Текст книги "Схимники. Четвертое поколение"

Глава 4
Ведьма

Утром Зануда все еще не объявился. Я уже начал волноваться. Тем более что нам с Ловцом занять себя было нечем. Даже ученики мои переросли ту стадию, когда им требуется постоянный присмотр наставника. Насчет убийцы, в чьем существовании я все еще сомневался, мнение тоже оказалось однозначным. Секретность – его оружие. А значит, не станет он никого трогать среди бела дня, когда народу полно. Шататься улицами города по жаре – удовольствия мало. Когда мостовую, стены домов накаляет немилосердное солнце, кажется, город превращается в одну сплошную крестьянскую печь. Чувствовать себя пирожком? Нет, как-нибудь обойдусь без этого удовольствия.

А вот в «Морском коньке» царила прохлада. Всегда наготове у хозяина было холодное пиво для Ловца и не менее холодный квас для меня. Бешеная с Барчуком не поленились выйти на солнцепек и сейчас оглашали двор звоном клинков. Вчера чуб показал немало интересных приемов. Сейчас мои ученики пытались восстановить их по памяти и приспособить к своему оружию, что, я знал, непросто.

Малышка же сидела в уголочке, понурившаяся и задумчивая. Ее тонкие пальчики перебирали струны скрипки, но разрозненные звуки никак не хотели складываться в мелодию. Девушка один раз уже бросала это занятие, переплела косу, которая уже пару лет как доставала ей до пят, уложила в замысловатую прическу и опять взяла скрипку. Музыка по-прежнему не шла. Видавший виды инструмент не хотел оживать под пальцами хозяйки.

Я подсел к ней, обнял, привлек к себе. Чувствовал, слова утешения сейчас – лишние. Она прижалась ко мне, как испуганный зверек. Хотела заплакать, но, видно, давно разучилась. Непросто дался ей переход от княжны к бродячей скрипачке. Что-то, видно, потеряла она в этом пути, в том числе и умение плакать.

– Что случилось? – тихо спросил я.

– Что-то болит внутри, а я не знаю что, – с мукой в голосе ответила она.

– Может быть, это и есть душа, – предположил я, вспомнив вчерашний разговор с Ловцом.

– А что такое душа?

– Я не знаю точно. Я даже не совсем помню, как это объясняли раньше. Тогда все и так понимали, что это такое. Какая-то часть тебя. Бесплотная. Мне кажется, это…

Я запнулся, не находя слов. Странно так выходило: чувствовал же, понимал, а объяснить не мог. Любые слова, которые приходили на ум, казались убогими, пустыми, не отражающими сути.

– Может быть, душа – это бесплотная ты, идеальный образ, к которому она стремится приблизить тело. И все твои муки именно от того и происходят, что реальность пока далека от идеала?

– Значит, есть в этом мире то, чего не можешь понять и объяснить даже ты, – удивилась она.

– Мы, люди, многое потеряли. Сами в общем-то виноваты, что теперь иногда не хватает слов и понимания. Ну вот, к примеру, вспомни, как Барчук в первый раз пришел к нашему костру. Любое живое существо старается избежать опасности, тем более смерти. У зверей это – на уровне инстинктов, да и у людей тоже. Когда ты прикоснешься к горячей сковородке, то сразу отдернешь руку. Мозг может даже не понять, что произошло, а тело уже все сделало само. Или в бою воин реагирует на атаку противника, не думая. Хорошо тренированное тело само защищает себя. Но есть еще что-то, заставляющее совершать поступки, противоречащие здравому смыслу и инстинкту самосохранения. Может быть, Барчук тогда шел туда, куда звала его душа. Он ведь понимал, что скорее погибнет, чем достигнет цели, но все равно шел. Что-то вело его.

– А почему именно душа? Его вела гордость, – возразила Малышка.

– А где эта гордость? Какая часть тела за нее отвечает? Я знаю, как, к примеру, рождается страх, как влечение к женщине. Но я не знаю, как возникает любовь, настоящая, не похоть, а именно чувство. Какая часть тела, какой процесс в организме отвечает за дружбу? Что рождает гордость и самоотверженность? Это выше простых процессов, которые постоянно идут в наших телах. Я не могу этим управлять. Возможно, это и есть проявления души? Ведь будь у железа разум, оно не полезло бы в горн. Это слишком больно. И все же, будь у него душа, она повела бы железо именно туда, по пути перерождения в сталь, в огонь и в воду, под кузнечный молот, который выбьет все лишнее, оставив лишь чистую суть. И тогда плоть совпадет с идеальным образом.

– Интересное сравнение, – кивнула она. – Красочное, сочное. В самый раз для песни. Но из стали чаще куют мечи, чем что-либо еще. Чего стоят все мои песни, когда их заглушает звон клинков?

– Возможно, я не знаю наверняка, клинки – это плоть, а песни – душа народа. Раньше люди верили, что душа бессмертна. А значит, пока звучат песни, жив народ. Но это должны быть настоящие песни, в которые сочинитель вкладывает… наверно, тоже душу. Пока они есть… Прости, я запутался окончательно.

– Пока они есть, – продолжила за меня Малышка, – пока души певцов питают общую душу народа, народ продолжает жить и стремиться к тому самому идеальному образу. Может быть, душа – это не сам образ, а путь к нему?

Странный это был разговор. Мне казалось, я продираюсь через новые слова и понятия, как через заросли шиповника. И на этом пути я не старше и не мудрее своей ученицы. Мы оба – лишь новички, пока только пытающиеся нащупать тропу или проложить ее, чтобы расчистить путь тем, кто не побоится пойти следом. Ловец перестал уничтожать запасы пива, внимательно прислушивался к нашему разговору. Даже хозяин затаил дыхание. Конечно, он понимал еще меньше нас с Малышкой. И все же ему было интересно. То, о чем мы говорили, – раньше он ничего подобного наверняка не слышал. Меня вдруг кольнула непрошеная мысль: «Донесет богоборцам».

Ну и пусть. Еще одни, возомнившие себя лучше всех, взявшие право решать за прочих людей. Вряд ли Барчуку с Бешеной понравится, если кто-то явится за их сестрой и учителем. А становиться на пути у этой парочки весьма опасно.

– Потому Барчук вчера вышел против того чуба? – спросила Малышка.

– Ты же не видела боя, – удивился я.

– У меня очень хороший слух и неплохое воображение. Да и уходя, я заглянула в комнату. Страшная рана на ноге, много он потерял крови.

– Ну за чуба не волнуйся. Дня через три будет снова здоровым.

– Как так?

– Атаман великолепно заставляет чужие тела заращивать раны. Так же легко, как я исцелял в Лихове. Жаль, этим своим приемом он ни с кем не делится.

– Выходит, схимник способен заставить чужое тело делать то же, что и свое? В смысле лечения.

– Это – в идеале. На деле у кого-то получается лучше одно, у кого-то другое. Какая разница, откуда к телу приходит команда что-то сделать – от собственного мозга или извне?

– Действительно. И все же, учитель, ты так и не ответил, это душа повела Барчука против того чуба?

– Я не знаю, Малышка. Все может быть. Скорее всего, так и есть. Слишком мало времени. Я о душе только вчера услышал. Когда-то всех нас заставили забыть это слово и многие другие.

– Кто?

– Они давно умерли. Какая теперь разница?

После полудня вернулся Зануда. Взъерошенный, с мешками под глазами, задумчивый и периодически зевающий. Наверно, из-за этой задумчивости он бесцеремонно плюхнулся на стул рядом с Ловцом, опорожнил до дна его кружку с пивом, подхватил с тарелки полколечка колбасы, изрядный ломоть хлеба и начал все это поглощать со скоростью степного пожара.

– На солнышке перегрелся? – участливо поинтересовался Ловец.

– Можно и так сказать, – пробормотал Зануда с набитым ртом.

Мы со степняком переглянулись. Моим учеником овладело какое-то странное лихорадочное возбуждение. Он опять нырнул в свои мысли, похоже не особо соображая, что ест, что пьет. Я подлил в кружку еще пива. Парень выпил его залпом, поморщился. Кувшин принесли только с ледника. Напиток в нем был холодный до ломоты в зубах.

– Рассказывай, – предложил я, когда от колбасы и хлеба остались только воспоминания.

– Ну если бы я знал, с чего начать. Столько всего, даже в голове не укладывается. Я…

Он покачал головой и замолк.

– Что с ним? – спросил у меня Ловец так, словно Зануды рядом не было.

– Одно из двух. – Я развел руками. – Увлечений-то у него два. Либо встретил вдову, которая ушатает даже схимника, либо на всю ночь остался в городской библиотеке, да так увлекся, что даже про еду и сон забыл.

– Не знаю я, насколько разбитные в этом Золотом Мосту… Мосте… ну в городе этом вдовы, – пробормотал объект нашего разговора.

– Что ты раскопал? – напрямую спросил я.

– Ну даже сам не знаю. Не один я копал.

– Быстро обзавелся друзьями.

– Это твои друзья, учитель. Один из них большой такой, кажется, все книги наизусть знает. А второй себя Егерем кличет.

– Книжник и Егерь, – проворчал Ловец. – Спелись, выходит. Значит, и Бродяга где-то рядом.

– Мы были втроем.

– Бродяга хитер, ох хитер, понимаешь? Если он не захотел вам показаться, то и не покажется. Но я чую, что он вьется вокруг этой парочки. Егерь ратником когда-то был. Слишком привык тогда подчиняться. Да ты, Искатель, сам видел. Без слова своего брата он и шагу не ступит, понимаешь?

– Зачем Бродяге Книжник? – не понял я.

– Эх, непросто все стало, ох непросто. Атаман оскорбил Бродягу. В общем-то все твои братья не очень вежеству обучены, но чуб переплюнул их. А Бродяга, чего бы кто о нем ни думал, обид не забывает. Книжник хочет не допустить кровопролития между братьями. Похвально, весьма похвально. А кто самый воинственный? Атаман. Понимаешь? Он бряцал оружием, когда Император призывал к миру.

– К чему ты ведешь?

– Книжнику по хитрости с Бродягой не тягаться. Я это сразу понял. Теперь он собрал силу, способную поспорить с любой из двух сторон противостояния. Представь, если драка все же начнется. Вовремя вступив в нее, дети Охотника сместят всех остальных, воспользовавшись наивностью твоего многоученого великана-братца. Понимаешь?

– Понимаю, но не согласен с тобой.

– Это уж твое дело, да, твое, – усмехнувшись закивал Ловец. – Только сейчас, когда посмотрел я на всех выживших схимников, коли буча начнется, так больше всего я именно Бродягу бояться стану.

Я задумался над этими словами. Да, еще вчера мы были выводком Экспериментатора, нас было восемь. И мы пренебрегали остальными. Даже я не воспринимал Бродягу всерьез. Но если задуматься… тогда получалось, что он действительно опасен. Не могу сказать, почему так решил, просто чуял, а это значит, натренированный мозг сам сложил воедино всю имеющуюся у меня информацию и выдал результат, который раньше, во времена, когда знали о душе, темные люди назвали бы озарением. Да что с них взять, они не понимали, как устроено человеческое тело.

– Надо будет найти его, – наконец нарушил я молчание.

– Зачем? Тебе не переубедить его и не понять. Он – другой.

– Посмотреть на него внимательнее хочу. Поговорить, а не послушать, как они с Механиком колкостями обмениваются да с Атаманом оскорблениями. Найдешь его?

– Не уверен, – покачал степняк головой. – Ох, не уверен. Но попытаюсь. Ты прав, Искатель. Надо поговорить с ним. Тем паче что мне с ним еще в степи как-то уживаться придется.

– Учитель! – закричал Зануда.

Я видел, как его распирало от чего-то, что он раскопал. Но как-то по-детски попытался он нагнать тайны. А к таким вещам у нас отношение простое – игнорировать. Захочет рассказать – расскажет сам, вместо того чтобы набивать себе цену завуалированными намеками.

– Это же касается всех нас! Тебе совсем не интересно?

– Ты ведь не знаешь, с чего начать, – развел я руками. – Все равно мы собирались навестить Книжника. Он обычно рассказывает более связно и понятно.

– Прости, Искатель. – Мой ученик потупился. – Мне действительно сложно выстроить это все в один связный рассказ, но я попытаюсь. Кажется, я понял, кто мог убивать схимников.

– И Книжник согласился с твоими выводами?

– Нет, я до этого додумался, когда возвращался в «Морской конек». Хоть все лежало на поверхности. Посмотри, в Вилецком княжестве не просто знают о нас. Им известно слово «схимник», известны наши способности. В некоторых других – тоже. При желании заинтересованный человек может отыскать одного из нас. Барчук тому пример. Никто из нас специально не скрывается.

– Так и есть, – кивнул Ловец.

– Богоборцы, как ты их назвал, знают то, о чем я проведал только вчера. Им понятен смысл таких слов, как «бог», «душа», «проклятие», «грех» и многих других, которые их предшественники вымарали из всех книг и из людской памяти.

– И что с того? – Степняк взял на себя роль собеседника, я же молча слушал. Меня захлестнуло чувство, что Зануда действительно додумался до чего-то важного.

– Им известен и изначальный смысл слова «схимник». Ты сам говорил, учитель, что раньше схимники были служителями бога, самыми преданными и фанатичными. Они следовали всем установлениям, которые содержались в священных книгах, они пытались приблизиться к богу и, как мне кажется, понимали его лучше всех. Почему на нас не устроили охоту?

– Ты же сам сказал: многие люди понимают, насколько мы можем быть опасны. Богоборцы тоже в своем роде фанатики. Ох какие фанатики, понимаешь? Но их не так много. Вряд ли им по силам искоренить нас. Потому, пока мы не пытаемся возродить древних культов, нас не трогают. Это – разумный нейтралитет, понимаешь?

– Понимаю, что ты хочешь сказать, дядя Ловец. Но так ли это на самом деле?

– У тебя есть другое объяснение?

– Полторы сотни лет тому закончилась война против бога или богов. Когда она началась?

– Сложно сказать, – наконец вступил я в разговор. – Сам знаешь, если судить по летописям, то и войны этой не было. Мы храним знания о ней, переданные Схимником, потому что он ее застал. Больше никто из свидетелей или участников до наших дней не дожил, а летописи тщательно подчистили. Что-то осталось в памяти народа, но это крохи. И наследники богоборцев искореняют даже это.

– Книжник сказал мне фразу кого-то из древнего народа: «Если бы бога не было, его стоило бы придумать». Как тебе это, учитель?

– Я не жил во времена поклонения высшим силам. Не знаю.

– Полторы сотни лет. А может, больше. Летописи-то вычищены. Хунну, чубы, заведеи, венеды, анты – нигде не возникло даже намека на новые культы богов, бога или хотя бы какого-то сверхчеловеческого существа. Раньше ведьмами называли тех, что владел знаниями, недоступными простым людям, можно сказать, ведал священные истины. Сейчас это просто мудрые женщины, немного знахарки, немного предсказательницы погоды по приметам, немного хранительницы старых уложений и немного сумасшедшие – ничего сверхъестественного. Даже слова поменяли свой смысл.

– Думаю, тех, прежних ведьм истребили точно так же, как схимников. Но в памяти народа их образы сохранились дольше. Ведь своя ведьма есть в каждом селе. Без нее никак. Ты правильно сказал, они лечат больных, говорят, когда начинать сев, чтобы погода не мешала, а помогала, говорят, где сеять, чтобы урожай был обильным, а земля не истощалась. Они слишком нужны простому народу, чтобы богоборцы рискнули их тронуть. Проще действительно заменить старый смысл новым. И что это значит?

– Подожди, учитель. Я же сказал, мне сложно изложить все как по писаному. Рассказываю, как умею. Сто семьдесят с чем-то лет назад пираты Золотого Моста, которые были также торговцами и исследователями, впервые вступили на землю Заморья.

– Больно уж резво скачешь ты с одного на другое, – нахмурился Ловец.

– Подожди, дядюшка. Сейчас ты все поймешь. С тех пор все, что происходило в тех землях, в Золотом Мосту отражалось в отдельных летописях. Да, они неполны. Никто не пускает торговцев в глубь своей земли, даже пираты проходят дальше. И все же хватает сообщений о том, что король такой-то объявил войну царю такому-то по такой-то причине, в результате чего захватил у царя вот эту область. И так далее и тому подобное.

– У нас все так же, – развел руками Ловец.

– Вот именно! – просиял Зануда. – Люди везде одинаковы, как и причины для войн. Вот только самая первая запись о высадке Светлоока Мореплавателя, открывшего Заморье, отличается от прочих. Светлоок писал, что в земле за морем, где он бросил якорь, шла непонятная война, из-за чего он с выгодой продал много оружия.

– Продолжай. – Ловец подался вперед. Кажется, для нас с ним все начало проясняться одновременно.

– Непонятная война. – Зануда поднял указательный палец, словно пытаясь придать дополнительную значимость этой фразе. – Что может для венеда быть непонятным в войне? Мы видели войны между княжествами, грызню за наследство, завоевательные походы и походы освободительные. Мы видели бунты, усмирения непокорных городов князьями и успешные войны тех же городов против своих князей за особые права и свободы. Даже резню инородцев мы видели. В те времена иногда под общий шумок венеды любили пускать кровь особо богатым заведейским купцам с последующим разделением и пропиванием их имущества. Даже морские баталии случались. Златомостцы еще только утверждали свое господство на морях и не раз сталкивались с ордынскими галерами. Так что может быть непонятным в войне для пирата-торговца-исследователя Светлоока?

– Ничего, – согласился Ловец. – Если бы он не хотел упоминать причины, то написал бы просто «война». А если бы захотел вдаться в детали, то легко определил бы, что послужило ее причиной.

– А он написал «непонятная»! Я увидел только одно объяснение. В Заморье происходило то же, что у нас. Война богоборцев. И потому Светлоок не смог назвать вещи своими именами, прекрасно осознавая в этом случае и свою судьбу, и судьбу своих записей. Ведь война либо уже закончилась, либо была в самом разгаре.

– Это всего лишь предположение. – В голосе Ловца прозвучала неуверенность.

– Но если допустить, что оно правильное, то, значит, веру в богов начали уничтожать везде одновременно! Не только в нашей части мира. Я не удивлюсь, если то же самое происходило и за бедуинскими пустынями на востоке.

– Поклонение богам искоренили одновременно везде, – пробормотал я. – Иначе вместе со странным напитком под названием «коньяк» купцы привезли бы и странные идеи о высших силах, даже не осознавая, что тем самым ставят себя под удар. Ведь о богоборцах и об их войне знают лишь единицы.

– Ну вот, и я пришел к тому же выводу, – закивал Зануда. – Задумайтесь над этими словами: ОДНОВРЕМЕННО ВЕЗДЕ! Кто способен на подобное?

– Тогда весь народ восстал… – попытался возразить ему Ловец.

– Дядюшка! Между народным недовольством и народным восстанием – огромная пропасть. Простых людей надо подтолкнуть к действию. Иначе ропот так и останется ропотом. Кто-то убедил как знать, так и простолюдинов, что от духовенства – вот еще одно интересное забытое слово! – надо избавиться. Не знаю, как это видится вам, а мне кажется…

– Это смогло бы сделать третье поколение схимников, если бы объединилось, – твердо произнес я.

– Ну вот, и я так подумал! – просиял мой ученик. – А теперь давай вспомним твоего знакомого анта.

– Это которого? – Я прищурился.

– С которым ты и Малышка вели переговоры. Псеглавец, так он себя, кажется, называл. Малышка рассказала мне все. Совета просила. Сомнения ее тогда очень мучили. Все считала себя лишней среди твоих учеников.

– Понятно.

– Ну я ее успокоил, так что не волнуйся, учитель.

– Если я – дядюшка, тогда Искатель – отец, – заметил Ловец. – Иначе нелогично получается, понимаешь?

– Хорошо, при чем здесь псеглавцы? – проигнорировал я его реплику. Понимание вертелось где-то рядом, достаточно близко, чтобы отвлекаться на такие мелочи.

– Ну псеглавцы – не схимники. Но они развили одну грань схимы, вплели ее в культуру своего народа. В их случае – боевую. Но наше учение многогранно. Разве не может кто-то культивировать другую грань? К примеру, подобную твоей способности влиять на мысли и чувства людей? Разве не это происходит сейчас в Империи? Сказители поют дурацкие песенки, которым, как считает дядя Ловец, их научил схимник. И люди начинают любить Империю всей душой и ненавидеть любого, кто не разделяет их чувств. Эти недосказители – яркий пример того, что подобное возможно. И я считаю, что такими же талантами обладали и богоборцы, а возможно, обладают.

– Но для этого нужен схимник, который их научит, – возразил я. – А мы бы о нем слышали.

– Антов научил Псеглавец, а потом благополучно умер. Кто сказал, что подобное не могло случиться с богоборцами? Они задумывались как инструмент уничтожения веры. Но хозяин умер, и инструмент зажил своей жизнью. В таком случае кто может быть уверен, что не найдется богоборца, повторившего путь Схимника?

– Ты ведешь к тому, что подобный богоборец появился, и они взялись за схимников по-настоящему, – кивнул я.

– Невозможно, – тут же откликнулся Ловец. – Ты забываешь про «вопль гнева». Благодаря ему любой из нас способен спастись от всех остальных. Понимаешь?

– Дядя Ловец, вы ведь все сами по себе. У каждого свой путь постижения схимы. Собрать вас вместе может либо великая идея, подобная созданию Империи, либо всеобщий великий враг, подобный тому же Императору. Да, Книжник рассказал мне про вашу встречу.

– Это и понятно, – ответил я. – Книжник всегда любил делиться знаниями, а ты слишком уж благодарный слушатель.

– Учитель, богоборцы сумели организоваться, или их кто-то организовал так, что они уничтожили культы высших сил во всем мире.

– Если принять твое допущение о Заморье и прочих странах, – заметил Ловец.

– Даже если не принимать его. Четыре народа в пределах известного нам мира, разных народа, с непохожими культами, сбросили свое духовенство одновременно. Это говорит об очень высокой организации. Если богоборцы сохранили хотя бы десятую часть до наших дней и среди них появился подобный схимникам, то это вопрос времени, когда остальные станут такими же.

– Тоже невозможно. Результат нашего обучения напрямую зависит от процесса. Понимаешь?

– Не суть важно. Дядюшка, им необязательно копировать вас во всем. Главное – сравняться в боевых способностях. А дальше вступает в борьбу их умение действовать сообща и ваша индивидуальность. Ведь самая большая группа схимников – это учитель с учениками. Но она распадается, когда ученики становятся полноценными схимниками. Богоборцы не связаны вашими правилами, обычаями. Они могут устроить настоящую охоту, давя числом и действуя согласованно, как те же егеря, малыми группами. Они могут убивать без причин, вырезать учеников без провокаций, и при этом никто на них не возложит вины. Что даже ты, Ловец, охотник на людей, знаешь про них, кроме тобой же придуманного названия? Кто они? Где скрываются? Как узнают о тех, кто задумывается о запрещенном? На этот вопрос нет ни одного ответа.

– Иногда мне заказывали тех, кто не угодил им, – задумчиво проговорил степняк. – Да я говорил об этом Искателю. Но заказывали всегда через посредников, через целую цепочку. Я бы мог проследить ее до самого первого звена, да только не испытывал в том нужды.

– А сейчас, даже если придет нужда, поздно что-то делать. Мы уже умираем.

– Мы? – Ловец наконец заметил, что, говоря о схиме, Зануда неизменно отождествляет себя с этим учением. – Ты пока только ученик.

– Неужели ты думаешь, что я остановлюсь на середине пути? Я уже схимник и в другой жизни себя не вижу. Значит, топор навис и над моей шеей.

– Отдохнул, схимник? – Я хлопнул его по плечу. – Впрочем, все равно. Веди нас к Книжнику. Ловец, а ты держи ушки на макушке. Бродяга просто должен быть недалеко от Егеря, попытайся понять, где он.

Когда мы выходили, на меня чуть не налетел какой-то человек. Он спешил, но, увидев нас, остановился и почтительно поклонился в пояс. Ловец узнал его первым, шепнул мне:

– А вот и от другого твоего братца гонец пожаловал.

Да, это оказался один из дружинников, сопровождавших вчера Императора. Высокий, стройный, широкоплечий, светловолосый, с короткой бородкой. Облик истинного воина-венеда. Доспехи свои он снял, но длинный меч занимал положенное место на поясе. Дружинник скользнул взглядом по моим ученикам, задержавшись лишь на Барчуке. В глазах промелькнуло узнавание.

– Почтенный Искатель. – Второй его поклон предназначался только мне. – Брат твой и Император всех венедов вельми желает лицезреть тебя.

Торжественный слог, которым изъяснялся вилец, развеселил меня.

– К чему столь именитому человеку понадобился я, безвестный и не обремененный выдающимися достоинствами?

– Прости, почтенный, про то мне неведомо. Он просил тебя пожаловать сегодня в избу посольского приказа Империи. Одного, – весомо добавил гонец.

– Просил или приказал? – уточнил я. Насмешки в моем голосе не услышал бы только глухой, но дружинник не дал сбить себя с толку или пробудить знаменитое высокомерие отборных воинов Вилецкого княжества.

– Император велел передать, что просит со всем почтением. Сам он нынче не может открыто разгуливать по сему городу, ибо зело опасается происков местного владетеля. А тебя просит пожаловать в гости не к Императору венедов, но к брату.

– Что ж, передай моему брату, что я приду, ближе к закату. А теперь у меня есть неотложные дела, потому дозволь нам пройти.

Гонец поклонился в третий раз и отступил в сторону. Краем глаза я заметил, что, когда мои ученики проходили мимо него, отдельный почтительный поклон достался и Барчуку. Дружинник что-то прошептал, но настолько тихо, что даже я не расслышал, что именно. Малышка догнала меня.

– Что скажешь? – спросил я, не оборачиваясь.

– Ученик Императора. И не из худших. Умеет работать не только мечом, но и головой. По крайней мере, последнюю фразу он говорил так, чтобы ты не мог расслышать. А значит, понимал пределы способностей схимников.

– Но ты ведь – не я. И слух твой тоньше.

– Да, но слова предназначались Барчуку. Прости, учитель, но лишь он может открыть их тебе.

– Хорошо. – Я улыбнулся.

Маленькая проверка. Мои ученики должны иметь свою голову на плечах и думать ею. Мое слово должно быть для них законом лишь в обучении. В остальном же я старался воспитать в них уважение к другим людям, которое превыше воли учителя. Но Барчук сам произнес:

– Он сказал, что меня все еще ждут и надеются на возвращение. А еще – что моего места никто не займет.

– Может быть, действительно стоит вернуться? – предположил я. – Судьба Вилецкого княжества все еще волнует тебя. Тем более что там сейчас свой схимник. Он с радостью примет тебя в обучение.

– Зря ты так, учитель. – Он криво улыбнулся. – Думаю, я давно вырос из подобных испытаний. Ловец не зря называет себя сыном Дервиша. Для меня ты уже давно стал отцом в схиме. А отца нельзя сменить ни по прихоти, ни по необходимости.

Дальше мы шли молча. Зануда вел нас. Похоже, он уже освоился в этом городе. Золотой Мост бурлил, жизнь кипела, как всегда, но в этом бурлении наметились новые нотки. Я заметил, что гораздо больше стало на улицах людей с оружием. То и дело слышались гневные выкрики. Два раза мы стали свидетелями того, как спор перерос в драку. Ножи еще в ход не шли, но я чувствовал, до этого недалеко. Патрулей стало гораздо больше. Городская стража ходила крупными отрядами. Даже ночью их меньше. К тому же все стражники были вооружены до зубов, и, невиданное дело, каждый патруль усиливала пятерка мушкетеров-заморцев. Мы с Ловцом переглянулись.

– Кто-то из твоих братьев подкинул дров в костер вражды, – тихо сказал он. – Ох, подкинул. Вот только как бы не перегнули они палку. Людской гнев – как степной пожар. Разжечь легко, а вот погасить гораздо сложнее.

Мы прошли по широкой улице Стоптанных Сапог. Называлась она так, потому что на ней располагалось множество двух– и трехэтажных домиков, которые их хозяева сдавали странникам, не желавшим останавливаться на ночь в харчевнях, тавернах и прочих подобных местах. Таковых в Золотом Мосту хватало. Даже я, если бы планировал здесь задержаться, снял бы домик на этой улице.

– Вон там остановился Атаман. – Зануда кивнул на трехэтажный дом.

Да, хорошее пристанище для отряда чубов. Первый этаж – из дикого камня, выше – из кирпича. Окна узкие, человеку пролезть сложно, а отстреливаться от нападающих – в самый раз. Чубы всегда ценили прочные жилища, в которых удобно держать оборону. Лишь крыльцо и прихожая подкачали. Были они из дерева, сделаны в виде пристройки. С другой стороны, наверняка если запереть внутреннюю дверь, ведущую из прихожей, то дом можно будет удержать от кого угодно.

Мы прошли дальше по улице, и Зануда остановился возле небольшого двухэтажного домика из серого кирпича. Широкие окна, хлипкая дверь, резные ставни. Я задержал взгляд на узорах. Вроде бы ничего необычного, а все же чувствовалась в них какая-то натужность. Словно резали просто так, потому что принято, а не потому что хотелось украсить. В этом доме не было жизни. Просто здание, как склад или хлев, только для людей. Внутри все оказалось очень похоже на жилище Механика. Размер только гораздо меньший. Зануда вошел без стука, мы – следом.

На первом этаже – одна комната. В ней мы и нашли схимников. Книжник сидел за столом, заваленным пергаментными свитками, листами бумаги и мощными фолиантами. Он что-то быстро писал. Егерь устроился на подоконнике, свесив одну ногу и жонглируя кинжалом. Рядом стоял прислоненный к стене меч в потертых кожаных ножнах. Ученик Охотника что-то говорил, но смолк при нашем появлении.

– Ты вернулся? – Книжник заулыбался, увидев вошедшего первым Зануду.

А вот Егерь прежде всего обратил внимание на Барчука. Они обменялись с моим учеником пристальными, изучающими взглядами. Я заметил, чем-то они были похожи. Впрочем, ученик Охотника получил свое прозвище частично за занятие в жизни до схимы. А егеря в любом княжестве занимают весьма странное место. С одной стороны, тяжелая пехота и кавалерия пренебрегают ими, не считая ровней себе. А с другой – любой воевода понимает, сколь велико их значение.

– Хороший у тебя ученик, брат, – воскликнул Книжник, забыв даже поздороваться. – Слушай, уступи его мне.

– Что же вы за привычку взяли – просить у меня учеников, – с легким раздражением промолвил я. – Зануда – не скаковая лошадь и не породистый пес. Захочет к тебе в обучение – сам придет. Ловец, что скажешь?

– Он рядом, – ответил тот. Хунну прекрасно понял, о чем я, в отличие от моего брата.

– Рядом с чем? – спросил он.

– Зануда, расскажи ему то, что поведал нам. – Я проигнорировал вопрос. – А мы с Ловцом скоро вернемся.

Оставив двух недоумевающих схимников с моими учениками, мы вышли в прихожую. Ловец припал на колено, рассматривая пол, выстланный досками. При этом он принюхивался и даже шевелил ушами.

– Малышка, – позвал я ученицу.

Она тут же оказалась рядом.

– Ловец, у нее очень тонкий слух.

– Не в слухе дело, – отмахнулся степняк. – Он здесь, кажется, на втором этаже. Я только понять пытаюсь… Туда давно никто не ходил. Пыли полно, а следов в ней нет.