Текст книги "Все мои ребята. История той, которая протянула руку без перчатки"

Глава шестнадцатая

У меня на руках умирал один из моих новых подопечных, и моей растерянности не было предела. Кит был другом Боба и Фила, которые позвонили мне с просьбой о помощи. Боб и Фил вместе приехали из Нью-Йорка и были первой среди моих знакомых – и геев, и натуралов – межрасовой парой. В Хот-Спрингсе в то время сохранялась очень сильная сегрегация, сопровождавшая человека от колыбели до могилы. Черных и белых даже хоронили на отдельных кладбищах. Когда Боб позвонил, то сразу дал мне понять, что если цвет кожи Фила – это проблема, то тогда они обойдутся и без меня. Я даже не сразу сообразила, о чем он, – ведь я привыкла всегда выступать на стороне жертв несправедливости. Люди ненавидели других людей из-за их ориентации, но я и думать забыла о других глупейших причинах ненависти.

Боб был лысым, и его лицо напоминало чистый холст, окрашенный фиолетово-красными высыпаниями саркомы Капоши: один большой очаг на правой щеке и россыпь маленьких пятнышек на левой. Я впервые видела пораженную саркомой кожу вживую, потому что с моими подопечными такого еще не случалось. Но этот симптом постоянно демонстрировали в телевизионных передачах и в журнальных статьях про СПИД. Фил был очень красив: у него были коротко стриженные волосы, а из-за наступившей худобы улыбка стала только шире. Фил и Боб подобрали Кита по дороге из Нью-Йорка. Это был невысокий паренек с копной кучерявых волос песочного цвета. Он тоже был болен СПИДом, но выглядел куда лучше, чем Боб и Фил. Он постоянно улыбался и всегда, когда хотел сделать глубокий вдох, убирал волосы с лица.

Когда Фил позвонил из больничного таксофона, я подумала, что он сейчас скажет, что Бобу совсем плохо. Я уже начала доставать досье Боба из глубин памяти, но Фил сказал, что звонит по поводу Кита.

У того началась сильнейшая лихорадка. Кит жил в отдельной комнате, и, когда однажды утром он не вышел из комнаты, Боб обнаружил его в бессознательном состоянии. Они с Филом тут же отвезли Кита в больницу. Его положили в реанимацию.

Взглянув на Кита, я сразу поняла, что ему осталось не больше суток. Фил и Боб были потрясены. Состояние Боба продолжало ухудшаться, и он, наверное, представлял себя на месте Кита.

– Не хотите немного передохнуть? – спросила я.

Парни посмотрели друг на друга, но ни один из них не решался сказать «да». Я заверила их, что у Кита еще есть немного времени и что сейчас им надо проветрить голову.

– Идите прогуляйтесь.

Они ушли, а я осталась с Китом. Я села на стул и взяла его за руку.

– От тебя я такого не ожидала, – сказала я. – За такими тихонями нужен глаз да глаз.

Чар, новенькая медсестра, увидела меня через стекло и вошла в палату. Она очень быстро стала моей любимицей. Мы кивнули друг другу. По ее взгляду я поняла, что она понимает, сколько осталось Киту, но порядочность не позволяет ей сказать об этом в его присутствии.

Чар была старше меня и осветляла волосы, чтобы скрыть седину. Она принимала пациентов такими, какие они есть, и была ко мне очень добра и внимательна. Если я просиживала с подопечным всю ночь, приносила мне кофе. Мы подружились, когда я навещала серба, появившегося буквально из ниоткуда. Когда его привезли в приемный покой, он уже был не в состоянии говорить. В его документах значилось, что ему пятьдесят пять лет, – обычно моим подопечным было не больше тридцати. Мы с Чар снимали его жизненные показатели и стаскивали кольца с его пальцев. Чар рассказывала невероятную историю о том, как у нее умирал муж и как она намучилась, снимая с него обручальное кольцо. Мы так увлеклись разговором, а мужчина возьми да и умри. Поняли мы это не сразу. Будто он нас обхитрил.

Я была права, что Киту остаются последние сутки. Он умер, когда в палате были Боб и Фил, и я благодарила его за то, что он ушел тихо. Парням совершенно ни к чему было видеть отвратительный анонс того, что их ждет. Они хотели устроить Киту похороны, и я подумала, что нам сможет помочь «Хот Спрингс Фунерал Хоум». В этом похоронном бюро управляющим недавно стал Даб Таунсенд, один из добрейших людей в моем окружении. Я описала Дабу ситуацию, заверив, что его работникам не придется бальзамировать тело, – знала, что это их пугает. С организацией кремации я могла помочь сама, но что касается похорон, мне хотелось, чтобы их провело именно «Хот Спрингс Фунерал Хоум».

Даб сказал «да», и я крепко его обняла, сказав, что всегда знала, что на него можно положиться. Ушла я в надежде, что не ошиблась. Ведь разочаровывать иногда могут даже добрые люди! В церкви, да и во всем городе я была изгоем, так что когда люди, вроде Чар и Даба, проявляли ко мне человечность, это казалось чем-то выдающимся.

Мне хотелось помочь Филу и Бобу организовать недорогие похороны, но нужно было раздобыть урну. Снова прийти в гончарную мастерскую к Кимбо Драйдену, купить банку для печенья, пересыпать в нее прах Кита и в таком виде принести его в похоронный зал было невозможно. Нужны были сорок долларов на урну, но их у меня не было. У Фила с Бобом в карманах тоже было пусто. С минуту я думала, к кому из пожилых горожан можно обратиться. Если бы я хоть что-то значила для нашей церкви, то могла бы попросить помощи у прихожан. Могла бы устроить специальный сбор денег и мгновенно получить нужную сумму. Такой сбор, например, проводился, чтобы купить новые псалтири взамен тех, что и так были в отличном состоянии.

В тот вечер я пришла в «Наш дом», чтобы почувствовать энергию жизни.

– Налей воды, – попросила я Пола. – Мне надо поговорить.

Я рассказала ему о Ките, объяснила, что Даб готов его похоронить и что я не могу купить настоящую погребальную урну.

– И сколько же она стоит?

– Сорок долларов.

Казалось, Пол удивился:

– И только?

– Да, – сказала я. – Со всем остальным порядок. Осталось разобраться с урной.

Пол немного помолчал.

– Она правда стоит всего сорок долларов?

Мне стало неловко. У меня не было лишних сорока долларов! На учете был каждый цент: нужно было оплачивать счета и бензин, который я тратила, чтобы возить ребят по больницам. Весь мой бюджет был спланирован заранее.

– Да, – ответила я.

– Рути, – медленно произнес Пол. – Я кое с кем переговорю, и, если ты сможешь зайти к нам завтра, мы постараемся все уладить.

– Я не хотела просить…

– Знаю, – сказал Пол. – Я сам хочу тебе помочь.

Вернувшись в бар на следующий день, я решила вести себя так, словно этого разговора не было. Но Пол вытащил из-за бара небольшую коробочку.

– Я рассказал всем, что тебе нужно. И для чего.

В коробке лежала пачка однодолларовых купюр, груда четвертаков и одна пятерка.

– Мы собрали сорок семь долларов пятьдесят центов, – сказал Пол. – Хотел показать тебе все деньги.

– Спасибо, – прошептала я. – Огромное спасибо.

И, сама того не желая, расплакалась. Каким бы славным парнем ни был Пол, он, кажется, не знал, как быть при таких эмоциональных всплесках. Я взяла салфетку и попыталась успокоиться, но слезы никак не хотели останавливаться.

– Кит был таким милым, – всхлипывала я. – Даже умер без лишнего шума. Просто взял и ушел.

– Рути, ты так нас благодаришь, а ведь это сущие пустяки. – Пол высыпал деньги на стойку и аккуратно разложил их передо мной. – Любой на нашем месте поступил бы так же. Да даже если бы у кого-то умерла собака, я все равно захотел бы помочь.

– В том-то и дело, – сказала я. – Этим ребятам никто никогда не хотел помогать.

Я запрокинула голову и поморгала глазами, чтобы высушить слезы.

– О боже, что у меня с тушью?

– Течет, – ответил Пол.

– Кажется, ее уже не остановить. – Я держала деньги, словно благословенное подаяние с блюда для сбора пожертвований. – Не знаю, как вас отблагодарить. Буду рада видеть вас всех на похоронах Кита. В пятницу в десять.

– Я не приду, – сказал Пол. – Не люблю больницы и кладбища.

– Я тоже, – ответила я. – Но почему-то продолжаю заводить там новые знакомства.

Ребята из бара собрали деньги для Кита. Я размышляла об этом несколько недель. Позднее, когда я с разницей в несколько месяцев хоронила на кладбище Файлс Боба и Фила, тот добрый поступок придавал мне сил. Теперь я еще больше ценила «Наш дом» как место, в котором собралась сплоченная команда.

Так уж вышло, что ко мне обращались только те, кому уже поставили диагноз, и те, кто боялся, что заразился. Поэтому я спросила у Пола, можно ли в один из вечеров рассказать посетителям бара то, что нужно знать о СПИДе. Раздать презервативы и лубрикант. Пообещала не слишком занудствовать.

– Я знаю, что люди приходят сюда развлекаться, – сказала я.

– Они приходят, чтобы наконец-то выдохнуть, расслабиться и забыть о невзгодах рабочей недели, – сказал Пол. – Немного выпить и немного поболтать. Время от времени, конечно, случаются перепалки, но все решается мирным путем.

– Понимаю, – ответила я. – Придется сделать рассказ интересным и веселым.

Мы договорились, что проведем такую встречу один раз и, если все пройдет успешно, соберемся снова. При этом мне вовсе не хотелось становиться частью шоу. Я прекрасно знала, что дрэг-квин не любят делиться сценой.

В первый раз я пришла в бар и встала в уголке, разложив перед собой презервативы и листовки, которые набрала в департаменте здравоохранения. Реакция посетителей была скорее положительной, но мне не удалось привлечь столько людей, сколько хотелось бы. Через пару месяцев я спросила у Пола, могу ли я снова устроить мероприятие, но на этот раз с реквизитом.

– С реквизитом?

– Да, для наглядности, – ответила я. – Сам все увидишь.

Что ж, представьте себе, как я с помощью баллона со сжатым воздухом надуваю презервативы разных размеров и прикрепляю их к стене. Несколько презервативов стандартного размера, один размера XL, но больше всех – презерватив для пони, который используют на фермах, чтобы собирать семя животных. Это огромные презервативы размером с человеческую руку. А еще у меня был крошечный резиновый напальчник, который я надула остатками воздуха из баллона и тоже прикрепила. Я развесила все, что у меня было, – от самых маленьких до самых больших.

Когда парни подходили, я вела себя как настоящая продавщица. Многие при виде презерватива для пони говорили: «О, вот это точно мой размерчик!» Так и завязывался непринужденный разговор о прелестях секса. Я задавала парням вопросы и в качестве призов раздавала презервативы. Я старалась говорить очень простым языком, вставляя словечки, которые часто слышала в баре.

– Спред Crisco – это безопасная смазка? – спросила я.

– Откуда ты узнала про Crisco? – удивился кто-то из парней.

– Ну так это безопасно или нет?

– Да? – неуверенно ответил парень.

– Нет! От смазки на масляной основе вроде Crisco, вазелина или детского масла презервативы рвутся! Сюда же относится лосьон для загара, так что будьте внимательны даже на пляже. – Я протянула парню два презерватива. – Спасибо за игру!

Парни смеялись, но в то же время узнавали что-то новое. Мне приходилось с осторожностью выбирать слова. Я балансировала на очень тонкой грани и была готова в любой момент поменять тему, чтобы никого не обидеть. Все это напомнило мне то время, когда я, продавая таймшеры, шла на любые уловки, лишь бы клиенты расслабились и выслушали меня. К своему удивлению, я поймала себя на том, что привыкаю перечислять названия безопасных или, по крайней мере, менее опасных сексуальных практик. Идея была в том, чтобы парни исключили из своей жизни риск заражения, но не секс. Но меня по-прежнему поражало, как мало им было известно о СПИДе. Эти парни были в наибольшей опасности, а их бросили на произвол судьбы.

Когда я проводила такие встречи снова, все уже были готовы насладиться зрелищем того, как новичков ставят в тупик мои вопросы. А еще посетители бара раньше всех узнали о существовании презерватива для пони. Некоторые даже приводили друзей поглазеть на это чудо. Но так или иначе, каждый по-своему пытался спасти жизнь ближнего.

Среди слушателей я замечала и туристов, прятавших в карманах обручальные кольца. Не знаю, как к ним относились парни из бара, но я, будучи женщиной, привыкла обращать внимание на полоску, которая остается от обручального кольца. Если к тебе подходит такой тип, то жди выдуманной душещипательной истории о покойной супруге. Но тогда ты хотя бы знаешь, на что подписываешься. Ко мне, пошатываясь, приблизился подвыпивший парень и, когда я предложила ему взять презерватив, отказался.

– Я не гей, – произнес он, прикрыв один глаз, чтобы лучше меня видеть.

– Очень интересно. А секс с мужчинами у вас бывает?

– Ну конечно.

– Тогда берите, – сказала я, протягивая ему презерватив. – Вот, возьмите еще.

Больше всего меня волновали именно такие туристы: они держали в строжайшем секрете то, чем занимаются в Хот-Спрингсе. И чем только люди готовы рисковать, когда не желают, чтобы кто-то узнал их тайну! Они не хотели изучать правила безопасного секса, полагая, что к ним это не относится.

Билли ко мне не подходил ни разу. Но однажды он услышал, как я объявила, что ко мне могут обратиться все, кто хочет провериться.

– Обследование анонимное, – сказала я. – Можете назваться хоть Минни или Микки Маусом.

– Я сдавал анализы, – громко произнес Билли. – Я здоров.

Я вздохнула с облегчением. И потому, что Билли во всеуслышание заявил, что знает, какой у него ВИЧ-статус, – а ведь в баре он был для всех примером для подражания, – и потому, конечно, что он здоров.

Билли всегда говорил мне, что сдавал анализы. Волноваться было не о чем.

Глава семнадцатая

Кафе, в котором подавали панкейки, располагалось на Сентрал-авеню напротив гостиницы «Арлингтон». Даже в будни приходить туда следовало к открытию – в шесть тридцать – или чуть погодя. Иначе можно было нарваться на огромную очередь.

Чтобы немного порадовать Эллисон, я привезла ее туда перед школой и, когда мы вошли, улыбнулась хозяйке по имени Рут Ардман. Эта пожилая южанка, которой я очень нравилась, каждый день сама стояла за прилавком. Она управляла своим заведением, словно станком на заводе, и наблюдала за всем происходящим, скрестив руки и расправив плечи. В этом кафе можно было расплачиваться только наличными, и Рут Ардман не могла допустить, чтобы кто-то сбежал, унося с собой часть ее выручки.

Я заказала панкейки с ветчиной – оказаться в этом кафе и не съесть это божественное блюдо было бы просто неприлично!

В глубине зала я заметила Клэя Фаррара. Он расположился за квадратным столом, придвинутым к стене, – все знали, что сидящих там людей ни в коем случае нельзя беспокоить. Клэй, истинный южанин, работал адвокатом; он был на пару лет старше меня и так же сильно любил Хот-Спрингс.

Через какое-то время Клэй встал из-за стола, и мы кивнули друг другу, когда он проходил мимо. Он оплатил счет и, к моему удивлению, вновь подошел к нашему столику.

– Доброе утро, Рут.

– Здравствуйте, Клэй.

– У меня к вам есть вопрос, – сказал он. – Я читал о вашей деятельности.

– Надеюсь, не в полицейских сводках.

– О, нет-нет, – ответил Клэй. – Послушайте, нам нужен докладчик на собрании ассоциации «Ротари». Было бы вам интересно прийти и рассказать о… мм…

– О том, как я помогаю больным СПИДом?

Оглянувшись по сторонам, Клэй кивнул. Я уцепилась за его предложение, пока он не передумал.

– Клэй, для меня это была бы большая честь. Вы не представляете, как это важно!

– Тогда увидимся в среду.

– Договорились.

Клэй ушел, а я выпрямилась на стуле, втайне надеясь, что кто-нибудь подслушал наш разговор.

– Эллисон, меня позвали выступать в «Ротари».

Я встретилась глазами с Рут Ардман, которая теперь смотрела на меня несколько иначе. В хот-спрингский «Ротари Клаб» входили самые влиятельные горожане. Каждую среду они собирались в зале торжеств гостиницы «Арлингтон» на верхнем этаже. В этом клубе состояли только мужчины, и все они занимали важные посты. Все они могли помочь мне продолжать мое дело. «Если забить тревогу, – снова подумала я, – то подмога обязательно придет».

В прошлом Клэй был председателем клуба, и то, что он пригласил меня лично, означало, что он за меня поручился. Я собрала статистику по случаям ВИЧ в Арканзасе и решила, что нужно обязательно рассказать о путях заражения. В остальном я собиралась импровизировать. В подобной ситуации лучший способ – считать настроение слушателей и понять, что им было бы интересно услышать. Именно так я делала в «Нашем доме». Мне самой было любопытно понять, как далеко я могу зайти. Если стану приукрашивать ситуацию, они сразу меня раскусят. Главным образом потому, что я женщина, а они мужчины.

Я пришла в «Арлингтон» пораньше и хотела пожать руку всем, кто входил в зал. Я встречала пришедших широкой улыбкой, чтобы они поняли, что я не собираюсь читать им нотации. Зал с позолоченными обоями и канделябрами придавал мероприятию торжественности. Я села во главе длинного стола, прямо у флага Арканзаса.

Клэй представил меня присутствующим, и я начала с того, что поблагодарила их за данную мне возможность рассказать им о такой важной проблеме. Сказала, что мужчины, сидящие в этом зале, обладают достаточной властью, чтобы обеспечить безопасность всем местным жителям. Им было приятно это слышать, а я говорила совершенно искренне.

Кажется, в тот момент, когда я уже где-то с минуту рассказывала о своих подопечных, произошел кое-какой инцидент. Из-за стола встал один из членов клуба, бахвал, каких поискать; он вроде бы владел клининговой компанией.

– Нам этого здесь не нужно! – выкрикнул он.

В глазах всех присутствующих застыло удивление. Так себя вести в «Ротари» считалось неприемлемым. Мужчины, сидевшие рядом с нарушителем спокойствия, коснулись его рук, призывая замолчать, но мне их помощь была не нужна.

– Никому из нас это не нужно, а все-таки оно есть. Иначе я бы здесь не сидела, – сказала я и немного помолчала. – Меня освистали в «Ротари», подумать только! – улыбнулась я, а мужчины рассмеялись. Теперь я полностью завладела их вниманием.

Я объяснила, почему не нужно бояться ВИЧ, рассказав о том, что вирус не передается по воздуху и при контакте с кожей; что им можно заразиться через физиологические жидкости и что наивысший риск наступает при половом контакте и при совместном использовании игл; что единственная схожесть гриппа и ВИЧ заключается в том, что ни один больной не подхватил вирус в наказание, а заразился им случайно.

Один из прихожан нашей церкви, занимавшийся озеленением, качал головой и закатывал глаза.

Я остановила свой рассказ.

– У вас какой-то вопрос?

Он опустил глаза. Я заметила, как Роджер Гиддингс, заведующий Национальным парком Хот-Спрингса, ободряюще мне кивнул. Я рассказала о больных СПИДом, живущих в нашем городе, о том, как им нужны продукты и лекарства. Но больше всего прочего всем нам нужна информация. Нельзя делать вид, будто СПИДа не существует, и нужно обязательно помогать друг другу.

Среди моих слушателей был мужчина, который постоянно ухмылялся. Я его знала: мы ходили в одну церковь. Он был одним из тех пожилых людей, кто с тех пор, как я перед собранием финансового комитета попросила у доктора Хейза помещение для группы поддержки, каждое воскресенье бросал на меня убийственные взгляды. Спустя несколько дней после выступления в «Ротари» я увидела его на железнодорожном переезде. Он усаживал в машину чернокожего паренька. Притормозив, я стала наблюдать, как он помогает мальчишке – на вид тому было лет двенадцать – грузить велосипед в фургон. Старик совершенно явно нервничал, но в то же время радостно, словно клоун, улыбался пареньку, с которым, очевидно, только что познакомился. Водитель стоящей позади меня машины нажал на клаксон, как бы вежливо напоминая мне, что надо ехать.

Услышав гудок, старик обернулся на звук и увидел меня. Мы не помахали друг другу. Я сделала вид, что не узнаю его. Он же смотрел на меня так, будто я поймала его за каким-то неприличным занятием.

Когда в воскресенье я пришла в церковь, он сразу же ко мне подбежал. Словно только этого и ждал с тех пор, как мы встретились на дороге.

– Тот паренек, которого я подвозил, – пробормотал старик, – работает у меня в саду.

Весь последний год я была уверена, что этот мужчина не произнесет «простите», даже если случайно собьет меня с ног на лестнице. Он заговорил со мной впервые за долгое время.

– Мм, но я ведь не спрашивала, почему вы сажали того парня в машину.

– Я его подвозил.

– Мне ли не знать, что молодых людей надо оберегать.

– Я просто хотел прояснить вам ситуацию, – сказал он.

Это было что-то вроде игры в покер. Стану ли я разрушать всю его жизнь? Способна ли я на это? Конечно же, я бы не стала этим заниматься. Но те, кто знает за собой какие-то грехи, склонны подозревать в этом и окружающих.

Если выступления по телевизору и публикации в газете не сделали меня лицом борьбы со СПИДом, то выступление в «Ротари» этому точно как минимум поспособствовало. Меня позвали на свое заседание члены клуба «Ротари» в Аркадельфии, а потом приглашение поступило и из организации «Лионс Клаб». Благодаря этим выступлениям моя известность значительно выросла, и мне стали поступать звонки и от женатых мужчин, которые чувствовали, что могут мне довериться. Оказалось, вокруг столько любителей интрижек и оральных ласк от стриптизеров, что удивительно, когда же они все успевают работать!

Примерно через месяц после выступления в «Ротари» раздался звонок от человека, которого я знала почти всю жизнь. Обычно он прекрасно умел справляться с эмоциями, но тут в его голосе слышался ужас.

– О, слава богу! Ты сейчас занята? – прозвучало в трубке. – Ты должна приехать ко мне в офис. Произошла ужасная вещь.

– Райан, что с тобой? Мне нужно ехать в Аркадельфию на заседание «Ротари». Сейчас приехать не получится, но я могу заскочить к тебе на обратном пути.

– Нет, нет, нет! Ты должна приехать прямо сейчас. Это ужасно! Это просто невыносимо!

Я приехала в офис Райана. Все его секретарши смотрели на меня круглыми глазами. Видимо, Райан использовал телефон, стоящий в переговорной комнате, не зная, что через вентиляцию секретарши слышат все его разговоры. Они вели себя так странно, что, войдя в кабинет к Райану, я сразу же спросила:

– Что с ними такое?

– Не знаю, закрой скорее дверь. Мне кажется, я заразил Сару СПИДом! Я заразил ее СПИДом!

– Райан! Что случилось?

Он выглядел так, словно не спал несколько дней, давно не брился и, судя по состоянию костюма, ночевал на работе.

– Ей нужно будет сдать анализы, – сказал он.

– Почему ты не хочешь начать с себя?

– Господи, но ведь это будет означать, что я болен! – Он почти стонал.

– Что ж, скорее всего, так и выйдет, раз ты считаешь, что заразил Сару.

– В прошлом месяце я ездил на конференцию в Мичиган, – сказал Райан, пытаясь взять себя в руки.

– И что там произошло?

– Я снял проститутку. Я просто пытаюсь связать все воедино и… вот черт!

– Райан, ты должен сказать мне, чем вы занимались с проституткой, чтобы я могла оценить риск заражения. Не стесняйся, мне ты можешь рассказать все.

Райан закрыл глаза и пропищал самым жалостливым исповедальным тоном, какой только мог изобразить:

– Мы делали то, что очень любит Джимми Сваггерт[35]35
  Американский телевизионный проповедник, который был замешан в нескольких скандалах с проститутками.


[Закрыть].

Понятно.

– Она сделала тебе минет? – спросила я невозмутимым тоном.

Райан явно был потрясен.

– Да, да.

– О боже, Райан, ну конечно, ты заразился.

– Я знал! Знал!

– Ты заразился муками совести. У тебя тяжелый приступ чувства вины, – сказала я. – Райан, через минет СПИДом заразиться невозможно.

Он смотрел на меня так, словно я только что спасла его от гильотины.

– Могу приехать и взять у тебя анализы, а что ты скажешь жене – это уже твое дело, – продолжила я. – Но если снова поедешь на конференцию, помни, что во время каждого полового акта нужно надевать новый презерватив, хорошо? А теперь мне пора.

Когда я вышла из кабинета, секретарши даже не пытались скрыть, что подслушивали. Одна из них подвезла кресло на колесиках к вентиляционной решетке, расположенной на расстоянии приблизительно мили от ее рабочего места, и теперь сидела, положив руки на колени, с широко раскрытым от изумления ртом.

– До свидания, девушки, – сказала я нежнейшим голосом.

У многих натуралов я брала анализы сама, опасаясь, что, если приведу их к врачу, все узнают, кто мне помогает. Поначалу я приезжала к ним в офис, но, когда в кабинет к мужчине заходит женщина и закрывает за собой дверь, секретари начинают домысливать, что там происходит. В то же время я не хотела, чтобы мужчины приходили ко мне домой, потому что знала, как это будет выглядеть со стороны. И мне пришлось проявить смекалку. Я стала приглашать желающих провериться на кладбище Голливуд и брала у них анализы прямо на памятной скамейке под дубом. Кладбище расположено на холмах, и там всегда можно было найти укромное место. Никто не стал бы беспокоить человека, стоящего у могилы, – в Хот-Спрингсе многие заезжали проведать усопших родственников после работы. И если мужчины начинали плакать, я могла их успокоить. Как это ни смешно, кладбище Голливуд считалось очень престижным, и мне никогда не позволили бы похоронить там больного СПИДом.

А позже, когда мы с «моим пациентом» случайно сталкивались на улице, он с виноватым видом кивал мне. Я же отводила глаза, но его жена сразу же понимала, что у нас есть общий секрет. Из-за этих взглядов родилось немало слухов. Иногда ко мне даже подходили женщины и напрямую спрашивали, откуда я знаю их мужей, а я делала вид, что не понимаю, о чем идет речь. Нет, я никогда не говорила с вашим мужем о СПИДе и никогда не предлагала ему сбежать вместе со мной. Такого счастья мне не надо, спасибо.

Регулярно поступающие мне звонки ненависти стали более конкретными. «Не могу поверить, что ты собрала здесь столько педиков. Да они же нас всех переубивают!» Однажды меня отвела в сторону одна из прихожанок церкви. Она принялась яростно меня отчитывать за то, чем я занимаюсь, не забыв упомянуть, что я великая грешница, раз помогаю этим людям.

– Твоя дочь никогда не найдет хорошего жениха, – сказала она. – Только через мой труп!

Я хотела ответить, что ее собственный сын – гей. Что он один из «этих людей», но признаваться матери или нет – это его дело. Поэтому я промолчала. Посмотрев на собеседницу, я вздохнула:

– Эллисон всего семь.

Мне нужно было немного передохнуть. Я выкроила немного времени, позвонила Сэнди и спросила, не хочет ли она покататься на каноэ. Сэнди согласилась, но мне показалось, что у нее дрогнул голос. Мы доплыли по реке Уашита до того места, где она начинает петлять и где некоторые перетаскивают лодку на руках, чтобы немного срезать путь. Я рассказывала Сэнди, чем занимаюсь, ничего не скрывая, ведь я понимала, что она в курсе происходящего.

– Рути, – тихим голосом произнесла Сэнди, – я же говорила, что тебе нужно держаться от этих людей подальше.

– Сэнди, я не могу, – ответила я. – Им правда очень нужна помощь.

– И собираешься разрушить свою жизнь только потому, что они разрушили свою? И еще тянешь за собой Эллисон?

– Никуда я ее не тяну, – тихо ответила я.

– Нет, тянешь, – сказала Сэнди. – И прекрасно это понимаешь.

Мне хотелось нырнуть в реку. Чтобы в уши затекла вода и мне не было слышно, что говорит Сэнди. Но в то же время я хотела сохранить нашу дружбу.

– Перестань возиться с этими людьми, – сказала она. – Ума не приложу, почему ты вздумала им помогать.

– Если бы ты с ними познакомилась…

– Нет уж. Насмотрелась я на них. Спасибо.

Я чувствовала, как передо мной закрывается дверь. То же самое я испытывала, когда просила кого-то о помощи и получала отказ. Я не пыталась выяснить причину, не кричала, не старалась объяснить человеку, почему ему должно быть не все равно. Я не тратила время впустую. Просто шла к другому.

Вот только другой лучшей подруги у меня не было.

Мне пришлось сдать машину в ремонт. Митч, уезжая из города, разрешал мне брать фургон. Он продал свою долю в ресторане и теперь полностью отдавался работе, предполагающей частые отъезды. Когда Митч уезжал, я возила его маму Донни в «Вол-Март», и она вела себя так, словно это меньшее, что я могу сделать, – ведь я пользуюсь щедростью ее сына. Меня так и подмывало напомнить ей о всех тех днях, когда я заходила ее проведать и возила в магазин, но я держала язык за зубами.

Я старалась помалкивать с первой минуты нашего знакомства, но в целом Донни не представляла для меня большой опасности. Она сразу дала мне понять, что на свете нет женщины, достойной ее драгоценного Митча, и на случай, если я не поняла с первого раза, постоянно об этом напоминала.

Взобравшись на пассажирское сиденье, Донни несколько секунд внимательно на меня смотрела.

– Знаешь, Рути, – медленно проговорила она наконец, – когда Митч развелся, я больше всего боялась, что он найдет себе какую-нибудь старую шлюху.

Она произнесла «ш-шлюху» и, растянув звук ш, вложила в него все свое презрение.

Я ждала, когда она скажет «но». Нет, эту часть она решила опустить. Я усмехнулась – так много в этих словах было злости, которая, должно быть, сопровождала Донни всю жизнь. Когда слышишь настолько оскорбительные вещи, то скорее не сердишься, а удивляешься, откуда в человеке столько желчи.

– Что ж, слава богу, этого не произошло, – сказала я, выполняя правый поворот на шоссе. – Я ведь не старая.

На этот раз усмехнулась Донни. Я знала, что в глубине души она меня любит. Иметь дело со мной ей было куда приятнее, чем с какой-нибудь тихой стыдливой девушкой. Надо признаться, судьба у Донни была не из простых: я сбилась со счета, сколько у нее было мужей – пять или шесть. Я была замужем лишь однажды, а это меня чуть не убило.

Донни заерзала на кресле, пытаясь устроиться поудобнее, и я вспомнила, почему всегда относилась к ней снисходительно. Из-за тромбоза она лишилась правой ноги, поэтому часто говорила о смерти – словно конец мог настать в любую минуту. Донни знала, что в моем распоряжении довольно много «ничейных», как она выражалась, могильных участков. Я сказала, что смогу выделить ей один из них.

– Нетушки, – ответила Донни. – Не хочу лежать в одной земле со спидозниками.

– Вам же уже будет все равно?

– Ну и что, – сказала она.

Несмотря на эти слова, Донни время от времени готовила для ребят. Иногда я брала ее с собой, когда развозила еду, так что она могла на собственном опыте убедиться, как много значит ее помощь. Поскольку обычно готовила я, она никогда не упускала случая сказать ребятам: «А теперь попробуйте это».

Мы заехали на парковку у «Вол-Март», и Донни показала мне место для инвалидов прямо у входа в магазин. Словно сама я не смогла бы разобраться. Не успели мы выйти из машины, как к нам подошел какой-то человек. Он смотрел на нас с большим неодобрением.

– Вообще-то это парковка для инвалидов, – сказал незнакомец. Выглядел он человеком, которому явно было нечем заняться, кроме как отчитывать двух женщин.