Текст книги "Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник)"

4. Из каких глубин ада ты выполз?

Конан ничего не помнил об этой долгой поездке в колеснице Ксалтотана. Он лежал, словно мертвый, пока бронзовые колеса подпрыгивали на камнях горных троп, с шорохом подминали траву плодородных равнин и, спустившись наконец с иззубренных вершин, ритмично застучали по широкой белой дороге, которая, петляя по богатым лугам, привела его к воротам Бельверуса.

Перед самым рассветом слабое дыхание жизни коснулось его. Он услышал негромкий гул голосов и стон массивных петель. Из-под наброшенной накидки он увидел черный изгиб огромной арки, освещенный багровым светом факелов, и бородатые лица стражников. На наконечниках их копий и шлемах плясали отблески зловещего пламени.

– Чем закончилась битва, мой благородный господин? – раздался напряженный голос, говоривший по-немедийски.

– Удачей, – последовал короткий ответ. – Король Аквилонии убит, а его войско разгромлено.

Зазвучали восторженные возгласы, но в следующий миг их заглушил грохот колесницы по каменным плитам. Из-под колес полетели искры, когда Ксалтотан щелкнул вожжами, направляя коней под арку. Но Конан успел расслышать, как один из стражников пробормотал:

– Добраться от самой границы до Бельверуса еще до заката! А кони едва вспотели! Клянусь Митрой, они…

Но потом голоса затихли вдали, и в тишине остались лишь стук копыт да грохот колес по ночным улицам. Услышанное отложилось в мозгу Конана, но осмыслить его он не мог. Он походил на бездушный автомат, который все видит и слышит, но ничего не понимает. Звуки и картины проплывали мимо него. Он опять провалился в глубокое забытье и лишь краешком сознания отметил, что колесница вновь остановилась в широком, обнесенном высокими стенами дворе. Множество рук подняли его и понесли сначала по извилистой каменной лестнице, а потом и по длинному, тускло освещенному коридору. Вокруг него закружились, сталкиваясь, звуки приглушенного шепота и крадущихся шагов, казавшиеся ему отдаленными и посторонними.

Впрочем, очнулся он внезапно и с ясной головой. Он отчетливо помнил битву в горах и то, чем она закончилась, и вполне представлял, где находится.

Он лежал на атласной кушетке в своем прежнем облачении, вот только руки и ноги сковывали тяжелые цепи, порвать которые не смог бы даже он. Комната, в которой он оказался, была обставлена с мрачным великолепием; стены были задрапированы черным бархатом, а на полу лежали толстые пурпурные ковры. Здесь не было ни дверей, ни окон, и лишь искусной работы золотая лампа, висевшая под потолком, струила вокруг призрачный свет.

В этом свете фигура, сидевшая перед ним в серебряном кресле, напоминающем трон, казалась нереальной и фантастической, и очертания ее скрадывала накидка тончайшего шелка. А вот черты лица виднелись отчетливо – пожалуй, даже слишком отчетливо в этом неверном свете. Создавалось впечатление, что вокруг головы мужчины горит жутковатый нимб, высвечивая бородатое лицо, остававшееся единственной реальностью в таинственной призрачной комнате.

Лицо было властным и запоминающимся, словно высеченное резцом опытного скульптора, и отличалось классической красотой. Впрочем, в его спокойствии таилось нечто пугающее, намек на знания и уверенность в себе, недоступные простому смертному. Кроме того, лицо это показалось Конану смутно знакомым. Никогда раньше он не видел этого человека, тем не менее он ему кого-то напоминал. Такое бывает, когда увиденное в кошмарном сне обретает реальные черты.

– Кто ты такой? – пожелал узнать король, принимая сидячее положение и не обращая внимания на цепи.

– Люди называют меня Ксалтотаном, – ответил ему чистый звучный голос.

– Что это за место? – прозвучал следующий вопрос.

– Комната во дворце короля Тараска в Бельверусе.

Конан не удивился. Бельверус, столица, был одновременно и самым крупным городом Немедии поблизости от границы.

– А где Тараск?

– С армией.

– Что ж, – прорычал Конан, – если ты намерен убить меня, почему бы тебе не сделать это прямо сейчас и покончить со всем?

– Не для того я спасал тебя от королевских лучников, чтобы убить в Бельверусе, – ответил Ксалтотан.

– Что ты со мной сделал, дьявол тебя забери? – пожелал узнать Конан.

– Я погасил твое сознание, – отозвался Ксалтотан. – Как – ты не поймешь. Можешь назвать это черной магией, если хочешь.

Конан уже и сам пришел к такому выводу, а теперь обдумывал кое-что еще.

– Кажется, я понимаю, почему ты сохранил мне жизнь, – громыхнул он. – Амальрик хочет иметь в моем лице страховку на тот случай, если произойдет невероятное и Валерий станет королем Аквилонии. Всем известно, что барон Тор всячески стремится усадить Валерия на мой трон. И, насколько я знаю Амальрика, он желает, чтобы Валерий стал всего лишь пешкой, такой же, как и Тараск.

– Амальрик не знает о твоем пленении, – невозмутимо заметил Ксалтотан. – Как и Валерий, кстати. Оба считают, что ты погиб при Валькии.

Конан прищуренными глазами уставился на колдуна.

– Я так и знал, что это чей-то дьявольский план, – пробормотал он, – но думал, что это дело рук Амальрика. Выходит, что Амальрик, Тараск и Валерий – лишь жалкие марионетки, которых ты дергаешь за ниточки? Кто ты такой?

– Какая разница? Даже если я скажу тебе, ты мне не поверишь. Что, если я намерен вернуть тебя на трон Аквилонии?

Глаза у Конана загорелись, как у волка.

– И что ты потребуешь взамен?

– Беспрекословное повиновение.

– Убирайся к дьяволу со своим предложением! – прорычал Конан. – Я не желаю быть марионеткой. Я добыл корону своим мечом. Кроме того, не в твоей власти покупать и продавать трон Аквилонии по собственному хотению. Королевство еще не завоевано; проигранное сражение еще не означает поражения в войне.

– Ты воюешь не только против мечей, – ответил Ксалтотан. – Разве меч сразил тебя в шатре перед битвой? Нет, это было дитя тьмы, бродяга из внешнего мира, пальцы которого горели холодом черных просторов, заморозившим кровь в твоих жилах. Холодом настолько сильным, что он обжигал, как раскаленное железо! Или ты считаешь случайностью то, что воин в твоих доспехах повел своих рыцарей в ущелье? Или случай обрушил на них скалы?

Конан молча пожирал его глазами, чувствуя, как по спине у него ползет предательский холодок. Его варварская мифология изобиловала колдунами и магами, и любому дураку было ясно, что сейчас перед ним сидит не обычный человек. Конан нутром чуял в нем нечто такое, что выделяло его среди остальных, – ауру чуждых времени и пространства, дыхание седой и зловещей древности. Но не в его характере было сдаваться без боя даже такому врагу.

– Утесы обрушились по чистой случайности, – агрессивно заявил он. – Да и любой воин устремился бы в ущелье на его месте.

– Не совсем так. Ты, например, не пошел бы туда. Ты бы заподозрил ловушку. Ты вообще не стал бы переправляться через реку, пока не убедился бы в том, что немедийцы действительно обратились в бегство. Ты бы не поддался внушению даже в разгар битвы, не потерял рассудок и не бросился бы очертя голову в расставленную тебе ловушку, как поступил менее опытный и стойкий воин, выдававший себя за короля.

– Если все это было спланировано заранее, – скептически хмыкнул Конан, – если действительно моей армии была уготована ловушка, то почему твое «дитя тьмы» не убило меня в шатре?

– Потому что я хотел взять тебя живым. Не нужно быть колдуном, чтобы догадаться: Паллантид пошлет другого человека в твоих доспехах сыграть твою роль. Мне нужно было захватить тебя живым и невредимым. Ты еще можешь мне пригодиться. В тебе есть жизненная сила, которая превосходит хитрость и ловкость моих союзников. Ты – плохой враг, но можешь стать хорошим вассалом.

Конан лишь яростно сплюнул вместо ответа, но Ксалтотан, не обращая внимания на его гнев, взял с соседнего столика хрустальный шар и поместил его перед собой. Он не держал его в руке, как и не положил на что-либо, но шар неподвижно повис в воздухе, словно покоился на железном пьедестале. Конан презрительно фыркнул, но фокус произвел на него впечатление.

– Хочешь узнать, что происходит в Аквилонии? – поинтересовался колдун.

Конан не ответил, но его напряженная поза говорила сама за себя.

Ксалтотан уставился в дымчатые глубины шара и заговорил:

– Сейчас вечер следующего дня после битвы при Валькии. Прошлой ночью большая часть армии стала лагерем у Валькии, хотя некоторые отряды рыцарей продолжали преследовать бегущих аквилонян. На рассвете армия свернула лагерь и выступила на запад через горы. Просперо с десятью тысячами пуатанцев находился в нескольких милях от поля сражения, когда на рассвете встретил первых спасающихся бегством. Он шел маршем всю ночь, надеясь присоединиться к основным силам до начала сражения. Будучи не в состоянии остановить и собрать остатки разбитой армии, он отступил к Тарантии. Не останавливаясь, меняя усталых коней на свежих, захваченных у населения, сейчас он приближается к столице. Я вижу его усталых рыцарей, их покрытые пылью доспехи и поникшие флажки, когда они понукают утомленных коней. Я вижу и улицы Тарантии. Город охвачен паникой. Откуда-то горожане узнали о поражении и гибели короля Конана. Толпа обезумела от страха, крича, что король умер и что теперь некому повести их на немедийцев. Гигантские тени наползают на Аквилонию с востока, и небо почернело от стервятников.

Конан от души выругался.

– Это всего лишь слова. Последний уличный оборванец может пророчествовать не хуже. Если ты увидел все это в своем стеклянном шарике, то ты лжец и подлец! Просперо удержит Тарантию, и бароны придут ему на помощь. Конт Тросеро Пуатанский правит королевством в мое отсутствие, и он загонит этих скулящих немедийских собак обратно в конуру. Что такое пятьдесят тысяч немедийцев? Аквилония проглотит их. Они больше никогда не увидят Бельверус. При Валькии был захвачен всего лишь Конан, а не Аквилония.

– Аквилония обречена, – невозмутимо ответствовал Ксалтотан. – Она будет покорена копьем, топором и огнем; если же им это не удастся, против нее выступят силы темных веков. Как обрушились скалы при Валькии, так рухнут и ее обнесенные стенами города и горы, если в том возникнет надобность, и реки выйдут из берегов, затопив целые провинции. Но будет лучше, если меч и тетива одержат победу без помощи магии, потому как постоянное использование могучих заклинаний способно привести в действие такие силы, от которых содрогнется вселенная.

– Из каких же глубин ада ты выполз, черная собака? – прорычал Конан, глядя на колдуна. Киммериец непроизвольно содрогнулся; он ощущал присутствие чего-то невообразимо древнего и злобного.

Ксалтотан поднял голову, словно прислушиваясь к чему-то. Казалось, он начисто позабыл о своем пленнике. Затем он нетерпеливо тряхнул головой и равнодушно взглянул на Конана.

– Что? Ах, да, если я отвечу тебе, ты мне не поверишь. Но беседа с тобой меня утомила; мне легче разрушить укрепленный город, нежели облечь свои мысли в слова, которые способен уразуметь безмозглый варвар.

– Будь у меня развязаны руки, я бы сделал из тебя безмозглый труп, – парировал Конан.

– Не сомневаюсь, что так бы оно и случилось, если бы я оказался достаточно глуп, чтобы предоставить тебе такую возможность, – безмятежно отозвался Ксалтотан и хлопнул в ладоши.

Манеры его изменились, в голосе зазвучало нетерпение, а в поведении появилась даже некоторая нервозность, хотя Конан не думал, что это как-то связано с ним самим.

– Поразмысли над тем, что я сказал тебе, варвар, – обронил Ксалтотан. – У тебя будет масса свободного времени. Я еще не решил, как поступлю с тобой. Это зависит от обстоятельств, которые пока не проявились. Но помни: если я решу использовать тебя в своей игре, лучше подчиниться без сопротивления, чем испытать на себе мой гнев.

Конан ответил чередой грубых ругательств, и в этот момент драпировки, скрывавшие дверь, раздвинулись и в комнату вошли четверо негров-гигантов. Все они были одеты лишь в атласные набедренные повязки с поясами, с которых свисали огромные ключи.

Ксалтотан нетерпеливым жестом указал на короля и отвернулся, словно забыв о нем. Его пальцы как-то странно подрагивали. Из резной шкатулки зеленого жадеита он вынул щепотку искристой черной пыли и высыпал ее в жаровню, что стояла рядом на золотой треноге. Хрустальный шар, о котором он, кажется, совсем забыл, упал на пол, словно лишившись невидимой поддержки.

Чернокожие тем временем подняли Конана – цепи и кандалы были настолько тяжелыми, что идти самостоятельно он не мог, – и вынесли из комнаты. Оглянувшись за миг до того, как за ними закрылась тяжелая, инкрустированная золотом тиковая дверь, он увидел, что Ксалтотан откинулся на спинку своего импровизированного трона, скрестив руки на груди, а из жаровни поднимается тонкая струйка дыма. У Конана вдруг зачесалась кожа головы. В Стигии, древнем и зловещем королевстве, лежавшем далеко к югу, ему уже приходилось видеть эту черную пыль. Это была пыльца черного лотоса, вызывающая глубокий сон, похожий на смерть, сопровождающийся чудовищными кошмарами; там же он узнал, что только колдуны Черного Круга, являющиеся средоточием вселенского зла, по доброй воле ищут алых кошмаров черного лотоса, дабы восстановить свои магические силы.

Народы западного континента в большинстве своем считали Черный Круг досужей выдумкой, но Конан знал, что он существует на самом деле и что его угрюмые адепты практикуют страшное колдовство в черных подземельях Стигии и заброшенных куполах проклятой Сабатеи[18]18
  Сабатея – проклятый город колдунов и чернокнижников в Шеме.


[Закрыть].

Он вновь оглянулся на загадочную, инкрустированную золотом дверь и содрогнулся при мысли о том, какие жуткие тайны она скрывает.

Конан не мог сказать, наступил ли уже день или продолжается ночь. Дворец короля Тараска выглядел мрачным и безлюдным, в нем не хватало естественного освещения. Повсюду лежали смутные тени, здесь царил дух тьмы, воплотившийся, как убедился Конан, в неведомого пришельца Ксалтотана. Негры несли киммерийца по извилистому коридору, а потом и по каменной лестнице, которые были освещены настолько тускло, что тюремщики казались черными призраками, уносящими мертвеца вниз по ступеням. Факел в руке одного из них отбрасывал огромные прыгающие тени на стену; казалось, труп, влекомый демонами сумрака, опускается в преисподнюю. Наконец они достигли подножия лестницы и двинулись по длинному прямому коридору, в одной стене которого изредка попадались арочные дверные проемы. За ними начинались уводящие в темноту лестницы, а в другой стене через равные промежутки в несколько футов виднелись забранные массивными решетками двери.

Остановившись у ближайшей из них, один из чернокожих снял с пояса ключ и повернул его в замке. Распахнув решетку, они перешагнули порог вместе со своим пленником и оказались в небольшой камере с массивными каменными стенами, полом и потолком, в дальней стене которой виднелась еще одна зарешеченная дверь. Что лежало за ней, Конан сказать не мог, но почему-то не думал, что там начинается очередной коридор. Неверный свет чадящего факела, проникая сквозь прутья, намекал на внушительное пространство, скрытое сумраком.

В углу темницы, рядом с дверью, через которую они вошли, с огромного железного кольца, вделанного в стену, свисала груда ржавых цепей. На этих цепях повис скелет. Конан с любопытством взглянул на него, отметив про себя, что кости по большей части расщеплены и сломаны; череп, отвалившийся от позвоночника, был смят и треснул, словно после могучего удара.

Один из чернокожих – не тот, что открыл замок, – флегматично снял цепи с кольца, отомкнув своим ключом массивный замок, и оттащил груду ржавого металлолома и костей в сторону. Затем они пристегнули к кольцу цепи Конана, а третий чернокожий повернул свой ключ в замке дальней двери, одобрительно заворчав после того, как убедился, что она надежно заперта.

После этого они окинули Конана загадочными взглядами, эти эбеновые гиганты с глазами-щелочками, на блестящей коже которых дробился свет факела. Тот, кто открывал входную дверь, гортанно прорычал:

– Вот твое место, белая собака-король! О нем знает только хозяин и мы. Весь дворец спит. Мы молчим и храним тайну. Ты живешь и умираешь здесь, может быть. Как он! – И гигант презрительно пнул разбитый череп ногой, так что тот со стуком покатился по каменному полу.

Конан не удостоил его ответом, и чернокожий, явно раздраженный молчанием пленника, пробормотал ругательство, наклонился и плюнул королю в лицо. Он поступил необдуманно, за что и поплатился. Конан сидел на полу, цепи обхватывали его пояс; лодыжки и запястья были прикованы к кольцу в стене. Он не мог ни подняться, ни отодвинуться от стены больше чем на ярд. Зато кандалы, сковывавшие его запястья, провисали, и, прежде чем чернокожий успел отдернуть свою яйцеобразную голову на безопасное расстояние, Конан захватил эту слабину одной рукой и нанес негру могучий удар по голове. Тот рухнул как подкошенный, и его спутники ошеломленно уставились на тело, лежащее с раскроенным черепом, из ушей и носа которого обильно струилась кровь.

Впрочем, они не попытались отомстить, равно как и не стали приближаться к Конану, который по-прежнему сжимал в руке окровавленную цепь, несмотря на то что он горячо убеждал их попытать счастья. В конце концов, обменявшись гортанными возгласами, они подняли безжизненно обмякшее тело своего товарища, словно куль с мукой, и вынесли вон. Дверь за собой они заперли его ключом, не снимая с позолоченной цепочки, которой тот крепился к его поясу. Тюремщики забрали с собой и факел, и, когда они уходили по коридору, темнота кралась за ними следом, словно живое существо. Вскоре их шаркающие шаги стихли вдали, и вместе с ними погасло и мерцание факела. В подземелье воцарились тишина и темнота.

5. Охотник из подземелья

Конан лежал неподвижно, вынося груз кандалов и отчаяние своего положения со стоицизмом варвара, привыкшего к тяготам жизни. Он старался не шевелиться, потому что лязг цепей неприятно резал слух в молчаливой тишине, а инстинкты, отточенные поколениями предков, обитавших в дебрях запада, приучили его не выдавать своего местоположения. Такое поведение не являлось результатом какого-либо логического мыслительного процесса; он лежал тихо не потому, что во тьме его подстерегала опасность, против которой он был беспомощен. Ксалтотан заверил Конана, что ему не причинят вреда, и киммериец поверил ему; пока, во всяком случае. Но его инстинкты варвара никуда не делись; те самые, что помогали ему неподвижно затаиться в укрытии, покуда рядом рыскали смертельно опасные твари.

В непроглядной темноте даже его острое зрение оказалось бесполезным. Но вскоре неподалеку появилось слабое свечение, нечто вроде косого столба тусклого серого света, в котором Конан смутно различал прутья решетки у его локтя и даже очертания двери в дальней стене. Поначалу он даже растерялся, пока не нашел подходящего объяснения. Он пребывал глубоко под землей, но по какой-то причине из дворца сверху вниз была пробита наклонная шахта. Очевидно, снаружи взошла луна, и ее свет падал в проделанное отверстие. Конан сообразил, что теперь может отмечать смену дня и ночи. Не исключено, что в шахту будет заглядывать и солнце, хотя с таким же успехом отверстие могут и закрывать на день. Вполне могло оказаться и так, что к нему применили изощренную пытку, позволяя пленнику полюбоваться лучиком солнечного или лунного света.

Взгляд его упал на едва видимую груду костей в углу. Он не стал ломать голову над тем, кому принадлежали эти останки и за какие грехи угодил сюда этот несчастный, а вот необычное состояние костей привлекло его внимание. Их сломали не на дыбе. А потом, всмотревшись повнимательнее, Конан сделал еще одно неприятное открытие. Большие берцовые кости были расколоты по длине, а тому могло быть только одно объяснение – кто-то хотел достать костный мозг. Но кто еще, кроме человека, ломает кости, чтобы достать оттуда мозг? Быть может, эти останки были свидетельствами пиршества каннибалов или еще какого-либо существа, доведенного голодом до безумия? Конан постарался отогнать от себя мысль о том, что и его кости в недалеком будущем вот так же повиснут на цепях. Он не мог позволить себе удариться в панику.

Киммериец не богохульствовал, не плакал и не кричал, как непременно поступил бы на его месте человек цивилизованный. Но от этого боль и смятение в его душе не уменьшались. Его снедало желание действовать. Где-то далеко на западе немедийское войско жгло и разоряло его королевство. Небольшая армия пуатанцев не могла противостоять ему. Просперо сможет удержать Тарантию в течение нескольких недель, может быть, даже месяцев, но в конце концов, не получив подкрепления, он будет вынужден капитулировать перед лицом численного превосходства противника. Бароны, конечно, придут ему на помощь в борьбе с захватчиками. Но сейчас он, Конан, лежит беспомощным в темной дыре, пока остальные сражаются и гибнут за его королевство. В приступе бессильной ярости король даже заскрипел зубами.

И вдруг он замер – за дальней дверью послышались крадущиеся шаги. Напрягая зрение, он разглядел чью-то фигуру, приникшую к решетке. Раздался лязг металла о металл, щелкнул замок, и фигура исчезла из виду. Какой-нибудь стражник, решил он, проверял запоры. Спустя некоторое время Конан расслышал те же звуки неподалеку, с легким скрипом открылась невидимая дверь, после чего по коридору протопали удаляющиеся шаги и вновь воцарилась тишина.

Конану казалось, что он напрягает слух уже целую вечность, хотя такого просто не могло быть, поскольку отблески лунного света все еще сочились из шахты, но больше он так ничего и не услышал. Наконец он переменил позу, и цепи его громко зазвенели. И тут он услышал чью-то легкую поступь – шаги доносились от ближней двери, той самой, через которую его внесли в каменную клетку. Мгновение позже у решетки в скудном свете возникла стройная фигурка.

– Король Конан! – прозвучал негромкий взволнованный голос. – Милорд, вы здесь?

– А где же мне быть? – осторожно отозвался он, выворачивая шею, чтобы лучше рассмотреть неожиданное явление.

Возле двери, вцепившись в решетку тоненькими пальчиками, стояла девушка. В тусклом свете виднелась ее стройная фигурка, обтянутая прозрачным шелком, да блестели украшенные драгоценными камнями нагрудные пластинки. В полумраке сверкали ее темные глаза, а руки и ноги отливали белизной алебастра. Волосы ее темной пенной шапкой клубились вокруг головы, отражая скудный лунный свет.

– Вот ключи от ваших кандалов и двери в дальней стене! – прошептала она; тонкая белая ручка протиснулась сквозь решетку и бросила связку предметов, которая глухо лязгнула об пол рядом с ним.

– Что это за игры? – пожелал узнать он. – Ты говоришь по-немедийски, а в Немедии у меня нет друзей. Что за дьявольщину задумал твой хозяин на сей раз? Или он прислал тебя посмеяться надо мной?

– Я пришла не для того, чтобы посмеяться над вами! – Девушка дрожала всем телом. Когда она заговорила, ее браслеты и нагрудные пластинки зазвенели, ударяясь о решетку. – Клянусь Митрой! Я украла ключи у чернокожих тюремщиков. Они сторожат подземелье, и у каждого есть ключ, который отпирает только один замок. Я подпоила их. Того, которому вы разбили голову, унесли к лекарю, и забрать у него ключ мне не удалось. Зато я украла остальные. Пожалуйста, не медлите! За этой темницей есть еще одно подземелье, и оно – настоящие врата ада!

Ее горячность произвела на него впечатление, и Конан взял ключи, ожидая, что вот сейчас раздастся издевательский смех и его постигнет неудача. Но, к его неописуемой радости, первый же из ключей подошел не только к кандалам, что приковывали его к кольцу, но и к замкам на руках и ногах. Еще через несколько секунд он выпрямился во весь рост, яростным ревом выразив радость по поводу обретения относительной свободы. Одного шага ему хватило, чтобы оказаться подле решетки, и он накрыл ладонью руку девушки, что так и стояла, вцепившись в прутья и запрокинув голову. Она бесстрашно встретила его обжигающий взгляд.

– Кто ты, девочка? – требовательно спросил он. – Почему ты это делаешь?

– Я – всего лишь Зенобия, – задыхаясь, пролепетала она, – одна из девушек в королевском гареме.

– Если только это не какой-то дьявольский трюк, – проворчал Конан, – то я не понимаю, почему ты помогаешь мне.

Она cклонила свою темноволосую головку, а потом подняла ее и встретила его исполненный подозрительности взгляд. На ее длинных темных ресницах, как капельки росы, заблестели слезы.

– Я – всего лишь девушка из королевского гарема, – повторила она с ноткой гордого смирения. – Вы никогда не удостаивали меня и взглядом и, наверное, не посмотрите в мою сторону. Я значу для вас меньше тех собак, что грызут кости в вашем банкетном зале. Но я и не разрисованная кукла, я – живой человек. Я дышу, ненавижу, боюсь, радуюсь и люблю. И я полюбила вас, король Конан, еще тогда, когда увидела, как во главе своих рыцарей вы едете по улицам Бельверуса, куда прибыли по приглашению короля Нимеда несколько лет назад. Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди и упасть в пыль под копыта вашего коня.

Лицо ее залилось краской при этих словах, но она по-прежнему не сводила с него своих темных глаз. Конан немного помолчал; необузданный и порывистый, он был тронут бесстрашием девушки, раскрывшей ему свое сердце, как был бы тронут и любой мужчина на его месте.

Она наклонилась и коснулась губами его пальцев, все еще прижимавших ее ладошку к прутьям решетки. А потом вдруг резко вскинула голову, словно осознав весь трагизм их положения, и ее темные глаза наполнились ужасом.

– Поспешите! – взволнованно прошептала она. – Полночь уже миновала. Вам пора уходить.

– Но ведь с тебя сдерут кожу живьем за то, что ты украла ключи!

– Об этом никто не узнает. Если чернокожие и вспомнят утром, кто поднес им вина, то не осмелятся признаться в том, что ключи у них украли, пока они были пьяны. Ключ, добыть который я не смогла, отпирает вот эту самую дверь. Так что вам придется выбираться отсюда через подземелье. Какие ужасы поджидают вас за той дверью, я даже боюсь представить. Но вам грозит еще бóльшая опасность, если вы останетесь в этой клетке. Король Тараск вернулся…

– Что? Тараск?

– Да! Он вернулся втайне от всех и совсем недавно спускался в подземелье, а потом вышел оттуда, бледный и дрожащий, как человек, переживший смертельную опасность. Я слышала, как он шепотом говорил своему оруженосцу Аридею, что, несмотря на запрет Ксалтотана, вы должны умереть.

– Кто такой этот Ксалтотан? – спросил Конан и почувствовал, как она вздрогнула.

– Не говорите о нем! – прошептала Зенобия. – Помяни демона, и он появится. Рабы говорят, что он лежит в своих покоях за запертой дверью и видит сны, навеянные черным лотосом. Мне кажется, что в глубине души его боится даже Тараск, иначе он открыто убил бы вас. Но сегодня вечером он спускался в подземелье, и что он там делал, ведает один Митра.

– Хотелось бы мне знать, уж не Тараск ли возился недавно у двери моей клетки? – пробормотал Конан.

– Вот кинжал! – прошептала девушка, просовывая что-то сквозь решетку. Пальцы его привычно сомкнулись на рукояти. – Выходите быстрее через вторую дверь, поворачивайте налево и идите вдоль клеток, пока не упретесь в каменную лестницу. Если вам дорога жизнь, никуда не сворачивайте! Поднимайтесь по лестнице и откройте дверь на верхней площадке; к замку должен подойти один из ключей, что я вам дала. Если на то будет воля Митры, я буду ждать вас там. – И с этими словами она исчезла, и вдали вскоре стих топот ее ног.

Конан пожал плечами и подошел к дальней решетке. Разумеется, это вполне могло оказаться дьявольской ловушкой, которую подстроил ему Тараск, но Конан предпочитал встретить опасность лицом к лицу, а не покорно сидеть и дожидаться смерти. Он осмотрел оружие, которое передала ему девушка, и мрачно улыбнулся. Кем бы она ни была, своим поведением она доказала, что обладает практической сметкой. В руке у короля лежал не тонкий стилет, выбранный из-за украшенной драгоценными камнями рукояти или позолоченной гарды, годный только для убийства исподтишка в дамском будуаре. Нет, это был честный солдатский клинок, оружие воина с широким и острым, как бритва, лезвием длиной пятнадцать дюймов.

Он удовлетворенно крякнул. Ощущение надежной стали в руке приободрило его и придало ему уверенности. Какую бы паутину заговора ни плели вокруг него, с помощью какого бы обмана и колдовства ни захватили его в плен, кинжал был настоящим. Мускулы его правой руки напряглись в предвкушении смертельных ударов.

Он попробовал открыть дальнюю дверь, перебирая ключи на связке. Она была не заперта. Но ведь он помнил, как чернокожий запирал ее. Значит, тот, кто тайком, согнувшись, подобрался к ней сегодня, был отнюдь не тюремщиком, проверяющим, надежно ли она заперта. Вместо этого он открыл замок. И факт этот внушал самые серьезные опасения. Конан распахнул решетку и шагнул через порог в кромешную темноту.

Как он и думал, дверь выводила отнюдь не в наружный коридор. Вымощенный каменными плитами пол исчезал вдали, а по обе стороны тянулись камеры, но определить – хотя бы приблизительно – размеры помещения, в котором он очутился, Конан не мог. Не было видно также ни крыши, ни других стен. Лунный свет проникал сюда только сквозь решетки камер и терялся в темноте. Человек, обладающий не таким острым зрением, как киммериец, даже не разглядел бы серые пятна света, обозначающие каждую решетку.

Повернув налево, Конан быстро и бесшумно двинулся вдоль ряда тюремных камер, ступая по плитам босыми ногами. Проходя мимо очередной клетки, он на ходу заглядывал в нее. Все они были пусты, но заперты. В некоторых белели кости, оставшиеся от прежних мрачных веков, когда Бельверус был еще крепостью, а не городом. Но, похоже, в недавнем прошлом подземелье вновь начали использовать, причем намного активнее, чем об этом догадывался окружающий мир.

Вскоре он заметил впереди смутные очертания нижней площадки лестницы, полого поднимавшейся наверх, и понял, что именно ее он и искал. И вдруг Конан резко развернулся и присел в тени у ее подножия.

Позади него что-то двигалось – что-то огромное и неуклюжее, но почти бесшумное, и это не была поступь человека. Вдаль убегал длинный ряд тюремных камер, перед каждой из которых лежало пятно тусклого света. И сейчас Конан видел, как что-то пересекает эти пятна. Что это было, он пока разглядеть не мог, но фигура выглядела огромной и тяжелой и при этом двигалась с нечеловеческой легкостью и быстротой. Она на миг заслоняла собой пятна света, а потом вновь таяла, сливаясь с темнотой. Зрелище было жутким – чья-то тень стремительно приближалась к нему в полном молчании.