Текст книги "Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник)"

Час Дракона

…Стяг с могучим львом дрогнул и пал,

Погубленный силами тьмы.

Расправил крылья алый дракон,

Рожденный ветром рока.

Блестящие всадники полегли там,

Где преломились их копья.

И в глубинах черных гор

Пробудились боги тьмы.

Мертвые руки тянутся из теней,

Звезды меркнут от ужаса,

Настал Час Дракона,

торжество Страха и Ночи.

1. О спящий, очнись!

Язычки пламени свечей затрепетали, отбрасывая на стены тревожные черные тени, а по бархатным драпировкам пробежала рябь. Но в комнате не чувствовалось дуновения ветра. Четверо мужчин стояли вокруг эбенового стола, на котором лежал сверкающий изумрудный саркофаг. В поднятой правой руке каждый мужчина держал ярко горящую неприятным зеленоватым пламенем черную свечу. Снаружи была ночь, и в ветвях деревьев тоскливо завывал заблудившийся ветер.

В комнате повисла напряженная тишина, по стенам метались тени, и четверо мужчин напряженно всматривались в длинный зеленый гроб, по крышке которого тянулась затейливая вязь иероглифов, которые казались ожившими в неверном свете. Мужчина, стоявший в ногах саркофага, подался вперед и свечой начертал в воздухе загадочный символ. Затем он поставил ее в подсвечник из черного золота и, пробормотав заклинание, которое его спутники не разобрали, сунул широкую белую ладонь в складки своей подбитой горностаевым мехом накидки. Когда он вынул ее снова, всем присутствующим показалось, будто он сжимает в ладони трепещущий сгусток живого пламени.

Остальные трое дружно ахнули, и темнолицый властный мужчина, стоявший в изголовье саркофага, прошептал:

– Сердце Аримана[13]13
  Ариман – иранистанский бог тьмы. Культ Темного Аримана повсеместно запрещен, так как бог этот считается воплощением абсолютного зла, враждебного всему живому.


[Закрыть]!

Второй воздел руку, призывая его к молчанию. Откуда-то донесся тоскливый собачий лай, и за запертой дверью прозвучали чьи-то крадущиеся шаги. Но никто из присутствующих не отвел взгляда от саркофага с мумией, над которым мужчина в подбитой мехом мантии водил рукой с зажатым в ней огненным кристаллом, бормоча заклинания, которые считали древними еще в те времена, когда затонула Атлантида. Блеск камня слепил их, так что они с трудом различали происходящее. Но вдруг резная крышка саркофага слетела с него, словно сорванная кем-то изнутри, и четверо мужчин подались вперед, глядя на лежащее в гробу скорчившееся тело, иссохшее и сморщенное, обмотанное лохмотьями сгнивших повязок, из-под которых виднелись сухие и тонкие, как прутики, руки и ноги.

– Воскресить вот это? – пробормотал невысокий смуглолицый мужчина, стоявший справа от саркофага, и коротко, саркастически рассмеялся. – Да мумия готова рассыпаться в прах при малейшем прикосновении. Мы – глупцы, если…

– Тише! – сердито прошипел крупный мужчина, сжимавший в ладони самоцвет.

На его широком белом лбу выступил пот, а глаза расширились. Он подался вперед и, не касаясь мумии, возложил ей на грудь сверкающий камень. Затем он отпрянул и напряженно уставился на пылающий самоцвет. Губы его беззвучно шевелились.

Казалось, что на мертвой высохшей груди лежит шар живого пламени. И вдруг наблюдатели затаили дыхание. На их глазах совершалось жуткое превращение. Ссохшееся тело в саркофаге выпрямилось, увеличиваясь в размерах. Повязки лопнули и упали в коричневую пыль. Высохшие члены разрастались и светлели на глазах.

– Клянусь Митрой! – прошептал высокий мужчина с соломенными волосами, стоявший с левой стороны. – Он не был стигийцем. По крайней мере здесь легенды не врали.

И вновь воздетый дрожащий палец призвал его к молчанию. Пес снаружи уже не выл, а скулил от страха, но потом стихли и эти звуки. Воцарилась тишина, в которой мужчина с соломенными волосами явственно расслышал протяжный скрип тяжелой двери, как будто кто-то громоздкий навалился на нее с обратной стороны всем телом. Он опустил ладонь на рукоять меча и начал было поворачиваться к двери, но мужчина в подбитой горностаевым мехом мантии рассерженно прошипел:

– Стоять! Нельзя разрывать цепь! Если хочешь жить, не подходи к двери!

Мужчина с соломенными волосами пожал плечами и отвернулся, но тут же замер, глядя во все глаза на саркофаг. В изумрудном гробу лежал живой человек: высокий цветущий мужчина, обнаженный, с белой кожей, темноволосый и чернобородый. Он лежал неподвижно, с широко открытыми глазами, но взгляд его был пустым и ничего не выражающим, как у новорожденного. Большой самоцвет на его груди горел и искрился яркими брызгами света.

Мужчина в горностаевой мантии пошатнулся, как если бы с души у него свалилась невыносимая тяжесть.

– Клянусь Иштар! – выдохнул он. – Это же Ксалтотан! И он жив! Валерий! Тараск! Амальрик! Вы видите? Видите? А вы сомневались во мне – но у меня все получилось! Сегодня ночью мы стояли у раскрытых врат ада, и тени тьмы клубились вокруг – да-да, они проводили его до самой двери, – но мы вернули великого мага обратно к жизни.

– И навеки обрекли свои души на муки в чистилище, – пробормотал невысокий смуглый мужчина по имени Тараск.

Мужчина с соломенными волосами, Валерий, хрипло рассмеялся.

– Какое чистилище может быть хуже самой жизни? Так что все мы прокляты с самого рождения. Кроме того, разве отказался бы кто-нибудь продать свою жалкую душонку в обмен на трон?

– В его взгляде нет ни проблеска сознания, Ораст, – сказал крупный мужчина.

– Он умер слишком давно, – ответил Ораст. – И только сейчас очнулся. Его разум пуст после слишком долгого сна – нет, он не спал, он был мертв. Мы вызвали его дух из глубин забытья и тьмы. Я заговорю с ним.

Он наклонился над саркофагом и, устремив взор в широко раскрытые темные глаза мужчины, лежащего внутри, медленно произнес:

– Очнись, Ксалтотан!

Губы мужчины механически шевельнулись.

– Ксалтотан! – повторил он.

– Это ты – Ксалтотан! – воскликнул Ораст с нажимом, словно внушая. – Ты – Ксалтотан Пифонский[14]14
  Пифон – столица Ахеронской империи, павшей за 3000 лет до Конана. Иногда ее называют Северной Стигией.


[Закрыть] из Ахерона.

Тусклое пламя вспыхнуло в темных глазах.

– Я был Ксалтотаном, – прошептал он. – Но я умер.

– Ты и есть Ксалтотан! – вскричал Ораст. – И ты не умер! Ты жив!

– Я – Ксалтотан, – донесся до них мертвый шепот. – Но я умер. В своем доме, в Кеми, в Стигии. Там я умер.

– И жрецы, которые отравили тебя, мумифицировали твое тело с помощью своей темной магии, сохранив твои внутренние органы в целости! – воскликнул Ораст. – Но сейчас ты снова жив! Сердце Аримана вернуло тебя к жизни, вызвав твой дух из непостижимых глубин вечности и пространства.

– Сердце Аримана! – Пламя сознания в глазах мужчины вспыхнуло ярче. – Варвары украли его у меня!

– Он все помнит, – пробормотал Ораст. – Поднимите его из гроба.

Сообщники с опаской повиновались. Им не хотелось прикасаться к человеку, воскресшему с их помощью, и то, что дотронулись они, несомненно, до живой плоти, кипящей кровью и жизнью, отнюдь не успокоило их. Но они положили его на стол, и Ораст закутал мага в непривычного вида накидку темного бархата, расшитую золотыми звездами и полумесяцами, а на голову ему надел повязку золотой парчи, перехватив ею черные вьющиеся волосы, упавшие на плечи. Ксалтотан не мешал им и не проронил ни слова, даже когда они усадили его на стул, похожий на трон: с высокой спинкой, широкими серебряными подлокотниками и ножками в виде мощных лап. Он сидел не шевелясь, и в его темных глазах постепенно разгоралось пламя разума, отчего они обрели бездонную глубину и даже засветились. Казалось, из неведомых глубин тьмы на поверхность всплыли колдовские огни.

Ораст украдкой взглянул на своих компаньонов, которые со смесью отвращения и восхищения смотрели на странного гостя. Их железные нервы выдержали суровое испытание, которое свело бы с ума людей не столь целеустремленных и стойких духом. Он знал, что в его опасном предприятии согласились участвовать отнюдь не слабаки, а люди, чье мужество, необузданное честолюбие и способность творить зло не вызывали сомнений. Он перенес все внимание на фигуру, восседавшую на черном стуле эбенового дерева. Наконец маг заговорил.

– Я помню, – произнес он сильным, звучным голосом с непривычным акцентом. – Я – Ксалтотан, который был верховным жрецом Сета в Пифоне, столице Ахерона. Сердце Аримана… Мне снилось, что я вновь отыскал его. Где оно?

Ораст вложил камень ему в руку, и маг затаил дыхание, вглядываясь в глубины жуткого самоцвета, переливавшегося у него на ладони.

– Его украли у меня очень давно, – сказал он. – Это – красное сердце ночи, способное спасти или уничтожить. Оно пришло ко мне из такой дали и древности, какие невозможно представить. Пока я владел им, никто не мог противостоять мне. Но его украли у меня, и Ахерон пал, и мне пришлось бежать в темную Стигию. Многое я помню, но многое и забыл. Я был в далекой стране, за туманами, горами и просторами, куда не долетает даже свет звезд. Какой сейчас год?

Ему ответил Ораст:

– Завершается Год Льва, три тысячи лет после падения Ахерона.

– Три тысячи лет! – прошептал маг. – Так долго? Кто вы такие?

– Я – Ораст, бывший жрец Митры. Это – Амальрик, барон Тор из Немедии. Рядом с ним стоит Тараск, младший брат короля Немедии, а этого высокого мужчину зовут Валерием; он – законный наследник трона Аквилонии.

– Почему вы вернули меня к жизни? – пожелал узнать Ксалтотан. – Что вам от меня нужно?

Маг уже полностью ожил и пришел в себя, и в его глазах светился ум. В его манерах не осталось и следа неуверенности или сомнений. Он перешел прямо к делу, как человек, который знает: ничто не дается даром. Ораст ответил ему с той же прямотой:

– Нынче ночью мы отворили врата ада, чтобы освободить твой дух и вернуть его в тело, потому что нам нужна твоя помощь. Мы хотим посадить Тараска на трон Немедии, а Валерия увенчать короной Аквилонии. И ты можешь помочь нам своей черной магией.

Ксалтотан продемонстрировал, что рассудок и острый ум полностью вернулись к нему.

– Должно быть, твое искусство велико, Ораст, раз ты сумел вернуть меня к жизни. Как получилось, что жрецу Митры известно о Сердце Аримана и заклинаниях Скелоса?[15]15
  Скелос – древний автор магических фолиантов.


[Закрыть]

– Я больше не служу Митре, – ответил Ораст. – Меня изгнали из ордена за пристрастие к черной магии. Если бы не присутствующий здесь Амальрик, меня бы сожгли на костре как колдуна. Но, с другой стороны, я получил возможность продолжить свои изыскания. Я побывал в Заморе, Вендии, Стигии и диких джунглях Кхитая. Я читал книги Скелоса в железных переплетах, беседовал с невидимыми созданиями в глубоких пещерах и безликими тварями в черных болотах джунглей. И на твой саркофаг я наткнулся в подземельях огромного храма Сета, обнесенного высокими черными стенами, во внутренних землях Стигии, где обитают только демоны. Там же я овладел искусством, позволившим вернуть жизнь в твое иссохшее тело. Из рассыпающихся в прах свитков я узнал о Сердце Аримана. Потом еще год я искал место, где оно хранится, и наконец нашел его.

– Тогда зачем возвращать меня к жизни? – требовательно спросил Ксалтотан, устремив на жреца пронизывающий взгляд. – Почему ты не воспользовался Сердцем, чтобы самому стать еще сильнее?

– Потому что никто из ныне живущих не знает его тайны, – ответил Ораст. – Даже в легендах не сохранилось упоминаний о том, как разбудить сокрытую в нем силу. Я знаю, что оно способно возвращать к жизни, но более глубокие его секреты мне неведомы. Я воспользовался им лишь для того, чтобы оживить тебя. А нам нужны твои знания. Что же касается Сердца, то лишь тебе одному известны его страшные и удивительные возможности.

Ксалтотан покачал головой, сумрачно вглядываясь в огненные глубины.

– В колдовстве я разбираюсь лучше всех остальных магов, вместе взятых, – сказал он, – но полная сила камня неизвестна и мне. В прежние времена я не вызывал ее; я охранял ее, чтобы ею не воспользовались против меня. В конце концов его у меня украли, и, когда он попал в руки украшенного перьями шамана племени варваров, все мои могущественные чары оказались бессильны против него. Затем он вообще исчез, а меня отравили завистливые жрецы Стигии, прежде чем я успел узнать, где он спрятан.

– Его спрятали в подземелье храма Митры в Тарантии[16]16
  Тарантия – столица Аквилонии.


[Закрыть], – сказал Ораст. – Мне стоило немалых усилий узнать это после того, как я обнаружил твои останки в подземном храме Сета в Стигии. Заморийские воры, защищенные чарами, о которых я узнал из источников, которым лучше остаться неназванными, выкрали твой саркофаг из когтей тех, кто охранял его во тьме, а уже потом на верблюдах, галерах и повозках доставили его в этот город. Те же самые воры – или, точнее, те из них, кто выжил после этого жуткого приключения, – выкрали Сердце Аримана из темной пещеры под храмом Митры, причем вся их ловкость и заклинания колдунов едва не оказались бессильными. Но один из них прожил достаточно долго, чтобы найти меня и передать мне камень, после чего умер в страшных мучениях, бессвязно лепеча о тех ужасах, которые видел в проклятой крипте. Воры Заморы свято блюдут данные ими клятвы. Даже с помощью моей магии никто, кроме них, не смог бы похитить Сердце из темного убежища, где оно лежало под охраной демонов с того самого времени, как пал Ахерон три тысячи лет назад.

Ксалтотан поднял свою львиную голову и уставился куда-то вдаль, словно пытаясь пронзить взором ушедшие века.

– Три тысячи лет! – прошептал он. – Сет! Расскажи мне, что случилось в мире за это время.

– Варвары, погубившие Ахерон, создали новые королевства, – начал свой рассказ Ораст. – Там, где раньше простиралась империя, теперь лежат другие страны: Аквилония, Немедия и Аргос, населенные племенами, что некогда образовали их. Древние королевства – Офир, Коринтия и западный Котх, подчинявшиеся владыкам Ахерона, вновь обрели независимость после падения империи.

– А народы Ахерона? – пожелал узнать Ксалтотан. – Когда я бежал в Стигию, Пифон лежал в руинах, а великие города Ахерона с их пурпурными башнями утонули в крови, попираемые грязными ногами варваров.

– Кое-где в горах еще сохранились небольшие группы людей, утверждающих, что ведут свою родословную от самого Ахерона, – ответил Ораст. – Что до остальных, то они все до единого пали под натиском варваров, ставших и моими предками. Им – моим предкам – пришлось много выстрадать от Ахерона.

По губам пифонянина скользнула мрачная и жутковатая улыбка.

– Да! От этой руки на алтаре, захлебываясь криком, умерли многие варвары, мужчины и женщины. Я видел, как головы их складывали пирамидой на главной площади Пифона, когда короли возвращались из походов на запад с богатой добычей и обнаженными пленниками.

– Да. И когда настал день расплаты, мечи вволю напились крови. Ахерон прекратил существование, а Пифон с его пурпурными башнями превратился в воспоминание. Но на развалинах империи возникли новые королевства. И теперь мы вернули тебя к жизни, чтобы ты помог нам править ими. Ведь они, пусть и уступают древнему Ахерону в величии, все-таки стоят того, чтобы сражаться за них. Смотри! – И Ораст развернул перед чародеем карту, искусно нарисованную на особо тонком пергаменте.

Ксалтотан принялся внимательно изучать ее, а потом недоуменно покачал головой.

– Изменились даже очертания материков. Мне кажется, будто я вижу знакомые вещи, но словно во сне.

– Как бы то ни было, – откликнулся Ораст, водя по карте пальцем, – вот Бельверус, столица Немедии, в которой мы сейчас находимся. Вот это – границы королевства Немедии. К югу и юго-востоку от нас лежат Офир и Коринтия, к востоку – Бритуния, к западу – Аквилония.

– Это – карта мира, который мне незнаком, – негромко заметил Ксалтотан, но от внимания Ораста не ускользнуло, какой ненавистью полыхнули темные глаза мага.

– Это – карта мира, который ты поможешь нам изменить, – отозвался Ораст. – Для начала мы хотим посадить Тараска на трон Немедии. Мы желаем сделать это без борьбы и кровопролития, причем так, чтобы на Тараска не пало и тени подозрения. Нам не нужно, чтобы страна погрязла в гражданской войне. Следует сохранить силы для завоевания Аквилонии. Если бы король Нимед и его сыновья умерли естественной смертью, например от чумы, Тараск взошел бы на трон как ближайший наследник, мирно и без сопротивления.

Ксалтотан кивнул, но не произнес ни слова, и Ораст продолжал:

– Следующая задача будет более сложной. Мы не можем посадить Валерия на трон Аквилонии без войны, а покорить это государство очень нелегко. Его воинственный народ закален в непрестанных стычках и войнах с пиктами, зингарцами и киммерийцами. Вот уже пятьсот лет Аквилония и Немедия периодически объявляют друг другу войну, причем победа всегда оставалась за Аквилонией. Ее нынешний король – самый знаменитый воин в западном полушарии. Он – чужеземец, искатель приключений, захвативший корону силой во время гражданской войны. Он задушил короля Нумедида голыми руками прямо на троне. Его зовут Конан, и в бою он не знает себе равных. Валерий является законным наследником трона. Король Нумедид вынудил его отправиться в изгнание, и он много лет не бывал в родной стране, но в его жилах течет кровь старой династии, и многие бароны втайне приветствовали бы свержение Конана, которого считают самозванцем без капли королевской или хотя бы благородной крови. Однако простой народ любит его, как и провинциальная знать, впрочем. Но если бы его армия в грядущем сражении потерпела поражение, а сам Конан был бы убит, думаю, тебе бы не составило труда посадить Валерия на трон. И в самом деле, со смертью Конана перестанет существовать единственный центр управления. Он ведь не является продолжателем династии; он – одиночка, искатель приключений.

– Мне бы хотелось взглянуть на этого короля, – задумчиво протянул Ксалтотан, глядя на серебряное зеркало, вделанное в стену.

Оно ничего не отражало, но выражение лица Ксалтотана говорило о том, что ему понятно его назначение, и Ораст кивнул с гордостью, какую искусный мастер испытывает, когда его достижения признает другой мастер.

– Я попробую показать его тебе, – сказал он.

Усевшись перед зеркалом, он уставился в его глубины, где вскоре начал формироваться туманный образ.

Зрелище было жутковатым, но все присутствующие в комнате знали, что это – не более чем отражение мыслей Ораста, воплощенное в зеркале, как мысли колдуна находят воплощение в магическом кристалле. Поначалу изображение было неясным и расплывчатым, а потом вдруг обрело резкость, и в зеркале показался высокий мужчина с мощной грудью и мускулистыми руками и ногами. Он был одет в шелка и бархат, и на его богатой накидке красовался золотой лев Аквилонии. Его прямо подстриженную черную гриву украшала корона Аквилонии, но огромный меч с широким лезвием подходил ему больше, нежели атрибуты королевской власти. Лоб у него был низким и широким, а глаза поражали яркой синевой, в которой чувствовался внутренний огонь. Его смуглое, испещренное шрамами, почти зловещее лицо выдавало в нем закаленного воина, и складки бархата не могли скрыть звериной силы и ловкости его фигуры.

– Это человек – не хайбориец! – воскликнул Ксалтотан.

– Да, он – киммериец, один из тех дикарей, что обитают на голых склонах северных гор.

– В старые времена я сражался с его предками, – пробормотал Ксалтотан. – И покорить их не могли даже императоры Ахерона.

– Они все еще остаются проклятием для народов юга, – ответил Ораст. – Он – истинный сын этой свирепой расы и до сих пор не познал горечи поражения.

Ксалтотан промолчал; он неотрывно смотрел на лужицу живого огня, лежавшую у него на ладони. За дверью вновь заскулила собака, жалобно и с подвыванием.

2. Дуновение черного ветра

Год Дракона начался с войн, эпидемий и беспорядков. Черная чума шествовала по улицам Бельверуса, с одинаковой свирепостью убивая купцов в лавках, рабов в лачугах и рыцарей за пиршественными столами. Перед нею оказались бессильны самые искусные лекари. Люди шептались, что она стала наказанием им за грехи и похоть. Она разила быстро и беспощадно, как ядовитая змея. Кожа жертвы сначала обретала синюшный оттенок, а потом чернела, и еще через несколько минут человек погибал, задыхаясь от вони собственного тела, начавшего разлагаться еще до того, как душа прощалась с бренными останками. С юга непрерывно дул жаркий ветер, урожай высыхал на корню, а коровы и овцы погибали от бескормицы.

Люди молились Митре и роптали против короля; по всей стране поползли упорные слухи о том, что его величество предавался неподобающим занятиям и разврату в уединении своего дворца. А потом и туда заглянула ухмыляющаяся смерть, и вокруг ног ее вились жуткие испарения чумы. Король умер в одну ночь вместе со своими тремя сыновьями, и барабаны, отстучавшие по ним панихиду, заглушили зловещий перезвон колокольчиков, подвешенных на повозках, которые громыхали по опустевшим улицам, собирая умерших.

В ту же ночь перед самым рассветом жаркий ветер, что долгие недели сухо шелестел шелковыми занавесками, стих. С севера пришел ураган, и над башнями города разразилась страшная гроза с проливным дождем. Но утро выдалось ясным, чистым и свежим; растрескавшаяся земля покрылась невесомым одеялом зеленой травы, высохший на корню урожай уродился заново, и чума исчезла – ураганный ветер начисто смел ее миазмы.

Люди заговорили о том, что боги удовлетворились смертью злонравного короля и его отпрысков, а когда в тронном зале короновали его младшего брата Тараска, народ разразился столь восторженными воплями, приветствуя монарха, которому улыбались боги, что содрогнулись башни города.

Подобная волна восторженного энтузиазма зачастую знаменует собой начало завоевательной войны. Посему никто не удивился, когда король Тараск объявил о разрыве мирного договора со своими западными соседями и принялся собирать войско для вторжения в Аквилонию. Его резоны были исполнены благородства; его мотивы, провозглашенные публично, несли отблеск славы крестовых походов. Тараск решил поддержать дело Валерия, «законного наследника престола»; он объявил, что выступает не как враг Аквилонии, а как друг, имея целью освободить народ от тирании узурпатора и чужеземца.

Если эти заверения и вызвали кое-где циничные улыбки и перешептывания о хорошем друге короля Амальрике, личные богатства которого полноводной рекой хлынули в опустевшую державную сокровищницу, то они благополучно утонули в волнах всеобщего обожания, в котором купался Тараск. Если кто-либо из особо проницательных подданных и подозревал, что настоящим правителем Немедии является как раз Амальрик, старательно державшийся в тени, у них хватило благоразумия не высказывать свои еретические мысли вслух. Тем временем на такой восторженной ноте и началась война.

Король со своими союзниками выступил на запад во главе пятидесяти тысяч воинов – рыцарей в сверкающих доспехах, с вымпелами, гордо реющими над шлемами, копейщиков в стальных касках и кольчугах и лучников в коротких кожаных куртках. Они пересекли рубежи королевства, взяли замок на границе и сожгли три горные деревушки, а потом в долине Валькии, в десяти милях к западу от границы, встретили войско Конана, короля Аквилонии: сорок пять тысяч рыцарей, лучников и пехотинцев, цвет аквилонской мощи и рыцарства. Не прибыли лишь рыцари Пуатани под командованием Просперо, поскольку добираться им предстояло из самого дальнего юго-западного уголка королевства. Тараск напал без предупреждения. Его вторжение последовало сразу же за воззванием, без формального объявления войны.

Два войска сошлись в широкой долине, обрамленной скалистыми утесами, по дну которой змеилась небольшая речушка с камышами и ивами по берегам. Маркитантки обеих армий спускались к ней за водой, выкрикивая оскорбления и бросаясь галькой друг в друга. Последние лучи солнца озарили багровым золотом стяг Немедии с алым драконом, полощущийся на ветру над шатром короля Тараска, который установили на возвышенности с восточной стороны утесов. Но тень от западных скал огромным пурпурным одеялом накрыла палатки и бивуаки армии Аквилонии, задев крылом и черный шатер короля Конана, над которым реял золотой лев.

Всю ночь в долине горели костры, и ветер доносил рев горнов, лязг оружия и громкие окрики часовых, шагом разъезжавших вдоль заросшей ивами речушки, каждый по своему берегу.

В предрассветных сумерках король Конан зашевелился на своем ложе, которое на самом деле представляло собой всего лишь охапку шелков и мехов, брошенных на деревянный настил, и проснулся. Он вскинулся на ложе, выкрикнул нечто нечленораздельное и схватился за меч. Верный Паллантид, его командующий армией, вбежавший на шум, увидел, что король сидит на помосте, накрыв ладонью рукоять меча, и по его странно бледному лицу ручьями течет пот.

– Ваше величество! – вскричал Паллантид. – Что случилось?

– Что в лагере? – требовательно поинтересовался Конан. – Часовые выставлены?

– Пятьсот всадников патрулируют ручей, ваше величество, – ответил генерал. – Немедийцы не сделали попытки напасть на нас ночью. Они ждут рассвета, так же, как и мы.

– Клянусь Кромом, – пробормотал Конан. – Мне приснилось, будто смерть подкрадывается ко мне, и я проснулся.

Он уставился на золотую лампу, что бросала мягкий свет на бархатные драпировки и ковры, украшавшие большой шатер. Они были вдвоем; ни один слуга или раб не спал на полу, но глаза Конана сверкали, как бывало всегда в минуту смертельной опасности, и меч подрагивал в его руке. Паллантид с тревогой наблюдал за ним. Конан же, казалось, прислушивался к чему-то.

– Слушай! – прошипел король. – Ты слышал? Кто-то подкрадывается ко мне!

– Ваш шатер охраняют семь рыцарей, ваше величество, – сказал Паллантид. – Никто не может подобраться к нему незамеченным.

– Только снаружи, – проворчал Конан. – А шаги слышны в самом шатре.

Паллантид быстро огляделся по сторонам. Бархатные занавеси терялись в тенях по углам, но если бы в шатре находился кто-либо посторонний, генерал непременно заметил бы его. Он снова покачал головой.

– Здесь никого нет, сир. Вы спите в окружении своего войска.

– Мне приходилось видеть, как смерть безошибочно находила короля в окружении тысяч его сторонников, – пробормотал Конан. – Особенно когда ее не видно и не слышно…

– Наверное, вам приснился дурной сон, ваше величество, – неуверенно заметил Паллантид.

– Пожалуй, – неохотно согласился Конан. – Но это был дьявольски странный сон. Я вновь ступил на тот долгий, извилистый и трудный путь, который прошел, прежде чем возложить корону себе на голову.

Он умолк, и Паллантид с тревогой уставился на него. Король по-прежнему оставался для него загадкой, как, впрочем, и для большинства его цивилизованных подданных. Паллантид знал, что Конану пришлось многое повидать в своей прежней, полной самых невероятных событий жизни, перед тем как прихоть судьбы привела его на трон Аквилонии.

– Я снова увидел поле брани, на котором родился, – мрачно сказал Конан, подпирая подбородок массивным кулаком. – Я видел себя в набедренной повязке из шкуры пантеры, бросающего дротик в горных зверей. Я снова стал наемным мечником, гетманом казаков, живущих на берегах реки Запорожки, корсаром, грабящим побережье Куша, пиратом с Барахских островов, вождем гимелийских горцев. Вся моя прежняя жизнь промелькнула передо мной; все мои прошлые воплощения шли передо мной нескончаемой чередой, и отзвуки этого шествия звучали у меня в ушах погребальным звоном. Но в моих снах были и другие, незнакомые мне фигуры и призрачные тени, а издалека доносился чей-то голос, который насмехался надо мной. А потом я понял, что лежу на ложе в своем шатре, а надо мной склонилась какая-то тень в длинной накидке с капюшоном. Я не мог пошевелиться, а капюшон вдруг откинулся, и я увидел, что мне улыбается гниющий череп. И тогда я проснулся.

– Это всего лишь сон, ваше величество, дурной сон. – Паллантид едва не содрогнулся от отвращения. – И не более того.

Конан покачал головой, но не отрицательно, а с сомнением. Он был по происхождению варваром, и предрассудки и инстинкты его предков до сих пор жили в нем под тонким налетом цивилизации.

– Я видел много дурных снов, – сказал он, – и большинство из них были бессмысленными. Но, клянусь Кромом, сегодняшний ничуть не походил на них! Как бы мне хотелось побыстрее вступить в битву и победить, потому что дурные предчувствия преследуют меня с тех самых пор, как король Нимед умер от черной чумы. Почему она прекратилась сразу после его смерти?

– Люди говорят, он был грешником…

– Люди говорят глупости, как всегда, – раздраженно фыркнул Конан. – Если бы чума поражала всех, кто согрешил, то, клянусь Кромом, некому было бы сосчитать оставшихся в живых! Почему боги – справедливые, как уверяют жрецы, – сначала умертвили пятьсот крестьян, купцов и знатных вельмож, прежде чем добрались до короля, если чума изначально предназначалась ему одному? Или же боги разили направо и налево вслепую, словно мечник в густом тумане? Клянусь Митрой, если бы я с такой неразборчивостью раздавал свои удары, у Аквилонии уже давно был бы новый король. Нет! Черная чума – это не обычная эпидемия. Она таится в стигийских гробницах, и в большой мир ее приводят лишь заклинания колдунов. Я был мечником в армии принца Амальрика, которая вторглась в Стигию; из тридцати тысяч его воинов половина полегла от стигийских стрел, а остальные – от черной чумы, что налетела с юга, словно ураган. Я был единственным, кто уцелел.

– Но в Немедии умерли только пятьсот человек, – возразил Паллантид.

– Тот, кто вызвал чуму, знал, и как справиться с нею, – ответил Конан. – Вот почему я уверен, за всем этим кроется чей-то дьявольский ум. Кто-то вызвал эпидемию, и он же укротил ее, когда дело было сделано – когда Тараск благополучно сел на трон и был объявлен спасителем народа от гнева богов. Клянусь Кромом, я чувствую здесь чью-то злую волю. Известно что-нибудь о незнакомце, который, как говорят, стал советником Тараска?

– Он никому не показывает своего лица, – ответил Паллантид. – Говорят, он – чужеземец и пришел откуда-то из Стигии.

– Чужеземец из Стигии! – Конан нахмурился. – Скорее уж чужеземец из самого ада! Ха! А это еще что такое?

– Сигнальные горны немедийцев! – вскричал Паллантид. – Слышите, а вот и наши им ответили! Занимается рассвет, и командиры готовят солдат к бою. Да хранит их Митра, потому что многие уже не увидят заката.

– Пришли мне моих оруженосцев! – приказал Конан, легко соскакивая на пол и сбрасывая ночную бархатную сорочку; теперь, когда пришло время действовать, он, похоже, позабыл свои дурные предчувствия. – Ступай к командирам и убедись, что у них все готово. Я присоединюсь к тебе, как только надену доспехи.

Многие привычки Конана казались необъяснимыми людям, которыми он правил. К их числу относилась и упорное желание спать в одиночестве в своих покоях или шатре. Паллантид поспешил наружу, лязгая доспехами, которые надел еще ночью, после того, как поспал несколько часов. Он окинул быстрым взором лагерь, в котором уже кипела жизнь; повсюду раздавался звон оружия и доспехов, и люди быстро скользили в предутреннем тумане между длинными рядами палаток. В западной части небосклона еще были видны тусклые звезды, но на востоке горизонт уже окрасился в нежно-розовые тона, и на их фоне расправил шелковые складки стяг Немедии с драконом.