Текст книги "Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник)"

14. Черная рука Сета

Конан очнулся от глубокого сна мгновенно и полностью, как кошка. Столь же стремительно он вскочил на ноги, обнажая меч, прежде чем человек, коснувшийся его плеча, успел хотя бы отпрянуть.

– Какие новости, Публио? – требовательно спросил Конан, узнав своего хозяина.

Золотая лампа бросала мягкий теплый свет на богатые гобелены и покрывала дивана, на котором он отдыхал.

Публио, оправившись от испуга, вызванного молниеносной реакцией его проснувшегося гостя, ответил:

– Зингарийца нашли. Он прибыл вчера на рассвете. Всего несколько часов назад он собирался продать огромный и очень необычный камень шемитскому купцу, но тот отказался от сделки. Говорят, увидев его, он побледнел как смерть, тут же закрыл лавку и бросился прочь, словно спасаясь от прокаженного.

– Это наверняка Белозо, – пробормотал Конан, чувствуя, как у него учащенно забилась жилка на виске. – Где он сейчас?

– Он спит в доме Сервио.

– Ага, я помню этого дьявола по прежним временам, – проворчал Конан. – Пожалуй, мне стоит поспешить, пока какой-нибудь портовый вор не перерезал ему глотку из-за камня.

Он схватил плащ и накинул себе на плечи, после чего надел шлем, который подобрал ему Публио.

– Прикажи оседлать моего коня и держи его наготове во дворе, – распорядился он. – Я могу вернуться в большой спешке. Я не забуду о твоей сегодняшней услуге, Публио.

Несколькими мгновениями позже Публио, стоя у неприметной боковой двери, смотрел, как тает в сумерках высокая фигура уходящего короля.

– Прощай, корсар, – пробормотал купец. – Должно быть, камень и впрямь выдающийся, если за ним охотится человек, только что потерявший королевство. Жаль, что я не сказал своим парням, чтобы они позволили ему заполучить его, прежде чем прикончить. Но тогда что-нибудь может пойти не так. Пусть Аргос забудет Амру, и пусть наши с ним дела останутся в прошлом. В переулке позади дома Сервио – вот там Конан перестанет представлять для меня опасность.

Дом Сервио, грязный, пользующийся дурной славой притон, был расположен неподалеку от причалов, фасадом к береговой линии. Это было неуклюжее и кривое здание, сложенное из камня и корабельных брусьев, вдоль боковой стены которого тянулся длинный и узкий переулок. Когда Конан вошел в него, приближаясь к дому, у него возникло неприятное ощущение, что за ним наблюдают. Он пристально всматривался в убогие домики и лежащие между ними тени, но не заметил ничего, хотя однажды и уловил шорох одежды или кожи. Но в этом не было ничего необычного. Воры и попрошайки давно облюбовали такие вот кривые улочки, но вряд ли они рискнут напасть на него, стоит им оценить его габариты и доспехи.

Но вдруг впереди в стене открылась дверь, и Конан скользнул в тень арки. Из двери вышел какой-то человек и зашагал по переулку. Он шел, не скрываясь, но совершенно беззвучно, с природной грацией хищника из джунглей. Когда он проходил мимо, в тусклом свете Конан сумел разглядеть его лицо. Незнакомец оказался стигийцем. Даже в сумраке невозможно было не разглядеть горбоносый профиль и бритую голову, как и мантию, лежавшую на широких плечах. Он шел по переулку в сторону моря, и в какой-то миг Конану даже показалось, что он несет фонарь под одеждой, потому что король уловил лучик искрящегося света в тот самый миг, когда стигиец скрылся с глаз.

Но киммериец тут же позабыл о незнакомце, стоило ему заметить, что дверь дома, из которого тот вышел, так и осталась полуоткрытой. Конан собирался попасть внутрь через главный вход и заставить Сервио показать ему комнату, в которой спал зингариец. Но если он может проникнуть в дом, не привлекая внимания, тем лучше.

Сделав несколько шагов, он оказался у двери, но, положив ладонь на засов, вдруг застыл на месте. Его чуткие пальцы, натренированные еще в те времена, когда он был вором в Заморе, подсказали ему, что замок взломан. На него налегли снаружи, причем с такой силой, что толстые железные болты погнулись и вылезли из своих гнезд. Конан не представлял, как можно было нанести двери такой урон, не разбудив всю округу, но он не сомневался, что это случилось сегодня ночью. В доме Сервио, да еще и там, где обитали воры и разбойники, сломанный замок не остался бы без внимания.

Конан осторожно перешагнул порог, сжимая в руке кинжал и спрашивая себя, как же он найдет комнату зингарийца. Ощупью пробираясь в полной темноте, он вдруг замер в неподвижности. Он чувствовал в комнате присутствие смерти – так, как ощущает ее дикий зверь, – не грозящее ему зло, а наличие мертвого тела, убитого совсем недавно. В темноте нога его наткнулась на что-то мягкое, тяжелое и податливое. Конана охватили недобрые предчувствия. Он нашарил в кромешной тьме полку, на которой стояла лампа, а рядом лежали кремень, кресало и трут. Еще через несколько секунд комнату осветил слабый трепещущий язычок пламени, и Конан напряженно огляделся по сторонам.

Убогую меблировку составляли грубо сколоченная кровать у нештукатуреной стены, голый стол да лавка. Внутренняя дверь была заперта на засов. А на утоптанном земляном полу лежал Белозо. Остановившимся взором он смотрел на закопченные балки затянутого паутиной потолка, раздвинув губы в жутковатом предсмертном оскале. Рядом валялся его меч, так и не извлеченный из ножен. Рубашка у него на груди была разорвана, и на загорелой мускулистой груди виднелся четкий отпечаток черной ладони.

Конан молча смотрел на труп, чувствуя, как зашевелились волосы у него на затылке.

– Кром! – пробормотал он наконец. – Черная рука Сета!

Он уже видел этот отпечаток раньше: то была черная метка смерти, которую оставляли жрецы Сета, мрачного культа, процветавшего в темной Стигии. И вдруг он вспомнил ту странную вспышку света, которую заметил под плащом загадочного стигийца, вышедшего, кстати, из этой самой комнаты!

– Клянусь Кромом, это было Сердце! – пробормотал он. – Он нес его под плащом. Он своей магией взломал дверь и убил Белозо. Это наверняка был жрец Сета.

Быстрый осмотр комнаты подтвердил по крайней мере часть его подозрений. На теле Белозо камня не было. У Конана вдруг появилось неприятное подозрение, что все случившееся отнюдь не было результатом нелепого стечения обстоятельств и что таинственная стигийская галера вошла в гавань Мессантии с определенной целью. Но откуда жрецы Сета могли знать, что Сердце придет сюда с юга? Однако же такое допущение казалось ничуть не менее вероятным, чем магия, позволяющая убить вооруженного мужчину простым прикосновением раскрытой ладони.

За дверью послышались крадущиеся шаги, и король резко обернулся и насторожился. Одним движением он загасил лампу и обнажил меч. Слух подсказывал ему, что в темном переулке затаились несколько человек. Когда глаза его привыкли к темноте, он увидел, как у входа в дом столпились смутно различимые силуэты. Он не мог знать, кто они такие, но по своему обыкновению взял инициативу на себя – и выскочил из двери, не дожидаясь, пока на него нападут. Его стремительная атака застала незнакомцев врасплох. Конан увидел, как они обернулись к нему и перед ним оказалась фигура в маске; в следующий миг меч его обрушился на жертву и он устремился прочь по переулку, не давая своим неповоротливым противникам времени опомниться и перехватить его.

На бегу он расслышал впереди слабый скрип весел в уключинах и моментально забыл о людях у себя за спиной. От берега отчаливала лодка! Стиснув зубы, Конан ускорил бег, но, прежде чем он успел выскочить на берег, до него донесся скрип канатов и громкий хлопок поднимаемого паруса.

Тучи, наплывавшие с моря, заслонили звезды. В кромешной темноте Конан выбежал на причал и, напрягая зрение, стал вглядываться в черную воду. Там что-то двигалось – низкая длинная темная тень, с каждой секундой набиравшая скорость. До слуха короля донесся плеск длинных весел. Он заскрежетал зубами от бессильной ярости. Это уходила в море стигийская галера, унося с собой драгоценный камень, в котором была заключена корона Аквилонии.

Выругавшись, он шагнул было в волны, которые с шипением накатывались на берег, и рванул завязки хауберка, намереваясь скинуть его и пуститься вплавь вслед за галерой. Но тут шорох песка за спиной заставил его обернуться. Он совсем забыл о своих преследователях.

К нему бегом устремились несколько темных фигур. Первый из нападавших рухнул под ударом меча Конана, но это не остановило остальных. В темноте вокруг него засверкали клинки, полосуя воздух или со скрежетом впиваясь в кольчугу. На руку ему хлынула чья-то кровь и упали теплые внутренности, когда он сделал смертоносный выпад и рванул меч кверху. Чей-то приглушенный голос отдал приказ убить его, и голос этот показался Конану смутно знакомым. Король принялся прорубаться сквозь мешанину тел к его обладателю. Из-за облаков на мгновение выглянула луна, и ее лучи высветили высокого поджарого мужчину с длинным багровым шрамом на виске. Меч Конана развалил ему череп, как спелую дыню.

А потом удар топором, нанесенный вслепую, угодил королю прямо в шлем. Из глаз у Конана посыпались искры, но он нашел в себе силы отскочить в сторону и сделать убийственный выпад. Он почувствовал, как меч его вошел во что-то мягкое, и услышал сдавленный хрип боли. Но тут он споткнулся о чье-то тело под ногами, и удар булавой сбил шлем у него с головы; в следующее мгновение на его незащищенную голову обрушилась дубинка.

Король Аквилонии неуклюже повалился на сырой песок. Над ним сгрудились несколько фигур, с трудом переводя дыхание.

– Отрубить ему голову, – пробормотал один.

– И так сдохнет, – возразил другой. – Помогите мне перевязать раны, пока я не истек кровью. Отлив унесет его в открытое море. Видите, он упал у самой кромки воды. У него расколот череп; после такого удара не смог бы выжить никто.

– Давайте разденем его, – предложил еще кто-то. – За его доспехи можно выручить несколько серебряных монет. И поторапливайтесь. Тиберио мертв, а я уже слышу песни пьяных матросов, которые шляются по набережной. Пора уносить ноги.

В темноте началась судорожная возня, а потом раздались звуки удаляющихся шагов. Пьяное пение подгулявших моряков становилось все громче.

В своей комнате Публио, нервно расхаживавший взад и вперед перед окном, которое выходило на полночную бухту, вдруг замер и резко развернулся. Его натянутые нервы отозвались протяжным звоном. Он был уверен, что запер дверь изнутри на засов, но сейчас она была распахнута настежь и в комнату входили четверо мужчин. Глядя на них, Публио почувствовал, как по коже у него пробежали мурашки. За свою жизнь купец повидал много странных личностей, но таких не встречал никогда. Они были высокими и худощавыми, в черных плащах, с желтыми овалами лиц под черными кольчужными капюшонами. Он не мог разглядеть их черты и почему-то обрадовался этому. Каждый из мужчин сжимал в руке резной посох непривычного вида.

– Кто вы такие? – спросил Публио, и собственный голос показался ему жалким и дрожащим. – Что вам здесь нужно?

– Где Конан, который раньше был королем Аквилонии? – безжизненным монотонным голосом прошелестел самый высокий из всех четверых, и Публио содрогнулся. Голос походил на похоронный звон кхитайского храмового колокола.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, – запинаясь, пробормотал торговец, и его обычная самоуверенность дрогнула при виде столь необычных визитеров. – Я не знаю такого человека.

– Он был здесь, – возразил ему один из незваных гостей тем же лишенным всяческих эмоций тоном. – Его конь стоит во дворе. Скажи нам, где он, пока мы не причинили тебе вреда.

– Джебаль! – отчаянно завопил Публио и попятился, пока не уперся в стену. – Джебаль!

Четверо кхитайцев невозмутимо смотрели на него. На их лицах не дрогнул ни один мускул.

– Если ты позовешь своего раба, он умрет, – предостерег купца один из гостей, чем лишь поверг его в еще больший ужас.

– Джебаль! – выкрикнул он. – Куда ты пропал, будь ты проклят? Воры убивают твоего господина!

В коридоре за дверью послышался быстрый топот ног, и в комнату ворвался Джебаль – шемит среднего роста и мощного телосложения со всклокоченной иссиня-черной бородой и листовидным мечом в руке.

Он в немом изумлении уставился на четверых незваных гостей, будучи не в состоянии осмыслить факт их присутствия, смутно припоминая, что его отчего-то сморил сон на ступенях лестницы, которую он охранял и по которой они, должно быть, и поднялись сюда. Раньше он никогда не засыпал на посту. Но сейчас его господин возмущенно кричал, в голосе его слышались истерические нотки, и шемит, словно буйвол, ринулся на незнакомцев, отведя назад мускулистую руку для разящего выпада. Но удар так и не состоялся.

Навстречу ему из широкого черного рукава выстрелила рука, сжимавшая резной посох. Кончик его едва коснулся загорелой груди слуги и тут же отдернулся. Удар очень походил на атаку змеи.

Джебаль споткнулся на бегу, словно налетев на невидимую преграду. Его бычья голова упала на грудь, меч выскользнул из пальцев, и он медленно осел на пол. Создавалось впечатление, будто все кости в его теле разом превратились в желе. Публио стошнило.

– Не пытайся закричать снова, – посоветовал ему высокий кхитаец. – Твои слуги спят крепко, но, если ты разбудишь их, они все умрут, и ты вместе с ними. Так куда подевался Конан?

– Он отправился в дом Сервио, неподалеку от береговой линии, чтобы найти зингарийца по имени Белозо, – выдохнул Публио, расставшись с последними помыслами о сопротивлении.

Купца нельзя было упрекнуть в трусости, но эти жуткие визитеры способны были напугать даже мертвого. Он вздрогнул, заслышав снаружи быстрый топот ног, зловеще прозвучавший в полной тишине.

– Твой слуга? – поинтересовался кхитаец.

Публио лишь покачал головой; язык прилип у него к гортани, и говорить он не мог.

Один из кхитайцев сорвал с дивана шелковое покрывало и набросил его на труп. А потом они спрятались за гобеленами, но перед тем как исчезнуть, высокий мужчина пробормотал:

– Поговори с тем, кто придет, но побыстрее отошли его прочь. Если ты нас выдашь, вы оба даже не доберетесь до двери. Не дай ему понять, что ты здесь не один. – Многозначительно приподняв свой посох, желтолицый исчез за драпировкой.

Публио содрогнулся и с трудом подавил подкатившую к горлу тошноту. Должно быть, это была всего лишь игра света, но ему отчего-то казалось, что посохи жили своей жизнью. Отчаянным усилием воли он постарался взять себя в руки и холодно уставился на взволнованного разбойника в рваной одежде, вломившегося в комнату.

– Мы сделали так, как вы приказывали, милорд, – выпалил он. – Варвар лежит мертвый на песке у края воды.

Публио спиной ощутил движение за гобеленами, и от страха у него едва не разорвалось сердце. А разбойник, ничего не замечая, продолжал:

– Ваш секретарь Тиберио мертв. Варвар зарубил его, как и четверых моих товарищей. Мы отнесли их тела на место сбора. У варвара не обнаружилось ничего ценного, за исключением нескольких серебряных монет. Будут еще какие-либо приказания?

– Нет! – выдохнул Публио побелевшими губами. – Ступай!

Бандит повернулся и вышел вон, мимоходом отметив про себя, что Публио, оказывается, отличается слабым желудком и крайней немногословностью.

Четверка кхитайцев выступила из-за гобелена.

– О ком говорил это человек? – пожелал узнать самый высокий из них.

– Об одном незнакомце, который доставил мне неприятности, – пролепетал Публио.

– Ты лжешь, – невозмутимо ответил кхитаец. – Он говорил о короле Аквилонии. Я прочел это по твоему лицу. Сядь на диван и не вздумай пошевелиться или открыть рот. Я останусь с тобой, а трое моих спутников отправятся на поиски тела.

Публио повиновался, со страхом глядя на невозмутимого молчаливого чужака, который наблюдал за ним, пока в комнату не вернулись трое кхитайцев с сообщением о том, что тела Конана на берегу они не обнаружили. Публио не знал, радоваться ему или огорчаться.

– Мы нашли место, где произошла драка, – сказали они. – На песке осталась кровь. Но король исчез.

Четвертый кхитаец начертал загадочные письмена на ковре кончиком своего посоха, который в свете лампы вдруг показался купцу покрытым чешуйками.

– Вы ничего не прочли на песке? – спросил он.

– Прочли, – ответили они. – Король остался жив и отплыл на юг на корабле.

Высокий кхитаец поднял голову и так взглянул на купца, что тот моментально покрылся холодным потом.

– Что тебе нужно от меня? – стуча зубами, прошептал он.

– Корабль, – ответил кхитаец. – Корабль с командой и снаряжением для долгого плавания.

– Насколько долгого? – заикаясь, пробормотал Публио, даже не помышляя об отказе.

– Чтобы доплыть до края света, – ответил кхитаец, – или до огненных морей ада, что лежат за восходом солнца.

15. Возвращение корсара

Едва к Конану стало возвращаться сознание, как он ощутил легкую качку, сопровождавшуюся подъемами и падениями. Потом он расслышал пение ветра в снастях и такелаже и еще до того, как зрение вернулось к нему, понял, что находится на борту корабля. Он услышал гул голосов, а потом его вдруг окатила струя воды, и он пришел в себя. Изрыгая ругательства, он вскочил и огляделся по сторонам. В уши ему ударил грубый хохот, а ноздри забивал резкий запах немытых тел.

Он лежал на полуюте длинной галеры, которую подгонял попутный ветер с севера, раздувая ее полосатый парус. Солнце только что поднялось над горизонтом, и вокруг радостно искрились брызги золотистого, зеленого и голубого цветов. С левого борта виднелась пурпурная береговая полоска, а с правого простиралась безбрежная даль океана. Все это Конан подметил в мгновение ока, успев рассмотреть и сам корабль.

Он был длинным и узким, типичным торговым судном, ходившим вдоль южного побережья, с высоким ютом и кормой, на палубах которого располагались каюты. Конан посмотрел вниз, на открытый шкафут, откуда долетал тошнотворный, омерзительный запах. Он хорошо помнил его по прежним временам. Это была вонь немытых тел гребцов, прикованных цепями к веслам, по сорок человек с каждого борта. Все они были неграми, и у каждого на поясе виднелась цепь, другой конец которой был прикреплен к тяжелому кольцу, вделанному в шпангоут, который тянулся у них под ногами от носа до кормы. Жизнь раба на борту аргосского корабля была сущим адом. Большинство из них были кушитами, но человек тридцать чернокожих, которые сейчас отдыхали, опершись о неподвижные весла и с ленивым любопытством глядя на незнакомца, были выходцами с других южных островов, ставших родиной корсарам. Конан узнал их по более правильным чертам лица и волосам, а также мускулистому и худощавому телосложению. И еще он заметил среди них кое-кого из тех, кто в прежние времена ходил под его началом.

Все это он разглядел в одно мгновение, окидывая судно быстрым взором, пока поднимался с палубы, а потом перенес свое внимание на людей, стоявших перед ним. Покачнувшись на широко расставленных ногах, он в ярости сжал кулаки, глядя на них. Моряк, окативший его водой, улыбался во весь рот, все еще держа в руке пустое ведро, и Конан, выругавшись, инстинктивно потянулся к поясу, но обнаружил, что остался без оружия и одежды, если не считать коротких кожаных штанов.

– Что это за вонючее корыто? – проревел он. – Как я попал сюда?

Моряки издевательски расхохотались – все до единого коренастые, бородатые аргосцы, – и один из них, богатое платье и властные повадки которого выдавали капитана, скрестил руки на груди и высокомерно бросил:

– Мы нашли тебя лежащим на песке. Кто-то хорошенько врезал тебе по башке и обобрал до нитки. Поскольку нам были нужны люди, мы перенесли тебя на борт.

– Что это за судно? – требовательно повторил Конан.

– «Искатель приключений». Идем из Мессантии с грузом зеркал, красного шелка, щитов, позолоченных шлемов и мечей, чтобы обменять их у шемитов на медную и золотую руду. Меня зовут Деметрио, я – капитан этого корабля и с этой минуты – твой господин.

– Значит, я плыву туда, куда мне надо, – пробормотал Конан, пропустив мимо ушей последние слова капитана.

Они шли на юг вдоль побережья Аргоса. Эти торговые суда никогда не отходили далеко от береговой линии. Он был уверен, что где-то впереди стремит свой бег на юг черная стигийская галера.

– Вы не видели стигийскую галеру… – начал было Конан, но его перебил капитан, воинственно задрав бороду и ощетинившись.

Он не имел ни малейшего желания отвечать на вопросы любознательного пленника и решил, что настало время поставить этого слишком уж независимого бродягу на место.

– Марш вниз! – рявкнул он. – Довольно болтать! Я оказал тебе великую честь, приказав поднять на полуют, дабы привести в чувство, и ответил на все твои идиотские вопросы. А теперь убирайся отсюда! Ты отработаешь проезд на борту моей галеры…

– Я куплю твой корабль… – вырвалось у Конана, прежде чем он вспомнил, что остался без гроша.

Слова его были встречены взрывом хохота, а капитан побагровел, решив, что над ним издеваются.

– Ах ты, грязная свинья! – взревел он и с угрожающим видом шагнул к пленнику, схватившись за рукоять длинного ножа на поясе. – Ступай вниз, пока я не приказал выпороть тебя! И следи за своим языком, иначе, клянусь Митрой, я прикажу приковать тебя к веслам, как остальных чернокожих!

Конан отнюдь не отличался сдержанностью, и сейчас его буйный нрав прорвался наружу. Еще никогда обидчику, посмевшему так разговаривать с ним, даже в прежние времена, когда он еще не был королем, не удавалось прожить достаточно долго, чтобы пожалеть о своих словах.

– Не смей повышать на меня голос, ты, смоляная крыса! – громовым голосом проревел он, и ошарашенные моряки уставились на него с открытыми ртами. – Только попробуй достать свою игрушку, и я скормлю тебя рыбам!

– Ты что это о себе думаешь? – опешил капитан.

– Сейчас узнаешь! – пообещал взбешенный киммериец, резко развернулся и прыгнул к поручням, где висело оружие на случай абордажной схватки.

Капитан выхватил свой нож и с воплями устремился за ним, но, прежде чем он успел нанести удар, Конан схватил его за запястье с такой силой, что вырвал руку из сустава. Капитан взвыл, как раненый буйвол, а потом покатился по палубе, куда его презрительно отшвырнул киммериец. Конан сорвал с поручней тяжелый топор и с кошачьей ловкостью развернулся навстречу морякам, которые вздумали атаковать его. Они набежали, высунув языки, неуклюжие и криворукие по сравнению со стремительным киммерийцем. Прежде чем они успели достать его своими ножами, он вломился в их гущу, как слон в чащобу, рубя направо и налево с такой быстротой, что глаз не успевал за ним, и во все стороны полетели мозг и брызги крови, когда два тела повалились на палубу.

Ножи бессильно полосовали воздух, а Конан невредимым прорвался сквозь беспорядочную толпу и огромными прыжками понесся к узкому мостику, соединявшему ют с полубаком. Он пролегал как раз над головами гребцов. За ним по юту устремились несколько моряков, разъяренных гибелью своих товарищей, тогда как остальные – человек тридцать общим счетом – полезли на мостик, размахивая оружием.

Конан влез на мостик и остановился над запрокинутыми к нему черными лицами, вскинув топор над головой, с развевающейся по ветру черной гривой.

– Не узнаете меня? – заорал он. – Смотрите, собаки! Смотрите, Айонга, Ясунга, Ларанга! Забыли, кто я такой?

И со шкафута корабля раздался крик, быстро перешедший в могучий рев:

– Амра! Это же Амра! Лев вернулся!

Моряки, те, кто услышал этот крик и понял, что он означает, побледнели и попятились, в страхе глядя на беснующегося человека на мостике. Неужели это и впрямь тот самый кровожадный дьявол южных морей, столь таинственным образом исчезнувший несколько лет назад, но о котором до сих пор слагали легенды? Чернокожие окончательно обезумели, они в бешенстве трясли и грызли цепи, выкрикивая имя Амры как заклинание. Кушиты, которые до сих пор никогда не видели Конана, подхватили их крик. Рабы в карцере под полом каюты принялись стучать в борта, визжа, как сумасшедшие.

Деметрио, который с трудом полз по палубе на коленях, помогая себе одной рукой, пепельно-серый от дикой боли в вывернутой из сустава руке, заорал:

– Взять его! Убейте его, собаки, пока рабы не вырвались на свободу!

Сообразив наконец, какая смертельная опасность им грозит, моряки ринулись к мостику с обеих сторон. Но Конан, ловкий, как кошка, одним прыжком перемахнул через поручни и приземлился на обе ноги в проходе между скамьями.

– Смерть хозяевам! – взревел он, и его топор с размаху опустился на кандальную цепь, перерубив ее, как тростинку.

В следующее мгновение бешено вопящий раб оказался на свободе и с треском переломил весло, соорудив из него некое подобие палицы. Моряки беспомощно метались взад и вперед по мостику у них над головами, и на «Искателе приключений» начался настоящий ад. Топор Конана безостановочно взлетал и опускался, и с каждым ударом на свободе оказывался очередной беснующийся чернокожий, пьяный от ярости и жажды мести.

Моряки, спрыгнувшие на шкафут, чтобы убить светлокожего гиганта, который, словно потеряв рассудок, рубил и рубил кандалы, освобождая чернокожих гребцов, вдруг обнаружили, что в них вцепились те рабы, что еще оставались прикованными, тогда как остальные, размахивая над головами обрывками цепей, пронеслись по шкафуту, подобно черному разрушительному урагану. Они орали, как сумасшедшие, крушили все вокруг обломками весел и железными прутьями и рвали своих врагов зубами и ногтями. В довершение этого безумства рабы в карцере сломали дверь и вырвались на палубы, а Конан, бросив рубить цепи, во главе пятидесяти чернокожих ринулся на мостик, присоединив свой иззубренный топор к палицам и дубинкам своих соратников.

И схватка окончательно превратилась в бойню. Аргосцы были сильными, крепкими и бесстрашными людьми, как и все представители их народа, прошедшего жестокую школу морских баталий. Но они не смогли устоять перед натиском разъяренных гигантов, которых вел за собой страшный варвар. Побои, оскорбления и невыносимые страдания оказались отомщены в едином кровавом порыве, который, подобно урагану, прокатился по кораблю от носа до кормы, и, когда он стих, в живых на борту «Искателя приключений» остался лишь один белый человек – забрызганный кровью гигант, вокруг которого сгрудились восторженно вопящие чернокожие. Они упали ниц на залитую кровью палубу в экстазе преклонения перед своим обожаемым вожаком.

Конан, чья мощная грудь бурно вздымалась и блестела от пота, сжав в забрызганной кровью руке топор, с которого падали красные капли, со свирепым видом огляделся по сторонам – пожалуй, именно так мог бы вести себя вождь первобытного племени на заре времен – и тряхнул своей черной гривой. Сейчас он не был королем Аквилонии; он вновь стал повелителем черных корсаров, своей кровью завоевавшим место вожака.

– Амра! Амра! – безостановочно вопили впавшие в транс чернокожие, те, кто выжил в страшной схватке. – Лев вернулся! Теперь стигийцы взвоют, как собаки, поджавшие хвост, и черные псы Куша станут вторить им! Теперь деревни снова будут пылать в огне, а корабли пойдут на дно! Женщины станут причитать и рвать на себе волосы, но звон мечей заглушит их стенания!

– Хватит нести всякий вздор, собаки! – проревел Конан голосом, в котором утонуло хлопанье паруса на ветру. – Пусть десять человек спустятся вниз и раскуют тех гребцов, что еще остаются в цепях. Остальные – к рулю, на весла и фалы, живо! Кром и его дьяволы, вы что, не видите, что нас отнесло к самому берегу? Или вы хотите, чтобы нас выбросило на сушу, где аргосцы снова закуют вас в кандалы? Выкинуть трупы за борт! Пошевеливайтесь, бездельники, или я с вас шкуру спущу!

Чернокожие повиновались со смехом и шутками. Кое-кто даже затянул песню. Трупы, черные и белые, полетели за борт, где воду уже вспарывали острые треугольные плавники.

Конан стоял на полуюте и, нахмурившись, смотрел на чернокожих, которые выжидающе глядели на него. Он скрестил могучие руки на груди, и ветер трепал его длинные черные волосы, отросшие за время скитаний. Пожалуй, никогда еще на мостике корабля не стоял столь дикий варвар, и сейчас в этом свирепом корсаре очень немногие вельможи Аквилонии признали бы своего короля.

– В трюме есть еда! – проревел он. – Оружия хватит на всех, потому что корабль вез мечи и доспехи для шемитов, живущих на побережье. Нас столько, что хватит и на управление кораблем, и на хорошую драку! Вас заковали в цепи, и вы горбатились на аргосских собак; согласны ли вы стать свободными гребцами для Амры?

– Да! – взревели они. – Мы – дети твои! Веди нас, куда пожелаешь!

– Тогда принимайтесь за уборку – надо привести в порядок шкафут, – скомандовал киммериец. – Свободные люди не могут жить и работать в такой грязи. Трое из вас, поднимитесь ко мне, мы взломаем кормовую каюту и добудем продовольствие. Клянусь Кромом, прежде чем закончится наше приключение, вы у меня еще разжиреете!

Ответом ему стал одобрительный рев, и полуголодные чернокожие бросились исполнять его распоряжения. Парус наполнился ветром, который задул с удвоенной силой, срывая с волн пенные барашки. Конан широко расставил ноги на качающейся палубе, глубоко вздохнул полной грудью и раскинул в стороны руки. Что ж, быть может, он перестал быть королем Аквилонии, зато он по-прежнему оставался королем морей.