Текст книги "Схимники. Четвертое поколение"

– Когда-нибудь ты вернешься в город, – процедил он сквозь зубы. – И там единственным твоим барышом станет пеньковая веревка. Тайный приказ знает имена предателей.

– Ох, полно, юноша, – усмехнулся толстяк. – Пару дней назад Совет издал закон, в котором объявил амнистию всем, кто сражался на стороне Императора. Или тайный приказ уже сам себе Совет?

Глаза Кислоты налились кровью, но он сумел сдержаться. Лишь скрипнул зубами и произнес:

– Самота, достань мне бумагу, перо и чернила. Я обдумал твою идею, и теперь она не кажется мне такой уж плохой.

– Ну и правильно, – тихо говорил чуб, уводя Кислоту, а заодно опираясь на его плечо. – Сейчас в Золотом Мосту правят богатейшие из купцов, владельцев кораблей и мастерских. Они и законы издают для себя, а не для народа. Раз не наказали предателей из своих, значит, либо сами замешаны, либо думают переметнуться на сторону Империи. А тебе, купец, – добавил он, обернувшись, – я скажу одно. Всему живому свойственно стремиться к свободе. Раб стремится восстать. И все равно, из чего его кандалы – из железа или золота. Золотые даже подлее.

– Ой ли. Все ли к той свободе стремятся, сечевик? Кусок хлеба дороже права решать. Иначе одно так охотно не меняли бы на другое.

– И то верно. Золотые кандалы незаметны. Власть хозяина над рабом видна и понятна. А вашу власть заметит и поймет не каждый. Но даже если это будет несколько человек, рано или поздно кто-то из них решится восстать против нее. И тогда горе вам, потому что никто не станет умирать за ваши деньги. К чему они покойникам? А вот за идеи люди готовы умереть. И потому мы, воины, рано или поздно вернемся со свалки. Нас отмоют, отчистят и попросят избавить от спиногрызов, таких, как ты. И знаешь, купец, эта работа не принесет мне радости. Но кто-то ведь должен пропалывать грядки от сорняков. Кто-то должен вырубать деревья, не приносящие плодов, а только тянущие соки из земли. А вы уже давно плодов не приносите, лишь тянете соки из задуренного вами народа.

Бумага и чернила нашлись у Малышки. Самота, Кислота и Бескен с сыном уединились. Пока златомостец писал послания верным людям, чуб наставлял иверов:

– Ворота еще долго закрытыми продержат, но не больше десяти дней. За это время лучше бы тебе, почтенный, собрать аксакалов и обсудить все. В город пробраться сумеете?

– Небольшими отрядами пройдем, – махнул рукой Ломини. – Этим никого не удивишь. Наши там часто бывают.

– Но не в таких же количествах. Стража может что-то заподозрить.

– Скажут, что наниматься в войско пришли, – оторвавшись от письма, произнес Кислота. – Сейчас война. Пустят с радостью, еще и пороха с пулями отсыплют полные мешки.

– Так и делайте, – согласился чуб с более опытным в подобных делах собратом. – Главное – сразу разоружить заморцев и стражников, верных Совету.

– Последних вам укажет Прохор. Вот письмо к нему, как найти – объясню потом. Ему можно верить.

– Главное – избежать кровопролития. Ни один горожанин не должен умереть. Иначе вас сочтут захватчиками. Если город восстанет сразу, лучше и не пытаться что-то сделать, уходите, по возможности, без боя.

– Почему? – не понял Бескен.

– Потому что оружием Золотой Мост вы не удержите. Придется убедить горожан, что вы защитите их лучше Совета, что ваши обычаи для них лучше старых законов. И главное, запомните – защищайте Золотой Мост, но не вздумайте сунуться в Венедию.

– А как мы их убедим?

– Сначала, думаю, письма Кислоты помогут. А потом смотрите по обстоятельствам. Надо урезать произвол богатейших купцов. Опирайтесь на мастеровых, ремесленников. В городскую стражу офицерами иверов поставьте. Но не всех. Горожане должны видеть, что и они участвуют в управлении и поддержании порядка. Здесь я и сам не очень все представляю, но вы же старые, мудрые, найдете способ.

– Корабли купеческие надо сразу захватить, – добавил Кислота. – Для вас это не очень сложно. Большая часть морских пехотинцев из иверов набрана. Подати уменьшить – это всегда помогает. Предателей казнить, их имена вам тоже Прохор назовет. И вообще прислушивайтесь к нему – он город знает.

– А с кораблями как же? – не понял Ломини. – На что они нам?

– Как и прежде, товары будут по морю возить. Только купцы будут платить совету аксакалов за провоз, а вы – выделять жалованье матросам и воинам. И вообще большие деньги не должны иметь доступ к вооруженным людям. За этим следите строго и карайте нещадно. И к власти тоже подпускать эти денежные мешки нельзя. За попытку подкупа чиновников или аксакалов вешайте без жалости. Сумеете установить такой порядок – купцы станут неопасны. Тогда пусть занимаются своими делами, набивают карманы. Само по себе это не так плохо.

– Ты пиши, пиши, – похлопал его по плечу Самота.

Малышка сидела снаружи. До нее доносились обрывки разговора. Девушка была поражена. Привыкшая к преемственности княжеской власти, она не могла поверить, что в двух шагах от нее на столь шатком фундаменте, как гнев Кислоты и вдохновение Самоты, стряпается самый настоящий заговор. Стихийно родившийся, он набирал силу с каждой строчкой, написанной бывшим главой тайного приказа, с каждой идеей, которую чуб вкладывал в голову старого аксакала.

Так на пороге она и задремала. Пришедший откуда-то Гордец на руках внес ее в дом, уложил на мягкое ложе из шкур, накрыл буркой. К тому времени четверо заговорщиков уже закончили свое совещание.

– Ах, надо бы выпить душистого вина! – воскликнул Бескен.

– Да и проголодаться я успел, – согласился Самота.

– Ах, сын мой, у меня есть то, что тебе понравится. Отличный копченый сало.

– Вы научились правильно коптить сало? – удивился чуб.

– Даже свиней завели. Правда, держим их подальше от домов. Вони больно много.

– Пойдем, Цуцик, – позвал Самота. – Выпьешь с нами.

Ант по привычке не стал обижаться. Молча последовал за всеми. Дальняя стена была завешана дорогими коврами. Удивительно видеть их в столь бедной хижине. Впрочем, ковры – не роскошь. От каменных стен даже в разгар лета веет холодом. За одним из ковров обнаружился проход в небольшую пещеру, где царил холод, стояли бочки с вином, висели длинные полоски вяленого мяса, колбас и прочей снеди.

– Вот оно, – показал Бескен.

Сверху на цепочке свисал трезубый крюк. На каждом зубце красовалось по большому куску копченого сала. Самота отрезал немного, бросил в рот и зажмурился от удовольствия.

– А это откуда? – Кислоту больше заинтересовал сам крюк.

– Ах, хорошая придумка. Я уже попросил кузнеца сковать еще несколько.

– Этот где взяли?

– Артар принес, – пояснил Ломини. – У степняка убитого нашел. У него вообще много разного оружия было. Две сабли, одна, правда, сломанная. А вторая – великолепной работы. Тяжеловата, но это ничего.

– Зови сюда этого Артара. – Златомостец переменился в лице и произнес это таким голосом, что горцу не захотелось перечить. Почуяв неладное, Самота перестал жевать и нахмурился.

Правнук Бескена был поднят с лежанки. Он сонно зевал и сперва не понимал, чего от него хотят.

– Рассказывай про убитого тобой хунну, – приказал Кислота. – Все рассказывай с самого начала.

И молодой ивер поведал о прошлой ночи. Он с самыми молодыми парнями сторожил южные рубежи. Оттуда никакой опасности не ждали. Там лежало Гиблое плато. Кто с него мог прийти? Ближе к полуночи юноши услышали страшный крик. Он пробирал до самых костей. Человек так кричать не мог, но и зверя с подобным голосом никто не знал. Только все сразу почувствовали, что рядом враг и его нужно немедленно уничтожить. Рассыпались по горным тропинкам, словно кто гнал их. Когда заметили ордынца, ни у кого даже сомнений не возникло, что надо его убить. А вернее, добить. Чужак полз на руках. Нижняя половина тела у него отнялась. Халат залит кровью.

Остановившись возле какого-то куста, он начал пожирать листья и ветки. Сам его вид вселил ужас в сердца молодых иверов. Кто-то не стерпел и выстрелил. Но пуля прошла мимо, хоть многие готовы были поклясться, что в последний момент хунну дернулся в сторону, уходя от выстрела. После этого на него обрушился целый шквал свинца.

– Откуда же вы узнали, что Артар, а не кто-нибудь другой добил его? – спросил Самота, уже понимая, кто мог ползти с отнявшимися ногами и уклоняться от пуль.

– Я в голову целился, выстрелил последним, – пояснил юный ивер. – Рука дрогнула, думал, промахнусь.

– Лучше бы ты промахнулся, – тяжело вздохнул Кислота.

– Ах, зачем так говорить? – вмешался Бескен. – Он – хунну, чужой, и даже враг. Сильно изранил его кто-то. Позвоночник перебил меж лопаток, по горлу резанул. Зачем он нам? Кто бы за ним ходил?

– Ловец-Ловец, – пробормотал Кислота. – Ты достался убийце тяжелее всего.

Утром он рассказал обо всем Малышке. Понять, что произошло, было не так уж сложно. Ловец вновь схватился с убийцей и вновь, несмотря на перерезанное горло и невозможность издать «вопль гнева», сумел уйти, когда понял, что не справится. Позвоночник ему, скорее всего, перебили ударом в спину. Крик, слышанный юными горцами, издал убийца. Он знал, что рубежи иверских владений стерегутся. Его голос подхлестнул чувства молодежи. Несложный прием для схимника. Может быть, в обычном состоянии Артар и его соратники не стремились бы убить израненного чужака, не попытавшись поговорить. Но их гнал крик схимника. Так же точно в Бочаге гнев Мятежника, излившийся в вопле, выгнал на улицу горожан, заставил драться, не жалея себя.

Утром Самота разбудил всех до восхода солнца. Он уже довольно резво хромал, собираясь в дорогу, много ругался. Малышка сбегала навестить Радигоста. Гулиса, сестра Бескена, взялась его выхаживать. Седая старушка, на лице которой еще не до конца увяли следы былой красоты, сказала, что ночью сотник пришел в себя, а сейчас спит. Будить не разрешила, успокоила девушку, что выходит гостя. Бескен подтвердил, что сестра его – лучшая знахарка в ауле.

Провожали их лишь старый аксакал с сыном. У каждого теперь был конь иверской породы, а в переметных сумах вдоволь провизии. Все это дали им даром.

– Может, пусть Ломини проводит вас? – спросил напоследок старик.

– Не стоит, – отмахнулся Самота. – Помню я дорогу.

– Вот туда же и те трое с Варданом ушли. Много всего у нас накупили в путь. А вооружены – как целое войско.

– Прощай, отец, и ты, брат, прощай. – Чуб обнял иверов. – О коне моем позаботьтесь.

– Не бойся, сын мой, все с ним будет хорошо. Не в первый раз оставляешь.

– Не забудь, кому какое из писем, – сказал напоследок Кислота.

Аул скрылся за скальным выступом. Кони шли легкой рысью.

– Как думаешь, получится что-нибудь из нашей затеи? – спросил Самота.

– Надеюсь. – Кислота пожал плечами. – Это позволит городу простоять какое-то время, а там, глядишь, и мы вернемся после обучения.

– Власть аксакалов, – задумчиво промолвил чуб. – А почему ты не настоял, чтобы правило вече? У венедов когда-то был такой обычай, что-то вроде нашей Рады.

– Для племени это, может, и годится, но не для Золотого Моста, – возразил Кислота. – Купцы подкупят простых людей и все равно добьются, чтобы их избрали.

– У нас тоже есть зажиточные чубы, но пока никому не удавалось купить поддержку Рады.

– Это – другое. Ваш кошевой – прежде всего воевода. Каждый чуб понимает, что его избирать надо из лучших, иначе бездарь какой-то всех погубить может. Ответственности у кошевого и старшины больше, чем привилегий. А у нас власть – большая кормушка и возможность принимать нужные тебе законы. Это и надо изменить. А иначе все так и будет делаться на пользу лишь горстке избранных.

Глава 4
Недотрога

Признаться, я никогда не был хорошим следопытом. А выслеживать кого-то в горах просто не умел. Пришлось крепко думать, пытаться поставить себя на место Императора. А кого мне еще искать? По крайней мере, этот брат прислушается к моим словам. Я не думал, что он задержится в Золотом Мосту до утра, потому потратил уйму времени на поиски того, чего нет, – следа.

Проплутав по Иверским горам два дня, понял, что есть одно место, куда горцы не ходят. Это было странно. Названия «Гиблое плато» раньше я не слышал. И не понимал, почему столь удобное место пребывает в запустении. Тропы туда когда-то стерегли каменные башни. Но местные давно растащили их, пустив на постройку своих домов.

Голод я успешно подавлял, хоть и понимал, что поесть надо. Нельзя исчерпывать до донышка резервы тела, тем более что они могут мне еще понадобиться. Перед тем как подняться на плато, я поймал горного козла и свернул ему шею. Уверенность в том, что Император где-то рядом, крепла.

Гиблое плато. Ровная площадка посреди скал. За день его можно было пересечь. Здесь имелась плодородная почва, рощи настоящих деревьев и руины древнего города. Странно, я не заметил следов осады или штурма, хоть, конечно, время могло их изгладить. Но мне казалось, что город просто покинули. За тысячи лет природа взяла свое. Крепостные стены разрушились, дома стояли без крыш, сохранив лишь голые стены. Все, что было сделано из дерева, давно обратилось в труху.

Мои вещи остались в «Морском коньке». При себе был лишь нож. Свежевать им добычу тяжеловато – слишком уж он мал, – но выбирать было не из чего. Я насобирал сушняка, развел костер. Когда огонь прогорел, нанизал на прутики кусочки мяса. Мог бы поесть и сырым, но хотелось настоящей приготовленной пищи. К сожалению, соль осталась вместе с прочими вещами. Но голодный желудок не стал придираться к таким мелочам.

Мясо поспело. Я подбросил дров на угли. Огонь вспыхнул и набросился на привычную пищу. И я последовал его примеру. Глупо все вышло. Носился по горам, словно бурной и бестолковой деятельностью пытался извиниться за невмешательство в споры схимников, повлекшие столько жертв. Глупый вопрос – что было бы, если я принял предложение псеглавцев, или вильцев, или позже Мятежника и Императора? Удалось бы избежать смертей?.. Все произошло так, как произошло.

Чтобы укрыться от ветра, я расположился в старом доме, от которого осталось лишь две полуразрушенных стены. Удобно было сидеть, прислонившись к одной из них, расслабить тело. А отсутствие крыши – это даже хорошо. Звезды в ясном небе я ценил больше, чем укрытие от возможного дождя.

Полузабытое чувство одиночества я встретил как старого друга. Как давно мы не сидели вместе с ним у костра! Четырнадцать лет? Пятнадцать? Я скучал по ученикам, таким привычным, где-то даже родным. Что они думают обо мне, бросившем их учителе? Поймут ли когда-нибудь? И что странно, загадочного убийцы я не боялся.

Удивительное ощущение, словно во всем мире ты один. Нет других людей, нет шумных городов и тихих деревень, уютных домов, подмигивающих путнику светом в ночных оконцах. Есть лишь ты, костер, звездное небо и дорожный плащ, в который можно завернуться и заснуть. Хотя нет, плаща не было. Ночи в горах действительно холодные. Но когда подобные мелочи смущали схимников?

И вновь мысли мои возвращались к Золотому Мосту. Чем может показаться мое бездействие? Ленью? Трусостью? Безразличием? Каждый решит это для себя сам. Я же вижу одно – у схимников сила великанов. А великанам надо продумывать каждый свой шаг, если не желают они передавить кучу народу. Разве не это подтверждает то, что произошло в Золотом Мосту? Несколько великанов-схимников не нашли общего языка. И от их пляски содрогнулся самый большой город.

До моего слуха донеслись отзвуки чужих шагов. Кто-то старался красться. И по человеческим меркам, делал это неплохо. Не один. Я на миг сосредоточился, обратившись в слух. Девятеро. Четверых еле слышно, остальные заметнее. Иногда к звукам шагов добавлялось позвякивание оружия. И еще какое-то шуршание. «Сети», – сообразил я. А раз так, ко мне подкрадываются ученики кого-то из братьев. Поймать решили.

Шорох камней сзади, за стеной. Да, там целая гора всякого мусора. Впереди разглядеть семь силуэтов не так уж просто. Тем более что я в очередной раз пренебрег советом Атамана и смотрел в костер. Что поделать, не воин я. Если уж смотреть правде в глаза – выше разбойника так и не поднялся. Раз у противника численное преимущество, лучше убежать. Нападать стоит не только если вас больше, но и если есть чем поживиться. А поскольку нажива очень давно меня не заботит, ввязываться в драку не тянет никогда.

Те, что подкрадывались спереди, вышли в круг света, создаваемого моим костром. Они стали полукругом. Доспехи и вооружение имперских егерей я узнал сразу. Только наплечных пластин со знаками полков не хватало. А еще на поясе у каждого висела увесистая дубинка. Я усмехнулся. Во всех чувствовалось дыхание схимы. Значит, я не ошибся: ученики пожаловали. Зачем подкрадывались? Наверно, чтобы я не сбежал раньше времени. А зачем вышли в открытую? Наверно, поняли, что даже слепой и глухой схимник давно заметил бы их.

– Мы к тебе от Императора, – произнес один из них, делая шаг вперед.

Я узнал бы его. И семейное сходство с Барчуком ни при чем. У меня неплохая память на лица. Воевода Часлав, обладатель выдающегося подбородка. Ученик Императора. Предсказуемо. Каждый из братьев нашел своего схимника.

– Чего мой брат желает? – спросил я. – В нашу последнюю встречу я, кажется, все ему сказал.

Смысла спорить не было. Я искал встречи с Императором. И сюда пришел, чтобы меня нашли. Просто я соскучился по общению. Уже не раз было сказано, как оно важно для схимника. Ждал непредсказуемого поворота, красноречия, доводов. Увы, не все ученики в этом хороши.

– Император венедов и заведеев желает, чтобы ты, Искатель, предстал пред его светлым ликом.

– Иначе что?

– Повеление Императора – закон для подданных. Мы хорошо обучены, а ты один. Мне не хотелось бы принуждать схимника силой к покорности. Кажется, воля Императора в том, чтобы ты был с ним – или ни с кем.

Теплая улыбка появилась на моих губах. И не Часлав стал ее причиной. Зануда. Столько лет он был рядом. Я не замечал, как вырос мой мальчик. Его шаги не потревожили даже моего слуха. Просто серая тень появилась за спиной брата Барчука. Кинжал, висевший на поясе ученика Императора, поменял владельца. Холодное лезвие коснулось горла прежнего хозяина.

– А воля двух ладоней отточенной стали в том, чтобы твои братья не дергались, – прошипел Зануда на ухо бывшему наследнику вилецкого престола.

Два тела упали слева и справа от меня. Следом спрыгнули Барчук и Бешеная с мечами наголо, стали так, чтобы прикрыть своего учителя, не сподобившегося даже подняться на ноги. А из-за стены слева от меня вдруг вынырнул горец в мохнатой папахе. Дуло его ружья коснулось виска самого дальнего из имперцев.

– Не двигайся, не надо, – произнес он, ослепительно улыбнувшись. – Я нервный, могу нечаянно курок спустить. Забрызгаешь своих друзей мозгами.

– Мы всего лишь пришли поговорить, – пробормотал Часлав.

– Ты достаточно сказал, ученик Недотрога, – ответил Барчук. – А теперь все мечи и дубины – на землю. И без резких движений.

Имперцы промедлили только миг. Потом начали избавляться от оружия. Пришли в себя двое, подкрадывавшиеся сзади с сетью. Наверно, они собирались сбросить ее на меня со стены, если вдруг начну сопротивляться.

Пока Зануда держал кинжал у горла Недотроги, остальные отобрали у учеников Императора несколько арканов, предназначенных для меня, и скрутили разоруженных имперцев. Последним Барчук собственноручно связал брата. Тот молчал, лишь бросал недобрые взгляды.

А меня переполняли противоречивые чувства. С одной стороны, радость, что вновь вижу своих учеников, своих детей в схиме. А с другой – горечь. Я пытался уберечь их, но они приняли свое решение. Кто я, чтобы отбирать это право? И гордость за них мешалась с недоумением: где же Малышка?

– Ну вот, учитель. – Зануда хлопнул по плечу одного из связанных имперцев. – И никакой опасности.

– А кто тебе сказал, что она была? – спросил я.

– Ну мы ведь все знаем, как ты не любишь драться. А они могли и мечи применить.

– Драться я, конечно, не люблю. Но умирать люблю еще меньше.

– То есть ты бы сопротивлялся?

– Конечно. Гораздо интереснее, что вы здесь делаете. – Я подпустил строгости в голос.

– Ты сам сказал, чтобы мы шли куда хотим, – небрежно ответил Барчук. – Мы захотели вслед за тобой. Правда, следы ты запутывал знатно. Погонялись мы за тобой по горам!

– Да не запутывал я ничего, – ответил, уже не в силах сохранять недовольное выражение лица. – Сам заплутался. А что с Малышкой? Где она?

– Последовала твоему совету: пребывает в Золотом Мосту, – хмуро пробурчал Зануда. – Схима – не для всех. Иногда, чтобы идти по ее пути, нужна смелость. А Малышка так малышкой и осталась.

– А это кто? – Я кивнул на улыбчивого горца, который сейчас проверял узлы на веревках, что-то бормоча на иверском наречии и иногда посмеиваясь своим словам.

– Проводник наш, Варданом зовут, – ответил Зануда. – Сперва подрядился до Гиблого плато нас довести, а потом решил и дальше сопровождать.

Услышав, что говорят о нем, горец приблизился. Ружье его висело за спиной, на поясе красовались сабля и длинный иверский кинжал, который по традиции носили спереди. Ивер низко поклонился. В каждом его движении сквозило неприкрытое уважение.

– Наслышан о мудрости твоей, Искатель, – произнес он, сверкнув белозубой улыбкой. – Позволь сопровождать тебя в этих горах, дабы путь твой был прямым и легким.

– Я никогда не против хорошего попутчика.

Горец оглянулся на Зануду. Мой ученик ободряюще кивнул. На вытянутом лице Вардана, заросшем густой черной бородой, блуждало выражение замешательства и даже робости, чего в иверах я никогда не замечал. Уже догадываясь, о чем он еще хочет просить, я сохранял молчание. Пусть сам решится.

– Почтенный Искатель… – Он вновь поклонился. – Возьми меня в ученики, прошу тебя.

– К чему тебе это? – покачал я головой. – Вижу, ты из тех людей, кто ценит силу. И кажется мне, живешь ты не от своих трудов.

– Многие называют меня абреком, когда я этого не слышу, – подтвердил ивер.

– Ты насмотрелся на моих учеников, увидел их силу и загорелся желанием стать таким же. Но схима – это прежде всего тяжелый труд. Когда обретешь столь желанную силу, ты поймешь, что уже не хочешь применять ее так, как раньше. А если не поймешь, то никто тебя не станет обучать до конца. Схима – это новая жизнь. Готов ли ты ради нее отбросить старую?

– А что у меня в ней есть? – горько произнес он. – Живу, как зверь, блуждаю по горам, спасаюсь от кровников. В чем-то сам виноват, что-то жизнь заставила сделать. А сколько смогу от всех бегать? Рано или поздно кто-то выстрелит раньше меня. Те, от кого я защищаюсь, ничего плохого мне не сделали. Просто когда-то я убил их родича. Они в своем праве. Но и я умирать не хочу. Не знаю, готов ли к новой жизни, к тяжелому труду, о котором ты говоришь, но прогнать меня всегда успеешь. Хочу хотя бы попробовать.

– Честный ответ, – кивнул я. – Зануда, как вы будете называть своего нового брата?

– Абрек, – ответил тот. – Пусть помнит, из-за чего пошла вразнос его прежняя жизнь.

– Что ж, Абрек. Мы с тобой еще поговорим. А сейчас тушите костер. Мы уходим.

– Куда пойдем? – спросил Барчук.

– Навестим моего брата Императора. Хочет он со мной поговорить, и я хочу того же.

– Выходит, зря мы вмешались? – нахмурилась Бешеная.

– Почему же зря? Одно дело явиться под стражей, другое – привести эту стражу связанной. Брат мой Император никогда не умел вовремя понять, кого не стоит трогать. Надо учить.

У моих учеников нашелся запасной конь. Принадлежал он Абреку и вез поклажу. Ее распределили между всеми поровну. Признаться, я был рад сесть в седло. Горные тропы каменисты. Мои сапоги не были предназначены для них. И хоть я мог путешествовать и босиком, верхом все же лучше. Горец пустил имперцев вперед, предварительно связав гуськом и прикрутив конец аркана к луке седла. Вот такой забавной процессией мы и двинулись сквозь руины древнего города.

Странно, только при учениках моего брата не обнаружилось цепей. Неужели они наивно полагали, что, даже если удастся меня оглушить, простые веревки надолго сдержат схимника, когда он придет в себя? Я поравнялся с ивером. Он держался в седле с грацией прирожденного наездника. Ружье наготове, упертое прикладом в стремя. Сам Абрек зорко следил за пленниками.

– Ты понимаешь, что для своей родни теперь умер? – спросил я.

– Зануда рассказывал мне про жизнь схимников, – ответил он. – Меня никто не ждет. Разве что только мать. Она – единственная, кто не давал мне забыть про свой род и окончательно превратиться в дикого зверя. Но о матери позаботятся. А остальные только порадуются, что меня больше нет.

– Как же ты до жизни такой докатился?

– Рос без отца. Он чужаком был. Из города. Мать полюбила его, он старался во всем быть настоящим ивером. Хотел, чтобы мать им гордилась. Глупый был, не понимал, что он ей дороже всех на свете, раз уж решилась взять его в мужья даже вопреки воле дяди Бескена.

– А кто он такой, этот Бескен?

– Старший в роду. Мать младше него на пятьдесят лет где-то.

– Так что же с отцом случилось?

– В пропасть свалился, – произнес горец, и голос его не выражал никаких чувств. Но я понял, эта рана давно затянулась. В отличие от Зануды горец умел оставлять прошлое прошлому. – Хотел доказать, что стал настоящим горцем. Никто его не остановил, хоть все понимали: не стоило ему лезть на ту кручу. Не спрашивай, зачем он полез. Я не знаю и сам.

– И что, не нашлось того, кто мог бы заменить тебе отца?

– По-разному было. Хватало и тех, кто к матери приглядывался. Стрелять да саблей владеть меня учили, как и всех остальных. А чтобы по-настоящему стать тем, кем бывает отец для сына, – таких не нашлось. Отчасти в том и моя вина. Другие дети не считали меня настоящим горцем, вот я в себе и замкнулся. По юности вспыльчив был без меры. И как-то само получилось…

Он замолчал, покачал головой, дернул за аркан, придерживая пленников.

– Само получилось, что убил?

– Да. Глупая пьяная драка. За такое у нас осуждают больше, чем за простое убийство. Вино создано, чтобы веселить сердца и разгонять кровь. А уж никак не для того, чтобы напиваться им до беспамятства и не помнить, кто с тобой рядом – друг или враг. Я убил, будучи гостем. Только поэтому мне дали покинуть аул. А дальше – покатилось, словно камень в пропасть. Понимал я, что нельзя так, что менять что-то надо, а как – не знал.

– Потому и ухватился за схиму?

– Отца я плохо помню, но мать говорила, он бежал из Золотого Моста, потому что нажил там слишком много врагов. Аксакалы потом лишь головой качали, говорили, что весь в отца я удался. Такой же неспокойный. Может, так и есть, а значит, суждено мне родные места покинуть.

– Чего же в город не пошел?

– Не люблю я его. Людно, душно, тесно там. А Зануда говорил, что схима – она для таких и создана, которым в обычной жизни тесно. Вот только зачем она, так и не смог объяснить.

– Этого тебе и я не объясню.

Мы пересекли Запретный город, как называл его Абрек. Когда миновали остатки крепостных стен, я сразу заметил вдали огоньки двух костров. Имперцы повернули к ним и прибавили шагу.

– Тише вы! – Зануда вылетел вперед, тесня конем особо резвых. – Не спешите, один хрен перед Императором своим связанными предстанете.

Мы остановились, не доезжая до костров. Ученики недоуменно посмотрели на меня.

– Кто хочет говорить, пусть сам приходит, – сказал я. – Пленников можете вернуть их хозяину.

– Зануда и Абрек, отведите пленников к Императору, – тут же начал распоряжаться Барчук. – Я за дровами, а Бешеная пусть посмотрит, чего у нас из съестного. Ужин будем готовить.

– Ужин, – проворчал Зануда. – Нормальные люди скоро завтракать сядут, а мы еще не ужинали.

Тем не менее все тут же бросились исполнять приказы. До сих пор Бешеная была среди учеников главной, и всех это устраивало. И вдруг ее сменил бывший воевода егерей. Удивительного в этом мало. Барчук привык командовать. Другое дело, что даже Зануда, чем-то напоминающий мне Мятежника, не стал возражать.

Я не спешил слезать с коня, окинул взглядом равнину, посмотрел в сторону костров. У одного разглядел пять силуэтов. Люди спали, завернувшись в плащи. У другого сидели двое. Так же, как и я, смотрели в огонь, презрев наставления Атамана. Они даже не обратили внимания на приближающуюся процессию из девяти связанных и двух сопровождавших их всадников.

Бешеная времени зря не теряла. Ловко орудуя ножом, сняла верхний слой дерна, сноровисто выкопала ямку для костра, быстро перебрала припасы, уже прикидывая, что будет готовить. Оказалось, ученики мои запаслись пищей как для дальнего перехода. Вяленое мясо и солонина были отложены в сторону. Эта пища хранится долго. Девушка извлекла из сумки кусок сырого мяса, завернутый в тряпицу, прибавила к этому остатки убитого мною козла. Рядом выложила мешочек с крупой, какие-то ароматные травы и то, чего мне не хватало: кожаный мешочек с солью.

Приехали Зануда и Абрек, начали расседлывать коней. Я спешился, присел напротив Бешеной. Девушка привычно развела небольшой костер, используя валявшиеся повсюду тонкие веточки и сухую траву. Вернулся Барчук, начал подкидывать дрова в разгорающийся огонь. Вся эта привычная суета, годами отработанная четкость успокаивала меня. Словно что-то было не так, а теперь, с возвращением учеников, вновь стало на свои места. Абрек с Занудой легко обнаружили небольшой ручей, принесли полный котелок воды.

Вскоре на костре уже булькало аппетитное варево, и Бешеная возилась с похлебкой, в которой мяса оказалось больше, чем крупы, отгоняя непрошеных помощников, готовых выхватывать куски прямо из кипятка. Она прекрасно понимала, что братья просто дразнят ее, и шумела на них скорее для порядка, по привычке.

Снег на вершинах гор, ограждавших плато с востока, окрасился алым. Тихо фыркали пасущиеся кони. Ароматный дух от котелка лучше всяких слов говорил о том, что еда скоро будет готова. Ученики расстелили войлочные подстилки вокруг костра, чтобы не сидеть на голой земле.

Мы только приступили к трапезе, когда сзади послышались шаги. Шли двое.

– Не раньше, не позже, – проворчал я.

– Ну у схимников нюх хороший, – хохотнул Зануда. – А у Бешеной похлебка удалась.

– Еще бы, столько мяса бросить, – усмехнулся Абрек.

– Здравствуй, брат. – Голос принадлежал Императору.

– И тебе здравствовать. Подходите, садитесь, угощайтесь, чем богаты.

Ученики посторонились, и они сели напротив меня, два брата, два непримиримых врага. Император как-то потускнел – потух блеск глаз, отчего они, казалось, приобрели болотный оттенок. Одежда заляпана грязью, волосы давно не знали гребня. Их цвет стал каким-то бурым. Рыжая многодневная щетина на подбородке. И веснушки уже не так заметны, словно стерлись. Он изменился за эти несколько дней. Сейчас казался старше даже Отшельника, каким я того помнил.