал, чтобы навестила его.

– Поутру поедем. Ночь в угодье моем скоротай без докуки.

– Благодарствую за приветливую милость!

– Здравы ли княгиня с князем?

– Господь милостив.

– Утро вечера мудренее. Глядишь, и завтра дорогу нам солнышко высветлит…

6

День выдался пасмурным с самого рассвета.

Когда возок боярыни Хмельной кони вкатили в растворенные ворота княжеской усадьбы, во дворе залились злобным лаем цепные собаки.

Княгиня встретила гостью на крыльце. Женщины обнялись и расцеловались.

– Ажно обмерла, как из окошка твоих вороных узнала. Рада, что негаданно меня навестила. Дай поглядеть на тебя. Слава богу, все такая же по пригожести.

– Да и ты, княгинюшка, не больно переменчива.

– Дак зато старее тебя. Аль не видишь на лике тенета морщинок.

– Зато душой молодица.

– Скажешь тоже. Умеешь, Аринушка, добрые слова к месту кидать. От того и люба мне. Чего это тараторим на крыльце, милости прошу в горницы.

– Лесной дорогой версты скащивала, а она не пыльная.

Женщины, войдя в хоромы, по лестнице поднялись в светлицу княгини. Пахнет в ней ладаном и горечью лампадного масла. Боярыня Ирина перекрестилась на иконы.

– Надолго ли в город пожаловала? Соскучилась, видать, по подруженькам? – спросила княгиня.

– Да меня твой муженек гонцом затребовал. Аль не знала?

Удивленная княгиня покачала головой:

– Князь мне ничего не молвил. Видать, понадобилась.

– Князь-то где сейчас? – поинтересовалась боярыня.

– В думной, с боярами. Наползают к нему, как тараканы, со всякими безделицами. Опять, поди, мир чинит промеж склочниками. Из-за всего между собой свару затевают.

– Сказать бы ему, что явилась я.

– Знает. Послала сказать, как твой возок во двор вкатил. Да ты погодь. Отойди от трясучих ухабов, наши лесные дороги чистое наказание. Чем потчевать велишь?

– Попила бы твоего медового кваса.

Княгиня похлопала в ладоши. В горницу вбежала сенная чернявая девушка.

– Кваса медового принеси.

– До чего шустрая чернявка, – заметила боярыня.

– Да-к в ней татарская кровь. Чать, немало таких на Руси.

Слова княгини заставили Ирину нахмуриться. Заметив перемену в настроении гостьи, княгиня спросила озабоченно:

– Аль неладно что у тебя?

– По правде сказать, во всем у меня безладица.

– Может, скажешь?

– Погоди! Скажу, как подойдет время.

Только во второй половине дня Ирина, позванная князем, вошла в знакомую думную палату. Сумрачно в ней. Передний угол золотится от мерцания лампад.

Отвесив поясной поклон князю, Ирина увидела на его лице привычную суровость.

– Легко ли доехала Арина Лукияновна? Садись, где поглянется.

– Здоров ли, княже?

– Господь хранит.

Князь, подойдя к столу, взял свиток, развернув его, пробежал по написанному быстрым взглядом, кинул свиток на стол и зашагал по палате.

– Беседа у нас, Арина Лукияновна, будет не радостная, – сообщил он, остановившись напротив.

– Чем на сей раз провинилась перед тобой?

– Передо мной у тебя нет вины.

Князь оглядел гостью, не заметив на ее лице беспокойства и даже удивления, продолжал:

– Тредневось гонец из Сарая привез повеление от хана. Велит хан тебе перед его очами объявиться.

– Зачем же я хану понадобилась?

– Сдается мне, что баскак, обозленный тобой, руку приложил. Окромя того, брат твой у татар в полоне. Может, хан порешил с тебя выкуп за него взять.

– Не утаивай, княже, правды. Скажи, зачем хану понадобилась?

– Истинный господь – не ведаю! Но могу сказать, что баскак упредил, что, ежели добром не подашься к хану, он тебя силой к нему доставит. По-злому татарин упредил.

Ирина встала:

– Велишь понять, что за меня не заступишься?

Взгляды гостьи и князя скрестились.

– А ты пораскинь умом, дельно ли мне, не зная причин зова, из-за тебя с ханом в спор вступать? Чать, под его волей дышу.

– Поняла! Заступа за меня тебе не с руки.

– Да ты не пужайся. Большой вины у тебя перед ханом нет. Съездишь в Орду по-доброму – так и откупишься по-легкому. Живешь не в бедности. Коней добрых с собой прихвати. Не пужайся и сказывай свой ответ.

– Ежели в самом деле не заступишься, то придется повидать хана. Глядишь, сумею смирить ханский гнев на милость. За свидание, княже, благодарствую.

– Зла на меня не утаивай. Сама знаешь, коли татары надумают на Москву податься, – удел мой у них на пути.

– Стало быть, слух такой идет?

– Неужли не слыхала, что кочевье шевелится?

– Слыхала.

– Не хотел говорить, но скажу – слух ходит, что князь Юрий брата твоего в Орду намеренно свез. Выслужиться захотел.

– Вон как! Уволь, княже, от твоего наговора на князя Юрия. Слыхивала, что не в дружбе с ним.

– Да он из всех удельных – самый первый потатчик татарам. Снится ему, что с их помощью заберет власть над Русью.

– И тебе самому, княже, всякие сны снятся. Только локоть близок, а куснуть нельзя. Чую, все сказал, княже?

Боярыня, поклонившись, направилась к двери, но от вопроса князя остановилась.

– Мурзе Алиману сама скажешь о согласии?

– Пошто же. Сам скажи татарину.

– Не можешь свою гордыню пересилить?

– Вот из-за нее хану и захотелось на меня поглядеть.

– Долго ли погостишь в городе?

– Поутру в Москву подамся.

– Сего не дозволяю.

– Надобность у меня великого князя Дмитрия повидать. Чать, мое хозяйство и его руки держат.

– На сей раз без него обойдемся. Во время твоей отлучки я с твоей вотчины глаз не отведу. Под моей волей живешь в уделе, Арина Лукияновна. Не даю позволения Москву навестить!

– Дозволь княгиню навестить. Расскажу ей о нашей безрадостной беседе.

– Не надобно ей про твое горе знать!

– А почем знаешь, что горе ждет меня у хана?

– Так ведь к татарам едешь, а с ними надо ухо востро держать.

– Поживу – увижу. А на твой запрет так скажу: волков бояться – в лес не ходить…

Князь Александр после ухода гостьи, заложив руки за спину, шагал по палате, озабоченный концом беседы. Он догадывался, что Хмельная напугана приказанием хана, но умеет скрывать свой испуг. Боярыня наверняка будет искать защиты Москвы, надеясь на помощь князя Дмитрия.

Александр понимал, что своеволие боярыни при поддержке Москвы обернется для него бедой – татары могут лишить его княжения. Заботило князя и то, что будет с богатейшей вотчиной, если боярыня не вернется из Сарая. Чтобы овладеть вотчиной, пока к ней не протянется рука Москвы, надо было принять спорые меры. Он не сомневался, что боярыня попытается поехать в Москву, а потому следовало послать на все дорожные заставы конную стражу с приказанием задержать ослушницу. Задумал князь заехать к баскаку и сообщить ему о данном боярыней обещании, не скрыв от татарина кое-какие подозрения о ее тайных замыслах.

Рассерженная запретом князя на поездку в Москву, Ирина, покинув думную палату, пошла к княгине, пожаловалась ей на суровость князя, рассказала о предстоящей поездке в Орду. Напугав княгиню своим рассказом, боярыня, несмотря на уговоры, отказалась ночевать в княжеских хоромах и, простившись с княгиней, уехала.

Миновав сосновую рощу, отделявшую усадьбу князя от города, боярыня приказала кучеру ехать к дому соборного благочинного отца Питирима, с попадьей которого дружила, заведя с ней знакомство еще в девичьи годы в Угличе. Она знала, что в доме попа будет приветливо встречена, и была уверена, что ей не откажут в помощи.

Накрапывал дождь.

Неожиданное появление боярыни вызвало в доме благочинного переполох. Сердобольная хозяйка после всегдашних охов и ахов с объятиями и поцелуями осыпала боярыню вопросами о причине ее появления в городе. За чарой душистого медового питья боярыня не со всей откровенностью поделилась с хозяйкой о беседе с удельным князем. Ошеломив попадью сообщением о требовании хана, она сообщила, что князь воспротивился против ее поездки в Москву, и легко убедила подругу, что эта поездка ей крайне необходима, поскольку не сомневается, что князь Дмитрий без помощи ее не оставит.

Встретив полное сочувствие матушки Степаниды, боярыня высказала ей свои предположения относительно того, что удельный князь обязательно прикажет задержать ее и ей на своих лошадях никаким образом из удела не выбраться, поэтому она покорнейше просит верную подругу оказать ей помощь – на день одолжить свой возок с лошадьми. Боярыня, обманув бдительность княжеской стражи, смогла бы тогда добраться до женского монастыря на лесных болотах, а уж оттуда она обязательно сама выберется за пределы удела. Попадья, не раздумывая, согласилась выполнить просьбу гостьи, так как не испытывала расположения к князю Александру. Она даже лично решила сопровождать гостью в монастырь, чтобы скрыть обман.

Темнело. Дождь разошелся по-доброму.

Босоногая девушка поставила на стол горящую восковую свечу – на стенах нарисовались расплывчатые, подвижные тени.

Подруги обсуждали, в какую пору лучше выехать в монастырь, – решили отправиться в путь до восхода, когда даже сторожевые псы ленивы на лай.

Матушка Степанида собралась распорядиться о трапезе, но тут послышались голоса – татары с руганью требовали пустить их во двор.

– Пошто, нехристи, пожаловали-то? – воскликнула Степанида.

– Из-за меня. Аль невдомек тебе, что княжьи нюхачи углядели, что к твоим воротам свернула.

Крики у ворот стихли. Попадья, пометавшись в испуге по горнице, крестясь, села на лавку возле стола, шепча:

– Пронеси, Господи, лихую беду!

Вошел татарин в синем парчовом халате, промокшем от дождя.

Ирина сразу узнала того, кого свалила на землю ударом плети. Недружелюбно осмотрев женщин, татарин заговорил, обращаясь к боярыне:

– Мурза Алиман подает тебе совет, чтобы ты, когда солнце расстелит по городу утренние тени, выехала домой. Мои люди позаботятся о твоем покое в дороге.

– За совет мурзе скажи спасибо. Только разъясни, как мне быть, ежели солнышко не осветит город? На воле льет дождь, ишь, как намочил твою парчу.

Улыбка и лукавинка в глазах боярыни разозлили татарина, он сплюнул на пол и, ничего не сказав, вышел. В горнице ожила тишина. Было слышно, как потрескивал фитилек свечи.

Боярыня, склонив голову, бродила по горнице.

– Как по-лихому все обернулось, Аринушка.

– При уме, Степанидушка, и от лиха можно к счастью тропку найти. Есть захотелось! Может, покормишь. Сердитая, я всегда есть хочу.

– Сейчас, родимая. Сбиралась уж, да татары гомоном с толку сбили.

Попадья, припадая на левую ногу, вышла, а боярыня, встав, подошла к открытому окну, прислушиваясь к шуму дождя, спросила себя вслух:

– Что это со мной? Ведь вот только сейчас об Андрее вспомнила. Как спасти себя и его от беды? Как сказать ему о ней? Боязно мне потерять счастье! Как же поступить, Аринушка? Думай! Аль не веришь больше, что от любой беды можно в сторону свернуть? Андрей, Андрей, как примешь душой мою горестную правду?