Текст книги "Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник)"

16. Черные стены Кеми

«Искатель приключений», как птица, несся на юг, подгоняемый мощными гребками весел, на которых отныне сидели свободные люди. Из мирного торговца галера превратилась в военный корабль, насколько это было возможно, разумеется. Теперь у гребцов сбоку на скамьях висели мечи, а на курчавых головах красовались позолоченные шлемы. Вдоль поручней развесили щиты, а вокруг мачты сложили связки дротиков, луков и стрел. Кажется, даже стихия пришла на помощь Конану: полосатый парус неизменно наполнялся свежим ветром, который с ровной силой дул днем и ночью, так что в веслах не было особой нужды.

Но, хотя Конан все время держал впередсмотрящих в «вороньем гнезде»[30]30
  «Воронье гнездо» – наблюдательный пост на мачте судна в виде прикрепленной к ней на определенной высоте бочки.


[Закрыть], те пока так и не увидели длинной низкой черной галеры, убегающей на юг впереди них. День за днем горизонт и катящиеся волны оставались пустынными, и размеренный покой лишь иногда нарушался появлением рыбацкого судна, тут же бросавшегося наутек, едва его команда замечала вывешенные щиты на поручнях «Искателя приключений». Сезон торгового судоходства завершался, и других кораблей они не встречали.

А когда впередсмотрящий все-таки увидел парус, то на севере, а не на юге. Далеко позади появилась быстроходная галера с раздутым ветром пурпурным парусом. Чернокожие принялись уговаривать Конана повернуть и взять ее на абордаж, но он лишь покачал головой в ответ. Где-то впереди стройная черная галера на всех парусах спешила к портам Стигии. Тем вечером перед наступлением темноты наблюдатель из «вороньего гнезда» доложил, что быстроходная галера видна на горизонте, а на рассвете она все еще висела у них на хвосте, оставаясь крошечным пятнышком вдали. Конан даже спросил себя, уж не его ли она преследует, но найти логической причины подобному предположению не смог. Но вскоре он и думать забыл о странной посудине. С каждым днем, все дальше углубляясь на юг, он чувствовал, как усиливается снедавшее его свирепое нетерпение. Сомнения никогда не досаждали ему. Точно так же, как он верил в восход и закат солнца, так он уверовал и в то, что жрец Сета похитил Сердце Аримана. А куда еще мог жрец Сета везти его, кроме Стигии? Чернокожие чувствовали его нетерпение и выкладывались на веслах так, как никогда не работали из-под палки, хотя и не подозревали о его цели. Они предвкушали, как будут грабить и мародерствовать, и были вполне довольны. Мужчины с южных островов не знали другого занятия; и кушиты, входящие в команду галеры, с бессердечием их расы радостно восприняли перспективу поучаствовать в ограблении собственного народа. Узы крови ничего не значили для них, а вот удачливый вождь и звонкие монеты затмевали собой все остальное.

Вскоре характер побережья изменился. Они больше не плыли вдоль отвесных скал, за которыми убегали к горизонту горные массивы. Теперь береговая линия представляла собой широкие равнины и луга, едва возвышавшиеся над уровнем моря и терявшиеся в голубоватой дымке вдали. Им попадалось мало гаваней и еще меньше портов, но зеленую равнину усеивали точки шемитских городов; зеленое море лизало оконечности зеленых долин, и зиккураты[31]31
  Зиккурат – культовое ступенчатое сооружение (храмовая башня), состоявшее из трех-семи усеченных ступеней с храмом наверху, сложенное из кирпича-сырца с последующей яркой окраской.


[Закрыть] городов, едва видимые издалека, отливали белизной на жарком солнце.

По пастбищам неторопливо расхаживали стада коров, которые охраняли коренастые широкоплечие всадники в цилиндрических шлемах, с курчавыми иссиня-черными бородами и луками в руках. Это было побережье Шема, где не признавали никаких законов, кроме тех, которые здешние города-государства навязывали силой. Конан знал, что дальше к востоку луга и пастбища уступают место пустыне, где уже не было городов и где обитали лишь кочевые племена.

Они упорно держали курс на юг, и вскоре начала меняться даже бесконечная панорама долин с точками городов. Появились первые заросли тамаринда[32]32
  Тамаринд, или индийский финик, – бобовое растение. Может достигать высоты 20 м. Мякоть плода съедобна и используется в качестве специи.


[Закрыть] и пальмовых деревьев. Береговая линия становилась все более изрезанной, и за нею виднелись голые песчаные дюны. К морю сбегали многочисленные ручейки, по берегам которых высились стены зеленой и сочной растительности.

Наконец они миновали устье широкой реки, которая впадала в океан, и увидели высокие черные стены и башни Кеми.

Река называлась Стиксом и служила настоящей границей Стигии. Кеми же считался самым крупным портом Стигии и одновременно важнейшим административным центром. Король жил в древнем Луксуре, а в Кеми верховодило жречество, хотя люди шептались, что настоящая столица их страны находится в самом сердце материка, в загадочном заброшенном городе на берегу Стикса. Эта река, берущая свое начало из неведомого источника где-то далеко к югу от Стигии, текла на север на тысячу миль, а потом резко поворачивала на запад, проходила еще несколько сотен миль, после чего впадала в океан.

«Искатель приключений», не зажигая огней, ночью проскользнул мимо порта, и рассвет застал его в небольшом заливе в нескольких милях к югу от города. Залив со всех сторон окружали топи и заросли мангровых деревьев и пальм в переплетении лиан, которые кишмя кишели крокодилами и змеями. Обнаружить их здесь было практически невозможно. Конан помнил это местечко еще с прежних времен; он уже бросал здесь якорь раньше, в бытность свою корсаром.

Когда они крались мимо города, чьи огромные черные бастионы высились на двух песчаных отмелях, в кольце которых и лежала бухта, то на стенах горели багровые факелы и из-за них доносился негромкий рокот барабанов. В порту, в отличие от Аргоса, судов практически не было. Стигийцы не строили свою славу и могущество на кораблях и флотах. Разумеется, у них имелись в наличии торговые суда и боевые галеры, но количество их по сравнению с сухопутной армией было ничтожным. Большая же часть их флота курсировала по великой реке, избегая выходить в открытое море.

Стигийцы были древней расой – смуглые неразговорчивые люди, могущественные и безжалостные. В незапамятные времена их владычество простиралось далеко на север от Стикса, за луга и пастбища Шема, захватывая и плодородные плоскогорья, на которых сейчас раскинулись Котх, Офир и Аргос, вплоть до самой границы с древним Ахероном. Но Ахерон пал, и варварские племена предков хайборийцев в волчьих шкурах и рогатых шлемах устремились на юг, потеснив прежних властителей. Однако же стигийцы ничего не забыли.

Весь день «Искатель приключений» простоял на якоре в крошечной бухточке, огражденной стеной переплетающихся ветвей и лиан, в путанице которых перекликались разноцветные птахи с хриплыми голосами и скользили молчаливые рептилии с яркой чешуей. Ближе к закату с борта спустили ялик, который принялся курсировать вдоль берега, пока не нашел то, что нужно было Конану: стигийского рыбака в утлой плоскодонке.

Его подняли на палубу «Искателя приключений» – высокого смуглого жилистого мужчину, лицо которого заливала смертельная бледность от страха перед своими похитителями, жуткая слава которых была известна всему побережью. Он был наг, если не считать коротких атласных штанов, поскольку, подобно гирканцам, в Стигии даже рабы и простолюдины носили шелк. В его лодке обнаружился и плащ, в который рыбак кутался по ночам, дабы уберечься от прохлады.

Он упал перед Конаном на колени, ожидая пыток и неминуемой смерти.

– Встань, как подобает мужчине, и перестань трястись, – нетерпеливо бросил киммериец, который никогда не понимал подобострастного уничижения. – Тебе не причинят вреда. Скажи мне вот что: не заходила ли в порт Кеми в последние несколько дней галера, быстроходная черная галера, вернувшаяся из Аргоса?

– Заходила, милорд, – ответил рыбак. – Только вчера на рассвете жрец Тутотмес воротился из путешествия на дальний север. Люди говорят, что он побывал в самой Мессантии.

– Что он привез с собой из Мессантии?

– Увы, милорд, этого я не знаю.

– Что ему понадобилось в Мессантии? – требовательно спросил Конан.

– Милорд, я – простой человек. Откуда мне знать, что на уме у жрецов Сета? Я могу говорить только о том, что видел своими глазами да о чем шепчутся люди на причалах. До нас дошли слухи о том, что на юге случилось нечто необычайное, хотя что именно, никто не знает; известно лишь, что лорд Тутотмес в большой спешке отплыл туда на своей черной галере. Теперь он воротился, но что он делал в Аргосе и что привез с собой, не знает никто, даже матросы из его команды. Говорят, что он выступил против самого Тот-Амона, верховного владыки всех жрецов Сета, который живет в Луксуре, и что Тутотмес ищет тайного могущества, чтобы свергнуть Великого Повелителя. Но кто я такой, чтобы судить об этом? Когда жрецы воюют друг с другом, простому человеку только и остается, что пасть ниц и надеяться, что они не наступят на него.

Конан рычанием выразил свое отношение к столь рабской философии и повернулся к своим людям:

– Я отправлюсь в Кеми в одиночку и попробую найти Тутотмеса. Подержите этого человека заложником, но смотрите, не причините ему зла. Кром и его дьяволы, перестаньте орать! Или вы полагаете, что мы можем среди бела дня войти в гавань и захватить город? Я пойду один.

Не слушая возражений, он разделся и напялил на себя шелковые штаны и сандалии пленника, заправил волосы под взятый у него же обруч, а вот короткий рыбацкий нож с презрением отверг. В Стигии простолюдинам не дозволялось носить мечи, а плащ оказался недостаточно просторным, чтобы под ним можно было скрыть длинный клинок киммерийца. Но Конан пристегнул к бедру ганатский нож, оружие свирепых кочевников, обитающих в пустыне к югу от Стигии, – широкий тяжелый, слегка искривленный клинок отличной стали, заточенный до бритвенной остроты и достаточно длинный, чтобы выпустить человеку кишки.

Затем, оставив стигийца под охраной своих корсаров, Конан спустился в рыбацкую лодку.

– Ожидайте меня до рассвета, – сказал он. – Если я не вернусь к тому времени, значит, не вернусь уже никогда, а вы возвращайтесь на юг, к своим домам.

Когда он перебирался через борт, пираты проводили его такими горестными воплями, что ему пришлось вновь показаться над палубой и велеть им заткнуться. Потом, спрыгнув в лодку, он уселся на весла и погнал утлое суденышко по волнам с такой быстротой, какой оно никогда не видело при прежнем хозяине.

17. Он убил священного Сына Сета!

Гавань Кеми лежала меж двух остроконечных клиньев суши, выдававшихся в океан. Он обогнул южный мыс, на краю которого, подобно рукотворной скале, высился черный замок, и вошел в бухту в сумерках, пока было еще достаточно светло, чтобы зеваки разглядели рыбацкую лодку и плащ, но при этом не обратили внимания на мелочи, которые могли выдать его с головой. Он без помех пробрался меж огромных черных боевых галер, стоящих на якоре, и причалил к широкой каменной лестнице, сбегавшей к самой воде. Здесь он привязал свою лодчонку к железному кольцу, вделанному в каменную стену, среди множества других таких же суденышек. Не было ничего странного в том, что рыбак оставлял здесь свою посудину. Применение им находили только рыбаки, а они не воровали друг у друга.

Никто не удостоил его даже мимолетным взглядом, когда он поднимался по длинной лестнице, незаметно огибая факелы, установленные на ней через равные интервалы. Он выглядел самым обычным рыбаком с пустыми руками, возвращающимся после неудачной ловли на побережье. Но если бы кто-нибудь любопытный присмотрелся к нему повнимательнее, то наверняка отметил бы энергичную походку и уверенную осанку, нехарактерную для простого рыбака. Однако же Конан шел быстро, стараясь держаться в тени, а простолюдины Стигии привыкли предаваться размышлениям не больше своих собратьев в менее экзотических странах.

Телосложением он не отличался от стигийской касты воинов, представители которой выделялись высоким ростом и мускулатурой. Сильный загар делал Конана похожим на смуглокожих стигийцев. А его черные волосы, подстриженные прямо и перехваченные медным обручем, лишь усиливали сходство. Отличия же не бросались в глаза – другая походка, непривычные черты лица и синие глаза. Плащ скрадывал их, да и сам Конан старался держаться в тени, старательно отворачиваясь, когда навстречу ему попадался кто-либо из местных жителей.

Но все равно игра была смертельно опасной, и он понимал, что рано или поздно обман будет раскрыт. Кеми не походила на прочие морские порты Хайбории, где смешались представители всевозможных рас и народностей. Здесь единственными чужеземцами были негры и шемиты, а он походил на них еще меньше, чем на коренных стигийцев. Чужестранцев не приветствовали и в других городах Стигии; их терпели, если только они являлись иностранными посланниками или торговцами. Но и последним не дозволялось сходить на берег после наступления темноты. А сейчас в гавани вообще не было ни одного хайборийского корабля. В городе ощущалось странное беспокойство; в воздухе разлилась напряженность, вспыхнули старые амбиции, и по улицам гулял настороженный шепоток, слышимый только теми, кому он предназначался. Шестое чувство дикаря безошибочно подсказывало Конану: атмосфера накаляется, и вот-вот произойдет взрыв.

Если его обман раскроется, Конана ждет незавидная участь. Его убьют просто за то, что он чужак. Если в нем узнают Амру, вожака корсаров, который подверг их побережье разграблению огнем и мечом… Конан непроизвольно поежился. Он не боялся людей в любом обличье, и смерть от огня или стали не страшила его. Но здесь была земля черного колдовства и безымянного ужаса. Говорили, что Сет Старый Змий, давно изгнанный всеми хайборийскими расами, по-прежнему таился в тени подземных храмов, где случались загадочные и жуткие события.

Он оставил позади прибрежные улицы с их широкими каменными лестницами, сбегающими к самой воде, и вошел в центральную часть города. Здесь не было ничего, что отличает любой хайборийский город, – ни фонарей или светильников, ни празднично разодетых людей, беззаботно гуляющих по тротуарам, ни лавок и магазинчиков с распахнутыми настежь дверями, выставляющих напоказ свои товары.

Здесь лавки закрывались с наступлением сумерек. Единственным источником света на улицах оставались чадящие факелы, установленные через большие промежутки. Людей попадалось сравнительно немного; они торопливо шли по своим делам, ни с кем не заговаривая, и количество их неуклонно уменьшалось с наступлением позднего времени. Окружающая атмосфера казалась Конану тягостной и нереальной: молчаливые прохожие, их испуганная спешка, глухие черные стены, угрюмо вздымающиеся по обеим сторонам каждой улицы. В архитектуре Стигии преобладала мрачная тяжесть, давящая и гнетущая.

Свет в домах горел лишь на верхних этажах. Конан знал, что большинство жителей предпочитают спать на плоских крышах, среди пальм искусственных садиков, прямо под открытым небом. Откуда-то доносились звуки непривычной музыки. Иногда по булыжнику с грохотом проносились бронзовые колесницы, и тогда можно было мельком разглядеть высокого вельможу с ястребиным профилем, завернувшегося в атласную накидку, черную гриву которого перехватывал золотой обруч с эмблемой змеи, поднявшей голову. Или черного нагого возничего, широко расставившего кривые ноги и натягивавшего вожжи в попытке сдержать горячих стигийских коней.

А вот те, кто торопливо шел по улицам пешком, были простолюдинами: рабы, торговцы, шлюхи, ремесленники – но и их становилось все меньше по мере того, как он углублялся в лабиринт городских улиц. Конан приближался к храму Сета, где рассчитывал найти жреца, которого искал. Он был уверен, что узнает Тутотмеса, хотя до этого видел его лишь в профиль в темном переулке Мессантии. В том, что это был именно жрец, Конан не сомневался. Только верховные служители жуткого Черного Круга обладали силой черной руки, несущей смерть одним своим прикосновением. И только такой человек мог осмелиться противостоять самому Тот-Амону, который народам Запада представлялся фигурой страшной и мистической.

Улица стала шире, и Конан понял, что вошел в часть города, занятую храмами. Огромные сооружения затмевали тусклые звезды; в свете немногочисленных факелов они смотрели вниз угрюмо и угрожающе. И вдруг Конан услышал слабый женский крик – он донесся до него с противоположной стороны улицы, откуда-то спереди. Киммериец увидел ее – обнаженную куртизанку с украшенной перьями высокой прической, которая свидетельствовала о роде ее занятий. Она стояла прижавшись спиной к стене, глядя на что-то, чего он еще не видел. Заслышав ее крик, прохожие замерли на месте, словно зачарованные. В то же мгновение Конан услышал впереди зловещее шуршание. И тут из-за темного угла здания, к которому он приближался, высунулась отвратительная клиновидная голова, за которой показалось свитое кольцами, влажно блестящее темное туловище.

Киммериец отпрянул, вспомнив слышанные им истории: змеи считались священными детьми Сета, бога Стигии, который, как говорили, и сам был змеем. Таких вот монстров держали в храмах Сета, а когда они начинали испытывать чувство голода, их выпускали на улицы, где они могли охотиться на кого угодно. Подобные омерзительные пиршества считались жертвоприношениями чешуйчатому богу.

Стигийцы, застигнутые врасплох, упали на колени, как мужчины, так и женщины, покорно ожидая своей участи. Одного из них выберет огромная змея, сожмет в своих чешуйчатых кольцах, сдавит, превращая в кровавое месиво, и проглотит, как удав глотает кролика. Остальные останутся жить. Такова воля богов.

Но Конан думал по-другому. Питон скользил к нему; киммериец, скорее всего, привлек его внимание тем, что остался стоять, единственный из всех. Стиснув под плащом рукоять своего длинного ножа, Конан надеялся, что скользкая тварь минует его. Но та остановилась прямо перед ним и, жутко покачиваясь в красноватом свете факелов, вытянула шею, глядя на него холодными глазами, в которых горела древняя ненависть змеиного племени. Шея ее изогнулась, но, прежде чем она метнулась вперед, Конан выхватил из-под мантии нож и с быстротой молнии нанес удар. Широкое лезвие перерубило клиновидную голову и глубоко вошло в толстую шею.

Конан выдернул нож и отпрыгнул в сторону; гигантское тело змеи билось в предсмертных судорогах и свивалось в кольца. Несколько мгновений он стоял и смотрел на агонию твари, не в силах отвести от нее взгляда, и единственным звуком, нарушавшим мертвую тишину, были глухие удары змеиного хвоста о камни мостовой.

Но вдруг оцепеневшие приверженцы змеиного бога пришли в себя и стали кричать:

– Святотатец! Он убил священного сына Сета! Убейте его! Смерть ему! Смерть!

Вокруг Конана засвистели камни, и обезумевшие стигийцы ринулись на него с дикими воплями. Из домов по обеим сторонам улицы выскакивали обитатели и присоединялись к общему хору. Киммериец с проклятиями развернулся и стремглав кинулся в темное жерло ближайшего переулка. За спиной он слышал топот босых ног по каменным плитам, поскольку бежал, руководствуясь чутьем, а не зрением, и стены эхом отзывались на мстительные возгласы преследователей. И тут его рука нащупала брешь в стене, и он резко свернул в другой, еще более узкий переулок. По обеим сторонам от него вздымались сплошные каменные джунгли. Высоко над головой виднелась полоска звездного ночного неба. Конан знал, что эти гигантские стены принадлежат храмам. Он услышал, как погоня промчалась мимо переулка, в котором он укрылся. Крики преследователей постепенно стихли вдали. Он тоже двинулся вперед, хотя мысль о том, что в такой темноте можно запросто наткнуться на еще одного из «сыновей» Сета, заставила его содрогнуться.

Впереди показалось слабое движущееся свечение, какое испускает жук-светляк. Киммериец остановился, прижался спиной к стене и положил ладонь на рукоять ножа. Он знал, что это такое – к нему приближался человек с факелом. Он был уже так близко, что Конан разглядел темную руку, сжимающую факел, и смутный овал смуглого лица. Еще несколько шагов, и человек наверняка увидит его. Конан присел, изготовившись к прыжку, а факел вдруг остановился. В тусклом свете на мгновение прорисовалась дверь, пока человек возился с замком. Потом она отворилась, человек шагнул через порог, а в переулке вновь воцарилась кромешная тьма. Было что-то зловещее в этой двигавшейся украдкой фигуре, тайком входящей в спрятанные в темной аллее двери; не исключено, что это жрец возвращался к себе после очередного черного дела.

Конан на ощупь двинулся к двери. Если уж по этому переулку прошел один человек с факелом, то за ним наверняка последуют и другие. Поворачивать назад он не стал, поскольку рисковал столкнуться с толпой преследователей. В любой момент они могли вернуться, обнаружить узкий переулок и с воплями устремиться в него. Высокие неприступные стены давили на Конана, и его охватило непреодолимое желание как можно скорее бежать отсюда, даже если для этого потребуется войти внутрь незнакомого здания.

Тяжелая бронзовая дверь была не заперта. Под его пальцами она приоткрылась, и киммериец заглянул в щелочку. Взору его предстала большая квадратная комната, стены которой были сложены из массивного черного камня. В нише на стене коптил факел. Комната была пуста. Он скользнул через порог и закрыл бронзовую дверь за собой.

Его обутые в сандалии ноги не производили ни малейшего шума, когда он пересек комнату, осторожно ступая по черному мраморному полу. В стене напротив стала видна приоткрытая тиковая дверь, и Конан скользнул в нее, сжимая в руке нож. Он оказался в огромном сумрачном помещении с черными стенами, настолько просторном, что потолок его терялся где-то в темноте над ним. В стенах виднелись черные арочные провалы дверей. Огромный зал освещали необычного вида бронзовые лампы, испускавшие жутковатый тусклый свет. На противоположной стороне огромного помещения вилась широкая черная мраморная лестница без перил, ступени которой вели наверх, в темноту. Со всех сторон над головой у Конана, подобно каменным уступам, нависали смутно видимые галереи.

Конан содрогнулся; он незваным вошел в храм какого-то стигийского бога, если и не самого Сета, то кого-либо столь же мрачного. И здесь не было недостатка в обитателях. Посреди огромного зала возвышался алтарь из черного камня, массивный и строгий, безо всяких украшений и резьбы, а на нем свила кольца гигантская священная змея, и ее чешуйки всеми цветами радуги переливались в тусклом свете ламп. Она не шевелилась, и Конан вспомнил, как ему рассказывали о том, что большую часть времени жрецы держат этих тварей в одурманенном состоянии. Киммериец неуверенно шагнул от двери, а потом вдруг попятился, оказавшись не в той комнате, которую только что покинул, а в нише, задернутой бархатными занавесками. Совсем рядом послышались чьи-то мягкие шаги.

Из-под одной из черных арок показалась высокая мощная фигура в сандалиях и атласной набедренной повязке, с широких плеч которой ниспадала длинная мантия. А вот лицо и голову прикрывала чудовищная маска полузверя-получеловека, на гребне которой колыхались страусовые перья.

Для проведения некоторых церемоний стигийские жрецы надевали маски. Конан надеялся, что мужчина не заметит его, но какое-то шестое чувство предупредило стигийца. Он вдруг резко свернул, хотя до этого целеустремленно направлялся к лестнице, и шагнул прямо к нише. Когда он отдернул бархатную занавеску, из темноты метнулась рука, схватила его за горло, так что он поперхнулся криком, и рванула его на себя, в нишу, где под ребра ему вонзился нож.

Следующий шаг Конана был вполне очевиден. Он снял с трупа скалящуюся маску и надел ее себе на голову, затем плащом рыбака накрыл тело, затащив его в нишу, и накинул себе на плечи мантию жреца. Сама судьба предоставила ему возможность для маскарада. Сейчас вся Кеми могла разыскивать святотатца, который осмелился защитить себя от священной змеи, но кто рискнет заглянуть под маску жреца?

Он смело вышел из алькова и направился к первому попавшемуся арочному проему, но не сделал и десяти шагов, как вновь обернулся, спиной ощутив новую опасность.

По лестнице спускалась процессия в масках, эти люди были одеты точно так же, как он сам. Конан заколебался, застигнутый на открытом месте, и замер в неподвижности, полагаясь на свою маскировку, хотя ладони у него увлажнились, а на лбу выступил холодный пот. Фигуры в масках, подобно призракам, сошли по лестнице и направились мимо него к одной из арок. Предводитель держал в руках эбеновый посох, в навершии которого скалился белый череп. Конан понял, что перед ним – одна из ритуальных процессий, назначение которых чужаку понять было решительно невозможно, но которые играли важную – и зачастую зловещую – роль в стигийской религии. Последний из жрецов слегка повернул голову в сторону застывшего киммерийца, словно приглашая его следовать за собой. Не сделать того, чего от него со всей очевидностью ожидали, значило возбудить подозрения. Конан пристроился сзади, за последним из мужчин, приноравливаясь к его неспешной походке.

Они двинулись по длинному и темному коридору со сводчатым потолком, и Конан с тревогой отметил, что череп на посохе засветился жутким фосфоресцирующим светом. Он вдруг ощутил приступ животной безрассудной паники; его так и подмывало выхватить нож и наброситься на эти дьявольские фигуры, а потом бежать куда глаза глядят из этого угрюмого храма. Но он взял себя в руки и постарался отогнать дремучие страхи, что начали подниматься на поверхность из самых темных закоулков подсознания, населяя тьму чудовищами и монстрами. Вскоре Конан облегченно вздохнул, когда они миновали двойные двери в три человеческих роста и вышли на свет звезд.

Конан спросил себя, а не пора ли нырнуть в какую-нибудь боковую темную аллею, но заколебался, не зная, что предпринять, а они тем временем двинулись по длинной темной улице, и прохожие, завидев их, поспешно отворачивались к стене. Процессия держалась середины улицы, откуда до стен было далековато; повернуть и укрыться в одном из переулков было бы слишком опасно. И пока он мысленно кипел, проклиная всех и вся, они вошли в невысокие арочные ворота в южной стене, и перед ними раскинулись скопления невысоких глинобитных хижин с плоскими крышами и пальмовых рощ, смутно различимых в темноте. Теперь или никогда, решил Конан; пришло время расстаться с его молчаливыми спутниками.

Но, едва только ворота остались позади, как обет молчания был нарушен. Жрецы начали оживленно, хотя и вполголоса, переговариваться друг с другом. Их церемонная походка тоже изменилась, и предводитель небрежно зажал посох под мышкой. Четкий строй нарушился, и жрецы гурьбой поспешили вперед. Конан старался не отставать от них, потому что в негромком гуле голосов он уловил слово, которое воспламенило его, и слово это было «Тутотмес»!