Текст книги "Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник)"

7. Вуаль приподнимается

Конан понимал, что его единственный шанс на спасение заключается в быстроте. Он даже не помышлял о том, чтобы укрыться где-нибудь неподалеку от Бельверуса и переждать погоню; король был уверен, что страшный союзник Тараска сумеет обнаружить его. Кроме того, он был не из тех, кто прячется, спасая свою шкуру; честный бой или погоня были ему больше по душе. Он понимал, что располагает некоторым запасом времени, и рассчитывал первым достичь границы.

Зенобия не ошиблась в выборе коня: он оказался быстрым и выносливым. Похоже, девушка разбиралась не только в лошадях и оружии, но и, как с удовлетворением отметил Конан, в мужчинах тоже. Конь ровным аллюром несся на запад, пожирая мили.

Он ехал по настоящему сонному царству. Мимо пролетали деревеньки, окруженные рощами, а виллы, обнесенные белыми стенами, встречались все реже посреди обширных полей и фруктовых садов по мере того, как он забирался все дальше на запад. Местность изменилась, стала неприветливой, и лишь старинные замки, пережившие столетия пограничных конфликтов, хмуро смотрели на него с возвышенностей. Но никто не выехал ему навстречу, чтобы бросить вызов или остановить. Местные лорды встали под знамена Амальрика; вымпелы, которые должны были реять над этими башнями, сейчас развевались на просторах Аквилонии.

Когда позади осталась последняя крошечная деревушка, Конан свернул с дороги, которая постепенно поворачивала на северо-запад, к далеким пока еще горным проходам. Дальше по дороге находились сторожевые башни, где по-прежнему несли караул стражники, которые не пропустили бы его без расспросов. Конан знал, что вдоль границы с обеих сторон патрулей нет, зато есть вот эти сторожевые башни, да еще с рассветом наверняка появятся кавалькады возвращающихся солдат и обозы с ранеными.

Эта дорога из Бельверуса на пятьдесят миль в округе была единственной, которая пересекала границу. Минуя несколько горных проходов, она выходила в суровый и малонаселенный край. Король упрямо ехал на запад, намереваясь пересечь границу в горной глуши к югу от проходов. Для одинокого путника, по следам которого идет погоня, это был самый удобный, хотя и очень нелегкий путь. Один человек на лошади может проехать там, где не пройдет целая армия.

Но к рассвету он так и не добрался до гор; они по-прежнему возвышались далеким неприступным бастионом в голубоватой дымке на горизонте. Вокруг не было ни хуторов, ни деревень, ни обнесенных белыми стенами вилл. Рассветный ветерок шевелил высокую жесткую траву, и впереди не было ничего, кроме коричневых косогоров, покрытых сухой травой, да мрачных стен угрюмого замка, стоявшего на невысоком холме. Слишком много любителей легкой добычи переходили здесь через горы со стороны Аквилонии в не таком уж отдаленном прошлом, чтобы эта местность оставалась густонаселенной, как дальше на восток.

Рассвет наступал со скоростью степного пожара, и сверху донесся призывный клич стаи диких гусей, летевших на юг. В поросшей травой низине Конан остановился и расседлал своего скакуна. Бока у того ходили ходуном, а шкура взмокла от пота. Король безжалостно гнал его всю ночь, стараясь покрыть как можно большее расстояние.

Пока конь жевал жесткую траву и, остывая, осторожно ходил внизу, Конан улегся на вершине невысокого холма, глядя на восток. Далеко на севере виднелась оставленная им дорога, которая вилась, словно белая лента, по дальнему склону. На этой сверкающей ленте до сих пор не появилось черных точек. И на стенах замка вдали тоже не было видно признаков того, что там заметили одинокого путника.

Часом позже местность по-прежнему оставалась такой же пустынной. Единственными признаками жизни были блеск стали на парапетной стене замка вдали да ворон в небе, круживший над ним и то и дело опускавшийся ниже, словно высматривавший что-то. Конан оседлал коня и неторопливо поехал на запад.

Когда он поднялся на склон очередного холма, над головой у него раздалось злобное карканье, и он увидел, что над ним опять кружит проклятый ворон. Птица упрямо следовала за ним, сохраняя дистанцию и не обращая внимания на все его попытки отогнать ее.

Так продолжалось несколько часов, терпение у Конана было уже на исходе, и он готов был отдать половину королевства за возможность свернуть ворону его черную шею.

– Чтоб ты сдох! – рычал он в бессильной ярости, грозя наглой птице кулаком в латной рукавице. – Почему тебе не заткнуться? Пошел прочь, вестник несчастья! Лети клевать пшеницу на полях крестьян!

Король поднимался к первым предгорьям, когда ему показалось, что он слышит позади эхо хриплого вороньего карканья. Обернувшись, он разглядел в небесной вышине еще одну черную точку, а за ней – блеск полуденного солнца на чьих-то доспехах. Это могло означать только одно: там появились вооруженные люди, и едут они не по проторенной дороге, которая уже скрылась за горизонтом. Они преследуют его.

Он помрачнел и вздрогнул, словно от озноба, глядя на ворона, кружившего над ним.

– Значит, это не просто чудачества безмозглой птицы? – пробормотал он. – Те всадники еще не видят тебя, адово отродье, зато тебя видит вторая птица, а они видят ее. Ты следишь за мной, она следит за тобой, а они едут за ней. Кто ты – обученный пернатый соглядатай или дьявол в образе птицы? Уж не Ксалтотан ли отправил тебя по моим следам? Или ты сам и есть Ксалтотан?

Но ответом ему стало очередное хриплое карканье, в котором звучала издевательская насмешка.

Конан решил не тратить силы на крылатого лазутчика. Он упрямо двигался вперед по выжженной солнцем каменистой почве. И чрезмерно понукать коня он тоже боялся; отдых, который он ему дал, был недостаточен, чтобы бедное животное восстановило силы. Он по-прежнему намного опережал своих преследователей, но они будут постепенно сокращать разделявшее их расстояние. Почти наверняка их лошади свежее, поскольку они, вне всякого сомнения, сменили их в замке, оставшемся позади.

Путь становился все труднее, местность выглядела совсем уж дикой, и травянистые скаты переходили в поросшие густым лесом крутые горные склоны. Конан знал, что здесь он мог бы преспокойно оторваться от своих преследователей, если бы не проклятая птица, оглашавшая воздух хриплым карканьем у него над головой. На такой пересеченной местности он потерял врагов из виду, но не сомневался, что они идут по его следу, безошибочно направляемые своими пернатыми союзниками. Ворон превратился в злого демона, без устали преследующего его по кругам безымянного ада. Камни, которые король с проклятиями швырял в него, не долетали до птицы, хотя в юности он подбивал ими ястребов на лету.

Конь под ним быстро уставал. Конан понял, что оказался в безвыходном положении. Похоже, судьба вновь сыграла с ним злую шутку. Бежать было некуда. Здесь он был таким же пленником, как и в подземелье Бельверуса. Но не был он и сыном Востока, чтобы покорно смириться со своей кажущейся неизбежной участью. Если уж ему предстоит умереть, то он, по крайней мере, прихватит с собой в вечность несколько врагов. Он свернул в густые заросли лиственницы, которыми был покрыт склон, выбирая место, где можно дать последний бой.

И вдруг откуда-то спереди донесся странный пронзительный крик, явно человеческий, но очень непривычного тембра. Мгновением позже он продрался сквозь переплетение ветвей и увидел, кто издавал эти жутковатые звуки. На небольшой прогалине под ним четверо немедийских солдат завязывали петлю на шее костлявой старой женщины в крестьянской одежде. Лежавшая рядом вязанка хвороста недвусмысленно свидетельствовала о том, чем она занималась, когда ее так грубо прервали.

Глядя на то, как четверо негодяев тащат женщину к дереву, нижние ветки которого свисали так низко, что могли сыграть роль виселицы, Конан почувствовал, как в груди у него поднимается волна ярости. Он пересек границу час назад. Он стоял на своей земле, и на его глазах вот-вот должно было произойти подлое убийство одной из его подданных. Пожилая женщина оказывала неожиданно упорное сопротивление, и, пока он смотрел на постыдное действо, она запрокинула голову и вновь издала тот самый странный и громкий крик, который он слышал только что. Ворон, круживший над ними, с издевкой подхватил его. Солдаты грубо расхохотались, а один ударил ее по лицу.

Конан соскочил с седла своего усталого жеребца и помчался вниз, прыгая по камням. Кольчуга его лязгнула, когда он приземлился, твердо встав на обе ноги. Четверка мужчин развернулась на шум и обнажила мечи, с разинутыми ртами глядя на гиганта в доспехах, который стоял напротив них с клинком в руке.

Конан хрипло рассмеялся. Глаза его превратились в узкие щелочки синего пламени.

– Собаки! – холодно и безжалостно проговорил он. – Что, немедийские шакалы взяли на себя роль палачей и вздумали вешать моих подданных по своему хотению? Но сначала вы должны заполучить голову их короля. Ну, что же, я жду!

Солдаты неуверенно уставились на него, когда он двинулся к ним.

– Кто этот безумец? – прорычал бородатый насильник. – На нем немедийская кольчуга, но разговаривает он с аквилонским акцентом.

– Да какая разница, – ответил другой. – Убьем его, а потом повесим старуху.

С этими словами он бросился на Конана, замахиваясь мечом. Но ударить он не успел – меч короля обрушился на него, рассекая надвое шлем и череп. Солдат повалился ему под ноги, но остальные трое оказались не робкого десятка. Они закружили вокруг одинокой фигуры в серых доспехах, и в лязге оружия утонули хриплые вопли ворона.

Конан дрался молча. Глаза его метали синее пламя, а на губах играла мрачная улыбка. Двуручный меч в его руках казался легкой игрушкой. Несмотря на свои внушительные габариты, он двигался легко и быстро, как кошка, ни на секунду не задерживаясь на одном месте, так что выпады врагов по большей части лишь рассекали воздух. А вот свои карающие удары он наносил с поразительной точностью. Трое из четверых уже лежали на земле, хрипя и кашляя, а четвертый истекал кровью, сочившейся из полудюжины ран, испуганно пятясь от него и слепо размахивая мечом в попытке парировать очередной выпад, когда Конан зацепился шпорой за накидку одного из упавших солдат.

Король споткнулся, и, прежде чем он успел выпрямиться, немедиец толкнул его с такой силой, что Конан не устоял на ногах и упал на труп одного из солдат. Негодяй хрипло завопил от восторга и бросился к нему, замахиваясь мечом, который он держал обеими руками, чтобы нанести последний удар, как вдруг какая-то огромная косматая тень пролетела над королем и ударила солдата в грудь, и его торжествующий вопль перешел в предсмертный хрип.

Конан, поднявшись на ноги, увидел, что мерзавец лежит мертвый с разорванным горлом, а над ним возвышается огромный серый волк, опустив голову и принюхиваясь к крови, целая лужа которой уже натекла на траве.

Король обернулся, когда старая женщина заговорила. Она стояла перед ним, выпрямившись во весь свой немаленький рост, и, несмотря на грубую одежду, строгие черты ее лица и проницательные черные глаза выдавали в ней отнюдь не крестьянку. Она подозвала волка, и тот подошел к ней, словно большая собака, и потерся боком об ее колено, не сводя с Конана немигающего взора зеленых глаз. Она машинально опустила руку на его мощный загривок, и они вдвоем уставились на короля Аквилонии. Он испытал неловкость под их взглядами, хотя в них и не было враждебности.

– Люди говорят, что король Конан погиб под обвалом, когда скалы обрушились на него в долине Валькии, – произнесла женщина звучным и сильным голосом.

– Мало ли что говорят, – проворчал он в ответ.

У него не было желания спорить, и он подумал о вооруженных всадниках, которые приближались к нему с каждой минутой. Ворон, круживший над ними, вновь хрипло каркнул, и король невольно поднял на него глаза, заскрипев зубами от бессильной ярости.

На склоне стояла белая лошадь, понурив голову. Пожилая женщина посмотрела на нее, потом перевела взгляд на ворона, а потом вдруг снова испустила жуткий крик, который он уже слышал раньше. Словно распознав его, ворон заметался, перестал каркать и устремился на восток. Но не успел он исчезнуть, как его накрыла тень могучих крыльев. Откуда-то с верхушек деревьев сорвался орел и, поднявшись над вороном, обрушился на него и поверг черного лазутчика на землю. Скрипучий голос предателя оборвался и затих навеки.

– Кром! – пробормотал Конан, во все глаза глядя на старуху. – Ты что, тоже колдунья?

– Меня зовут Зелата, – ответила она. – Люди с плоскогорья называют меня ведьмой. Это дитя ночи вело вооруженных людей по твоему следу?

– Да. – Похоже, его ответ ничуть не удивил женщину. – Они должны быть совсем близко.

– Бери своего коня и следуй за мной, король Конан, – коротко распорядилась она.

Он не стал спорить, поднялся по откосу и окольной тропкой привел лошадь вниз, на поляну. Спускаясь, он вновь увидел орла, который лениво спикировал с небес прямо на плечо Зелаты, осторожно расправив крылья, чтобы не раздавить ее своим весом.

Женщина, не говоря ни слова, пошла первой, показывая дорогу. Огромный волк трусил рядом, а в вышине над ними парил орел. Она вела его через густые заросли и по уступам, нависающим над бездонными пропастями, и вскоре по узенькой тропинке они вышли к странному сооружению из камня, наполовину хижине, наполовину пещере, которое приткнулось за утесом, затерявшимся среди отвесных скал. Орел поднялся на вершину утеса и уселся там, словно часовой.

Все так же молча Зелата отвела коня в соседнюю пещеру, где находилось нечто вроде стойла, где лежала груда листьев и травы на корм, а в углу бил маленький родничок.

В хижине она усадила короля на грубую каменную скамью, покрытую шкурами, а сама присела на низенькую скамеечку перед крошечным очагом, развела в нем огонь, подбрасывая в него толстые сучья тамариска, и приготовила скудное угощение. Огромный волк задремал рядом с ней, глядя на огонь и положив морду на передние лапы. Уши его изредка подрагивали во сне.

– Не страшно сидеть в хижине ведьмы? – поинтересовалась она, нарушив наконец молчание.

Вместо ответа гость лишь передернул обтянутыми серой кольчугой плечами. Женщина протянула ему деревянную миску с сушеными фруктами, сыр, ячменный хлеб и большую кружку крепкого горского пива, которое варили из ячменя, выращенного в высокогорных долинах.

– Задумчивая тишина узких горных долин пришлась мне по нраву больше болтовни городских улиц, – сказала она. – Дети природы добрее человеческих детей. – Рука ее погладила загривок дремлющего волка. – Сегодня мои дети были далеко от меня, в противном случае мне бы не понадобился твой меч, мой король. Они спешили на мой зов.

– Чего хотели от тебя эти немедийские собаки? – требовательно спросил Конан.

– Мародеры армии завоевателей рыщут по окрестностям, от границы до самой Тарантии, – ответила она. – Глупцы, живущие в долине, сказали им, что у меня есть припрятанное золото, чтобы отвлечь их внимание от своей деревни. Солдаты потребовали от меня отдать им сокровище, а мои ответы только разъярили их. Но тебя здесь не найдут ни мародеры, ни люди, что преследуют тебя, ни даже ворон.

Он покачал головой, жадно поглощая скудное угощение.

– Я еду в Тарантию.

Теперь уже она покачала головой.

– Ты суешь шею в пасть дракону. Тебе бы лучше поискать спасения на чужбине. Твое королевство лишилось сердца.

– Что ты имеешь в виду? – пожелал узнать он. – И раньше можно было проиграть сражение, но выиграть войну. Одно-единственное поражение еще не означает потери королевства.

– Значит, ты поедешь в Тарантию?

– Да. Просперо будет оборонять столицу от Амальрика.

– Ты уверен?

– Ад и его дьяволы, женщина! – гневно вскричал он. – А как иначе?

Она покачала головой.

– Мне представляется, все обстоит совсем не так. Давай посмотрим. Приподнять вуаль нелегко, но я попробую и покажу тебе твою столицу.

Конан не видел, что она бросила в огонь, но волк заскулил во сне, а над очагом поднялось облако зеленого дыма, которым затянуло всю хижину. На его глазах стены и потолок раздвинулись и исчезли, растаяв в невообразимой дали; дым клубился вокруг короля, застилая ему глаза. В нем появились и задвигались тени, которые вдруг обрели поразительную четкость.

Перед ним возникли знакомые башни и улицы Тарантии, на которых бурлила толпа, но при этом король каким-то образом видел и стяги Немедии, неотвратимо продвигающиеся на запад сквозь дым и пламя горящей и разграбленной земли. На главной площади Тарантии бесновались доведенные до отчаяния горожане, крича, что король погиб, что бароны готовятся поделить земли между собой и что правление любого короля, пусть даже Валерия, лучше анархии. Просперо в сверкающей броне пытался успокоить их, уговаривая довериться конту[21]21
  Конт – граф.


[Закрыть] Тросеро и призывая послать на стены людей, чтобы помочь оборонять город. Но горожане набросились на него, визжа от страха и безрассудной ярости, обвиняя его в том, что он, дескать, мясник Тросеро и принес им больше зла, чем Амальрик. В его рыцарей полетели гнилые отбросы и камни.

Картинка смазалась и потускнела – очевидно, прошло некоторое время, – а потом Конан увидел, как Просперо и его рыцари выезжают из ворот и, пришпоривая коней, скачут на юг, оставляя за собой охваченный беспорядками город.

– Идиоты! – хмуро проворчал Конан. – Глупцы! Почему они не поверили Просперо? Зелата, если ты решила подшутить надо мной…

– Это уже миновало, – невозмутимо, хотя и невесело, отозвалась женщина. – Это был вечер вчерашнего дня, когда Просперо выехал из Тарантии и армия Амальрика подошла уже почти к самому городу. Со стен люди видели, как они жгут и грабят окрестные деревни. Вот я и прочла об этом в дыму. На закате немедийцы заняли Тарантию без сопротивления. Смотри! Вот что происходит сейчас в королевском зале столицы…

Конан вдруг понял, что видит перед собой большой тронный зал. На возвышении для короля стоял Валерий в подбитой мехом горностая накидке, и Амальрик, так и не снявший запыленных и окровавленных доспехов, водружал на его соломенные кудри богато инкрустированный и сверкающий золотом ободок – корону Аквилонии! Толпа разразилась приветственными криками; за происходящим угрюмо наблюдали длинные шеренги закованных в сталь немедийских солдат, а представители знати, пребывавшие в немилости при дворе Конана, расхаживали с важным и самодовольным видом, выставляя напоказ герб Валерия на рукавах своих одеяний.

– Кром! – С губ Конана сорвалось привычное проклятие, когда он вскочил на ноги, сжав огромные кулачищи. Жилы на висках у него вздулись, а черты лица исказились от гнева. – Немедиец надевает корону Аквилонии на голову этому ренегату – да еще в королевском зале Тарантии!

Дым рассеялся, словно устрашившись его ярости, и сквозь слабую пелену он различил горящие глаза Зелаты.

– Ты сам видел – в твоей столице люди потеряли свободу, которую ты завоевал для них потом и кровью, отдав себя в руки работорговцев и убийц. Они продемонстрировали, что не верят в свое предназначение. И это с ними ты собирался отвоевывать свое королевство?

– Они думали, что я погиб, – проворчал Конан, немного успокоившись. – Сына у меня нет. А воспоминания не могут править людьми. Ну и что, если немедийцы взяли Тарантию? Есть еще провинции, бароны и крестьяне. Валерию досталась пустая слава.

– Ты упрям, как и надлежит воину. Я не могу показать тебе будущее, и я не могу показать тебе все прошлое. Я всего лишь позволила тебе посмотреть в окно, приоткрытое неведомыми силами. Хочешь заглянуть в прошлое, чтобы найти в нем ключ к настоящему?

– Хочу. – Король опустился обратно на скамью.

И вновь зеленый дым заклубился и поплыл по комнате. И вновь перед ним возникли непонятные образы, на этот раз – чужие и кажущиеся бесполезными. Конан увидел высокие черные стены и пьедесталы, прячущиеся в тени, на которых стояли отвратительные боги в зверином обличье. В полумраке скользили люди: смуглые жилистые мужчины в набедренных повязках красного атласа. Они несли зеленый жадеитовый саркофаг по гигантскому черному коридору. Не успел он присмотреться, как перед ним развернулась другая сцена. Он увидел пещеру, сумрачную и полную гнетущего ужаса. На алтаре из черного камня стоял необычного вида золотой сосуд в виде половинки раковины. В эту пещеру вошли несколько человек из тех, что несли саркофаг с мумией. Они схватили раковину, и тени заклубились вокруг них, и что произошло далее, он не понял. Зато он увидел яркое свечение в абсолютной темноте, подобное сгустку живого огня. А потом дым стал просто дымом, поднимающимся над костром, в котором тлели сучья тамариска, редеющим и тающим под потолком пещеры.

– Что все это значит? – недоуменно поинтересовался он. – Я могу понять то, что видел в Тарантии. Но что означают эти картинки с заморийскими ворами, крадущимися по подземному храму Сета в Стигии? И та пещера – я никогда не видел и не слыхал ни о чем подобном, а странствовал я немало. Если ты можешь показать мне эти разрозненные видения, значения которых я не понимаю, почему бы тебе не показать мне всю картину целиком?

Зелата поворошила угли и ничего не ответила.

– Такие вещи подчиняются непреложным законам, – проговорила она наконец. – Я не могу объяснить их тебе; я сама не до конца понимаю их, хотя и стремилась обрести знание в уединении горных вершин в течение стольких лет, что и сама сбилась со счета. Я не могу спасти тебя, хотя и жалею об этом. Но, в конце концов, мужчина должен сам о себе позаботиться. Впрочем, не исключено, что озарение снизойдет на меня во сне и утром я дам тебе ключ к разгадке.

– К разгадке чего? – требовательно спросил он.

– Той тайны, с которой ты столкнулся и из-за которой лишился королевства, – ответила женщина и расстелила овечью шкуру на полу перед очагом. – Ложись и спи, – коротко приказала она.

Он повиновался без слов и провалился в беспокойный, но глубокий сон, в котором скользили немые призраки и ползали чудовищные бесформенные монстры. Однажды на пурпурном горизонте, не знавшем солнечных лучей, он разглядел могучие стены и башни огромного города, какого он никогда не встречал на земле. Его колоссальные пилоны и пурпурные минареты тянулись к звездам, и над ними вдруг показалось бородатое лицо человека по имени Ксалтотан.

Конан пробудился от предутренней прохлады и увидел, что Зелата сидит перед маленьким огнем. За ночь он ни разу не проснулся, хотя уход или приход огромного волка должен был разбудить его. Но волк лежал на прежнем месте, рядом с очагом, и его шерсть намокла от росы – и не только. На плече у него виднелся порез, а морда была перепачкана кровью.

Зелата кивнула, не оглядываясь, словно прочтя мысли своего венценосного гостя.

– Он охотился перед рассветом, и охота эта была кровавой. Думаю, что человек, который преследовал короля, больше не доставит тебе хлопот, как и зверь, кстати.

Конан с благодарностью взглянул на огромное животное и принял тарелку с едой, которую протягивала ему Зелата.

– Когда я вновь взойду на трон, я не забуду тебя, – пообещал он. – Ты приютила меня – клянусь Кромом, даже не помню, когда я в последний раз спал без задних ног, слепо доверившись мужчине или женщине. Но как насчет той тайны, разгадать которую ты обещала сегодня утром?

Воцарилось долгое молчание, нарушаемое лишь треском сучьев тамариска в костре.

– Найди сердце своего королевства, – проговорила наконец женщина. – В нем заключены твое поражение и твоя сила. Ты сражаешься не с простым смертным. И ты не взойдешь на трон, если только не найдешь сердце своего королевства.

– Ты имеешь в виду Тарантию? – спросил он.

Она покачала головой.

– Я – всего лишь оракул, устами которого говорят боги. И сейчас они запечатали их, чтобы я не сказала лишнего. Ты должен отыскать сердце своего королевства. Большего я сказать не могу. Мои уста открывают и запечатывают боги.

Рассвет уже позолотил вершины гор, когда Конан двинулся на запад. Оглянувшись, он увидел, что Зелата стоит на пороге своей хижины, невозмутимая, как и прежде, а рядом с ней сидит огромный волк.

Над головой раскинулась серая ширь неба, и плачущий ветер принес с собой холодное дыхание зимы. С ветвей медленно облетали сухие листья, ложась на его обтянутые кольчугой плечи.

Весь день король ехал по горам, держась в стороне от дорог и деревень. Ближе к ночи он спустился в предгорья и увидел раскинувшиеся перед ним широкие равнины Аквилонии.

Деревни и хутора прижимались к подножиям гор с западной стороны, потому что вот уже полвека в набеги ходили преимущественно аквилоняне. Но сейчас на месте домов и хижин остались только черные угли.

Конан медленно ехал мимо в сгущающихся сумерках. Он не боялся быть узнанным ни врагом, ни другом. Немедийцы в своем продвижении на запад вспомнили старые обиды, и Валерий даже не сделал попытки обуздать своих союзников. Новоиспеченный монарх не рассчитывал на любовь простого народа. Так что от самых предгорий на границе и дальше на запад протянулась выжженная и опустошенная земля там, где прошли захватчики. Конан ругался сквозь зубы, глядя на засыпанные черным пеплом просторы, где раньше колосились поля, и на торчащие, словно гнилые зубы, обгорелые останки домов. Он ехал по пустыне, сам похожий на призрак забытого и выброшенного за ненадобностью прошлого.

Скорость, с которой войско захватчиков продвигалось в глубь королевства, свидетельствовала о том, что они почти не встречали сопротивления. Но если бы во главе аквилонян стоял Конан, то захватчики платили бы кровью за каждый фут чужой земли. Душа его преисполнилась горечи; он не был представителем династии, оставаясь всего лишь одиноким искателем приключений. Даже капля королевской крови, которой так похвалялся Валерий, произвела большее впечатление на умы людей, чем память о Конане и той свободе и силе, которые обрело при нем королевство.

Его никто не преследовал. Он высматривал отряды немедийских солдат, отбившиеся от своих или возвращающиеся обратно, но никого не встретил. Мародеры сами обходили его десятой дорогой, считая одним из завоевателей, в чем их убеждали его доспехи. На западной стороне гор леса и реки встречались намного чаще, так что в укрытиях недостатка не было.

Вот так Конан и ехал по разграбленной территории, останавливаясь только затем, чтобы дать коню отдых. Он кое-как утолял голод скудным провиантом, что дала ему с собой Зелата, пока однажды на рассвете, лежа на берегу реки среди густых зарослей дубов и ивняка, не увидел на горизонте среди рощиц и лесков синие и золотые башни Тарантии.

Теперь он вступил в обжитые края, и его продвижение вперед замедлилось. Конан выбирал обходные пути и тропы через густые леса. Уже сгущались сумерки, когда он достиг плантации Сервия Галанна.