Текст книги "Схимники. Четвертое поколение"

– А может, не так это и плохо? Может, в Заморье тебя и ждут ученики?

– Брось, Искатель. Мне больше восьмидесяти лет, а ты меня утешаешь. Не девица, не расплачусь. Нечего нам в Заморье сейчас делать. Здесь наша земля, хорошая или плохая – а наша. И нам разбираться с ее проблемами, если в них схима замешана. Разберемся – тогда и посмотрю. Тогда это не будет похоже на бегство. Что там с Караванщиком-то, а?

– А что с ним… – Я махнул рукой. – Сам он понимает, что неправильно все, что он делает. Вернее, почему делает. А остановиться уже не может. Первопричину же всего видит во мне, в нашем соперничестве. Винит меня в своих проблемах.

– Ну и дурак. Дервиш всегда говорил: «Хочешь найти виновного в своих бедах? Загляни в зеркало».

– Наверно, Охотник не говорил ученикам ничего подобного.

– А даже если и так, разве вся схима не пропитана этим девизом? Мы познаем прежде всего себя. А уже через себя – мир.

Я не ответил. Да Ловцу мой ответ и не был нужен. Все, что он говорил, очевидно даже для моих учеников. Не знаю, кто из нас кого вел. Наверно, все-таки я. Давно хотелось увидеть море. Поэтому непроизвольно направился к пристаням. Золотой Мост – единственный прибрежный город венедов. Хоть сами златомостцы, как, впрочем, и чубы, давно венедами себя не считали. Что тут скажешь? Жизнь здесь отличалась от жизни княжеств. Даже культура была другая. Законы, которыми вертели так и сяк умелые стряпчие, гордо именовавшие себя юристами. Купцы, полагавшиеся лишь на договоры, оформленные на пергаменте, и не верившие слову. Для венедских торговцев подобное было дикостью. Как можно обмануть партнера? Разнесет худую молву – больше никто с тобой дела иметь не станет. Для златомостцев же это считалось нормой. У каждого из них был личный стряпчий. И приобрести немного золота, отсудив у недостаточно смекалистого партнера, воспользовавшись «дырками» в договоре, считалось здесь чуть ли не подвигом.

Тонкая прослойка знати принимала в жизни города очень малое участие. В основном из нее формировалось немногочисленное офицерство небольшого гарнизона и столь же малого военного флота. Хоть Золотой Мост медленно двигался к тому, что офицерские чины скоро будут покупаться за деньги. А может быть, уже и пришел. Плохо ли это? Я не знаю.

Добрая половина армии – наемники-заморцы. А флот… говорят, в Заморье очень развито мореходство. Есть у них и те, кого называют «пираты». Это что-то вроде наших ушкуйников, только на море. Любой торговый корабль Золотого Моста оснащен самыми современными пушками, а команда большей частью состоит из так называемых морских пехотинцев. Эти лихие ребята набираются наполовину из горцев-иверов, а наполовину из отбросов общества, иногда даже из преступников. Но, спасшись от виселицы, бывшие тати служат не за страх, а за совесть. В случае войны любой торговый корабль тут же становился военным. Капитан сразу же переводился в подчинение златомостскому адмиралу (это что-то вроде морского воеводы). Так что у города не было нужды в большой армии. Самой серьезной их ратью считались «Серебряные шпоры». Всадники, закованные в сталь, с лучшим оружием. Правда, воевали они в основном в Заморье, причем постоянно. Поэтому боевой опыт их был воистину огромен. Спросите, откуда я все это знаю? Механик, мой брат, – он родом из Золотого Моста. Во времена ученичества он рассказывал мне о родном городе, который очень любил. Немного было тех рассказов, да и то лишь когда нелюдимый Механик пребывал в тоскливо-меланхолическом настроении.

Навстречу нам протопал небольшой отряд заморцев. Одежда их была для меня необычной. Сапоги выше колен, с отворотами, куртки, которые они именовали камзолами, широкополые шляпы с перьями. Безбородые, смуглые, скуластые лица с одинаковым каменным выражением. Эти люди считали, что выдать свои чувства недостойно мужчины. Цвет глаз варьировался от серых и желто-зеленых до темно-карих. Все они были мельче венедов. Что-то на манер четырнадцатилетних пацанов. И все же в них чувствовалась повадка умелых воинов. На плече каждый нес легкий мушкет. На поясе – по два пистоля и топор для ближнего боя с очень узким лезвием и четырехгранным клевцом на обухе. Я не видел, как это оружие пробивает доспехи, но представить себе мог. Заморцы шагали в ногу, колонной по два.

– Смотри, – ткнул я локтем Ловца. – Побрить тебя – и будешь весьма похож. Может, действительно подашься в Заморье?

– Заморье, Заморье, – проворчал он в ответ. – А почему никто раньше туда не плавал? Механик твой мог? Запросто. На любом купеческом корабле. Да, на любом. А Атаман? Чубы на своих чайках, как я слышал, и до Заморья иногда доходили, обрушивались на побережья, как снег на голову. И ни разу кошевой атаман их не возглавлял. Да и у наших корабли есть.

– Водоплавающие кочевники? – Я рассмеялся.

– Некоторые племена, живущие на побережьях, не брезговали рыбной ловлей, – ответил он. – Сперва на утлых челноках плавали, а потом постепенно и до галер додумались. Конечно, флот Золотого Моста патрулирует все побережье и топит любой корабль, идущий из Заморья под чужим флагом. Но все же туда Акын сплавать мог. Не поплыл. Да и кто угодно из Золотого Моста отчалить мог. Для схимника уговорить шкипера взять его на борт – плевое дело. Да, плевое. И никто не плавал. Что нас отпугивает?

– Просто не хотелось, – пожал я плечами. – А сейчас тем более не хочу. Больно похоже это на бегство, как ты сказал.

– Куда идем? Ты ведь не просто так в город явился?

– Не просто, – согласился я. – Как и ты. Пошли к морю. Давно хотел на него посмотреть. А там и решим, что дальше.

– Чего на него смотреть. Лужа. Только большая. Неужели никогда не видел?

– Я – венед. И жил в Венедии.

– Ну да, у вас выход к морю лишь в Золотом Мосту. Может, потому оба ваши Императора так зарятся на этот город.

Город менялся. Чем ближе подходили мы к порту, тем меньше оставалось жилых зданий. Оживленные улицы, многолюдные таверны, дома, в которых женщины легкого поведения предоставляли вполне понятные услуги морякам, стосковавшимся в долгом походе по женскому телу. Склады, небольшие рынки, где не было видно товаров. Купцы встречались здесь, вели переговоры, заключали сделки, и лишь потом товар перекочевывал со склада на склад или в трюмы кораблей.

Иногда попадались особняки, принадлежавшие богатым купцам. Настоящие крепости, обнесенные высокими каменными заборами, охраняемые морскими пехотинцами и свирепыми сторожевыми собаками. Здесь по ночам по-другому нельзя. Подгулявшие моряки и бойцы с кораблей вполне могли в пьяном угаре показать удаль молодецкую, ворваться в шикарный многоэтажный дом. Неспокойное место. Но многие купцы предпочитали жить поближе к складам своего товара. Очень часто они имели второй дом в более спокойном квартале, где и пристало селиться людям их положения.

А иногда попадалась затершаяся среди таверн, мастерских и складов рыбацкая лачуга. Наверно, предки нынешних хозяев построили эти хибары в незапамятные времена, когда земля в городе отдавалась тем, кто первый претендовал на нее. А потомки, так и не сумев обогатиться, наотрез отказывались продавать родительские дома. Лачуги эти стояли плотными группками. От них ощутимо воняло рыбой. Когда я увидел их впервые, понял, что до моря осталось два шага. Не станет селиться рыбак далеко от моря.

Говорят, раньше Золотой Мост был группкой деревень. И лишь когда население увеличилось, все эти деревушки объединили в один город и обнесли каменной стеной. В это легко верилось. Приморская часть Золотого Моста весьма походила на самостоятельное поселение.

И вот наконец-то за очередным поворотом в лицо мне дохнул солоноватый ветер, и показалось, что я увидел море. Синий взблеск где-то впереди. Я ускорил шаг, улица вывела меня на златомостскую пристань. И тут я испытал разочарование. Море? Не было здесь моря. Корабли, множество самых разнообразных кораблей. Рыбачьи фелюги, боевые фрегаты, галеры, круглобортые купеческие шхуны, или как там они назывались? Меж больших кораблей сновали другие, поменьше. Кто-то разгружался, кто-то, наоборот, закладывал в трюм товары, купленные в Золотом Мосту.

Порт кипел, как муравейник. Грузчики с объемными тюками на спине, тихо матерящиеся себе под нос, купеческие приказчики, матросы, пушкари, морские пехотинцы. Множество лиц, наречий, самые разнообразные одежды. От верфей доносился стук топоров, визг пил и запах свежей древесной стружки. У одного пирса рыбаки сгружали улов, который тут же скупил юркий купчишка, наверняка собиравшийся продать свежую рыбу в городе ближе к центру и вдвое дороже. Иногда проходили отряды городской стражи, бдительно следящие за порядком. Никогда до сих пор не видел я столько людей. И над всем этим столпотворением реяли чайки, оглашая воздух криками. Множество чаек, питавшихся тем, что выбрасывали люди. Да, им здесь было раздолье.

Я стоял в стороне, не решаясь нырнуть в эту толпу, словно пришибленный. Уже не хотелось проталкиваться к пирсам, чтобы увидеть все те же корабли и воду, в которой плавал мусор, совсем не похожую на морскую гладь, какой мне рисовало ее воображение.

– Как тебе море? – ехидно поинтересовался Ловец.

– Ты знал, что здесь так? – хмуро спросил я.

– Догадывался. На море надо смотреть со скал, которые окружают бухту. Даже наши порты, не весьма оживленные, наводят на меня тоску. А Золотой Мост раз в десять больше столицы любого вашего княжества. Если всем взрослым мужчинам в нем раздать оружие, получится армия не меньше имперской. Да, не меньше, а то и больше. А ты думал, почему до сих пор ни одно княжество даже не попыталось его завоевать? Этот город – сам по себе страна. Разве ты этого не понимал?

– Не думал об этом, – признался я. – Пойдем отсюда.

– Насмотрелся?

– Насмотрелся. – У меня вырвался печальный вздох.

– И куда теперь?

– Ты говорил, в город проникла просто орда схимников. Поищем кого-нибудь из них.

– Как?

– Кто из нас Ловец? Это ты должен рассказать мне как, – проворчал я.

– Та-а-ак, – задумался он, почесывая затылок, тихо пропел: – Кто-нибудь, кто-нибудь, кто-нибудь. Я легко отыщу того, что въехал в город с имперцами.

– Я тоже. Только мне кажется, говорить со схимником, который поддерживает Империю, относительно того, что он о ней думает…

– Ты прав, ничего нового не узнаем. Тогда могу найти чуба.

– Атаман тоже нам не советчик, – покачал я головой. – Могу предсказать все его решения. Он – воин, саблю в руки взял раньше, чем научился говорить. На коня сел раньше, чем научился ходить. Если бы мы решили сражаться против Империи, тогда лучше Атамана помощника не найти. Думаю, все воеводы Императора – ничто против него одного.

– Если он так воинственен, может быть, и Палача убил он?

Я лишь рассмеялся в ответ на такое предположение.

– Конечно, Атаман никогда не расстается с оружием и не скрывает этого, в отличие от Караванщика.

– От ношения до применения – один шаг. Да, Искатель, лишь шаг. Я тоже неплохо управляюсь с клинками, потому никогда не вешаю их на пояс.

– Нет, Ловец. Он не из таких. Я же говорю: он величайший воин среди схимников. Но это все равно не позволит ему расправиться с самым худшим один на один. Он не позволил бы себе убить даже чужих учеников, поднявших на него меч. Зачем? Этих он разбросал бы голыми руками. Не ищи в нем убийцу. Я скорее усомнюсь в том, кто всегда был тихоней и не проявлял боевых талантов, чем в прирожденном воине. Они слишком чтят правила и обычаи, чтобы уронить свою честь нарушением хотя бы одного.

– И кого тогда искать? – задумчиво спросил Ловец.

Мы остановились в каком-то переулке, не зная, куда идти дальше. После увиденного в порту я сторонился людных улиц. Отчего-то это бурление людского муравейника показалось мне… грязным, что ли. Не знаю, как назвать охватившее меня чувство. Впервые я столкнулся с подобным. Словно… словно увидел свою любимую детскую игрушку в руках прокаженного. Почему меня влекло к морю? Ведь среди моих предков, в этом я точно уверен, моряков не было. В Венедии даже больших рек нет, таких, чтобы другого берега не было видно, чтобы хотя бы отдаленно напомнили море. Не знаю, может, это – какая-то мечта о неизведанном? И вдруг – вот оно, море, бескрайний водный простор, но покрытый кораблями, плавающими отбросами, берег, кишащий людьми, как тюфяк в захудалой таверне – клопами.

– Похоже, мы все-таки кого-то найдем, ох найдем, – прервал Ловец мои размышления. – Как там венеды говорят, на Ловца и зверь бежит.

Он хохотнул своей шутке. И сделал знак мне следовать за собой. Переулок вывел нас на людную улицу. И уже на ней заметил я того, кто привлек внимание Ловца. Человек вроде бы мало отличался от местных жителей. Короткие штаны, просторная рубаха, босые ноги, голова повязана косынкой. Одежда светлая, такая не притягивает солнечных лучей. Подобным образом одевались и рыбаки, и моряки, и простые портовые грузчики. С одной стороны, тело прикрыто от безжалостных солнечных лучей в море, где нет тени. С другой – просторная одежда позволяет ветерку гулять свободно, даря хоть какую-то прохладу. Ну а босые ноги не так скользят на мокрой палубе. Грузчики же за день проходят столько, что никаких сапог надолго не хватит. Словом, все как заведено в этой части Золотого Моста, но, приглядевшись, я различил в движениях тот малозаметный оттенок, который может добавить лишь приобщение к схиме. «Морячок» был чьим-то учеником. И далеко не первого года.

Возможно, я бы и не распознал ничего необычного, уловив его силуэт краем глаза, когда он проходил мимо переулка, где мы остановились. Но со мной был Ловец, тот, кто выслеживает нужных людей так же хорошо, как я влияю на их чувства, мысли и решения, просто ведя отвлеченную беседу. Теперь мы шли, стараясь избегать его взгляда. Ловец вел нас, потому я взял на себя тыл. И вскоре обнаружил еще двоих, одетых так же, как наш «моряк». Они явно присматривали, не увяжется ли кто за их другом. Но мы обнаружили их первыми. Ловец одобрительно кивнул. Видимо, не ждал подобной прыти от меня. Мои ученики тут же один за другим свернули в переулки, а потом вновь появились, но уже за спиной чужих учеников. Мы же с Ловцом продолжали идти в самом центре треугольника, который образовали «моряки».

Сперва они шли по той же улице, но потом свернули на параллельную, куда-то в район складов. Некоторое время пропетляли в лабиринте переулков. Теперь и нам пришлось пристроиться за их спинами. Слишком безлюдными стали места. Наконец они остановились возле какого-то склада, имевшего весьма запущенный вид, осмотрелись, в очередной раз проверяя, нет ли слежки, и юркнули внутрь.

– Вокруг чисто, – сообщил Ловец. – За входом наблюдают четверо. Да, четверо.

– Неплохо кто-то устроился, – усмехнулся я. – Эти трое, четверо наблюдателей, да и вход явно не один. Сколько же у него учеников?

– Если подумать да прикинуть, не меньше двух десятков выходит. Только не стал бы я их учениками называть. Дервиш, к примеру, нас троих из пятнадцати послушников выбрал.

– Кого? – не понял я нового слова.

– С ним ходило пятнадцать человек. Он нас называл «послушными схиме», или просто «послушниками». А уж те, с кем он ушел в пустыню, стали «принявшими схиму», или «схимниками».

– Не знаю, у Экспериментатора послушников не было. Вернее, все его послушники схимниками стали. А вы, значит, в пустыне учились?

– Да, а вы?

– Мы – в степи. На юге Венедии еще попадаются такие места, куда человек не забредает.

– Ясно. А Охотник, я слышал, в лесные дебри своих увел. Ну что, пойдем посмотрим, кто там на этом складе засел?

– Конечно, за тем и шли, – кивнул я. – Барчук, вы ждете меня здесь. Незачем раньше времени полошить нашего брата или кузена. Вы незаметно подобраться не сможете.

– Хорошо, учитель, – кивнул он. – Но если Малышка услышит лязг стали, а ты знаешь, какой у нее слух, мы врываемся.

– Не стоит. Вряд ли кто-то станет на нас нападать.

– Не знаю, времена изменчивы.

– Ты слишком близко принял к сердцу рассказ о смерти Палача, который, кстати, ничем не подтвержден.

– Учитель, я ведь бывший вилецкий егерь. Хоть егеря бывшими не бывают. Слишком уж часто за мою жизнь неподтвержденные рассказы обрушивались на голову, словно подрубленное дерево. Лучше пусть посмеются надо мной, поднявшим напрасную тревогу, чем мы будем плакать над тобой.

– Ну что ж, решай сам. Пока не наступил второй этап вашего обучения, вы имеете право решать сами, не слушая меня.

– Это – не строптивость, учитель. – Он потупил взгляд, но в голосе прозвучали нотки упрямства. – Ты давно забыл, что такое смерть, а мы помним слишком хорошо.

– Они тебя просто любят, Искатель. – Ловец хлопнул меня по плечу. – Даже если это – всего лишь детские игры, пусть поиграют. Еще успеют стать серьезными. Да, успеют. Пошли.

Однако, вопреки его словам, мы еще некоторое время наблюдали за дозорными. Двое из них засели на соседних крышах, двое – слева и справа от ворот. Казалось, ими просматривались все подходы к складу, и все же имелись мертвые зоны, по которым мог прокрасться лишь схимник. Одна из створок была чуть приоткрыта. Я прикинул, что мы сможем проскользнуть в образовавшуюся щель.

Так и получилось. Один за другим мы прокрались мимо сторожей и юркнули в склад. Здесь царила полутьма, разгоняемая мерцающим светом нескольких масляных ламп. Склад был заброшен. Никаких товаров. Гора полусгнивших ящиков, кучи какого-то тряпья и, казалось бы, никого живого. Но в тишине мы оба четко различили дыхание троих человек. Дыхание, тщательно сдерживаемое. А значит, они не просто знают о нашем приходе, но и догадываются, кто пожаловал к ним в гости.

– Странно, свет горит, а хозяев нет, – громко произнес я. – Никто гостей дорогих не встречает. Аль не рады нам?

– Как ты называл свою сестру Паучиху? – Голос, произнесший вопрос, был изменен. И все же я сразу понял, кому он принадлежит. Это прозвище кроме меня знал лишь один человек.

– Мизгирня, Мятежник, мы с тобой звали ее Мизгирня.

– Значит, все-таки ты, – услышал я радостный смех.

Из-за горы полусгнивших ящиков вышел схимник. Был он чуть выше меня, худощавый, тонкий в кости. Длинные светлые волосы свисали в живописнейшем беспорядке. Большие темно-синие глаза воспаленно сверкали на узком, костистом лице. Тонкий, немного длинный нос делал его похожим на птицу. Узкий рот сейчас был растянут в дружелюбной улыбке. Он бросился ко мне и обнял.

– Братец. – Его смех гулял по пустому зданию склада, казалось наполняя его без остатка. – Кто это с тобой?

– Ловец, ученик Дервиша.

– Я рад любому, кого привел лучший из моих братьев.

Из темных закоулков показались трое уже знакомых нам послушников в одежде моряков. Все они теперь были при мечах и держали руки на рукоятях.

– Оставьте, – махнул рукой Мятежник. – Если кому в этом гнилом мире и можно верить – так это моему брату Искателю.

Среди завалов обнаружилась расчищенная площадка, хорошо замаскированная всякой рухлядью. Там я увидел несколько десятков лежанок, «стол» и «стулья» из тех же ящиков.

– Хорошая лежка, – заметил я. – Не сразу найдешь, если не знаешь, что искать.

– Мир стал слишком жесток. – Мятежник посерьезнел. – Я предпочитаю не рисковать. Рад, что ты нашел меня. Вы голодны?

– Не особо, – ответил я. Ловец промолчал, оставляя мне переговоры с братом.

– Искатель, я ведь помню, как ты любил такую простую человеческую радость, как вкусно приготовленная еда. Или что-то изменилось?

– Не настолько, чтобы я отказался разделить с тобой трапезу.

– Отлично, все будет готово мигом.

Его ученики без лишней суеты собрали на стол. Откуда-то приволокли целый котелок наваристой ухи, распространявшей сногсшибательный аромат, сковороду жареной и блюдо с огромной запеченной с травами рыбы.

– Море рядом, – развел руками Мятежник.

– Я только прибыл в город, потому морской рыбы отведать не успел. Откуда у тебя в этом хламовнике такая шикарная кухня?

– Рядом таверна, хозяин – свой человек. Он кормит нас и не задает лишних вопросов.

– А ты все так же не пьешь?

– Алкоголь – пустое изобретение. Дурманит разум, развязывает язык, а с утра вызывает головную боль. Но если хочешь…

– О нет, брат. Обойдемся.

– Я понимаю, мы, схимники, способны в момент избавиться от любых последствий самой жестокой попойки, но зачем? Я никогда не пил, а теперь начинать поздно.

– Мятежник, брат, разве я когда-нибудь тебя за это осуждал? Я же не Атаман.

– О да. – Мятежник вновь рассмеялся. – Как он там говорил? «Якщо людына нэ пье, вона або хвора, або подлюка».

Я присоединился к его смеху. Да, наш брат такой. Умение много пить он считал не меньшей доблестью, чем умение управляться с любым видом оружия.

– Знаешь, а я вот только что заметил, что из всех вас почему-то Атаман вспоминался мне чаще всего, – признался я.

– Наверно, потому, что он был для нас самым необычным, – ответил Мятежник, разливая уху в глиняные миски. – Да и этот его чубовский диалект – вроде бы похож на венедский, а все же другой язык. Не всегда поймешь, что он и сказать хотел. Ну по крайней мере, пока он на нормальном языке говорить не научился.

– Златомостцы некоторые тоже по-чудному говорят.

– Я заметил, какой-то промежуточный вариант между венедским и чубовским. Ну еще нахватались словечек у заморцев.

– Ты не любишь заморцев? – поинтересовался я, заметив в его голосе оттенок неприязни.

– Не то чтобы очень. – Он поморщился. – Заморец хорош в Заморье, венед – в Венедии, заведей – в пустыне. Ну ты понимаешь. У каждого есть земля предков. И нечего искать другую.

– Я тоже из степей пожаловал, – задумчиво произнес Ловец. – Если как ты рассуждать, то мне в этом городе не место?

– Ерунда, – убежденно заявил Мятежник. – Ты, кстати, ешь уху, а то остынет – не такая вкусная будет. Так вот, насчет тебя, – вернулся он к прежней теме. – Хунну не разгуливают здесь строем с оружием наперевес. Да, заходят в порт ваши галеры, купцы что-то покупают, что-то продают. Всем хорошо. Дело нужное делают. В своих пределах безвылазно сидеть тоже не годится. Так можно вообще мхом обрасти. Но когда здесь половина войск – заморцы… Кому они служат? А кто их знает! Пока городу, но где гарантия их верности? Наемники. А вдруг Император предложит больше? Останутся ли они верны Золотому Мосту? Или одним махом займут пару кварталов, а потом еще ударят в спину защитникам стены? Ведь сейчас они здесь первое по численности и слаженности войско.

– Император? Хм. – Я покачал головой, не решив для себя, как оценить то горячее неприятие Империи, которое прозвучало в словах Мятежника.

– А кто еще? – Он, как всегда, вспыхнул от первой же искры.

– Чубы, к примеру.

– Чубы? Атаман не пойдет против братьев, а Золотым Мостом правит Механик.

– Правит?

– Его власть тайная, но от этого – не менее крепкая. Да и что чубам здесь искать?

– Что искать в самом богатом городе мира? – Я рассмеялся. – Осталось не так много времени. Три года, пусть четыре, пусть даже пять – и мы уйдем со своими учениками от людей. В Золотом Мосту не станет Механика, а у чубов – Атамана. Что дальше?

– Это пустой разговор, Искатель, – махнул он рукой. – Чубы всегда были верны заключенным союзам, а Золотой Мост, пусть он погряз в торгашестве, не станет предавать их. Нет такой выгоды. А вот Империя – это настоящий враг. Ты ведь не станешь спорить, что так или иначе она привела сюда и тебя, и Ловца?

– Не стану. Но за Империей стоит кто-то из схимников.

– О, я это знаю лучше кого бы то ни было.

Сейчас глаза его горели, тонкие нервные пальцы, казалось, жили своей жизнью, что-то теребили, отбивали дробь на импровизированном столе, сцеплялись в замок так, что костяшки белели. Мятежник то клал руки на стол, пытаясь унять эту бурную деятельность своих конечностей, то начинал хрустеть суставами. Любой понял бы – мы задели его за живое, для этого не надо быть схимником.

– Что такое, Мятежник? Ты обломал зубы об Империю?

– Можно и так сказать. – Мой брат потупил взгляд. – Да, Искатель, они сломали мне зубы, но не сумели перебить хребет. А значит, зубы отрастут. А за битого, как известно, двух небитых дают. Знать бы, кто… Какое-то время я думал на Паучиху… но нет, те послушники, с которыми я сталкивался, не могли быть ее учениками. Последователи Мизгирни не выпустили бы меня из ловушки.

– На тебя охотились?

– Можно и так сказать. Преследовали, убивали учеников, выжигали каленым железом любые мои проявления. Деревня, давшая нам приют, почти наверняка бывала обречена. Когда я понял это, перестал останавливаться в деревнях. Меня убить не пытались – понимали, что тогда развяжут мне руки. Стоило вступить мне в бой, как клинки прятались в ножны…

Речь его стала беспорядочной, слова отрывистыми, как хлопок арбалетной тетивы, жесты дергаными. Несколько раз Мятежник порывался вскочить, но вовремя сдерживался. И во всем его облике сквозили следы глубокой скорби. Да, мой брат никогда не был особо уравновешенным, но подобное…

– У меня есть догадки, кто может стоять за Империей, – медленно произнес я.

– Кто? – Его глаза сверкнули в свете ламп, и руки замерли, сжавшись в кулаки.

– Я встретил в свое время одного схимника. У него имелась возможность занять влиятельное положение тогда еще в Вилецком княжестве. На нем лежала печать убийцы.

– Это еще лучше! Это даже не будет местью, все по обычаю! Кто он?

– Отшельник, ученик Охотника. Насколько я помню, в их ветви схимы есть традиции убийства схимников.

– Да, кровь Псеглавца на них, – кивнул Мятежник, но в голосе его уже не слышно было прежнего запала. – Вот только не стоит судить всех учеников по учителю.

– Тому, кто убивал простих людей, обнажить меч против чужих учеников проще…

– Да знаю я, – отмахнулся брат. – Видел. Только не Отшельник убил моих послушников.

– Тогда поясни.

– Много придется рассказывать.

– Я никуда не спешу. Прежде чем определюсь для себя, что такое Империя, я должен узнать о ней как можно больше.

История повторяется. Рассказ Мятежника лишний раз убедил меня в этом. Если с Вилецкого княжества началось объединение Венедии, то и зерна мятежа просто обязаны были вызреть в Бочажском. Захват его вильцами произошел как-то уж слишком буднично. Просто лазутчики Империи встретились с воеводами заморцев, поговорили, обсудили, определенное количество золота перекочевало в нужные руки – и вот заморские мушкетеры захватывают Бочаг, легко подавляя разрозненное сопротивление горожан, княжеской дружины и бочажских егерей. Тяжелой пехотой тамошний князь обзавестись так и не сподобился, зато осушил болота, построил отличные дороги, по которым и промаршировали знаменитые полки вилецких пеших латников. Князя застрелили при обороне детинца. Пали его старшие сыновья. Из младших, может быть, кто и спасся. Рати, сформированные из бочажцев, новые хозяева города распустили. Заморцам заплатили за их предательство, но попросили убраться восвояси. Ну в лесах еще некоторое время вяло сопротивлялись остатки егерей и местные народные герои, пуская стрелы из-за кустов и разбегаясь при виде серьезного противника. Кстати, вот так легко вскрылась причина нелюбви Мятежника к заморцам.

Мой брат в это время жил среди лесных братьев. Те привлекли его вполне предсказуемо. Они ведь и сами были в чем-то мятежниками. Но стоило разнестись вести о захвате Бочага – туда тут же прибыл Мятежник. О, для него там нашлась благодатная почва. Имперский гарнизон невелик, а местные жители все еще не забыли, как их деды и прадеды нанесли первый удар по прежней Империи. Бывшие княжьи ратники из егерских полков охотно слушали слова схимника, разжигавшие пламя в их сердцах. Бочажцы сдались Императору практически без боя. Сопротивление дружины, беспорядочное и бесполезное, и боем-то считать сложно. Скорее, избиение. Это грызло бочажцев изнутри, не давало спать спокойно. Удивительно ли, что последователей у Мятежника сразу же появилось больше чем надо.

Он тут же смекнул, что просто так сбросить Империю не получится. Доблести всего Бочага не хватит. Нужно нечто большее. И это большее у него как раз было. Схима. Да, та самая схима, созданная не для боя, но позволяющая получать великолепных бойцов. Не могу сказать, был ли Мятежник первым, кто до этого додумался. Ведь его лесные братья жили рядом с антами, которые воспитывали своих лучших воинов, используя жалкие крохи оставшегося у них учения схимы. Да и прославленные чубы – как знать, не открыл ли им Атаман часть своего мастерства? Ведь года вполне хватает, чтобы любой человек встал вровень с отборным дружинником.

В те времена Мятежник не всегда успевал спать. Он использовал свои способности на полную катушку, дойдя даже до того, что погружал в сон попеременно полушария своего мозга. И сеть сопротивления росла. Запасалось оружие, формировались отряды, возглавляемые послушниками, у каждого из которых была своя задача в день, когда Бочаг сбросит ярмо Империи. Практически сразу же его должны были поддержать отряды лесных братьев. Да, болота вокруг города стали проходимыми, но леса-то никуда не делись. А в них братья могли поспорить с любой армией. Бочаг должен был стать костью в горле Империи, тем камнем, о который она споткнется и к которому потянутся все ее враги, тайные и явные.

Но Император каким-то образом проведал о готовящемся восстании. Мятежник слишком поздно узнал, что к городу движутся отборные полки. Новый владыка всех венедов не хотел повторения старой истории. Бочаг был не просто городом. Для многих это до сих пор символ удачного восстания против тирании. Я не сомневался: будь у него достаточно времени – никто не смог бы выгрызть брата из Бочага. Весь город попал под его обаяние. Только схимник мог построить тайную сеть под носом у имперских соглядатаев. Но в последний момент что-то сорвалось.

Мятежник послал гонцов к лесным братьям. Но даже их приход не спас бы восстание, если бы в городе остался имперский гарнизон. Тогда восставшие попали бы между ним и подкреплениями как между молотом и наковальней. И мой брат одним словом «поджег» Бочаг. Отряды, которые так долго готовились к этому, напали на имперцев. Их резали везде, где находили. Некоторых перебили во сне: в кабаках, в борделях, в казармах. Гулящие женщины всаживали шпильки в глотки своих вчерашних клиентов, спокойно спящих в их постелях. Кабацкие слуги разбивали головы пьяным ратникам дубинами и топорами. Часть воинов, оставшихся в казармах, сумела организовать сопротивление. Тогда бочажцы заперли двери снаружи и подожгли казармы, а потом расстреливали спасавшихся от огня через окна имперцев. Кровавое безумие казалось повторением того, что охватило город во времена первой Империи.

Осечка случилась возле Южных ворот. Десятник тамошней стражи сообразил, что происходит что-то не то, и заперся со своими людьми в надвратной башне. Позже к ним присоединились немногие уцелевшие в ночной резне. На штурм пошли отборные отряды Мятежника, состоящие из бывших егерей. Но вильцы сражались отчаянно, понимая, что дерутся уже не «за честь и Императора», а за свою жизнь. К тому же они успели выпустить одного конного гонца до того, как башню полностью взяли в оцепление.