Текст книги "Все мои ребята. История той, которая протянула руку без перчатки"

Один хоспис в Хот-Спрингсе был, но больных СПИДом в него не принимали. Также в нашем городе было одно разорившееся медицинское учреждение, и моя инициатива могла бы его спасти.

– Хосписа для больных СПИДом здесь не будет никогда! – заявил мне управляющий этого учреждения. – Я этого не допущу!

– Мне кажется или вы хотите сказать, что скорее готовы сбросить свою клинику с обрыва, чем помочь больным СПИДом? – спросила я.

– Мы еще посмотрим, как все обернется, – ответил управляющий.

– Посмотрим, – согласилась я.

Глава двадцать четвертая

Я лежала в кровати и не видела пламени. Подошла к окну только в четыре утра, когда мне позвонил доктор Айли, сосед из дома напротив. Кто-то поставил у меня во дворе деревянный крест и поджег. Крест был всего четыре фута[46]46
  Около 1,22 м.


[Закрыть] высотой. Поджигатель явно был довольно ленив.

– Вы видите? – спросил меня доктор Айли. – О боже!

Я смотрела, как он, сидя в машине, говорит со мной по автотелефону. Он был одним из самых состоятельных жильцов на нашей улице. Увидев меня в дверях, доктор Айли тут же собрался уезжать.

– Я как раз возвращался домой из больницы, – сказал он. – Был срочный вызов.

Он хотел сообщить мне о том, что крест горит, но помогать его тушить не собирался. Пока я бежала к выходу, проснулась Эллисон. В ее глазах читался ужас, а я была просто очень зла.

– Все в порядке, милая, – сказала я дочери. – Скоро вернусь.

Я пошла за шлангом. Крест был совсем небольшим, и мне подумалось, что, возможно, это всего лишь отвлекающий маневр: меня хотели выманить из дома. Но главное, кто бы ни пытался мне насолить, он явно был трусом. Размотав шланг, я взялась за клапан, как за пистолет. Может быть, поджигатель выбрал крест из обработанной древесины, чтобы он горел подольше. А может, он просто первым попался им под руку.

Думаю, крест поджег кто-то из тех, кто звонил мне, чтобы излить свою ненависть, – а высоким интеллектом все они не отличались.

– Алло, это Ларри из ку-клукс-клана, – сказал один из них и, чертыхнувшись, повесил трубку.

В другой раз позвонил человек, который, видимо, не знал, что у меня есть определитель номера.

– Гарольд, а твоя жена в курсе, что ты звонишь мне посреди ночи? – спросила я.

Теперь я с легкостью могла потешаться над такими звонками. Как же приятно было осознавать, что, подняв трубку, я останусь лежать в кровати и мне не придется мчаться в больницу.

В конце концов огонь я погасила. И еще облила водой участок вокруг костра – на случай, если из него выскочила искорка. А затем повалила крест на землю. До восхода солнца было еще далеко, и я стояла одна в полной темноте. Подняв глаза, я увидела в освещенном окне темный силуэт Эллисон.

Я обожала этот дом, но понимала, что соседи меня не слишком любят, ведь на нашей улице жили сплошь доктора с автотелефонами в машинах. Один из них пытался за мной волочиться, предлагая как-нибудь заглянуть на чашечку кофе.

– Я бы с удовольствием, – ответила я. – Но, боюсь, нас заметят соседи, и по городу поползут слухи, что вы больны СПИДом. И тогда у вас могут начаться неприятности.

Я не сомневаюсь, что тем ранним утром все соседи с любопытством наблюдали за тем, что происходило у меня во дворе. И, возможно, среди зрителей был поджигатель. Какой смысл разводить огонь, если ты не сможешь посмотреть, как он пылает?

Когда на выходных мы встретились с Митчем, я рассказала ему о случившемся, подумав, что ему, возможно, – боже, какая наивность! – будет не все равно.

– То есть крест был сколочен из хороших досок? – спросил он, откинувшись на кровати.

– Да.

– Хм, это очень странно, – сказал Митч. Казалось, его скорее раздражает то, что кто-то впустую потратил качественную древесину, а не то, что у его девушки во дворе устроили пожар.

– Ну, может, в магазине крестов была распродажа, – сказала я. – В любом случае…

– О, послушай, – перебил меня Митч. – В «Коттон Корделл» требуется работник для изготовления блесен. Я подумал, что, может, кто-то из твоих ребят захочет немного подзаработать. Они могут работать и дома, если…

– Отлично, – ответила я, выпрямляясь. С работой у ребят и правда было туго. – Передай, что я найду желающих.

– Хорошо, – сказал Митч, усмехнувшись. – Знай я, что ты так отреагируешь, я бы сам устроил твоих ребят к себе.

Митч занимался сборкой ламп для магазина «Вол-Март». В его фирме работы хватало всем: нужно было собирать лампы, раскладывать их по коробкам и грузить в машины. А еще у него были работники, отвозившие лампы на грузовиках в Литл-Рок. У него было столько вакансий!

– Митч, – сказала я тихо, – если не собираешься предложить моим ребятам работу, лучше помолчи.

– Я никогда не болтаю попусту, – ответил он. – Но мне нужны люди, которые смогут приходить на работу.

– Я могла бы привозить их на машине.

Митч устроил к себе многих моих ребят и каждый день платил им зарплату, понимая, что для них это очень важно. Он всегда давал ребятам понять, что принял их на работу не потому, что они больны, а потому, что ему нужны сотрудники, знающие, как правильно собирать, упаковывать и грузить товар. Если ребятам было необходимо чуть больше денег и они просили у Митча аванс, он никогда им не отказывал. Они всегда отрабатывали каждый цент – плечом к плечу с крепкими, здоровыми коллегами. Эти мужчины, которые при других обстоятельствах легко могли бы избить моих ребят до полусмерти, наоборот, с ними подружились. Митч рассказывал, как они делятся с парнями принесенной из дома едой.

Тем, кто не мог выходить из дома, я развозила части блесен от фирмы «Коттон Корделл». Ребята приклеивали к каждой блесне по небольшому шарику. Иногда я собирала парней в небольшие компании, чтобы они могли разделить работу, а затем и выручку. Одним из побочных эффектов лекарств была нейропатия, и те, у кого получалось взять шарик в руки, помогали остальным. Так у нас выходило что-то вроде конвейера, и у моих подопечных появилась возможность немного отдохнуть от одиночества. Им приходилось собирать блесны разных видов, но некоторые из парней совсем не интересовались рыбалкой, так что я объясняла им, для чего нужна каждая блесна, – от этого они еще больше гордились своей работой. По мне, так блесна может быть только одного типа.

Но компания «Коттон Корделл» строила свой бизнес на продаже блесен, и ей приходилось убеждать покупателей в том, что им нужны сразу все разновидности этого приспособления. Выбор блесны зависел от времени года, от степени прозрачности воды и, конечно, от того, какую рыбу хочется поймать. Кто вас интересует: краппи или окунь? Блесны были самых разных цветов, и внутри у них помещался шарик, который во время рыбалки негромко дребезжал. Это был способ сообщить рыбе следующее: «Эй, плыви сюда. У меня сломан плавник. Я плаваю не как нормальная рыба и к тому же дребезжу, значит, со мной что-то не так. Давай же, съешь меня». Все это чем-то напоминало свидания.

В июне мы небольшой компанией пришли в гостиницу «Арлингтон» посмотреть, кому достанется корона «Мисс Арканзас – 1991». Этот конкурс проводился среди женщин-натуралов и совершенно не интересовал Билли, который остался дома. Я была в предвкушении, но, оказавшись в зале, поняла, почему Билли решил пропустить это мероприятие. Стоит один раз сходить на дрэг-шоу, и все так называемые обычные конкурсы красоты станут полнейшим разочарованием.

Я сидела рядом с Норманом и группой дрэг-квин из Литл-Рока, среди которых была и Мисти Мак-Колл. Я сидела рядом с Мисти, которая была готова заклевать каждую из бедных претенденток, выхаживающих по сцене. «Сережки к платью совершенно не подходят». «О, милая, первое правило конкурса талантов состоит в том, что у тебя должен быть талант!» В том, чтобы смотреть на всех этих несчастных деревенских девушек, было что-то унизительное. И кроме всего прочего, Мисти сказала, что многие участвуют в конкурсе только для того, чтобы найти себе мужа.

– Мне нравятся платья, выбранные специально для привлечения мужчин, – объяснила Мисти. – Взять хотя бы Мисс Тексаркана. Ей, безусловно, ничего не светит, но наряд у нее отличный. Она, кстати, искала, кому можно продать это платье, так что, думаю, я с ней свяжусь.

– Вы покупаете платья у участниц конкурса красоты?

– Платья проигравших почти ничего не стоят, – ответила Мисти и притворилась, будто говорит по телефону: – «Давайте встретимся в “Вол-Март”». Они отдают свои наряды за бесценок. Раньше мы приходили на конкурс Мисс Техас и словно оказывались на модном показе в Париже. «О, мисс Остин, какие у вас туфли! Мисс Эль Пассо, где вы достали такие серьги?»

– Они специально покупают все это для конкурса?

– Ну конечно, – ответила Мисти. – Ведь папочка-нефтепромышленник или богатый скотовод всенепременно купит своей доченьке платье за несколько тысяч долларов, чтобы она выиграла этот конкурс. А потом на парковке все эти девушки рыдают и скорее сами готовы заплатить тому, кто заберет их платья, лишь бы никогда больше их не видеть.

– Что ж, теперь я знаю, к кому обратиться, если мне понадобится платье, – улыбнулась я.

– Мой шкаф всегда открыт для деловых предложений.

Во время антракта мы с Норманом обсуждали парня по имени Корбин, которого заметили в зрительном зале. У него были богатые родители, и сам Корбин нисколько не пытался скрыть свой достаток. Если он аплодировал во время представления, то непременно поднимал обе руки вверх, словно хотел поймать каждый лучик света бриллиантами своих многочисленных браслетов и колец. Я обратила внимание Нормана на браслет Корбина, и тот от души расхохотался:

– Дорогуша, это его летние бриллианты.

– О боже, я знала, что он богат. Но что у него есть бриллианты для каждого времени года… Что такое летние бриллианты? – поинтересовалась я.

– Ну, – ответил Норман, – так скажем, не все они настоящие.

Я рассмеялась, запомнив шутку, чтобы снова и снова ее пересказывать. Мне очень нравилось веселиться с Норманом и Мисти, растворяясь в мире «платьев для поиска мужа» и «летних бриллиантов».

На тот же вечер у меня была запланирована еще одна, на этот раз деловая встреча с Норманом. Я хотела попросить его позволить мне провести в «Открытии» такое же обучающее мероприятие о безопасном сексе, как и в хот-спрингском «Нашем доме». Если между двумя барами и существовало какое-нибудь соперничество, то оно носило скорее дружескийхарактер. Одна проблема: между мной и дрэг-квин Литл-Рока была глубокая пропасть. Они относились ко мне очень настороженно, словно я была санитарным инспектором. Норман разрешил провести информационную встречу у себя в баре, но я была в курсе, что в Литл-Роке считают, что я привлекаю к проблеме СПИДа слишком много внимания. К тому же бытовало мнение, что я, женщина-натуралка, вмешиваюсь куда не стоит. Я была совершенно не согласна.

Как-то раз, навещая своих подопечных в больнице Хот-Спрингса, я заметила, что на сестринском посту началось какое-то волнение. В приемный покой только что привезли врача, умершего от сердечного приступа. Это был доктор, помогавший мне с анализами… Я опустилась на скамейку, почувствовав, что могу упасть в обморок. Мне казалось, что теперь меня ждет полнейший провал.

Я узнала, что приступ начался на беговой дорожке. Доктор приехал в спортклуб в одиночестве. Я представляла его машину и думала, что́ могло в ней лежать. Записная книжка, вещь, напоминающая о Чипе…

В больницу приехала жена доктора, и я долго не решалась к ней подойти. В конце концов собралась с духом и принесла ей свои искренние соболезнования. Сказала, что часто встречала доктора в больницах и что по нему сразу было видно, что он добрый человек, заботящийся о пациентах.

Она меня поблагодарила.

– Может быть, – сказала я, – вы позволите мне пригнать его машину к вам домой? Мне очень хочется вам помочь.

Я понимала, что это большая наглость с моей стороны, но не могла поступить иначе. Женщина с минуту рассматривала меня, слегка наклонив голову. Какое отношение я имею к ее мужу?

– Не нужно, спасибо, – ответила она. – С машиной мне помогут.

Разговор был окончен.

– Хорошо, – сказала я. – Тогда я спокойна. И я правда очень соболезную вашей утрате.

Женщина ушла.

По дороге в следующую больницу мне вспомнился один наш разговор, происшедший несколькими месяцами ранее. Я пожаловалась доктору на то, что в некрологах всегда указывается выдуманная причина смерти.

– «Пожертвования могут быть направлены в Американское онкологическое общество, – процитировала я. – И не задавайте лишних вопросов».

– Раньше врачи даже не говорили пациентам, что у них рак, – ответил доктор. – Вообще врачи хранят много тайн.

Он рассказал мне о том давлении, которое испытывают медицинские работники. О том, что многие из них борются с зависимостями.

– В медицине таких людей намного больше, чем в любой другой профессиональной области, – сказал доктор. – А количество врачей, покончивших с собой, вдвое превышает количество представителей других профессий, выбравших этот путь.

– Почему же? – спросила я.

– Богом быть не так-то просто, верно? Да и к тому же мы точно знаем, как правильно уйти из жизни. Мы даже знаем, как все подстроить так, чтобы никто и не подумал о самоубийстве. Вколи себе определенную дозу адреналина, займись физическими упражнениями – вот тебе и сердечный приступ. Никто даже проверять не станет.

Все это было сказано как бы в шутку, и я от него отмахнулась:

– Не верю, что люди на такое способны.

– Вы бы очень удивились, узнав, на что только не способны люди, – ответил доктор.

Я пришла на его похороны. Пыталась вести себя тихо, но всхлипывала всю церемонию – настолько мне было одиноко. На меня оглядывались женщины, и я заметила, что они перешептываются. Я знала, ходят слухи, будто я сплю со всеми подряд и хожу по больницам в надежде женить на себе врача. Покойный был лишь еще одним пунктом в моем списке любовников. «Неужели она и его пыталась захомутать?»

Мне хотелось встать и рассказать присутствующим о том, что совершил доктор: как он рисковал, помогая мне все эти годы. Он позволил стольким людям провести последние месяцы своей жизни в размышлениях о том, что случилось, и о том, как им быть дальше.

Доктор был героем! И об этом никто никогда не узнает. Я надеялась, что он не слишком мучился перед смертью. Но знала, что это не так.

Глава двадцать пятая

В сентябре телеканал KARK-TV пригласил меня к пяти утра в студию новостей, чтобы я рассказала о своей деятельности, связанной со СПИДом. Когда я вернулась в Хот-Спрингс, до того, как везти Эллисон в школу, оставался еще час, и я подумала, что могу немного вздремнуть. Мне и в голову не пришло, что в такое время мое выступление посмотрит большое количество зрителей! Как только я вошла в дом, зазвонил телефон. В трубке послышался мягкий женский голос: не знаю, сколько раз эта дама звонила и почему не оставила сообщение на автоответчике, но она, кажется, удивилась, что я ответила.

– Я звоню от имени двоюродного брата… двоюродного брата…

– Двоюродного брата, – подхватила я. – Понимаю. Чем могу вам помочь?

Она попыталась рассказать о каком-то человеке из Техаса и наконец спросила, может ли мне позвонить ее сестра.

– Речь о ее сыне.

– Конечно, – ответила я.

– Она не находит себе места, – сказала женщина.

– Пусть позвонит мне, – произнесла я. – Я подумаю, как ей помочь.

Повесив трубку, я легла на спину и закрыла глаза.

Через пять минут снова раздался звонок.

– Мой сын Люк сейчас в больнице Джона Питера Смита в Форт-Уэрте, – сказала женщина. – У него СПИД и опухоль мозга. Ему тридцать семь лет. Его не могут или не хотят прооперировать, и он почти полностью парализован. Он может есть… – женщина немного помолчала, – только с ложки. И совсем не может говорить.

– Мне очень жаль.

– Мы живем в Хот-Спрингсе, и я бы очень хотела забрать его домой, чтобы ухаживать за ним.

– Это прекрасно, – сказала я. – Вы не представляете, как редко встречаются такие люди!

– Но мы не знаем, как это сделать, – продолжила женщина. – Врачи говорят, что его надо везти на самолете, потому что, эм, поездка на скором поезде может закончиться для него смертельно.

– Да, существует санитарная авиация.

– Я знаю, – сказала женщина. – У нас есть деньги, но нам говорят, что услуги санитарной авиации стоят очень дорого. Все вокруг только и делают, что пытаются представить эту затею безумной и невыполнимой, а я просто хочу забрать сына домой.

Мне в голову пришла мысль о влиятельных людях, которые умеют без труда решать подобные вопросы.

– Могу я узнать, в каком из хот-спрингских банков вы храните деньги?

Женщина произнесла название банка. Его председателем был один из пожилых горожан, которые время от времени оказывали мне помощь.

– Я узнаю, сможет ли он нам что-нибудь посоветовать, – сказала я. – Он добрый человек.

Я обещала женщине перезвонить ей при любом исходе. Я надела свой лучший костюм – летящую бежевую юбку А-силуэта со светлой блузкой, отвезла Эллисон в школу и направилась прямиком в банк. Председатель приходил на работу довольно рано. Его светлые волосы полностью побелели; ему было не меньше шестидесяти пяти, но он даже не думал о пенсии.

– Что ж, – сказала я председателю, – ко мне обратилась одна семья, которая уже довольно давно пользуется услугами вашего банка, и вот что произошло…

Я рассказала председателю все, что мне было известно, упомянув, что родные очень хотят забрать Люка из Форт-Уэрта.

Председатель размышлял всего пару секунд.

– Транспорт будет ждать их в аэропорту, – сказал он.

– Но, послушайте, больному нужен медицинский самолет, а не просто вертолет.

– Я понял, – ответил председатель. – В аэропорту подготовят медицинский борт.

– Не знаю, как вас отблагодарить! – сказала я.

Председатель молча поднял телефонную трубку. В его словах звучала такая спокойная уверенность, что мне даже не обязательно было присутствовать при его звонке в аэропорт. Любопытно, каково это – обладать таким влиянием? Пользоваться повсюду такими бесценными привилегиями? Я думала о том, что бы сделала, окажись я на месте председателя.

Я набрала матери Люка прямо из банка:

– Нам дали зеленый свет.

Я прикинула, что путь до Форт-Уэрта займет примерно полтора часа, и решила, что могу полететь туда на медицинском самолете, встретиться с родными Люка и помочь им. А потом успею вернуться ко времени, когда пора будет забирать Эллисон из школы.

Пока я была в воздухе, мать Люка позаботилась о том, чтобы в их дом в Хот-Спрингсе привезли больничную койку и все необходимые препараты. Их гостиной было суждено превратиться в больничную палату. Я вновь поразилась, какие чудеса могут творить деньги.

Когда медицинский борт приземлился у больницы Джона Питера Смита в Форт-Уэрте, родные Люка уже нас ждали. Я сразу же вышла из самолета, оказавшись под пропеллерами, раздувающими мои волосы и юбку. Позднее мать Люка скажет, что тогда я была похожа на ангела, который прилетел, чтобы забрать ее сына домой. Тут же был и его отец – грузный, но кроткий мужчина. И с ними Люк: тощий, ростом в шесть футов пять дюймов[47]47
  184,4 см.


[Закрыть]. Он почти не мог двигаться и совсем не мог разговаривать. Люк лежал на носилках и, кажется, весил не больше девяноста фунтов[48]48
  Меньше 41 кг.


[Закрыть]. Увидев его глаза, я сразу поняла, что он прекрасно осознает, что происходит вокруг. С Люком прощался еще один мужчина. Светловолосый двадцативосьмилетний Тодд двигался так плавно и изящно, словно исполнял роль в кино. Выглядел он при этом очень напуганным. Я дала ему свой номер и сказала, что он может звонить в любое время.

Родители Люка были глубоко убежденными пятидесятниками. Они ходили в церковь, по которой, поговаривают, старички-прихожане три дня бродили с мертвым проповедником на руках, надеясь, что он воскреснет. Можно было бы подумать, что родители Люка не вписывались в рамки пятидесятнической церкви, но это было не так. Они просто не знали, какими словами говорить об ориентации сына, поэтому предпочитали вовсе не поднимать этот вопрос.

Тодд позвонил мне в тот же вечер. Они с Люком были вместе уже пять лет. Тодд – солист балетной труппы Форт-Уэрта. С Люком они познакомились во время учебы в Нью-Йоркской школе американского балета.

– Меня только что приняли на курс к Твайле Тарп[49]49
  Американская танцовщица и хореограф.


[Закрыть], и я прогуливался по Юнион-сквер, – рассказал мне Тодд. – Вдруг рядом со мной тормозит парень на велосипеде. Шесть футов пять дюймов ростом. Мы смотрим друг на друга, и я говорю: «Отличный день для велопрогулки». С тех пор мы вместе.

Люк работал на стройках, а летом устраивал туда и Тодда.

– Если стройка располагалась в районе Виллидж, то на обед мы уходили за ее пределы.

Девятилетняя разница в возрасте, по словам Тодда, совсем не чувствовалась, ведь Люк был просто большим ребенком. У них был общий друг – пианист. У него первого из всей троицы в 1986 году обнаружили ВИЧ. А затем этот диагноз поставили Люку и Тодду. Они начали путешествовать: Флорида, Даллас. Владельцы квартир без лишних вопросов сдавали двум парням жилье с одной спальней.

– Думаю, они понимали, что мы геи, но не хотели об этом говорить, – сказал Тодд. – Для нас в нашей ориентации нет ничего особенного, и окружающие должны относиться к ней точно так же.

Оказавшись в Техасе, Тодд поступил в балетную труппу Форт-Уэрта.

– Мне дали партию Аполлона, – сказал Тодд. – Люк успел увидеть меня на сцене. – Он ненадолго замолк. – А потом мы… мы купили дом. Собирались вместе его отремонтировать. У нас была куча планов.

Их друг-пианист умер в конце мая. Двадцать пятого июня у Люка случился судорожный припадок. Тодд отвез возлюбленного в Техас на МРТ. Через неделю Люку провели повторное обследование.

– А потом он перестал двигаться. Сперва у него парализовало левую сторону, а потом и все тело, за исключением глаз.

Мать Люка приехала в Форт-Уэрт из Хот-Спрингса, чтобы ухаживать за сыном в больнице. Когда Люка выписали из больницы, Тодд с его матерью достали больничную койку и поставили ее в гостиной небольшой квартиры. Мать Люка осталась в Форт-Уэрте и добровольно спала на диване рядом с сыном, хотя Тодд предлагал ей занять спальню. Тодд работал шесть дней в неделю, и, пока он был занят, за Люком ухаживала мать.

– Она чудесная, – сказал Тодд. Она никогда не спрашивала, что связывает Тодда с ее сыном. Они ни разу не коснулись этой темы в разговоре.

– Не то чтобы беседа о наших отношениях затянулась бы на несколько часов, – сказал Тодд. – Думаю, родители Люка просто не могут этого понять.

Люк наблюдался у прекрасного врача Патти Ветцель, которая в конце концов прямо сказал Тодду, что тот взвалил на себя непосильную ношу и не сможет в одиночку дать Люку все, что ему нужно. Что в таком режиме они долго не протянут. Патти предположила: если родные Люка захотят забрать его домой, то при поддержке семьи и церкви ему будет проще выкарабкаться.

– Так, значит, Люка увезли не насильно? – спросила я.

– Нет, – ответил Тодд. – Точнее, и да и нет. У меня забрали Люка, но в этом нет вины его родных.

Я вздохнула с облегчением. На следующий день я сказала Люку, что разговаривала с Тоддом, и у него тут же расширились зрачки.

– Я пообещала Тодду рассказывать, как у тебя дела, чтобы он не так сильно скучал. – Я сжала ладонь Люка. – Это тебе объятия от Тодда.

Люк дважды моргнул.

– Отлично, – сказала я.

Тодд хотел выбить себе отпуск, чтобы навестить Люка. Я обещала, что буду держать его в курсе, и сдержала слово. Мы с Эллисон навещали Люка ежедневно, и его родители были очень добры к моей дочери. Отец Люка заботился о том, чтобы дома было печенье для Эллисон. У него был довольно успешный бизнес. Он владел огромным участком земли, на котором был построен дом с бассейном. Но при этом ничуть не гордился своим достатком. Мать Люка была очень хороша собой, но была настолько мягкой, что рядом с ней ее огромный муж казался еще больше.

Вот кто был настоящим красавчиком, так это брат Люка! Я представляла, что Люк, наверное, очень на него похож. Брат принимал Люка целиком и полностью, чего нельзя было сказать о его сестре. Та ни во что не ставила мнение других членов семьи и полагала, что сильнее остальных верит в Бога. Она во всеуслышание заявляла, что Люк, будучи геем, может попасть в ад. Она жила в Техасе и приезжала в Хот-Спрингс довольно редко, так что поначалу ее существование меня не сильно заботило. Но присутствие сестры Люка ощущалось аж за тысячи миль. Я твердо усвоила одну вещь: начальник не тот, кто кажется главным тебе, и не тот, кто кажется главным окружающим, – в семье Люка всем заправляла его сестра.

Мать Люка кормила сына с ложки, и он снова стал ее маленьким мальчиком. Через пару недель после нашего знакомства мать Люка сказала мне, что связалась с одним похоронным бюро. «У нас еще есть время», – подумала я, но обрадовалась, что у нее нашлись на это силы. Она любила продумывать все наперед, и ей было проще позаботиться обо всем заранее.

– Мне сказали, что готовы похоронить его, – сказала она, – но его тело придется вымочить в хлорке.

Я прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать.

Мать Люка продолжила:

– Я… я просто боюсь, что у него выцветут волосы.

Я дотронулась до ее плеча.

– Вас обманули, – произнесла я, сдерживая дрожь. – Это какой-то ужас, и они не имеют права такое говорить. Скажите, с кем вы разговаривали?

Мать Люка рассказала, в какое похоронное бюро обращалась и как зовут владельца. Я его знала. Если покойный был хоть сколько-нибудь значимой фигурой в Хот-Спрингсе, то похоронами заведовал он.

Я взяла сумку.

– Поеду поговорю с ним, – сказала я. – Этот момент надо прояснить.

Я подъехала к похоронному бюро, огромному зданию в плантаторском стиле, расположенному в конце усаженной деревьями аллеи. Войдя внутрь, я оказалась в просторном фойе с лестницей, которая была уменьшенной копией лестницы из гостиницы «Арлингтон». Затем я заметила владельца похоронного бюро.

– Здравствуйте, – вежливо сказала я. – У вас не запланировано церемоний на ближайшее время?

– Нет, – ответил владелец бюро.

– Прекрасно, – сказала я как можно спокойнее. А затем прокричала: – Как вы смеете?

Я рассказала мужчине, с кем только что разговаривала.

– В хлорке? Вы посмели сказать матери, что ее умершего сына нужно будет вымочить в хлорке? Да вы хоть понимаете, через что проходит эта бедная женщина?

– Это всего лишь мера предосторожности, – ответил владелец бюро.

– Знаете что? Вы и раньше хоронили больных СПИДом. Допустим, произошла авария, и вы убираете осколки с лица покойного. А ведь он мог быть болен. ВИЧ не станет махать вам ручкой и кричать «Здравствуйте!»

– Ну…

– Если вы и дальше собираетесь заниматься этим бизнесом, вам стоит изменить образ мыслей и тщательнее выбирать выражения.

Я пошла было к двери, но тут же вернулась обратно. Я еще не закончила:

– Если вы не сделаете выводов, я превращусь в ваш репутационный кошмар. Знаете, в какую сумму вам обойдется реклама на первой странице «Сентинал Рекорд»? Что ж, я могу разместить статью о вашем бюро совершенно бесплатно. Но вам она не понравится!

Подъехав к дому Люка, я впервые за все время пристально посмотрела на растущую во дворе акацию. Она стояла особняком среди дубов. Дело было в октябре, и на ее ветках висело множество стручков. Шестидюймовых стручков с семенами, напоминавшими высушенные коричневые бобы. Теперь дерево представляло собой печальное зрелище, но в июне оно, должно быть, было просто роскошным. На нем распускались нежно-розовые бутоны, предвестники лета.

В ту ночь я уже лежала в кровати, когда в одиннадцать часов зазвонил телефон. После десяти вечера люди редко звонят, чтобы сообщить хорошие новости. Готовая к любому повороту событий, я смиренно потянулась за трубкой.

– Рут, это Билл.

«Билл…?» – подумала я. Это явно был не Билли.

– Что вы хотели?

– Ничего, просто… Рут, это Билл.

Я никак не могла понять, что это за человек, и чувствовала себя просто ужасно. Может, мне звонят из больницы?

– Прошу прощения, кто это?

– Билл.

– О, – протянула я. – О, это вы, губернатор Клинтон. Здравствуйте.

– Что-то не так? – спросил он.

– Простите, я пролистывала свой воображаемый список, пытаясь понять, кто может звонить мне в такое время, но вас в нем не оказалось. И, учитывая, по какому поводу мне обычно звонят, для вас это большая удача.

Билл усмехнулся:

– Рути, я хочу, чтобы ты знала, что завтра я объявлю о своем участии в президентских выборах.

– О, это просто чудесно, – сказала я. – Вы нам нужны!

Удивительно, что Билл решил позвонить именно мне.

– Мне захотелось рассказать об этом паре человек, и тебе в том числе. Завтра я выступаю в здании старого Капитолия. Ты придешь?

– Конечно, – ответила я и, немного помолчав, спросила: – А помните собрания на крыльце у вашего дяди Раймонда?

– Да, – ответил Билл. – Я часто вспоминаю то время.

Он начал перечислять участников солдатского реформистского движения, которые, свергнув бандитскую власть, собирались у дома на озере Гамильтон, чтобы обсудить стратегию управления Хот-Спрингсом. Билл припомнил все в подробностях, которые врезались в память мне, едва начавшему ходить ребенку, и ему, подростку.

– Я была совсем маленькой, – сказала я, – но тоже все это помню.

Они – все те мужчины – уходили один за другим, и вскоре из той компании могли остаться только мы с Биллом. Раймонду было слегка за восемьдесят, и он по-прежнему жил в Хот-Спрингсе, но я знала, что ему осталось недолго.

– Что ж, спасибо, губернатор. То есть Билл.

– Спасибо тебе за все, что ты делаешь, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты знала: я тобой горжусь. Я знаю, как усердно ты трудишься, и я многому у тебя научился.

Я чувствовала себя такой одинокой, и вот мне позвонил Билл!

– Что ж, мне нужно сделать еще несколько звонков. Доброй ночи, Рути.

– Доброй ночи, Билл.

На следующий день я смотрела, как губернатор Клинтон, стоя на ступенях музея старого Капитолия в Литл-Роке, заявляет о своем решении участвовать в президентских выборах. Я стояла чуть поодаль и думала, что, возможно, если президентом страны станет человек, которому не плевать на СПИД, то ситуация изменится. Решение Билла подарило мне надежду.

В середине октября Тодд приехал в Хот-Спрингс на неделю. Он остановился в доме у родителей Люка и спал в кресле у постели возлюбленного. Я старалась не мешать им побыть наедине. Тодд приводил Люка в порядок и позднее рассказывал мне, что, когда чистил Люку пальцы на ногах, у того сработал непроизвольный рефлекс и парализованное тело отдернуло ногу.

– Мне тогда показалось, что он возвращается к жизни, – тихо проговорил Тодд.

Я приводила с собой Эллисон и говорила ей, что так выглядит настоящая любовь. Люк так исхудал, что превратился в скелет длиной в шесть футов пять дюймов, плотно обтянутый кожей. Эллисон во все глаза смотрела на Люка, и я в миллионный раз начала переживать о том, как на нее может повлиять такой опыт. По пути домой Эллисон сказала, что видела, как у Люка шевелятся внутренности. Я тоже это заметила: внутренние органы Люка изо всех старались поддерживать в нем жизнь.