Текст книги "Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник)"

22. Дорога на Ахерон

На востоке ширилась розовая полоса рассвета, когда Амальрик повел свои войска в верховья долины Львов. С обеих сторон долины тянулись невысокие, но отвесные скалы, а дно ее повышалось неровными каменными уступами. На самых верхних террасах заняла оборону армия Конана, ожидая нападения. Войско, которое присоединилось к нему, подойдя маршем из Гундерланда, состояло не только из копейщиков. С ними прибыли и семь тысяч боссонийских лучников, а также бароны с четырьмя тысячами дружинников с севера и запада, значительно пополнив ряды королевской конницы.

Копейщики выстроились плотным клином в узком устье долины. Их было девятнадцать тысяч, в основном гундерландцев, хотя среди них насчитывалось около четырех тысяч аквилонян из других провинций. С обоих флангов их прикрывали боссонийские лучники. Позади копейщиков замерли в конном строю рыцари, подняв копья остриями кверху: десять тысяч рыцарей Пуатани, девять тысяч аквилонян, баронов со своими дружинами. Позиция была очень выгодной и сильной. Обойти ее с флангов не представлялось возможным, поскольку это означало бы трудный подъем по крутым лесистым склонам под градом стрел боссонийских лучников и последующую схватку с мечниками. Лагерь Конана располагался в узком ущелье с отвесными стенами, которое, в сущности, служило естественным продолжением долины Львов, постепенно повышаясь к дальнему выходу. Киммериец не опасался удара в спину, потому что тамошние горы кишели беженцами и разоренными дворянами, чья верность ему не вызывала сомнений. Но если его позицию трудно было захватить, то не легче было и оставить ее добровольно. Для обороняющихся она стала одновременно и крепостью, и ловушкой, последним отчаянным рубежом для людей, которые не могли рассчитывать на пощаду в случае поражения. Единственный возможный путь к отступлению лежал через узкое ущелье в тылу.

Ксалтотан поднялся на холм на левой стороне долины, неподалеку от широкого устья. Холм был выше остальных и назывался Королевским Алтарем – почему, никто уже не помнил. Об этом знал лишь Ксалтотан, память которого вмещала события трех прошедших тысячелетий.

Он был не один. Компанию ему составили двое служек, молчаливых, угрюмых и смуглых; они прихватили с собой молоденькую аквилонскую девушку, связанную по рукам и ногам. Служки уложили ее на древнюю каменную плиту, вырубленную в форме алтаря, венчавшую вершину холма. Она оставалась там долгие века, и ветер и дождь изменили ее до неузнаваемости, так что многие сомневались в том, что она когда-либо представляла собой нечто иное, кроме природного камня любопытной формы. Но Ксалтотан еще с прежних времен знал о том, чем плита была на самом деле и кто водрузил ее туда. Служки, сгорбившись, отошли в сторону, похожие на молчаливых гномов, и Ксалтотан, черную бороду которого трепал ветер, остался в одиночестве рядом с алтарем, глядя вниз, в долину.

С этой точки ему открывался вид на всю долину до самой Ширки и холмов за верховьями. Он видел сверкающий, ощетинившийся сталью клин на верхней террасе, стальные каски лучников, поблескивающие среди валунов и кустов, рыцарей, неподвижно замерших на конях, с вымпелами на шлемах и поднятыми копьями.

Глядя в другую сторону, он мог рассмотреть неровный строй немедийцев, которые блестящими стальными шеренгами входили в долину. Вдали, за их спинами, прибрежную полосу усеивали разноцветные шатры лордов и рыцарей, среди которых виднелись во множестве и тусклые палатки простых солдат.

Подобно сверкающей стальной реке, немедийцы вливались в долину, и над их головами рдел на ветру алый дракон. Первыми строгими шеренгами шли лучники, приподняв арбалеты с вложенными в них болтами[34]34
  Болт – короткая и толстая арбалетная стрела.


[Закрыть], держа пальцы на спусковых крючках. За ними двигались копейщики, а позади них виднелся костяк армии – конные рыцари с развернутыми знаменами и поднятыми копьями. Они пустили своих огромных коней шагом, словно на параде.

А дальше, на склонах, замерла в угрюмом молчании уступавшая им в численности аквилонская армия.

Немедийских рыцарей в общей сложности насчитывалось тридцать тысяч, и, как это было заведено во всех хайборийских странах, именно они составляли цвет и силу войска. Пехотинцы использовались только для того, чтобы расчистить путь для таранного удара тяжеловооруженных рыцарей.

Лучники открыли огонь еще на ходу, не нарушая строя, и в воздухе защелкали тетивы и засвистели стрелы. А вот болты или не долетали, или же бессильно отскакивали от огромных щитов, которыми прикрылись гундерландцы. И, прежде чем арбалетчики смогли подойти на дистанцию прямого выстрела, стрелы боссонийских лучников начали сеять в их рядах смерть и разрушения.

Так продолжалось совсем недолго, и после бесплодных попыток подавить огонь вражеских стрелков немедийские лучники дрогнули и попятились, смешав ряды. Их легкие доспехи и оружие не могли соперничать с длинными тяжелыми луками боссонийцев. А западные лучники к тому же умело укрывались среди валунов и кустов. Более того, немедийским пехотинцам недоставало твердости духа конных рыцарей, ведь они прекрасно сознавали, что лишь расчищают дорогу для всадников.

Арбалетчики отступили, и в разрывы между их шеренгами выдвинулись копейщики. По большей части они состояли из наемников, и их хозяева не терзались угрызениями совести, хладнокровно рассчитывая принести их в жертву. Они должны были отвлекать внимание от конных рыцарей, пока те не выйдут на дистанцию прямого удара. И пока арбалетчики вели фланговый огонь с большого расстояния, копейщики шли вперед, попав под ураганный обстрел вражеских лучников, а за ними готовились пойти в атаку рыцари.

Когда же и копейщики дрогнули под ливнем стрел, протрубил рожок, и они поспешно подались вправо и влево, а в образовавшуюся брешь устремились тяжеловооруженные рыцари.

На полном скаку они влетели в тучу свистящей смерти. Длинные оперенные стрелы находили малейшие щелочки в сочленениях их доспехов и конских попон. Лошади, взбиравшиеся на ступенчатые террасы, вставали на дыбы и валились вниз, увлекая за собой всадников. Утесы были усеяны телами людей и лошадей. Атака захлебнулась.

Внизу, в долине, Амальрик перегруппировал свои войска. Тараск сражался в первых рядах под знаменем с алым драконом, но командовал воинством барон Тор. Амальрик злобно выругался, глядя на лес копий, видимый над шлемами гундерландцев. Он надеялся своим отступлением выманить рыцарей из-за спин копейщиков и заставить их броситься в атаку вниз по склону, а уже потом лучники с флангов должны были внести сумятицу в их ряды; конники, пользуясь численным перевесом, добили бы их. Но они не тронулись с места. Слуги разносили бурдюки с речной водой. Рыцари снимали шлемы и поливали взмокшие головы и лица. Раненые, оставшиеся лежать на склонах, напрасно требовали дать им напиться. В верхней же части долины в распоряжении обороняющихся оказались свои родники. Так что в тот жаркий весенний день им не грозила жажда.

С Королевского Алтаря, стоя рядом с древним, причудливо выветрившимся камнем, Ксалтотан смотрел, как бурлит внизу стальной поток. Рыцари устремились вперед с опущенными копьями и развевающимися флажками. Подобно грохочущему приливу, они промчались сквозь град жалящей смерти и врубились в ощетинившийся копьями строй на верхнем уступе. Топоры взлетали и опускались над шлемами с плюмажами, им навстречу ударяли копья, сбивая наземь людей и лошадей. Свирепой гордостью гундерландцы не уступали немедийским рыцарям. Они были лучшими пехотинцами в мире, и традиции делали их боевой дух несгибаемым. Короли Аквилонии давным-давно поняли, как извлечь выгоду из непобедимой пехоты. Гундерландцы стояли насмерть; над их сверкающими рядами вился огромный стяг с золотым львом, а на острие клина ревел и буйствовал, подобно тропическому урагану, огромный воин в вороненой броне, и его окровавленный топор с одинаковой легкостью крушил кости и рубил доспехи.

Немедийцы сражались отважно, как того и требовали их мужество и обычаи. Но они не могли прорваться сквозь стальной клин, и с обеих сторон их сбившиеся плотной массой ряды безжалостно выкашивали меткие стрелы, пущенные в упор. Их собственные лучники оказались бессильны, а копейщики не могли вскарабкаться по склонам, чтобы вступить с боссонийскими лучниками в рукопашную схватку. Медленно и неохотно, но угрюмым рыцарям пришлось отступить, чтобы подсчитать опустевшие седла. Оставшиеся на своих позициях гундерландцы не разразились торжествующими криками. Они лишь теснее сомкнули ряды, закрывая бреши, образовавшиеся на месте павших товарищей. Из-под стальных касок глаза им заливал пот. Но они лишь крепче стиснули древка копий и стали ждать. Их гордые сердца переполняла свирепая радость оттого, что сам король бился вместе с ними в пешем строю. Стоявшие за их спинами аквилонские рыцари не шелохнулись. Они держали под уздцы своих коней и напряженно ждали своего часа.

Рыцарь, пришпоривая взмыленного жеребца, поднялся на вершину Королевского Алтаря и с горечью обратился к Ксалтотану:

– Амальрик просил передать, что пришло время тебе пустить в ход магию, колдун, – сказал он. – Там, внизу, мы умираем как мухи. Мы не можем прорваться сквозь их ряды.

Рыцарю вдруг показалось, что Ксалтотан стал выше ростом и раздался в плечах.

– Возвращайся к Амальрику, – повелел маг. – Скажи ему, пусть перегруппирует ряды для новой атаки, но ждет моего сигнала. И, прежде чем получить этот сигнал, он узрит такое, что запомнит до самого своего смертного часа!

Рыцарь неохотно, словно против своей воли, отсалютовал ему и с грохотом ринулся вниз по склону, рискуя свернуть себе шею.

Ксалтотан встал рядом с черным алтарным камнем и окинул взглядом долину: мертвых и раненых на террасах, ряды угрюмых окровавленных солдат в верховьях долины, запыленных, закованных в сталь воинов, перестраивавших ряды внизу. Он возвел глаза к небу, а потом опустил взгляд на белую фигурку на черном камне. Подняв кинжал, изукрашенный вязью архаичных иероглифов, он принялся нараспев читать заклинание, пришедшее из глубины веков.

– Сет, бог тьмы, чешуйчатый повелитель теней, кровью девственницы и семизначным символом призываю я твоих сыновей из-под земной тверди! Дети подземелий, спящие под красной землей и под черной землей, пробудитесь и встряхните своими ужасными гривами! Пусть содрогнутся скалы и камни обрушатся на головы моих врагов! Пусть потемнеют над ними небеса, а земля задрожит у них под ногами! Пусть ветер из черных глубин взовьется вихрем вокруг их ног и почернеют и ссохнутся их тела…

Он вдруг оборвал себя на полуслове, застыв с кинжалом над головой. Напряженную тишину внизу разорвал слитный рев обеих армий, который донес до него порыв сильного ветра.

А потом по другую сторону алтаря возникла фигура мужчины в черной накидке с капюшоном, из-под которого с бледного лица на колдуна смотрели спокойные темные глаза.

– Пес Асуры! – прошептал Ксалтотан, и голос его походил на шипение рассерженной кобры. – Ты сошел с ума, раз ищешь смерти? Эй, Баал! Хирон!

– Зови своих слуг, ахеронская собака! – рассмеялся жрец. – Зови их погромче. Но они не услышат тебя, разве что крики твои долетят до глубин преисподней.

Из зарослей на краю гребня вышла суровая пожилая женщина в крестьянской одежде с развевающимися волосами, за которой по пятам следовал огромный серый волк.

– Ведьма, жрец и волк, – угрюмо пробормотал Ксалтотан и расхохотался. – Глупцы, возмечтавшие о том, чтобы противопоставить свои детские шалости моему искусству! Одним мановением руки я сотру вас в порошок!

– Твое искусство – лишь соломинка на ветру, пифонская собака, – ответил жрец Асуры. – Ты не спрашивал себя, почему Ширки не разлилась и не заперла Конана в ловушке на другом берегу? Увидев молнии в ночи, я понял, что ты задумал, и мои заклинания рассеяли грозовые тучи еще до того, как они успели пролиться ливнем. А ты даже не заметил, что твое погодное колдовство не сработало.

– Ты лжешь! – вскричал Ксалтотан, но в голосе его не было уверенности. – Я почувствовал силу, использованную против меня, – но ни один смертный не может противостоять магии дождя, если только не владеет изначальным колдовством.

– Но наводнение, которое ты планировал, так и не состоялось, – возразил жрец. – Взгляни на своих союзников в долине, пифонянин! Ты привел их на смерть! Они попали в капкан, и ты не сможешь им помочь. Смотри!

И он показал на узкий гребень в верхней части долины, за спинами пуатанцев, из-за которого вылетел всадник, размахивая каким-то предметом над головой, блестевшим в лучах солнца. Он бесстрашно промчался вниз по склону, проскочил сквозь ряды гундерландцев, которые встретили его громовым ревом и с такой силой застучали копьями в щиты, что содрогнулись горы. На террасе между двумя армиями взмыленный конь встал на дыбы и затанцевал на задних ногах, а его отчаянный наездник заорал во все горло и принялся размахивать, как безумный, предметом, зажатым в руке. Это оказался обрывок алого знамени, и солнце заиграло на золотых чешуйках змея, который свернулся на нем.

– Валерий мертв! – торжествующе вскричал Хадрат. – Туман и барабан заманили его в западню, где он и встретил смерть! Я напустил этот туман, пифонская собака, и я же рассеял его! Я сделал это своей магией, которая оказалась сильнее твоей!

– Это не имеет никакого значения! – взревел Ксалтотан. Он являл собой ужасающее зрелище, глаза его метали молнии, а черты лица исказились. – Валерий был глупцом. Он мне не нужен. Я могу раздавить Конана без помощи людей!

– Так почему же ты медлишь? – насмешливо поинтересовался Хадрат. – Почему ты позволил стольким своим союзникам пасть от стрел и дротиков?

– Потому что для моего колдовства нужна кровь! – загремел Ксалтотан, и от звука его голоса содрогнулись скалы. Вокруг его головы засиял жуткий багровый нимб. – Потому что ни один колдун не станет тратить силы понапрасну! Потому что я предпочел бы сберечь силы для будущих великих дней, чем бездумно расходовать их в мелкой стычке! Но теперь, клянусь Сетом, я сполна воспользуюсь ими! Смотри, собака Асуры, фальшивый жрец негодного бога, и узри то, что навеки лишит тебя разума!

Хадрат откинул голову и засмеялся, и сама преисподняя засмеялась вместе с ним.

– Взгляни сюда, черный дьявол Пифона!

Его рука вынырнула из складок накидки, сжимая в кулаке какой-то предмет, вспыхнувший золотистым пламенем на солнце, в отблесках которого плоть Ксалтотана посерела и стала походить на разлагающуюся кожу трупа.

Колдун закричал так, словно его ударили в спину ножом:

– Сердце! Сердце Аримана!

– Да! Единственная сила, которая превосходит твою!

Ксалтотан, казалось, на глазах съежился, стал меньше ростом и постарел. Борода его поседела, а в волосах засеребрилась седина.

– Сердце! – пробормотал он. – Ты украл его! Собака! Вор!

– Не я! Оно проделало долгий путь на юг. Но теперь оно в моих руках, и твое черное искусство не может тягаться с ним. Так же, как оно воскресило тебя, так и отправит обратно в черные глубины ночи, откуда ты пришел. Ты вернешься темной дорогой в свой Ахерон, дорогой забвения и ночи. Темная империя не возродится, так и оставшись легендой и жутким воспоминанием. А здесь снова будет править Конан. Сердце Аримана вернется в пещеру под храмом Митры, чтобы долгие тысячелетия пылать там как символ Аквилонии!

Ксалтотан испустил нечеловеческий крик и побежал вокруг алтаря, замахиваясь кинжалом, но откуда-то – может быть, с небес, а может, из крупного драгоценного камня, что сверкал на ладони Хадрата, – ударил луч ослепительного синего света. Он попал прямо в грудь Ксалтотану, и горы содрогнулись от столкновения. Колдун Ахерона повалился как подкошенный, но еще до того, как коснуться земли, он изменился самым чудовищным образом. Рядом с алтарем лежал не труп только что убитого человека, а высохшая мумия, коричневая, трухлявая, неузнаваемая оболочка в сгнивших обрывках бинтов.

Старая Зелата строго взглянула на нее.

– Он не был живым человеком, – сказала она. – Сердце вдохнуло в него ненастоящую жизнь, которая обманула даже его самого. Я всегда видела в нем только мумию.

Хадрат склонился над алтарем, чтобы освободить простертую на нем девушку, когда из-за деревьев показался страшный призрак – колесница Ксалтотана, запряженная его диковинными лошадьми. Они молча подлетели к алтарю и замерли, и колесо колесницы едва не касалось коричневого высохшего тела на траве. Хадрат поднял колдуна и положил его на колесницу. Жуткие кони развернулись и понеслись на юг, вниз по склону. А Хадрат, Зелата и волк смотрели им вслед, глядя, как они удаляются по дороге к Ахерону – дороге, по которой не ступал ни один смертный.

А внизу, в долине, Амальрик застыл в седле, глядя, как отчаянный всадник размахивает окровавленным обрывком знамени с золотым змеем. Потом вдруг какое-то чувство заставило его поднять голову и бросить взгляд на холм, который назывался Королевским Алтарем. И губы его раздвинулись в горькой усмешке. Эту картину видели все – сверкающая дуга ослепительного света ударила из самой макушки холма, рассыпая вокруг золотистый свет. Высоко в небе она вдруг взорвалась ослепительным сиянием, на мгновение затмив солнце.

– Это не тот сигнал, что должен был подать Ксалтотан! – прорычал барон.

– Нет! – выкрикнул Тараск. – Это сигнал аквилонянам! Смотри!

Над головами у них доселе неподвижные ряды воинов заколыхались, и громовой рев прокатился по долине.

– Ксалтотан подвел нас! – в бешенстве вскричал Амальрик. – И Валерий тоже! Нас заманили в ловушку! Да падет проклятие Митры на Ксалтотана, который завел нас сюда! Играй отступление!

– Слишком поздно! – заорал Тараск. – Смотри!

Вверху, на склоне, опустились, выравниваясь, копья. Ряды гундерландцев раздались вправо и влево, словно занавес. В открывшуюся брешь с ревом зарождающегося урагана устремились рыцари Аквилонии. Их удар был сокрушителен. Болты, выпущенные деморализованными арбалетчиками, бессильно отскакивали от щитов и наклоненных шлемов. С развевающимися плюмажами и флажками, опустив копья, они смяли дрогнувшие ряды копейщиков и всесокрушающей волной понеслись вниз по склону.

Амальрик прокричал команду к атаке, и немедийцы с мужеством отчаяния пришпорили своих коней, направляя их вверх по уступам. Они по-прежнему превосходили числом своих противников.

Но это были усталые мужчины на утомленных лошадях, к тому же им приходилось скакать вверх по склону. А рыцари Аквилонии в этот день еще не принимали участия в сражении. Их кони были свежими. Они мчались вниз по склону, и их таранный удар смял дрогнувшие ряды немедийцев, разметал их в стороны и погнал уцелевшие остатки армии вниз по долине.

А за ними пешком двинулись гундерландцы, пылавшие жаждой мести. Со склонов гор вниз обрушились боссонийцы, на бегу стреляя в тех своих врагов, что еще оставались на ногах.

И битва покатилась вниз, все дальше и дальше, гоня перед собой ошеломленных и растерянных немедийцев, как пену прибоя. Их стрелки побросали свои арбалеты и кинулись наутек. Тех копейщиков, кто уцелел после сокрушительного удара конных рыцарей, изрубили на куски безжалостные гундерландцы.

Кровавый вал битвы прокатился через широкое устье долины и выплеснулся на равнину за нею. Все пространство кишело воинами, спасающимися бегством от своих преследователей. Кое-где вспыхивали отчаянные одиночные схватки, рыцари поднимали коней на дыбы, дрались и умирали. Но немедийцы были раздавлены, смяты и совершенно пали духом, не в силах организовать сплоченное сопротивление. Десятки и сотни их неслись к реке сломя голову. Земля горела у них под ногами, местные жители восстали и травили их как бешеных собак. До Тарантии добрались очень немногие.

Но окончательный разгром наступил только с гибелью Амальрика. Барон, тщетно пытаясь остановить своих людей, направил коня прямо на группу рыцарей, сопровождавших гиганта в черной броне, на чьей накидке встал на задние лапы лев Аквилонии, а над головой рядом с королевским штандартом реял алый леопард Пуатани. Высокий воин в сверкающих доспехах опустил копье и понесся на барона. Они столкнулись с громовым треском. Копье немедийца, угодив в шлем противника, порвало ремни и заклепки. Забрало отлетело в сторону, открывая лицо Паллантида. Но острие копья аквилонянина пробило щит и нагрудную пластину, поразив барона прямо в сердце.

Дружный рев встретил падение Амальрика. Тот вылетел из седла, выброшенный сильным ударом, и упал наземь, ломая торчащее в груди копье. Немедийцы окончательно обратились в бегство, как плотина реки, не устоявшая под напором наводнения. Охваченные паническим страхом, они помчались к реке, а потом, как гонимые ветром листья, рассеялись по равнине. Час Дракона миновал.

Тараск не побежал вместе со всеми. Амальрик погиб, знаменосец пал, и королевское знамя Немедии было втоптано в грязь и кровь. Его уцелевшие рыцари спасались бегством, и аквилоняне преследовали их. Тараск знал, что битва проиграна, но вместе с горсткой преданных сторонников пробивался сквозь толчею, обуреваемый одним желанием – встретиться с Конаном по прозванию Киммериец. И наконец он отыскал его.

Боевые порядки нарушились, тесно сомкнутые ряды распались. Плюмаж на гребне шлема Тросеро был виден в одной стороне равнины, шлемы Паллантида и Просперо блестели в другой. Рыцари из личной стражи Тараска пали один за другим. Два короля встретились лицом к лицу.

Но, едва они направили коней навстречу друг другу, конь под Тараском споткнулся и упал. Конан соскочил с седла и бегом бросился к королю Немедии, который сумел выпростать ногу из стремени и выпрямиться. С громким звоном скрестились клинки, рассыпая злые искры, и Тараск простерся на земле, поверженный могучим ударом Конана.

Киммериец поставил ногу в сапоге на грудь врага и поднял меч. Шлем он потерял; встряхнув черной гривой, он устремил на Тараска яростный взгляд ослепительных синих глаз.

– Сдавайся!

– Ты пощадишь меня? – пожелал узнать немедиец.

– Да. Я поступлю благороднее, чем ты, паршивая собака. Я дарую жизнь тебе и тем твоим людям, кто сложит оружие. Хотя мне, пожалуй, следует раскроить тебе череп, грязный вор, – добавил киммериец.

Тараск повернул голову, глядя на равнину. Остатки немедийского войска в панике бежали по каменному мосту; их преследовали победители, мстительно разя врагов направо и налево. Боссонийцы и гундерландцы захватили лагерь противника и сейчас потрошили шатры и палатки в поисках добычи, захватывая пленных, взламывая сундуки и опрокидывая повозки.

Тараск яростно выругался, после чего пожал плечами, стараясь сохранить лицо.

– Твоя взяла. У меня нет выбора. Каковы твои требования?

– Ты вернешь мне все свои нынешние владения в Аквилонии. Прикажи своим гарнизонам сдать оружие и покинуть все замки и города, в которых они размещаются, и как можно быстрее убраться с территории страны. Кроме того, ты вернешь мне всех аквилонян, проданных в рабство, и заплатишь мне контрибуцию, размер которой я определю позднее, после того, как будет оценен вред, нанесенный королевству твоей оккупацией. Ты останешься моим заложником до тех пор, пока все эти условия не будут выполнены.

– Я согласен, – ответил Тараск. – Я сдам без сопротивления все замки и города, в которых размещены мои гарнизоны; все прочие условия тоже будут выполнены. Какой выкуп ты потребуешь за меня лично?

Конан рассмеялся и убрал ногу с закованной в сталь груди своего врага, схватил его за плечо и рывком поставил на ноги. Он уже собрался было заговорить, но потом отвернулся, заметив, что к нему приближается Хадрат. Жрец, по своему всегдашнему обыкновению, хранил спокойствие и самообладание, пробираясь между грудами павших людей и лошадей.

Конан окровавленной рукой смахнул с лица пот и грязь. Он сражался весь день, сначала с копейщиками в пешем строю, а потом в седле, возглавив конную атаку. Его накидка потерялась, доспехи были забрызганы кровью и погнулись от ударов мечей, булав и топоров. Он возвышался над полем брани, подобно какому-нибудь языческому титану или герою.

– Отличная работа, Хадрат! – радостно приветствовал он жреца. – Клянусь Кромом, до чего же приятно было увидеть твой сигнал! Мои рыцари уже сходили с ума от нетерпения и изводили себя, желая поскорее ввязаться в сечу. Боюсь, мне не удалось бы долго сдерживать их пыл. Что там с колдуном?

– Он отправился по мрачной дороге в Ахерон, – ответил Хадрат. – А я – я еду в Тарантию. Моя работа здесь завершена, и теперь меня ждут кое-какие дела в храме Митры. Нам здесь больше нечего делать. На этом поле мы спасли Аквилонию – и не только ее. Ваша поездка в столицу станет триумфом для страны, переполненной радостью. Вся Аквилония будет торжествовать по случаю возвращения своего короля. Итак, до следующей встречи в большом королевском зале – прощайте!

Конан молча смотрел вслед жрецу. С разных концов долины к нему спешили рыцари. Он увидел Паллантида, Тросеро, Просперо, Сервия Галанна – их доспехи были забрызганы кровью. Грохот сражения уступил место торжествующим победным крикам. Все глаза, горящие от восторга и усталости, были устремлены на огромную фигуру короля в черной броне, а руки в латных рукавицах воздели над головами окровавленные мечи. Над полем, словно приливная волна, прокатился слитный рев, в котором можно было разобрать слова:

– Слава Конану, королю Аквилонии!

Тараск заговорил вновь:

– Ты так и не назвал сумму моего выкупа.

Конан расхохотался и одним движением бросил меч в ножны. Он провел окровавленными пальцами по своим густым черным кудрям, словно примеряя невидимую пока корону.

– В твоем гареме есть девушка по имени Зенобия.

– Да, есть, – недоуменно признал Тараск.

– Очень хорошо. – Король улыбнулся, словно вспомнив нечто очень приятное. – Она станет твоим выкупом. Больше я ничего не потребую за тебя лично. Я приеду за ней в Бельверус, как и обещал. Она была рабыней в Немедии, но я сделаю ее королевой Аквилонии!