Текст книги "Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник)"

8. Гаснущие угли

Окрестности Тарантии избежали жестокого разграбления, от которого пострадали восточные провинции. Разумеется, следы прошедшей армии можно было увидеть в сломанных оградах, вытоптанных полях и опустошенных амбарах, но здесь, по крайней мере, огонь и сталь не свирепствовали напропалую, собирая кровавую жатву.

Окружающий пейзаж портило лишь мрачное черное пожарище с обугленными камнями, оставшееся там, где, как прекрасно знал Конан, некогда стоял богатый загородный особняк одного из его самых верных сторонников.

Король не рискнул в открытую приближаться к усадьбе Галанна, располагавшейся в нескольких минутах езды от города. В сумерках он углубился в лесной массив, пока не увидел за деревьями сторожку управляющего. Спешившись и привязав коня, он подошел к массивной арочной двери, намереваясь кликнуть управляющего и послать того за Сервием. Он не знал, каких врагов ожидать в поместье. Он никого не видел, но войска могли быть расквартированы где-нибудь рядом. Однако, подойдя ближе, он увидел, что дверь открыта, а по дорожке, петляющей меж деревьев, вышагивает знакомая плотная фигура в атласных панталонах и богато расшитом дублете.

– Сервий!

Заслышав негромкий оклик, владелец плантации резко развернулся, словно ужаленный. Рука его метнулась к охотничьему ножу, висевшему на поясе, и он попятился при виде высокой фигуры в серой броне, возникшей перед ним в сумерках.

– Кто ты такой? – требовательно вопросил он. – Что ты здесь… Митра!

Он с шипением втянул воздух сквозь стиснутые зубы, и его румяное лицо побледнело.

– Ты пришел из серых пределов смерти, чтобы напугать меня? Пока ты был жив, я оставался твоим верным подданным…

– И я рассчитываю, что ты останешься им и впредь, – ответил Конан. – Перестань трястись, приятель; я – живой человек из плоти и крови, а не призрак.

Обливаясь пóтом от страха и неуверенности, Сервий подошел ближе и стал всматриваться в лицо гиганта в доспехах, после чего, убедившись, что глаза его не обманывают, преклонил перед королем колено и сорвал с головы шляпу с перьями.

– Ваше величество! Воистину случилось чудо! Несколько дней назад большой колокол в цитадели возвестил о вашей кончине. Говорили, что вы погибли при Валькии под завалом из тысяч тонн земли и гранита.

– Там был другой человек в моих доспехах, – проворчал Конан. – Но давай отложим пока наш разговор. Найдется ли в твоих запасах такая штука, как кусок говядины?..

– Простите меня, милорд! – вскричал Сервий, вскакивая. – Дорожная пыль покрывает вашу кольчугу, а я заставляю вас стоять здесь, не предложив даже присесть и отобедать! Митра! Теперь я и впрямь вижу, что это вы, живой и здоровый, но, клянусь, когда я повернулся и увидел вас во всем сером в этих призрачных сумерках, у меня едва не подкосились ноги. Дурная примета – встретить в закатных сумерках в лесу человека, которого ты считал мертвым.

– Прикажи управляющему заняться моим конем, которого я привязал вон за тем дубом, – попросил Конан, и Сервий кивнул, увлекая короля за собой. Патриций, оправившись от суеверного ужаса, занервничал.

– Я пошлю слугу из манора[22]22
  Манор – феодальное поместье, замок, барский дом.


[Закрыть], – сказал он. – Управляющий спит у себя дома – но сейчас я не доверяю даже собственным слугам. Будет лучше, если о вашем присутствии не узнает больше никто, кроме меня.

Подойдя к большому дому, едва видимому из-за деревьев, он повернул на нехоженую тропку, которая петляла меж тесно посаженных дубов, переплетенные ветви которых образовывали купол над головой, не пропуская тускнеющий свет сумерек. Сервий молча шел вперед в темноте, и в его манерах все явственнее проскальзывала паника; вскоре он подвел Конана к маленькой боковой дверце, за которой обнаружился узкий, тускло освещенный коридор. Они прошли по нему в спешке и молчании, и наконец Сервий привел короля в просторную залу с высоким потолком, перечеркнутым дубовыми балками, и богато отделанными панелями на стенах. В огромном камине ярко пылали целые бревна, потому как в воздухе уже тянуло прохладой, и на каменной тарелке, стоявшей на столе красного дерева, лежали дымящиеся чебуреки. Сервий запер массивную дверь и погасил свечи, горевшие в серебряном канделябре на столе, так что теперь залу освещали лишь отблески пламени в камине.

– Прошу прощения, ваше величество, – извинился он. – Наступили трудные времена; шпионы шныряют повсюду. Будет лучше, если никто не сможет заглянуть в окна и узнать вас. Но вот этот чебурек прямо из печи, поскольку после прогулки и разговора с управляющим я собирался отужинать. Если ваше величество соблаговолит…

– Света достаточно, – проворчал Конан, без особых церемоний усаживаясь за стол и доставая из-за пояса кинжал.

Он впился зубами в истекающее соком угощение, запивая его глотками доброго вина из собственных виноградников Сервия. Он, похоже, не обращал внимания на грозящую ему опасность, а вот Сервий беспокойно ерзал на кушетке у камина, нервно теребя золотую цепь на груди. Он то и дело бросал взгляды на ромбовидные витражи в окнах, тускло мерцавшие в отблесках пламени, и настороженно прислушивался, словно ожидая, что вот-вот за дверью послышатся крадущиеся шаги.

Покончив с едой, Конан встал из-за стола и опустился на кушетку по другую сторону камина.

– Я не стану злоупотреблять твоим гостеприимством, Сервий, – резко бросил он. – На рассвете я буду уже далеко от твоей плантации.

– Милорд… – Сервий всплеснул руками, но Конан небрежно отмахнулся.

– Мне известны твоя верность и мужество. Они выше всяких похвал. Но если Валерий узурпировал мой трон, то тебе за укрывательство грозит смерть, если мое присутствие обнаружат.

– Я не настолько силен, чтобы бросить ему вызов открыто, – признал Сервий. – Те пятьдесят воинов, что я могу выставить для боя, – всего лишь капля в море. Вы видели руины плантации Эмилия Скавона?

Конан кивнул и нахмурился.

– Он был самым влиятельным аристократом в провинции, как вам известно. Эмилий отказался принести присягу Валерию. Немедийцы сожгли его вместе с особняком. После этого мы, все остальные, убедились в тщете сопротивления, особенно когда жители Тарантии отказались драться. Мы подчинились, и Валерий пощадил нас, хотя и обложил таким налогом, который разорит многих. Но что мы могли сделать? Мы считали вас мертвым. Многие из баронов были убиты, а другие захвачены в плен. Армия была разбита и разбежалась. У вас не осталось наследника, чтобы занять ваше место и взойти на трон. Некому было повести нас…

– Разве у вас не было конта Тросеро Пуатанского? – поинтересовался Конан с намеренной грубостью.

Сервий беспомощно развел руками.

– Да, действительно, его генерал Просперо был в поле с небольшой армией. Отступая перед Амальриком, он убеждал людей встать под его знамена. Но после того как было объявлено о смерти вашего величества, многие вспомнили старые обиды и войны и то, как Тросеро со своими пуатанцами однажды огнем и мечом прошел по этим провинциям, – точно так же, как сейчас Амальрик. Бароны с подозрением отнеслись к призыву Тросеро. Кое-кто – шпионы Валерия, скорее всего, – даже начали кричать, что конт Пуатанский намерен захватить корону Аквилонии. Вновь вспыхнула старая родовая вражда. Если бы у нас был хотя бы кто-нибудь, в чьих жилах текла бы королевская кровь, мы бы короновали его и выступили против немедийцев. Но у нас не было никого. Те бароны, которые с готовностью последовали бы за вами, не захотели подчиниться кому-либо из их числа. Каждый считал себя ничуть не хуже соседа и страшился амбиций других. Вы были той веревкой, что соединяла вязанку хвороста вместе. И, когда ее перерезали, сучья рассыпались. Будь у вас сын, бароны с готовностью присягнули бы ему. Но им не на кого было обратить свой патриотизм. Купцы и простолюдины, страшась анархии и возврата к феодальной вольнице, когда каждый барон – сам себе хозяин и господин, начали кричать, что любой, пусть самый плохонький король лучше никакого, даже Валерий, в котором, по крайней мере, течет кровь прежней династии. Так что некому было выступить против него, когда он подъехал к городским воротам во главе закованных в сталь всадников под стягом с алым драконом Немедии и ударил в них копьем. Люди открыли ему ворота и пали перед ним ниц. Они отказались помогать Просперо и защищать город. Горожане заявили, что пусть уж лучше ими правит Валерий, чем Тросеро. Они сказали – и это правда, – что бароны не поддержат Тросеро и многие согласятся признать правителем Валерия. Они заявили также, что, подчинившись Валерию, предотвратят гражданскую войну и избегнут гнева немедийцев. Просперо отступил на юг со своими десятью тысячами воинов, и через несколько часов в город вошла армия Немедии. Они не стали преследовать его и остались, чтобы посмотреть, как Валерий будет коронован в Тарантии.

– Значит, старая ведьма говорила правду, – пробормотал Конан, чувствуя, как по спине у него пробежал холодок. – Амальрик короновал Валерия?

– Да, в тронном зале, когда кровь жертв еще не высохла у него на руках.

– И что же, люди процветают под его покровительством? – с язвительной иронией поинтересовался Конан.

– Он ведет себя как чужеземный принц в самом сердце покоренной страны, – с горечью ответил Сервий. – Его двор состоит сплошь из немедийцев, его придворная стража набрана из них же, и в цитадели расквартирован большой гарнизон. Да, настал Час Дракона. Немедийцы на улицах ведут себя как истинные хозяева. Они ежедневно насилуют женщин и грабят купцов, а Валерий не может – или не хочет – приструнить их. Нет, он – всего лишь пешка в их руках. Умные люди знали заранее, что так и будет, а теперь и остальные начали понимать это. Амальрик двинулся дальше во главе сильной армии, чтобы сломить сопротивление отдаленных провинций, где некоторые из баронов не пожелали присягнуть ему. Но среди них нет единства. Их нелюбовь друг к другу сильнее страха перед Амальриком. Он уничтожит их по одному. Многие замки и города, осознав сей факт, капитулировали перед ним. Тех, кто сопротивляется, ждет незавидная участь. Немедийцы дали выход своей давно копившейся ненависти. И их ряды пополняются аквилонянами, которых страх, жажда наживы или поиски средств к существованию вынуждают вступать в их армию. Это – вполне естественный процесс.

Конан угрюмо кивнул в знак согласия, глядя, как отблески пламени пляшут на полированных дубовых панелях.

– Аквилония получила короля вместо анархии, которой так боялась, – вновь заговорил Сервий. – Валерий не защищает своих подданных от своих же союзников. Сотни тех, кто не смог заплатить назначенный выкуп, были проданы котхийским работорговцам.

Конан вскинул голову, и синие глаза его полыхнули пламенем смерти. Он от души выругался, а мощные руки сжались в огромные кулачищи.

– Да-да, одни белые мужчины продают других белых мужчин и женщин, как было в дни феодальной вольницы. Во дворцах Шема и Турана они будут влачить жалкое существование рабов. Валерий – король, но единства, пусть даже достигнутого мечом и кровью, он так и не обеспечил. Гундерланд на севере и Пуатань на юге остаются непокоренными, да и на западе найдется несколько вольных провинций, в которых бароны Пограничья заручились поддержкой боссонийских лучников. Тем не менее все это – окраинные районы, и настоящей опасности для Валерия они не представляют. Им приходится думать только об обороне, и им очень повезет, ежели они сумеют отстоять свою независимость. А здесь Валерий и его чужеземные рыцари творят, что хотят.

– Пусть владычествует, пока может, – угрюмо заключил Конан. – Ему недолго осталось. Люди восстанут, когда узнают, что я жив. Мы захватим Тарантию еще до того, как Амальрик сумеет повернуть свои армии. А потом мы поганой метлой выметем этих собак из королевства.

Сервий хранил молчание, и тишину нарушал лишь неестественно громкий треск поленьев в камине.

– Ну, – нетерпеливо вскричал Конан, – что же ты сидишь, понурив голову и глядя на огонь? Или ты сомневаешься в том, что я сказал?

Сервий старательно избегал взгляда короля.

– То, что в силах человеческих, вы, несомненно, сделаете, ваше величество, – ответил он. – Я сражался с вами бок о бок и знаю, что ни один смертный не устоит перед вашим мечом.

– В чем же тогда дело?

Сервий плотнее запахнулся в подбитую мехом горностая накидку и вздрогнул, несмотря на жар, исходящий от камина.

– Люди говорят, к вашей гибели причастно колдовство, – пробормотал он наконец.

– И что с того?

– Разве может простой смертный бороться с колдовством? Кто этот мужчина, скрывающий свое лицо, что совещается с Валерием и его союзниками по ночам и, как говорят, появляется и исчезает самым загадочным образом? Ходят упорные слухи, что он – великий маг, который умер тысячи лет назад, но вернулся из серых пределов смерти, чтобы свергнуть короля Аквилонии и восстановить династию, наследником которой и является Валерий.

– Да какая разница? – в сердцах вскричал Конан. – Я сбежал из подземелий Бельверуса, где живут демоны, и они не смогли достать меня и в горах. Если люди восстанут…

Сервий покачал головой.

– Ваши самые верные сторонники в восточных и центральных провинциях мертвы, сбежали за границу или попали в тюрьму. Гундерланд лежит слишком уж далеко на севере, а Пуатань – на юге. Боссонийцы отступили к своим топям на дальнем западе. Понадобятся многие недели, чтобы собрать эти силы воедино, а прежде чем это удастся, на каждого из ваших подданных Амальрик нападет по отдельности и уничтожит.

– Но восстание в центральных провинциях склонит чашу весов на нашу сторону! – воскликнул Конан. – Мы сможем захватить Тарантию и удерживать ее против Амальрика до подхода гундерландцев и пуатанцев.

Сервий заколебался, и голос его упал до едва слышного шепота.

– Люди говорят, что вы умерли проклятым. И еще говорят, что этот незнакомец в маске заколдовал вас, чтобы убить, а вашу армию – уничтожить. Большой колокол отзвонил по вам погребальный благовест. Люди верят, что вы умерли. И центральные провинции не восстанут, даже если будут знать, что вы живы. Они просто не осмелятся. Колдовство победило вас при Валькии. Колдовство доставило известие об этом в Тарантию, потому что в тот же вечер люди вышли на улицы. Немедийский жрец прибег к черной магии, чтобы поразить на улицах Тарантии тех, кто оставался верен вашей памяти. Я видел это собственными глазами. Вооруженные мужчины падали и умирали как мухи, причем непонятно отчего и как. А худощавый жрец только смеялся и приговаривал: «Я – всего лишь Альтаро, аколит Ораста, который и сам – аколит того, кто прячет лицо; и моя сила – это еще не сила; его сила лишь использует меня».

– Что ж, – сурово заявил Конан, – разве не лучше умереть с честью, чем жить в бесчестии? Разве смерть – хуже угнетения, рабства и полного уничтожения?

– Страх колдовства заглушает все прочие чувства, – ответил Сервий. – Страх центральных провинций слишком велик, чтобы они восстали. Окраинные районы будут сражаться за вас – но то же самое колдовство, что погубило вашу армию при Валькии, уничтожит вас вновь. Немедийцы захватили самые богатые, обширные и густонаселенные районы Аквилонии, и их нельзя победить силами, которые вы можете собрать под своей рукой. Вы лишь бессмысленно пожертвуете своими подданными. Горечь переполняет мое сердце, но я говорю правду: Конан, вы – король без королевства.

Конан, не отвечая, долго смотрел в огонь. В камине затрещало и рассыпалось снопом искр полено. Совсем как его королевство.

И вновь Конан ощутил присутствие суровой реальности. В который уже раз ему показалось, что он угодил в безжалостные и неумолимые жернова судьбы. В душе у него зашевелилась паника, ощущение того, что он попал в ловушку, и короля захлестнули свирепая ярость и жажда убивать.

– Где мои придворные? – наконец пожелал узнать он.

– Паллантид был тяжело ранен при Валькии, семья заплатила за него выкуп, и сейчас он лежит в своем замке в Атталусе. Ему повезет, если он когда-нибудь вновь сможет сесть на коня. Публий, канцлер, бежал из королевства, переодевшись в чужое платье, и никто не знает куда. Совет был распущен. Одних бросили в темницу, других – выдворили из страны. Многие из ваших верных подданных были казнены. Сегодня, к примеру, контесса[23]23
  Контесса – графиня.


[Закрыть] Альбиона окончит жизнь на плахе.

Конан вздрогнул и уставился на патриция с такой яростью в синих глазах, что тот съежился на кушетке.

– За что?

– За то, что отказалась стать любовницей Валерия. Земли ее конфискованы, сторонники ее проданы в рабство, и сегодня ночью в Железной Башне ей отрубят голову. Последуйте моему совету, мой король, – для меня вы всегда будете королем, – бегите из страны, пока ваше присутствие не открылось. Сейчас никто не может чувствовать себя в безопасности. Шпионы и доносчики таятся среди нас, выдавая любое выражение недовольства за измену и подстрекательство к мятежу. Если вы предстанете перед своими подданными, все закончится вашим пленением и смертью. Мои лошади и люди, которым я доверяю, – в вашем распоряжении. К рассвету мы можем оказаться далеко от Тарантии, проделав бóльшую часть пути до границы. Если я не в силах помочь вам вернуть королевство, то, по крайней мере, последую за вами в изгнание.

Конан покачал головой. Сервий с тревогой смотрел, как король глядит в огонь, подпирая подбородок могучим кулаком. Отблески пламени играли на его стальной кольчуге и плясали в глазах. Сервий вновь, как не единожды в прошлом, а сейчас с особенной остротой, ощутил в короле некую чужеродность. Это крепкое тело под кольчужной сеткой было слишком мощным и закаленным для цивилизованного человека; в его горящих глазах пылала дикая первобытная сила. Сейчас в короле явственно ощущался варвар, словно в минуту смертельной опасности налет цивилизации слетел с него, как шелуха, обнажая первобытную сущность. Конан возвращался в свое изначальное состояние. Он вел себя совсем не так, как можно было ожидать при данных обстоятельствах от человека цивилизованного, да и мысли его текли по совершенно иному руслу. Он был непредсказуем. От короля Аквилонии до убийцы в звериных шкурах с киммерийских гор оказался всего один крохотный шажок.

– В таком случае я еду в Пуатань, – проговорил наконец Конан. – Но я поеду один. И в качестве короля Аквилонии должен буду исполнить еще один, последний долг.

– Что вы имеете в виду, ваше величество? – спросил Сервий, обуреваемый дурными предчувствиями.

– Сегодня ночью я пойду в Тарантию, чтобы спасти Альбиону, – ответил король. – Похоже, я подвел всех своих остальных верных подданных – так что, если они получат ее голову, то могут взять и мою.

– Но это же безумие! – вскричал Сервий, с трудом поднимаясь на ноги и хватаясь за горло, словно пытался разорвать невидимую петлю, уже наброшенную ему на шею.

– Башня хранит кое-какие тайны, которые известны очень немногим, – сказал Конан. – Как бы там ни было, я бы чувствовал себя последним мерзавцем, если бы оставил Альбиону умирать из-за ее верности мне. Может, конечно, я и король без королевства, но никто не посмеет назвать меня мужчиной без чести.

– Это погубит всех нас! – прошептал Сервий.

– Погибну только я один, да и то, если меня постигнет неудача. Ты и так рисковал достаточно. Сегодня ночью я поеду один. Но вот о чем я тебя прошу: найди мне повязку на один глаз, посох и одежду – такую, какую носят странники.

9. Это король – или его призрак!

Между закатом и полночью в высокие арочные ворота Тарантии вошли многие – припозднившиеся путешественники, купцы из дальних краев с караванами тяжело нагруженных мулов, свободные ремесленники с окрестных крестьянских хозяйств и виноградников. Теперь, когда власть Валерия над собой признали центральные провинции, досмотр людей, что постоянным потоком вливались в широкие ворота города, проводился уже не так строго. Дисциплина ослабла. Немедийские солдаты, стоявшие на страже, были наполовину пьяны и слишком заняты, высматривая симпатичных крестьянских дочек и богатых купцов, над которыми можно вволю поизмываться, чтобы обращать внимание на ремесленников или запыленных путешественников, включая и высокого путника, потрепанная накидка которого не могла скрыть его мощного телосложения.

Этот мужчина держался прямо и агрессивно, со свойственной ему природной властностью, которой он сам не замечал, не говоря уже о том, чтобы избавиться от нее. Большая повязка закрывала один глаз, а кожаная шляпа, надвинутая на лоб, оставляла в тени его лицо, не позволяя рассмотреть его черты. Опираясь мускулистой рукой на длинный крепкий посох, он неспешно прошел под аркой, мимо чадящих факелов и пьяных стражников, оказавшись на широких улицах Тарантии.

На этих залитых яркими огнями артериях города кипела обычная жизнь; магазинчики и лавки распахнули свои двери, выставляя товары напоказ. Но посреди всего суетливого разнообразия неизменным оставалось лишь одно – немедийские солдаты, по одиночке или группами, с видом хозяев жизни шлялись по улицам, намеренно грубо расталкивая прохожих. Женщины старались не попадаться им на глаза, а мужчины уступали дорогу, сжимая кулаки и темнея лицом. Аквилоняне были гордым народом, а немедийцы оставались их исконными и старинными врагами.

Высокий путник с такой силой стиснул свой посох, что у него побелели костяшки пальцев, но, подобно остальным, отступил в сторону, давая пройти вооруженным мужчинам в доспехах. В своем поношенном наряде он уже не слишком выделялся в разношерстной толпе. Но, когда он проходил мимо лавки оружейника, яркий свет из широко распахнутых дверей которой упал на его лицо, ему вдруг показалось, что он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, и, быстро обернувшись, он успел заметить, что на него внимательно смотрит какой-то человек в коричневой кожаной куртке ремесленника. Поняв, что выдал себя, мужчина с неподобающей поспешностью отвернулся и исчез в толпе. А Конан свернул в первый же переулок и ускорил шаг. Разумеется, всему виной могло быть простое любопытство прохожего, но король не желал рисковать понапрасну.

Мрачная Железная Башня высилась поодаль от цитадели, в лабиринте узких улочек и перенаселенных домишек, в которых занимались своими неприглядными делишками те, от кого воротила нос благонравная публика, но кто подмял под себя ту часть города, куда обычно их не пускали. Собственно, башня представляла собой замок – древнее внушительное сооружение из грубого камня и черного железа, которое в прежние века само служило цитаделью.

Неподалеку от нее в лабиринте заброшенных домиков и складов стояла старинная караульная башня, настолько старая и всеми забытая, что ее перестали указывать на карте города еще сто лет тому назад. Ее первоначальное назначение благополучно забылось, и никто из тех, кто вообще знал о ее существовании, не обращал внимания на древний с виду замóк, который не давал ворам и попрошайкам приспособить ее под ночлежку, но в действительности был относительно новым и исключительно надежным, поскольку ему специально придали дряхлый вид. Людей, которым была известна тайна башни, во всем королевстве можно было пересчитать по пальцам одной руки.

В массивном, позеленевшем от старости замке отсутствовала даже замочная скважина. Но Конан ощупал его опытной рукой, нажав на скрытые в определенных местах кнопки. Дверь беззвучно отворилась вовнутрь, и король шагнул в темноту, захлопнув дверь за собой. Будь здесь освещение, башня показалась бы пустой – полый цилиндр, сложенный из грубых камней.

Конан шагнул в угол со сноровкой, выдававшей близкое знакомство со внутренним устройством башни, и нашарил выступ на каменной плите пола. Подняв его, он без колебаний шагнул в открывшееся отверстие. Ноги его нащупали каменные ступени, уводившие вниз, в узкий туннель, ведущий в подвальные этажи Железной Башни, которая располагалась в трех кварталах отсюда.

Колокол цитадели, который звонил только в полночь или в случае смерти короля, вдруг издал гулкий удар. В тускло освещенной комнате Железной Башни отворилась дверь, и в коридор вышла какая-то фигура. Внутреннее убранство башни было столь же непривлекательным, как и вид снаружи. Ее массивные стены были грубыми, на них отсутствовали какие-либо украшения. Плиты пола истерлись под ногами тех, кто, спотыкаясь, брел по этим коридорам, и сводчатый потолок терялся в полумраке, который не могли рассеять редкие факелы, торчащие в нишах.

Человек, с трудом тащившийся по коридору, полностью соответствовал окружающей обстановке. Он был высоким мужчиной крепкого телосложения и кутался в облегающее платье черного атласа. На голову он надел капюшон с двумя отверстиями для глаз. Наряд довершала свободная черная накидка, а на плече он нес тяжелый топор, который, судя по непривычной форме, не годился ни для боя, ни для мирного труда.

Пока он шествовал по коридору, навстречу ему попалась согбенная фигура брюзгливого старика, сгибавшегося под тяжестью пики и фонаря, который он держал одной рукой.

– Мастер палач, вы совсем не так пунктуальны, как ваш предшественник, – проворчал он. – Только что пробило полночь, и мужчины в масках уже прошли в камеру миледи. Они ждут вас.

– Эхо колокольного звона еще не успело затихнуть, – ответствовал палач. – И пусть я не могу вскакивать и мчаться на зов аквилонян с такой прытью, какая отличала собаку, что занимала эту должность до меня, но у рука у меня все такая же верная. Возвращайся на свой пост, старик, и занимайся своими делами, а мои предоставь мне. Клянусь Митрой, они мне больше по вкусу, ведь ты бродишь по старым холодным коридорам, подглядывая в ржавые замочные скважины тюремных камер, а вот мне сегодня ночью предстоит снести с плеч самую красивую головку в Тарантии.

Стражник заковылял дальше по коридору, что-то ворча себе под нос, а палач возобновил свой путь с прежней неспешностью. Через несколько шагов он достиг поворота и машинально отметил, что дверь слева приоткрыта. Если бы он дал себе труд задуматься, то понял бы, что дверь приоткрылась уже после того, как по коридору прошел старый стражник. Однако же размышления не входили в его обязанности, посему он собрался двинуться дальше, но тут заметил некую несообразность. Впрочем, было уже слишком поздно.

За спиной его раздались крадущиеся шаги и послышался шорох ткани, но, прежде чем он успел обернуться, чья-то рука обхватила его за горло, так что крикнуть он не мог при всем желании. В последний момент он еще успел отметить чудовищную силу нападавшего, против которой он оказался совершенно беспомощным. Он почувствовал, как в спину ему уперлось острие кинжала.

– Немедийская собака! – прошептал ему на ухо захлебывающийся ненавистью голос. – Ты уже отрубил последнюю аквилонскую голову!

И это было последнее, что он услышал в своей жизни.

В темной камере, освещаемой только чадящим факелом, трое мужчин окружили молодую женщину, которая, стоя на коленях на охапке тростника, брошенной прямо на каменные плиты пола, диким взором смотрела на них. Одета она была очень скудно; золотистые локоны волнами ниспадали на алебастровые плечи, а запястья были связаны за спиной. Но даже в неверном свете, несмотря на угнетенное состояние, девушка поражала своей красотой. Она стояла на коленях, молча глядя расширенными от страха глазами на своих мучителей. А те закутались в накидки и надели маски. То, что они собирались сейчас совершить, следовало делать с закрытым лицом, даже на покоренной территории. Впрочем, она хорошо знала всех, но это не должно было волновать никого – после сегодняшней ночи.

– Наш сюзерен милостиво предоставляет вам последний шанс, контесса, – сказал самый высокий из трех мужчин, разговаривавший по-аквилонски без акцента. – Он поручил мне передать, что, если вы смягчите свой гордый нрав, он раскроет вам свои объятия. Если же нет…

Он жестом указал на мрачную деревянную плаху в центре камеры. Она была покрыта темными пятнами и глубокими насечками, словно острое лезвие, прорубив податливую плоть, врезáлось в дерево, застревая в нем.

Альбиона содрогнулась и побледнела, сжавшись в комочек. Каждая жилочка в ее сильном молодом теле трепетала от желания жить. Валерий был молод и красив. Он нравится многим женщинам, убеждала она себя. Но девушка не могла заставить себя произнести слова, которые избавили бы ее от топора и плахи. Она не могла рассуждать разумно. Стоило ей представить себе, как руки Валерия обнимают ее, как по коже ее бежали мурашки отвращения, которое было сильнее страха смерти. Она беспомощно покачала головой, подчиняясь внутреннему порыву, который заглушил инстинкт самосохранения.

– Говорить больше не о чем! – нетерпеливо воскликнул другой мужчина, в речи которого слышался немедийский акцент. – Где палач?

В это самое мгновение, словно его слова были услышаны, дверь камеры беззвучно отворилась и на пороге появилась огромная фигура, словно черная тень, пришедшая из преисподней.

Завидев мрачный силуэт, Альбиона непроизвольно вскрикнула, а остальные уставились на него, потеряв дар речи, наверняка охваченные сверхъестественным ужасом, который вызвала у них молчаливая угрюмая фигура. В прорезях колпака яростным синим огнем горели глаза, и, когда палач обвел взглядом присутствующих, каждый из них ощутил, как по спине у него пробежал холодок.

Высокий аквилонянин грубо схватил девушку за волосы и потащил ее на плаху. Она закричала и стала сопротивляться, сходя с ума от страха, но он безжалостно швырнул ее на колени и заставил опустить белокурую головку на окровавленную колоду.

– Почему ты медлишь, палач? – сердито вскричал он. – Делай свое дело!

В ответ палач коротко и раскатисто рассмеялся, и в смехе этом прозвучала угроза. Все присутствующие замерли на месте, глядя на фигуру в колпаке, – двое мужчин в накидках, третий мужчина, склонившийся над девушкой, и сама девушка, стоявшая на коленях и тщетно выворачивавшая шею, чтобы посмотреть на вошедшего.

– Что означает твой неуместный смех, негодяй? – с тревогой поинтересовался аквилонянин.

Человек в черном сорвал с головы колпак и отшвырнул его в сторону; он прижался спиной к запертой двери и поднял топор палача.

– Вы знаете меня, собаки? – прорычал он. – Я вас спрашиваю!

Ошеломленное молчание нарушил отчаянный вскрик.

– Король! – выкрикнула Альбиона, вырываясь из рук своего мучителя, который ослабил хватку. – О Митра, король!

Трое мужчин обратились в статуи, и только высокий аквилонянин вздрогнул и заговорил как человек, не верящий своим глазам.

– Конан! – воскликнул он. – Это или король, или его призрак! Что это за дьявольские шуточки?

– Дьявольские шуточки, дабы подшутить над демонами! – насмешливо ответил Конан, и по губам его скользнула мрачная улыбка, хотя глаза у него горели адским пламенем. – К бою, господа. У вас есть мечи, у меня – вот этот топор. Думаю, это мясницкое орудие вполне годится для предстоящей работы, мои славные лорды!