Текст книги "Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник)"

6. Глаза Таскелы

– Почему ты привела меня сюда, чтобы перевязать ногу? – пожелала узнать Валерия. – Разве нельзя было сделать это прямо в тронном зале?

Она сидела на краешке кушетки, вытянув перед собой раненую ногу, которую только что закончила перевязывать шелковыми бинтами женщина текултли. Окровавленный меч Валерии лежал рядом.

Пиратка хмурилась. Женщина перевязала ее быстро и умело, но Валерии не понравились ни ее ласковые прикосновения, ни выражение глаз.

– Остальных раненых отвели в другие комнаты, – ответила та с мягким акцентом женщин текултли, в которых, однако, не было ни мягкости, ни женственности. Немногим ранее Валерия своими глазами видела, как эта самая особа вонзила нож прямо в грудь женщине ксоталанков, а потом выдавила глаза раненому мужчине.

– Сейчас тела убитых сносят вниз, в катакомбы, – добавила она, – чтобы их призраки не сбежали в жилые помещения и не поселились там.

– Ты веришь в привидений? – спросила Валерия.

– Я знаю, что в катакомбах живет дух Толькемека, – с дрожью в голосе ответила женщина. – Однажды я видела его, когда спряталась в крипте, где лежал прах мертвой королевы. Он прошел мимо и выглядел как древний старик с развевающейся седой бородой и волосами, а его глаза светились в темноте. Это был Толькемек. Я узнала его, потому что еще ребенком видела, как его пытали.

Голос женщины упал до испуганного шепота.

– Ольмек смеется над этими страхами, но я знаю, что призрак Толькемека живет в катакомбах! Говорят, что это крысы обгрызают мясо с костей умерших, но призраки тоже едят плоть. И кто знает…

Она быстро подняла голову, когда на ложе упала чья-то тень. Валерия увидела, что рядом остановился Ольмек и смотрит на нее сверху вниз. Принц смыл кровь с рук, торса и бороды, но не стал надевать мантию, и вид его крепкого безволосого тела вызвал у нее отвращение. В его глубоко посаженных черных глазах горело пламя желания, а пальцы, которыми он поглаживал свою иссиня-черную бороду, подергивались.

Он многозначительно уставился на женщину, и та поспешно поднялась с колен и выскользнула из комнаты. Выходя, она оглянулась на Валерию, и девушка прочла в ее взгляде циничную насмешку и издевательское презрение.

– Она плохо наложила повязку, – заявил принц, подходя к дивану и наклоняясь, чтобы осмотреть ее раненую ногу. С быстротой, неожиданной для такого неповоротливого тела, он схватил ее меч и отшвырнул в дальний угол комнаты, а потом сжал девушку в объятиях.

Хотя его движения были стремительными и неожиданными, ему не удалось застать ее врасплох. Валерия выхватила свой кинжал и нанесла убийственный удар, целясь ему в горло. Ему повезло, и он сумел перехватить ее руку, после чего началась борьба. Она дралась, пустив в ход кулаки, ноги, колени, зубы и ногти, напрягая все силы своего роскошного тела и вкладывая в драку все умения, приобретенные ею в рукопашных схватках на суше и на море. Но против его звериной силы все это оказалось бесполезным. В первые же мгновения стычки кинжал был выбит у нее из рук, и Валерия скоро поняла, что не сумеет нанести принцу сколько-нибудь существенного вреда.

Пламя в его бездонных черных глазах разгоралось ярче, приводя ее в бессильное бешенство, которое лишь усилилось при виде саркастической улыбки, застывшей на его губах. В выражении его глаз и в его ухмылке таился жестокий цинизм, свойственный умудренной опытом и вымирающей расе, и впервые в жизни Валерия испытала страх перед мужчиной. Ей казалось, что она борется со слепой и бездушной силой природы; его железные мускулы подавляли любую ее попытку к сопротивлению с такой легкостью, что девушку охватила паника. Казалось, он нечувствителен к боли, которую она старалась ему причинить. И только один раз, когда она с такой силой впилась ему зубами в запястье, что прокусила его до крови, он отреагировал, показав, что и ему может быть больно. Раскрытой ладонью Ольмек ударил ее по лицу, так что у Валерии из глаз посыпались искры, а голова едва не оторвалась от шеи.

В пылу схватки ее сорочка порвалась, и он с циничной жестокостью елозил жесткой бородой по ее обнаженной груди, вызвав прилив крови к коже, отчего та покраснела, а сама Валерия вскрикнула от гнева и боли. Вскоре ее сопротивление было сломлено; она оказалась прижата к кушетке, запыхавшаяся и безоружная, сверкая на него глазами, как пойманная в клетку тигрица.

Мгновением позже он подхватил ее на руки и вынес из комнаты. Она больше не сопротивлялась, но огоньки в глазах девушки показывали, что дух ее не сломлен. Валерия не кричала. Она знала, что Конан далеко и не услышит ее, и ей даже в голову не пришло, что кто-нибудь из текултли посмеет ослушаться своего принца. Но она обратила внимание, что Ольмек идет крадучись, склонив голову к плечу, словно прислушиваясь, нет ли за ними погони. Принц не стал возвращаться в тронный зал. Он вынес ее в дверь напротив той, в которую вошел, пересек комнату и осторожно двинулся по коридору. Когда Валерия убедилась, что он опасается некоего противодействия, то откинула голову и закричала во всю силу легких.

Ответом ей стала пощечина, которая оглушила ее, и Ольмек ускорил шаг, перейдя на спотыкающийся бег.

Но ее крик эхом прокатился по коридору, и, вывернув шею, сквозь слезы, застилавшие ей глаза, Валерия увидела, как за ними, хромая, устремился в погоню Текотль.

Ольмек с рычанием развернулся, держа женщину под мышкой и не обращая внимания на то, что она брыкается и извивается, тщетно пытаясь освободиться.

– Ольмек! – запротестовал Текотль. – Что ты задумал, собака? Она – женщина Конана! Она помогла нам расправиться с ксоталанками, и…

Не говоря ни слова, Ольмек сжал свободную руку в кулак и с такой силой ударил раненого воина в лицо, что тот бездыханным повалился ему под ноги. По-прежнему не выпуская свою пленницу, сопротивление которой, похоже, ничуть не мешало ему, он вытащил из ножен Текотля меч и вонзил его в грудь воину. Затем, отшвырнув оружие в сторону, он вновь побежал по коридору. Принц не видел, что из-за гобелена осторожно выглянула темнокожая женщина и посмотрела ему вслед. Она скрылась, и вскоре Текотль застонал, пошевелился, с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел прочь, выкрикивая имя Конана.

Ольмек, пробежав по коридору, стал спускаться по винтовой лестнице слоновой кости. Пройдя через несколько комнат, он наконец остановился в просторном зале, двери в котором были занавешены тяжелыми гобеленами, за исключением массивной бронзовой двери, точной копии Двери Орла на верхнем ярусе.

Кивнув на нее, он прорычал:

– Это – одна из наружных дверей замка текултли. Впервые за последние пятьдесят лет ее никто не охраняет. Но в этом более нет нужды, поскольку все ксоталанки мертвы.

– Благодаря Конану и мне, грязный ты убийца! – прошипела Валерия, дрожа от гнева и стыда, вызванного своей беспомощностью. – Проклятый предатель! Да Конан перережет тебе за это глотку!

Ольмек не позаботился сообщить ей о том, что, по его мнению, глотка Конана уже давно перерезана в полном соответствии с его отданным шепотом приказом. Откровенно говоря, его совершенно не интересовало, что она о нем думает. Он пожирал ее взглядом, подолгу задерживаясь на обнаженных частях ее тела, ослеплявших его своей роскошной белизной там, где блузка и бриджи порвались во время драки.

– Забудь о Конане, – сказал он охрипшим голосом. – Теперь Ольмек стал полноправным повелителем Ксухотля. Ксоталанки уничтожены. Вражда закончилась. Остаток жизни мы будем пить и заниматься любовью. Но сначала давай выпьем!

Он уселся за стол слоновой кости и усадил ее себе на колени, словно темнокожий сатир, сжимающий в объятиях белую нимфу. Не обращая внимания на ее ругательства, не подобающие нимфе, он обхватил Валерию одной рукой за талию, лишив ее возможности сопротивляться, а другой потянулся к кувшину с вином.

– Пей! – приказал он, поднося ей кубок ко рту, когда она попыталась отвернуться.

Жидкость пролилась ей на обнаженную грудь и обожгла губы.

– Твоей гостье не нравится твое вино, Ольмек, – раздался чей-то холодный издевательский голос.

Ольмек оцепенел; в его глазах вспыхнул страх. Медленно повернув голову, он уставился на Таскелу, которая стояла в дверном проеме, небрежно привалившись к нему плечом и положив руку на гладкое бедро. Валерия извернулась в его железных объятиях, но, встретив жгучий взгляд Таскелы, почувствовала, как по спине ее пробежал холодок. Сегодня ночью Валерии пришлось испытать доселе неведомые чувства. Сначала она узнала, что такое страх перед мужчиной; теперь она поняла, что значит бояться женщины.

Ольмек не шевелился; его смуглая кожа посерела. Таскела вынула из-за спины вторую руку и показала зажатый в ней небольшой золотой сосуд.

– Я подозревала, что ей не понравится твое вино, Ольмек, – промурлыкала принцесса, – поэтому и прихватила свое, которое привезла сюда еще с берегов озера Зуад, – ты понимаешь меня, Ольмек?

На лбу у Ольмека внезапно выступили крупные капли пота. Мускулы его обмякли, и Валерия вырвалась из его объятий, став по другую сторону стола. Разум подсказывал ей, что нужно бежать прочь из комнаты, но какая-то неведомая сила заставила ее остаться на месте и наблюдать за происходящим.

Таскела подошла к застывшему принцу, насмешливо покачивая бедрами. Голос ее звучал мягко и ласково, но в глазах вспыхивали и гасли опасные огоньки. Она легонько погладила его бороду.

– Ты – эгоист, Ольмек, – пропела она, улыбаясь. – Ты решил приберечь нашу очаровательную гостью для себя, хотя и знал, как мне хотелось развлечь ее. Ты сделал большую ошибку, Ольмек!

Маска равнодушия на мгновение спала с ее лица; глаза ее вспыхнули, черты исказились, а пальцы с неожиданной силой выдрали у него клок волос из бороды. Впрочем, такое свидетельство неестественной силы показалось ничуть не менее жутким, чем дьявольская ярость, скрывавшаяся под напускным спокойствием.

Ольмек с ревом вскочил, сжимая и разжимая огромные кулачищи.

– Шлюха! – Его рокочущий бас раскатился по комнате. – Ведьма! Дьяволица! Текултли надо было убить тебя еще пятьдесят лет назад! Ступай прочь! Я слишком долго терпел тебя! Эта белокожая девчонка принадлежит мне! Пошла вон отсюда, пока я не прикончил тебя на месте!

Принцесса рассмеялась и швырнула окровавленный клок волос ему в лицо. В смехе ее было не больше веселья, чем в скрежете сталкивающихся клинков.

– Когда-то ты говорил совсем по-другому, Ольмек, – издевательски протянула она. – Когда-то, в молодости, ты говорил мне о своей любви. Да, некогда, правда, давным-давно, ты был моим возлюбленным. Ты любил меня и спал в моих объятиях под заколдованным лотосом – и сам вложил в мои руки цепи, что поработили тебя. Ты знаешь, что не сможешь победить меня. Ты знаешь, что мне достаточно взглянуть тебе в глаза, воспользовавшись той таинственной силой, владению которой много лет назад меня обучил стигийский жрец, и ты станешь беспомощен. Ты помнишь ночь под черным лотосом, который покачивался над нами, повинуясь дуновению потустороннего ветра; ты вновь ощущаешь его неземной аромат, что клубится вокруг, порабощая тебя. Ты не можешь противостоять мне. Ты – мой раб, как и в ту ночь, и останешься им до конца жизни, Ольмек Ксухотлийский!

Ее голос превратился в едва слышное бормотание ручья, бегущего по камням в безлунную ночь. Таскела придвинулась к принцу и провела ноготком по его мощной груди. Глаза его остекленели, а огромные руки бессильно упали вдоль тела. Безжалостно улыбнувшись, Таскела поднесла золотой сосуд к его губам.

– Пей!

Принц машинально повиновался. В тот же миг отсутствующее выражение исчезло из его глаз, и в них вспыхнули ярость, понимание и страх. Рот у него открылся, но он не издал ни звука. Еще секунду он стоял, покачиваясь, на подгибающихся ногах, а потом бесформенной кучей осел на пол.

Его падение вывело Валерию из заторможенного состояния. Развернувшись, она бросилась к двери, но, совершив стремительный прыжок, который сделал бы честь пантере, Таскела оказалась рядом с девушкой. Валерия ударила ее кулаком, вложив в это движение всю силу своего молодого и крепкого тела. От такой затрещины здоровый мужчина лишился бы чувств и бездыханным простерся на полу. Но, ловко изогнувшись, Таскела уклонилась и поймала пиратку за запястье. В следующее мгновение и левая рука Валерии оказалась зажатой в тисках, и, удерживая ее запястья, Таскела преспокойно связала ее руки веревкой, которую вынула из-за пояса. Валерии казалось, что нынешней ночью она испила чашу унижения до дна, но стыд оттого, что с нею одним пальцем справился Ольмек, не шел ни в какое сравнение с теми чувствами, которые обуревали ее сейчас. Валерия всегда относилась с нескрываемым презрением к другим представительницам своего пола, и встреча с женщиной, которая одолела ее шутя, как ребенка, стала для нее настоящим шоком. Она почти не сопротивлялась, когда Таскела силой усадила ее на стул и, заставив опустить связанные руки между колен, привязала ее к нему.

Небрежно перешагнув через Ольмека, Таскела подошла к бронзовой двери, отодвинула засов и распахнула ее. За нею обнаружился коридор.

– В него выходит комната, – заметила она, в первый раз обратившись к своей пленнице, – которая в прежние времена служила пыточной. Когда мы заперлись в квартале текултли, то большую часть механизмов забрали с собой, но одно устройство осталось – оно оказалось слишком тяжелым, однако до сих пор находится в рабочем состоянии. И сейчас оно придется очень кстати.

В глазах Ольмека вспыхнул ужас понимания. Таскела подошла к нему, наклонилась и схватила за волосы.

– У него всего лишь временный паралич, – доверительно сообщила она. – Он может слышать, думать и чувствовать – да-да, он способен чувствовать очень даже хорошо!

Отпустив столь зловещее замечание, она направилась к двери, волоча за собой огромное тело принца с такой легкостью, что у Валерии от изумления расширились глаза. Таскела вышла в коридор и без колебаний зашагала по нему, а потом и скрылась со своим пленником в комнате, которая выходила в него и откуда вскоре донесся лязг железа.

Валерия негромко выругалась и попыталась разорвать путы, упираясь ногами в пол. Но у нее ничего не вышло – веревка оказалась исключительно прочной.

Таскела вернулась одна, но из комнаты за ее спиной донесся приглушенный стон. Она закрыла дверь, но не стала запирать ее на засов.

Валерия сидела молча, глядя на женщину, в руках которой, как отчетливо понимала теперь пиратка, находилась ее судьба.

Таскела схватила ее за золотистые волосы и заставила запрокинуть голову, бесстрастно глядя своей пленнице в лицо. Но блеск ее глаз показывал, что бесстрастность эта напускная.

– Я окажу тебе большую честь, – сказала она. – Ты вернешь Таскеле молодость. О, не смотри на меня так! Я выгляжу молодой, но в моих жилах таится медленный холод подступающей дряхлости. Мне уже случалось ощущать его тысячи раз. Я стара, настолько стара, что даже не помню своего детства. Но когда-то я была девушкой, и меня любил стигийский жрец, который и открыл мне тайну бессмертия и вечной молодости. Вскоре он умер. Кое-кто уверял, что от яда. Но я осталась жить в своем дворце на берегу озера Зуад, и прошедшие годы не коснулись меня. Наконец, меня возжелал сам король Стигии, но мой народ восстал и привел меня сюда. Ольмек назвал меня принцессой. Но во мне нет королевской крови. Любая принцесса – ничто и никто по сравнению со мной. Я – Таскела, чью молодость вернет твоя юность.

Язык Валерии прилип к гортани. Она чувствовала, что прикоснулась к тайне, которая оказалась намного страшнее темных секретов вырождающейся расы.

Таскела развязала запястья аквилонянки и рывком подняла ее на ноги. Отнюдь не страх перед физической силой принцессы превратил Валерию в беспомощную дрожащую жертву. Нет, все дело было в гипнотических, жгучих, жутких глазах Таскелы.

7. Тот, кто приходит из тьмы

Конан окинул взглядом мужчину на железной дыбе.

– Какого дьявола ты разлегся на этой штуке?

Из-под кляпа донеслись неразборчивые звуки, и Конан наклонился и вырвал его. Пленник испуганно взвыл, потому что действия варвара заставили железный шар ухнуть вниз, и тот едва не коснулся его груди.

– Осторожнее, во имя Сета! – взмолился Ольмек.

– С какой стати? – осведомился Конан. – Или ты полагаешь, что мне не все равно, что с тобой будет? Жаль, что у меня нет времени остаться и полюбоваться на то, как эта глыба железа выдавит из тебя кишки. Но я спешу. Где Валерия?

– Развяжи меня! – завопил Ольмек. – Я расскажу тебе все!

– Сначала расскажи.

– Ни за что! – Принц упрямо стиснул зубы.

– Как хочешь. – Конан преспокойно устроился на соседней скамье. – Я отыщу ее сам после того, как ты превратишься в кисель. Пожалуй, я чуточку ускорю процесс, воткнув острие своего меча тебе в ухо.

– Подожди! – Пленник заговорил, захлебываясь словами: – Таскела отняла ее у меня. Я всегда был лишь марионеткой в ее руках.

– Таскела? – презрительно фыркнул Конан и сплюнул. – Что за дешевая…

– Нет, нет! – выдохнул Ольмек. – Все намного хуже, чем ты думаешь. Таскела очень стара – ей исполнилось несколько сотен лет. Жизнь и молодость ей возвращают принесенные в жертву молодые женщины. Вот почему клан пребывает в столь жалком состоянии. Она вытянет из Валерии жизненную силу и вдохнет ее в собственное тело, чтобы вновь стать молодой и красивой.

– Двери заперты? – поинтересовался Конан, большим пальцем пробуя остроту своего меча.

– Да! Но я знаю обходной путь. Он известен только мне и Таскеле, но меня она считает беспомощным, а тебя – убитым. Развяжи меня, и я клянусь, что помогу тебе освободить Валерию. Без моей помощи тебе не попасть внутрь замка текултли, потому что, даже если ты пытками вынудишь меня выдать тебе тайну, то не сможешь открыть потайной механизм. Освободи меня, и мы захватим Таскелу врасплох и убьем ее, прежде чем она успеет пустить в дело магию, – до того, как вообще увидит нас. Нож в спину – и готово. Мне следовало убить ее давным-давно, но я боялся, что без ее помощи ксоталанки одолеют нас. И ей была нужна моя помощь; вот почему она оставила меня в живых. Теперь мы друг другу не нужны, и кто-то один должен умереть. Клянусь, когда мы убьем ведьму, ты с Валерией сможешь уйти невозбранно. После смерти Таскелы мои люди станут повиноваться мне беспрекословно.

Конан наклонился и перерезал веревки, которыми принц был привязан к дыбе. Ольмек осторожно выскользнул из-под огромного шара и встал, отряхиваясь, как пес, вышедший из воды. Бормоча ругательства себе под нос, он принялся ощупывать исколотую шипами голову. Эти двое мужчин, стоящих рядом, были живописными воплощениями первобытной мощи. Ростом Ольмек не уступал Конану, зато был массивнее; но присутствовало в облике тлацитланина нечто отталкивающее, что резко контрастировало с честной твердостью и суровостью киммерийца. Конан скинул обрывки своей изодранной и перепачканной кровью рубашки, демонстрируя прекрасно развитую мускулатуру. Плечи его были такими же широкими, как у Ольмека, но прорисованы более отчетливо, не заплывшие жиром, да и могучая грудь впечатляюще сужалась к тонкой талии, а вот у принца на боках хватало жировых отложений. Киммериец мог бы служить живым образчиком первобытной силы и мощи, словно высеченный из бронзы. Ольмек был смуглее, но не от загара. Если Конан выглядел пришедшим из начала времен, то Ольмек казался порождением Тьмы, властвовавшей над миром до его рождения.

– Показывай дорогу, – распорядился киммериец, – и шагай вперед. Я тебе не доверяю и в случае чего просто сверну тебе шею.

Ольмек повернулся и двинулся первым, нервно поглаживая общипанную бороду.

Принц привел Конана не к бронзовой двери, которую, по его мнению, Таскела должна была запереть, а в другую комнату на границе владений текултли.

– Эту тайну тщательно охраняли на протяжении последних пятидесяти лет, – сказал он. – О ней не знают даже наши люди, не говоря уже о ксоталанках. Текултли сам построил этот тайный вход, а потом убил рабов, которые выполнили его волю; он боялся, что когда-нибудь окажется запертым в этой комнате по вине Таскелы, любовь которой к нему очень быстро перешла в ненависть. Но она все равно узнала об этой тайне и однажды заперла дверь на засов прямо у него перед носом, когда он спасался бегством после неудачного налета. Ксоталанки схватили его и содрали с него кожу живьем. А я следил за ней и случайно подсмотрел, как она пользовалась этим входом, так что теперь и я знаю о нем.

Он нажал на золотое украшение на стене, и панель провалилась внутрь, открывая взору ступеньки слоновой кости, ведущие наверх.

– Эта лестница построена прямо в стене, – пояснил Ольмек. – Она ведет в башенку на крыше, а уже оттуда ступеньки расходятся по разным помещениям. Поспешим!

– После тебя, дружище, – саркастически откликнулся Конан, поигрывая широким мечом, и Ольмек, пожав плечами, ступил на лестницу.

Конан быстро последовал за ним, и стенная панель встала на место. Высоко над ними тлела гроздь огненных камней, превращая лестницу в колодец колдовского пламени.

Они поднимались до тех пор, пока, по прикидкам Конана, не оказались выше четвертого уровня, выйдя в цилиндрическую башенку, в куполообразную крышу которой были вделаны огневики, освещавшие лестницу. В окна с золотыми переплетами и небьющимися хрустальными стеклами – первые окна, увиденные им в Ксухотле, – можно было увидеть острые коньки крыш, купола и башни, темнеющие на фоне звезд.

Ольмека не интересовал вид из окна. Он поспешно устремился к одной из винтовых лестниц, которая вела вниз, и через несколько шагов они оказались в узком извилистом коридоре. Пройдя по нему, они остановились перед лестничным пролетом, уходящим вниз.

Снизу долетел приглушенный женский крик, в котором слышались гнев, страх и стыд. Конан узнал голос Валерии.

Конана мгновенно охватила ярость, к которой примешивалось изумление: он не представлял, что могло заставить бесстрашную Валерию так отчаянно кричать. Он мгновенно забыл об Ольмеке. Оттолкнув принца в сторону, Конан ринулся вниз по лестнице, но тут же спохватился и начал уже поворачиваться, когда Ольмек замахнулся своим кулачищем, похожим на кувалду. Удар, в который принц вложил всю силу, был нацелен в основание черепа Конана. Однако киммериец вовремя обернулся, так что кулак лишь задел его шею, хотя у обычного человека наверняка бы переломился позвоночник. Конан не устоял на ногах и покачнулся. Выронив меч, бесполезный в такой тесноте, он успел схватить Ольмека за вытянутую руку, и оба с грохотом покатились вниз по ступенькам. Во время падения железные пальцы киммерийца вцепились в бычью шею принца.

Шея и плечо варвара онемели от чудовищного удара Ольмека, но он и не подумал ослаблять свою бульдожью хватку, пока они, ударяясь о стены и ступеньки, катились вниз. В конце концов оба врезались в дверь слоновой кости и вдребезги разнесли хрупкую преграду, но к тому времени Ольмек был уже мертв – Конан свернул ему шею. Киммериец вскочил на ноги, стряхивая с себя обломки двери и смахивая с глаз кровь и пот.

Он оказался в большом тронном зале. Кроме него, в комнате находились еще пятнадцать человек. Первой, кого он увидел, была Валерия. Перед помостом, на котором стоял трон, возвышался необычный черный алтарь. На нем расставили семь черных свечей в золотых канделябрах, над которыми вился густой зеленый дым с резким запахом. Спирали этого дыма собрались под потолком в облако, которое образовало туманную арку над алтарем. На алтаре лежала обнаженная Валерия, и ее ослепительно-белая кожа резко выделялась на блестящем черном камне. Девушка не была связана. Она лежала, вытянувшись во весь рост и закинув руки за голову. У алтаря преклонил колени молодой человек, крепко держа ее за запястья. По другую сторону стояла на коленях молодая женщина, сжимавшая лодыжки девушки. Оказавшись зажатой в тисках, Валерия не могла ни подняться, ни пошевелиться.

Вокруг них полукругом стояли на коленях еще одиннадцать мужчин и женщин из клана текултли, глядя на происходящее горящими, полными вожделения глазами.

На троне слоновой кости в небрежной позе раскинулась Таскела. На помосте дымились бронзовые кадильницы, и спирали дыма вились вокруг ее обнаженных ног, лаская их, словно пальцы любовника. Она не могла усидеть на месте и ерзала, принимая чувственные позы, словно получая удовольствие от прикосновения гладкой слоновой кости к своей коже.

Грохот двери, вдребезги разлетевшейся под напором двух тел, не произвел на собравшихся заметного впечатления. Коленопреклоненные мужчины и женщины лишь мельком взглянули на тело своего принца и гиганта, который поднялся на ноги, стряхивая с себя обломки, и вновь устремили жадные взгляды на извивающееся белое тело на черном алтаре. Таскела насмешливо посмотрела на Конана и, откинувшись на спинку кресла, издевательски расхохоталась.

– Шлюха!

Глаза киммерийцу застлала ярость. Сжав кулаки, он направился к ней. Но не успел он сделать и шага, как раздался громкий лязг и в ногу ему впились стальные клыки. Конан споткнулся и едва не упал. Нога его угодила в стальной капкан, зубья которого глубоко впились ему в плоть. И лишь напряженные мышцы лодыжки уберегли кость от перелома. Проклятая железка выпрыгнула из тлеющего пола безо всякого предупреждения. Сейчас он ясно видел щели, из которых выдвинулись челюсти, до того совершенно незаметные.

– Глупец! – рассмеялась Таскела. – Или ты думал, что я не приму мер на случай твоего возвращения? Капканы охраняют все двери в этой комнате. Стой на месте и смотри, пока я вершу судьбу твоей смазливой подружки! А потом я решу, что делать с тобой.

Рука Конана инстинктивно метнулась к поясу, но нащупала там лишь пустые ножны. Меч его валялся на лестнице. Кинжал же остался в лесу, там, где дракон вырвал его из пасти. Стальные зубы, впившиеся ему в ногу, жгли его, как огнем, но физическая боль не шла ни в какое сравнение с яростью, снедавшей его душу. Он попался в ловушку, как волк. Будь у него меч, он бы отсек себе ногу и пополз по полу, чтобы убить Таскелу. Глаза Валерии обратились к нему с немой мольбой, и от осознания собственной беспомощности Конана захлестнула волна слепой ярости.

Упав на колено свободной ноги, он попробовал просунуть пальцы под дуги капкана, чтобы разжать их. Из-под ногтей у него выступила кровь, но стальные зубья сомкнулись сплошным кольцом и впились так глубоко, что зазора между ними и изуродованной плотью не оставалось. Вид обнаженной Валерии добавил жара к сжигавшему его пламени ярости.

Таскела не обращала на него внимания. Лениво поднявшись с трона, она окинула своих подданных пристальным взглядом и проговорила:

– Где Ксамек, Зланатх и Тачик?

– Они не вернулись из катакомб, принцесса, – ответил один из мужчин. – Как и все мы, они относили трупы убитых в подземные крипты, но обратно не пришли. Наверное, их забрал призрак Толькемека.

– Помолчи, глупец! – резко бросила Таскела. – Призраков не бывает.

Она сошла с помоста, поигрывая тонким кинжалом с позолоченной рукоятью. В глазах ее горело пламя ада. Остановившись подле алтаря, она заговорила в напряженной тишине.

– Твоя жизнь вернет мне молодость, белая женщина! – сказала она. – Я прижмусь к твоей груди и прильну к твоим губам, а потом медленно – очень медленно! – погружу клинок в твое сердце. И твоя жизнь, уходящая из твоего цепенеющего тела, войдет в мое, и я снова расцвету вечной молодостью!

Медленно, как змея, гипнотизирующая свою жертву, она склонилась сквозь струи дыма над замершей неподвижно девушкой, которая неотрывно глядела в ее мерцающие темные глаза – глаза, которые становились все больше и глубже, сверкая, словно черные луны в кольцах дыма.

Коленопреклоненные люди стиснули руки и затаили дыхание, напряженно ожидая кровавой развязки, и единственным звуком, нарушавшим тишину, было учащенное дыхание Конана, который не прекращал попыток вырвать ногу из стальной ловушки.

Взгляды всех были прикованы к алтарю и белой фигурке на нем, и казалось, что даже удар грома не нарушит колдовского оцепенения, но негромкого вскрика хватило, чтобы присутствующие обернулись. Он и впрямь прозвучал негромко, этот вскрик, но при звуке его волосы на затылке встали дыбом. Люди обернулись и увидели.

В дверном проеме слева от возвышения стоял призрак, пришедший из ночных кошмаров. Это был мужчина со спутанными белыми волосами и пегой бородой, ниспадавшей до пояса. Его исхудалое тело кое-как прикрывали лохмотья, и в прорехах виднелись неестественно тонкие руки и ноги. Кожа его тоже была не такой, как у обычных людей. Она казалась чешуйчатой, словно мужчина долгое время провел в условиях, которые нельзя назвать человеческими. И в глазах, сверкавших сквозь спутанные седые космы, тоже не осталось ничего разумного. Они смотрели не мигая, похожие на белые сверкающие диски, лишенные проблесков малейших чувств или здравомыслия. Губы шевельнулись, но с них сорвалось лишь истеричное хихиканье.

– Толькемек! – прошептала Таскела, лицо которой стало смертельно бледным, а ее подданные съежились, охваченные ужасом. – Значит, это были не досужие сказки. Сет! Ты прожил в темноте двенадцать лет! Двенадцать лет среди трупов! Хотела бы я знать, чем ты питался! И какой безумной пародией на жизнь было твое существование в полной темноте вечной ночи? Теперь я понимаю, почему Ксамек, Зланатх и Тачик не вернулись из катакомб – и больше никогда не вернутся. Но почему ты выжидал так долго, прежде чем нанести удар? Или ты искал что-либо в подземелье? Какое-нибудь секретное оружие, спрятанное там? И что же, ты нашел его?

Единственным ответом стало жуткое хихиканье Толькемека, и он одним прыжком влетел в комнату – прыжком настолько длинным и стремительным, что ему удалось миновать скрытые в полу ловушки. Невозможно было сказать, случайно это произошло или же призрак вспомнил обычаи Ксухотля. Он не был безумцем в буквальном смысле. Он просто долго жил вдали от людей, перестав быть человеком. И только тонкая ниточка ярости и желания отомстить связывала его с человечеством, с которым его столь жестоко разлучили, вынуждая обитать рядом с людьми, которых он ненавидел. Только эта ненадежная связь не давала ему навеки раствориться в темноте преисподней, которую он открыл для себя много лет назад.

– Ты искал нечто, спрятанное там! – прошептала Таскела и отпрянула. – И ты нашел это! Ты помнишь о вражде! После стольких лет, проведенных в темноте, ты ничего не забыл!

В исхудалой руке Толькемека появилась жадеитовая палочка, на конце которой рдела гроздь, похожая на зерна граната. Принцесса отпрыгнула в сторону, когда он ткнул палочкой перед собой, словно копьем, и из зерен граната ударил ослепительно-алый луч. Он не зацепил Таскелу, зато угодил в женщину, державшую Валерию за лодыжки. Луч ударил ее прямо между лопаток. Раздался громкий треск, из груди женщины вылетел столб огня и разбился об алтарь, осыпав его снопом искр. Женщина повалилась на бок, пожелтевшая и ссохшаяся, словно мумия.