Текст книги "Андрей Рублев"

Глава вторая

1

Нарождалось новое утро.

Шустрая белка прыгнула на ветку ели, под которой спал Андрей, метелкой пушистого хвоста сшибла с нее шишку, а та, упав, стукнула по груди спящего и оборвала сон. Открыв глаза, Андрей прежде всего увидел зеленый лоскуток неба, отразившего в себе цвет земли лесной Руси. Расставаясь с истомой сна, Андрей долго смотрел на зелень утреннего неба, на которую уже начинала наплывать позолота восходившего солнца.

Тянулись к небу высокие, мохнато-лапчатые ели, и казались Андрею их вершины в мути лесной сумрачности выкованными из железа, до того цвет их хвои отливал блеском холодного металла. В тишине утра Андрей уловил плеск воды, вспомнив, что совсем под боком текла речка. Андрей перевел взгляд в сторону и увидел на берегу Соломонию.

Дружба Соломонии с Андреем началась после охоты на вепря. Молодица стала навещать Андрея, когда он в часовне писал образа. Вечерами они ходили на прогулки возле омута, и их беседы замутили разум Соломонии мечтой стать женой Андрея. В одну из встреч Соломония сказала Андрею о своей мечте, но в ответ он поведал о боярыне Ирине. Растроганная искренностью Андрея, Соломония предложила проводить его в женский монастырь, скрывшийся в дальних, глухих лесах, где могла найти приют его зазноба.

Предложение Соломонии обрадовало Андрея. Они ушли из селения тайно, на рассвете, когда людской сон особенно крепок. На второй вечер Соломония снова завела речь о замужестве, говорила, что, если в монастыре не окажется боярыни, она сможет дать Андрею семейное тепло, которое так необходимо их озябшим душам. Соломония говорила уверенно. От ее ласковых слов перед взором Андрея оживала картина счастливой семейной жизни, но память тут же возвращала его к мыслям об Ирине.

Так они шли, одолевая версты лесного беспутья, занятый каждый своими мыслями. Пятое утро застало их на берегу речки. Утро, согретое взошедшим солнцем, настойчиво высветляло лесную сумрачность. Соломония, почувствовав взгляд Андрея, обернувшись, спросила:

– Пробудился?

Андрей вместо ответа также спросил:

– А ты, кажись, давно не спишь?

– Зябкость пробудила, как начало светать. Вода холодом дышит. Оно и лучше, что пробудилась. Греховный сон видела, заснув с помыслом о тебе.

– Зябкость всегда будит, – согласился Андрей. Он встал, потянулся и подошел к речке.

Шага четыре надо сделать, чтобы одолеть ее в брод. Оглянувшись, спросил Соломонию:

– Чего хмуришься?

– Возле воды меня завсегда жалость одолевает. Судобушка-то моя больно горемычная, а я ведь молодая. В родительской избе был помысел о светлой житейской радости, да все сгинуло, ничегошеньки не осталось, окромя опаленной злобой души на боярина Никодима, по проклятой воле коего досыта напилась всякой горести в полоне.

Слушая Соломонию, Андрей сел рядом с ней. Она вздрогнула, когда задел ее плечом, вытянула ноги, окунув правую в воду, вскрикнула. Андрей рассмеялся:

– Никак, обожглась водицей?

– Да-к она студенее льда.

Они сидели, встретившись взглядами. Соломония заговорила:

– Утрось я накрепко поняла, что не согрела разум твой жалостливостью ко мне. А ведь я надеялась, что благословишь меня душевным теплом. Надеялась, неразумная, позабывая, что радость не для меня водится.

– Да ты сделай милость, пойми, Соломония!

– Думаешь, не поняла? Вот тебе крест, что поняла, но молчать про то, что тянулась к тебе, не могу. Горестно, что не заслонить мне собой в твоей памяти потерянную радость.

– Не могу забыть Аринушки. Да и тебя не волен обидеть неправдой. Ведь велик грех коснуться лаской тебя, не для меня Господом сотворенна.

– Что сказал? Будто задушить хотел своим сказом? Только помни, рада, что довелось повстречаться с тобой на одной тропе, да вот только, видно, не придется вместе нам по ней шагать.

Неподалеку захрустел валежник под тяжелыми звериными лапами – к речке шел медведь. Андрей и Соломония слышали, как, налакавшись воды, зверь, урча, перешел речку вброд.

– Ты пойми, Соломония, ежели бы не мое горе разлуки с Аринушкой, я бы сам за тобой шел, зажмурившись от счастья. Разумей: семь годков мыкаюсь неприкаянным, отыскивая сворованное у меня счастье.

– Понятно мне твое горе, но и ты не осуждай меня, что тянусь к тебе с добром да с радостью. Я тоже собиралась вприпрыжку жить, дак меня судьба разом полоном нужному шагу научила.

– Слыхал о твоей беде, из-за которой вы с сестрой скрылись от мира, но не пойму, зачем выходите в мирскую жизнь?

– Откроюсь тебе. Сбежав из Сарая, мы четыре разочка жгли боярина-лиходея. Злобу свою огнем на его жилье вымещали. Перед встречей с тобой начисто спаливали его усадьбу. Вот только покоя от этого не обрели. Нет нам от тех пожаров успокоения. Жгем лиходея, а он сызнова жильем обзаводится. Творим ему огненное зло, а отмщение не успокаивает. Устали от злобы, когда поняли, что за свое поругание в татарском полоне покоя душе и разуму в отмщении не найдем.

Андрей не отводил глаз с лица Соломонии.

– Почему и подумала свить свое гнездо, сына от тебя хотела зачать, но оказалось желание мое не к месту. – Сказав это, Соломония плотно прикрыла глаза. – В полоне по принуждению от татарина двух сыновей родила. А их возле меня тепереча нетути. Слышишь! Нету у меня сыновей! Отняли их у меня. Вырастят в них татары ненависть к Руси.

По щекам Соломонии покатились слезы.

– Нынче порешила для себя иное житье! Останусь в монастыре. В молитвах стану покой искать.

Андрей быстро встал, воскликнул в смятении:

– Погоди такое решать! Может, найдешь житейское счастье.

– Раз в тебе не нашла, стало быть, нет его для меня. Полюбился ты мне с того мига, как твое сотворение иконы узрела. Да, видно, мне для счастья нет Божьего благословения, а без него не обрести радость жития.

Холстина поредевшего тумана, налипая на воду, утягивалась течением туда, где речка зарывалась в кучах валежника.

Соломония поднялась и подошла к потухшему костру. Встав перед ним на колени, она потрогала рукой золу и, ощутив в ней слабое тепло, нагнулась и начала дуть, поднимая в воздух дымок золы. Неожиданно Соломония заметила искорку и обрадованно крикнула:

– Оживет огонь-то!

Крикнула, а эхо утреннего леса несколько раз повторило ее крик. Соломония засмеялась.

2

Женский монастырь, куда Соломония вела Андрея, покоился в глуши муромских лесов. Лампаду людской жизни затеплили в нем женские руки в те страшные два года, когда при князе Юрии Даниловиче великая напасть сокрушила Русь, залитую кровью ордами хана Батыя. Кочевники опустошили Русь. После нашествия удельные княжества понуждены были покорно признать над собой постыдную беспощадность татарского ига.

Столетие назад ужас и страх после чудесного спасения от смерти заставил обезумевших женщин искать убежище в лесной заповедности, куда заказан путь конникам Батыя. Страх загнал женщин в лесную нежить. Тогда их было немного, и пережитое страдание помогло им укрепить в себе надежду купно осилить свою беззащитность. На темени холма срубив первые лесины, основали они никому не ведомую женскую обитель, заставив лесную первобытность услышать звонкий говорок топоров. Беглянки, решив посвятить свою горемычность молитвам, старались укреплять защиту своего убежища. С разумением они рубили для себя кельи, возвели храм в честь Успения Богородицы, обнося обитель надежным тыном из врытых в землю бревен. Леса у них под рукой было непочатый край, и любая лесина крепостью древесины была под стать железу…

Четырнадцать десятилетий стоял Успенский монастырь в муромских лесах, вырос на месте вырубленных дебрей на холме среди березовых рощ, и теперь тишину окрестных дремучих угодий будят вызвоны колоколов.

Живописен монастырь за высокими стенами. Слава о нем идет по Руси, не из последних он. Хоронятся в нем от всяких бабьих невзгод женская молодость и старость. Тесно стало в его кельях после прихода под его защиту женщин, осиротевших после побоища на Куликовом поле, когда великое множество лапотных богатырей отдали жизни за Русь, оставив на ее попечении своих жен, невест, матерей и дочерей…

Вынырнув из лесной чащобы в заболоченную долину между шестью холмами, тихая, степенная по течению река охватила серпом монастырский холм, защитив его с двух сторон. Защитила и круто отвернула от него русло, извиваясь изворотами между холмами, а через версты снова нырнула в лесную, только зверям подвластную укромность.

За монастырскими стенами березовые рощи. Вздымаются над березами луковицы церквей, шатровые крыши строений, украшенные мшистой бархатистостью, и больше всего мшистости с серебристым отливом…

3

Ранним утром монастырский холм освещало взошедшее солнце. На монастырском холме людно, и творится голосистое чудо трудовой жизни. Во всю ширь распахнуты ворота обители. На болотистом берегу монахини баграми выводят из воды приплавленный лес. Тяжелые, мокрые бревна на лямках выволакивают по кочкам медведи. Их восьмеро. Сквозь молитвы, напеваемые монахинями и богомолками, слышны крик, фыркание и рычание зверей. Под окрики монахинь медведи, вытащив из воды плети лесин, волокут их по жердям на подол холма. Прирученные могучие звери покорно выполняют нелегкую работу, зная, что их ожидает лакомство – мед, которым их потчует монашка, она деревянной лопаточкой мажет звериные языки этим лакомством, и медведи, урча от удовольствия, направляются за очередным бревном.

По канонам монашества живет Успенский монастырь. Берегут его покой женские руки. В них на Руси одинаковая с мужским сила, способная вызволять государство от всяких бед. От того и водятся на Руси женские обители, в которых женские житейские горести остаются неизживными, хотя их жилицы молятся, не теряя надежды на Божье милосердие к себе.

Ждет это милосердие и вся Великая Русь.

Ждет Русь свершения чуда, способного освободить ее от татарского ига. Ждет Русь, но чуда не происходит даже после ратного поражения кочевников на Куликовом поле…

4

За два дня до прихода Андрея и Соломонии в монастырь уклад его жизни был взбаламучен и нарушен приездом великой княгини Евдокии Дмитриевны, жены московского князя Дмитрия Донского. Пожаловала она с подобающей торжественностью – под охраной княжеской дружины, в сопровождении старшего сына Василия и пышной свиты, состоящей из знатных боярынь.

Прошедшей зимой Дмитрий Донской в крещенские морозы остудился и занемог, с тех пор маялся болью в груди. Перепугавшись, Евдокия Дмитриевна по совету духовника дала обет. Обещала одарить Успенскую обитель иконой Успения, заказав написать ее живописцу из Новгорода. К счастью, князь выздоровел. Икона была написана, и княгиня, выполняя обет, привезла ее в монастырь. Князь Дмитрий, отпуская жену на богомолье, наказал пятнадцатилетнему сыну Василию ехать с матерью и оберегать ее дорожный покой.

Отец, прикипев к сыну любовью, души в нем не чаял. Готовя его в свои преемники на московском столе, невзирая на молодость отрока, дозволял ему вникать в премудрости правления княжеством, постепенно допускал на беседы с воеводами, митрополитом и боярами.

Но у княжича кроме родителя был еще и другой поводырь, одаривший его вниманием на жизненной стезе, – игумен монастыря Святой Троицы Сергий Радонежский.

5

Появившись в монастыре, Андрей обрадовался, узнав, что в нем пребывает московская княгиня, с которой ему когда-то посчастливилось повидаться по наказу Ирины. Помня, с какой сердечностью обошлась с ним княгиня, Андрей окрылился надеждой, думал, что узнает от нее о судьбе боярыни, наверняка та, сбежав из вотчины, повидалась с княгиней.

Однако повидать княгиню Андрею не удалось – его к ней просто не пустили. Спесивая боярыня, неохотно выслушав просьбу Андрея, отказалась сказать о ней княгине, не посчитав возможным мирским делом омрачить ее богомолье.

И все же Андрей увидел княгиню – ему удалось в толпе богомольцев встать неподалеку от места ее молитвы.

Евдокия Дмитриевна в одеянии из голубой парчи стояла в окружении разодетых боярынь, положив левую руку на плечо сына. Княгиня показалась Андрею постаревшей, но выражение ее лица все так же, как и семь лет назад, было овеяно гордостью.

Княжич Василий жмурился от мигания множества свечей, горящих перед иконами древнего письма, мерцающих в руках монахинь и богомольцев, одежда многих из них была хоть и добротной, но убогой. Ростом княжич невысок, но, как отец, широкогруд и плечист. Голова в пышных кудрях цвета старой меди.

Длинна монастырская всенощная служба. Слаженный хор монахинь старинными напевами выпевает молитвы. Густым басом диакон произносит ектении, и слышатся возгласы священника тихим уставшим голосом. Склоняются головы молящихся, будто ветви кустарника под напористым ветром, и проносится по храму настойчивый шепот, в котором ясно различимы слова: «Помоги, Господи».

Бьется сердце Андрея учащенно. Оживают в голове светлые мысли, надеется, что узнает о тропе, на которой прошедшие годы еще не успели стереть следы любимой Аринушки. Окатывая себя радостным волнением, Андрей не спускает глаз с княгини. Верится ему, что и ее мысли сейчас радостны, потому порой она ласково проводит рукой по голове сына, а тот, продолжая жмуриться, смотрит на огонек свечи в руках. Видит Андрей, что Василию занятно наблюдать, как капельки жидкого воска, обжигая ему пальцы, застывают на них бугорками бородавок…

Вызвоны колокола подали весть об окончании всенощной. Стаи голубей и галок, спугнутые со звонниц, закружились над монастырем, звонко хлопая крыльями.

Княгиня с боярынями и княжичем, одаривая на паперти крикливую нищую братию, собирались сойти по ступеням, укрытым ковром, когда Андрей упал перед княгиней на колени, выкрикнув:

– Дозволь слово сказать! Боярыни Хмельной человек тебя о сем молит!

Две боярыни, вскрикнув в испуге, попятились. Княжич встал перед матерью. Княгиня, оторопевшая от выкрика, прижала к себе сына, но, услышав имя боярыни Хмельной, осилив испуг, всмотрелась в лицо Андрея и, вздохнув спокойно, сказала:

– Допустите его ко мне после трапезы.

Перекрестившись, спустилась с паперти, дозволяя богомольцам целовать руки…

Когда боярыня, выполняя повеление княгини, допустила Андрея в палату игуменьи, монастырь мок под шустрым дождем.

Пол покоев устилали темные ковры. Лавки вдоль стен покрыты вишневым аксамитом. Потолок – в расписном орнаменте, сплетенном из цветов и листвы. Передний угол – в иконах византийского письма, перед ними лампады. Аналой с раскрытой книгой в кожаном переплете. Узкие окна растворены, а потому слышен шум дождя.

Андрей увидел в сумраке сидевшую в кресле княгиню Евдокию, встал перед ней на колени, а княгиня сказала:

– Подымись! По какой надобности в обители?

– Благословит тебя Господь за память обо мне, грешном.

– Вспомнила тебя, иконописец. По какой надобности в обители обретаешься?

– Боярыню Арину отыскиваю!

– Как отыскиваешь? – переспросила удивленно княгиня и встала: – Не пойму тебя. Пошто отыскиваешь? Аль она не в той обители, кою я ей указала? Неужли не передал мой наказ?

– Не довелось мне его передать. Запоздал. Не дождавшись меня, боярыня покинула вотчину. Боялась, что татары силком ее увезут в Орду.

– Господи, – прошептала со вздохом княгиня, выслушав Андрея, а потом, пристально глядя на него, княгиня сурово спросила: – Пошто замешкался в дороге? Как осмелился не выполнить моего наказа? Пошто не явился вдругорядь ко мне с вестью, что Аринушка в неведомость канула?

– Не посмел.

– А жить, сотворив такое, смеешь?

После вопроса Андрей как подшибленный упал на колени.

Княгиня тотчас крикнула:

– Господи! Какое лихо сотворилось!

Наконец княгиня замедлила шаги, а увидев Андрея, все еще стоящего на коленях, спокойно сказала:

– Встань! Сознанием вины беды не искупишь.

Андрей поднялся с колен, стоял, склонив голову. Княгиня, продолжая ходить, сказала сокрушенно:

– Понять не могу, пошто ко мне не явилась?

От сказанного Андрей заледенел с головы до пят, спросил срывающимся голосом:

– Неужли не повидала тебя, матушка?

– Не была у меня. Не была! Где она теперь, только Господь ведает. Надо ее отыскать.

– Ищу, матушка! Обхожу женские обители, но нету в них следа боярыни.

– Надо искать. Водятся на Руси обители, в кои не всем пути ведомы. Может, захоронилась в какой и наказала не открывать тайну ее убежища. Немедля игуменью спрошу. Велика твоя вина из-за опоздания, – посмотрела княгиня на Андрея строго. – Согрешил по своему неразумению.

– Замолю грех.

– Да поможет тебе Бог отыскать след Аринушки. Дорога она мне. Сама стану искать. Митрополита попрошу в том помочь. Дай мне слово, что неустанно станешь искать ее.

– Не сомневайся, матушка.

– А теперь ступай!

Андрей, отвесив поясной поклон, направился к двери, но княгиня спросила:

– Сам как житье правишь?

– По-всякому.

– Всегда ли сыт?

– Господь голодом не карает.

– Пошто в рваном одеянии ходишь?

– В сию обитель лесом шел, вот и порушил одежонку.

– В обителях Новгородской земли побывай.

– Отселя туда пойду.

– Звать-то тебя как? Лик в памяти твой сохранился, а имя из нее выронила.

– Андреем крестили в роду Рублевых.

– Ступай с Богом.

Выйдя из покоев игуменьи, Андрей, от пережитого волнения с трудом переставлявший отяжелевшие ноги, пошел в березовую рощу. Подняв голову, подставив лицо под капли дождя, он шептал истово:

– Помоги, Господи, отыскать Аринушку! Помоги, Христос, Сын Человеческий!

Сильное волнение вдруг охватило его, и он, шагнув, упал, уткнувшись лицом в намокшую траву, и уже не чувствовал колючих капель…

6

Закат при сильном ветре полыхал устрашающим пламенем пожара. От взгляда на шар затухающего солнца начинало мерещиться, что муромские леса окрест монастыря горели бездымным пламенем. Вода в реке, отражая краски заката, переливалась отсветами свежей крови.

В молельне игуменьи тишина. В каморке с низко нависающим потолком темнота, только перед образом Владычицы в серебряном окладе мерцает огонек лампады.

В кресле под чехлом синего аксамита сидела престарелая игуменья, матушка Аскитрия. Снятая с головы камилавка покоится на левом плече. Седые волосы белее снега. Пальцы правой руки перебирают горошины четок. Шевелит старуха губами, но слов выговариваемых молитв не слышно. На коленях раскрытый требник. Не пошла ко всенощной. Не смогла пойти, обезножев от волнений, пережитых из-за пребывания в монастыре великой княгини. Тяготило игуменью то, что не знала она, какова по душевности княжеская жена, а расспросить об этом некого, потому как свитские боярыни все ходят с поджатыми губами.

Все время в тревоге жила игуменья, опасалась, чтобы гостья, приметив неладное в монастырском обиходе, не сообщила об этом митрополиту. Владыка на Руси нынче норовистый,[9]9
  Владыка на Руси нынче норовистый… – Киприáн (?–1406) – митрополит Киевский и всея Руси. Серб, а по другим сведениям – болгарин. В 1375 г. (еще до смерти святителя Алексия) константинопольским патриархом Филофеем был посвящен с первоначальным титулом митрополита Киевского, Русского и Литовского. Киприан пытался занять кафедру, но недалеко от Москвы был встречен людьми Дмитрия Донского, ограблен и вынужден был отступить, предав в ответ князя анафеме. В 1381 г. Киприан ненадолго занимал митрополичью кафедру в Москву, но смог добиться всероссийской митрополии только в 1390 г. (после смерти князя Дмитрия).


[Закрыть] крутой на злобливость. Не понравятся ему донесения княгини об обхождении с ней, и начнут донимать допросами, а игуменье придется откупаться от всяких дознатчиков бочонками с медом и всякими солениями.

Прибыла княгиня с дарственной иконой под позолоченным окладом, осыпанным бирюзой и жемчугом. Вот и кланялась игуменья гостье в пояс. Велика слава Дмитрия Донского, того и гляди, все уделы Руси к рукам приберет.

Сорок пятый год игуменья в монастыре, поднялась по ступенькам крутой монашеской лестницы до звания полновластной его хозяйки. Она сурово и порой бездушно правит монастырем, оберегая суровостью его жилиц от всяких мирских соблазнов. Знает, что не любима монахинями, но знает и то, что страх монахинь перед ее суровостью помогает ей сохранять заведенный на Руси уклад женских монастырей, беспощадный по писаным и неписаным канонам.

Наезд княгини напомнил монахиням о покинутой ими мирской жизни. Вчера княгиня покинула монастырь, а тревожность, которую привезла в его стены, с собой не забрала.

Донесся в тишину молельни звон колоколов. Игуменья, услышав его, нахмурилась. Поняла, что попы, воспользовавшись ее немощью, самовольно сократили продолжительность всенощной. Рассердившись, старуха закрыла требник, а за дверью раздался распевный голос. Получив разрешение, в молельню вошли две монахини. Одна из них сказала шепотом:

– Привели, святительница.

– Кого привели? Толком молви.

– Иконописца, коего Соломония с собой привела. Он в ожидальне, велели ждать твою милость.

– Пособите на ноги встать.

Монахини взяли старуху под руки. Держась за их плечи, игуменья неторопясь дошла до ожидальни и остановилась перед дверью.

Монахини распахнули створки, и игуменья, выхватив из руки молодой монахини посох, шагнула в горницу и увидела стоявшего у окна Андрея Рублева. Старуха осталась недовольна тем, что приветил ее не коленопреклонением, а только поясным поклоном. Усевшись в кресле, сказала монахиням:

– Ступайте.

После ухода монахинь игуменья поманила Андрея рукой:

– Подойди! Благословлю!

Андрей подошел к креслу. Игуменья, благословив, протянула Андрею пухлую руку, он поцеловал ее. Оглядывая пришельца, старуха сухо спросила:

– За каким делом в обитель пришел?

Не дав возможности Андрею ответить, кинула слова:

– Без тебя знаю! Знанием о тебе от великой княгини разжилась. Стало быть, иконописцем обозначил себя? Так, что ли? Молчи! – уже совсем строго сказала игуменья. – Больно шустрый! Осмелился самой княгине просьбой докучать! Смелый не по сословию. С чьей помощью утвердил в себе премудрость иконописанья? Кто помог?

– Отец Паисий.

– Не слыхала про такого. Признавайся, пошто ищешь ту боярыню? Какая напасть ее в монастырь загнала? Небось боярская греховность?

– Татары! – перебил Андрей старуху.

Услышав ответ, старуха откинулась к спинке кресла:

– Чем прогневила неверных?

– Не пожелала волю хана выполнить.

– Княгиня про то же поминала. Стало быть, не врешь. Холоп, а о судьбе боярыни тревожишься. Видать, милостива была? Кем возле нее значился?

– В ейной вотчине в храме иконы писал.

– А может, чем другим тебя приманила?

– Про что молвишь, матушка?

Игуменья рассыпалась смешком, но, оборвав его, вновь начала задавать вопросы:

– Что? Никак, угадала тайну? Вольная обо всем дознаваться. Сан мой дозволяет обо всем мирском спрашивать. Ведаю, какими помыслами мужики себя одурманивают. Ишь, как неласково глядишь на меня, распознавшую твою скрытность. Вознамерился возле боярыни ее добром разжиться? Сознавайся! Пошто боярыню ищешь? – Фыркнув, добавила: – Слушай мой сказ: не ищи ее. Пути к ней тебе заказаны!

– Кем?

– Самой боярыней! Порешила она скрыть от тебя свое убежище. Спасает себя от мирской греховности! Одаривала тебя заботой, а тепереча разом позабыла. Не крепка боярская забота о холопах. Не неволь себя пустой надеждой. Аминь!

– Люба мне!

– Ишь ты! Видать, не жива в тебе совесть, коли мыслишь о таком. Люба тебе?

– Люба!

– А люб ли ты ей? Подумай о сем.

Как хлыстом ударила вопросом старуха. Андрей готов был сказать ей, что люб боярыне, но, увидя злобность во взгляде старухи, промолчал.

– Молчишь? А посему запрет кладу.

– Какой запрет?

– Запрет на отыск боярыни! Не смей нарушать покой обителей, отыскивая потерянную. Богу так угодно.

– Вольна ли, матушка, такой запрет класть?

– Не перечь моей воле! Поутру чтобы духу твоего в монастыре не было. Усмири свое греховное вожделение и не заноси дьявольские соблазны в святость монашеских обителей!

– Слушал до сей поры покорно тебя, матушка, а тепереча говорю: уйми нехристианскую гордыню властолюбия!

– Уходи!

Игуменья подняла руку, чтобы перекрестить Андрея, но он твердо сказал:

– Не благословляй! Нет для креста в твоей руке благости.

– Немедля отрекись от молвленного! – крикнула игуменья и встала с места.

Андрей, поклонившись, пошел к двери.

– Отрекись! – снова крикнула игуменья повелительно.

Выйдя из покоев игуменьи, Андрей не испытывал страха от того, что отказался принять благословение старухи…