Текст книги "Схимники. Четвертое поколение"

Глава 5
Мусорщик

Ночь. Ветер играет в верхушках трав, мирно потрескивает костер, стреляет угольками. Безоблачное небо. Полная луна. Запах недоеденного ужина. И мы, горстка отщепенцев, рассуждающих о судьбах человечества. Недотрога встал и ушел. Видно, услышал достаточно. Фраза, брошенная Занудой, повисла в воздухе, но он повторил ее уже громче:

– Всеблагой, яви нам чудо, дабы знали мы, что бог с нами. Рано или поздно люди придут к тебе с этой просьбой. И что ты ответишь им?

– Чудеса? А что такое чудеса?

– Это то, на чем зиждется вера. Потом можно и без них. Но в самом начале одних слов мало. Нужно подтверждение, что ты имеешь право говорить от имени высших существ, ты, человек.

– И какое чудо их устроит, Зануда? Я могу убедить их, что никаких чудес не надо вовсе, а могу повергнуть в ужас от такой наглости: требовать чуда у бога. Я могу одним касанием потушить жизнь в любом из них и разжечь точно так же. Разве ты забыл это? А будет ли считаться чудом исцеление от той же чумы или клинок, отбитый голой рукой? А может, вот это…

Я встал и подошел к лежащему поодаль камню. Огромный серый валун, внизу обросший мхом, покоился здесь уже тысячи лет. Может быть, раньше он был частью крепостной стены. Но время стерло правильность форм и следы резца. Я закрыл глаза, прикасаясь к нему, почувствовал едва заметную внутреннюю вибрацию. Это заняло недолгие мгновения. Низкий протяжный звук, исторгнутый мною, нарушил тишину ночи. И валун брызнул во все стороны дождем обломков.

– Это очень просто. Гораздо проще «вопля гнева», – пояснил я. – Хорошо, что до этого не додумалась Ведьма. Ее ученики, искушенные в управлении чувствами людей при помощи звуков, точно так же могли бы обрушить часть крепостной стены Золотого Моста, теми же звуками. Плоть или камень – схимнику все едино. Это – чудо?

– Это – лицемерие, – ответил Зануда. Я видел, что эта демонстрация впечатлила его, но ученик мой стоял на своем. – Разве стоит с него начинать новый этап жизни людей? Когда-то все твои способности были для меня чудом. Но теперь я знаю, как ты это делаешь.

– И что изменилось? Думаю, для способного творить чудеса все они – обыденность. А для обычных людей – нечто невиданное.

– Но ты ведь не веришь! Твои способности – не от высших существ!

– Разве? Вот я вижу за поясом Самоты пистоль. И знаю, что его кто-то создал. В спусковом механизме, в отполированном стволе, в каждом изгибе резьбы на рукояти, во всем – он, этот создатель. А кто лучше схимников знает, насколько сложно человеческое тело? Во много раз сложнее пистоля или мушкета. Значит, и у него был создатель, у каждой травинки, каждой букашки. Я не верю в это, я знаю. И этот Создатель дал нам множество способностей. Тем же пистолем можно орехи колоть или гвозди заколачивать, а можно раскрыть истинное предназначение оружия. И то, что я развил в себе, изначально было Создателем заложено. Разве это – не свидетельство его величия?

– Ты не веришь – ты знаешь, сам же сказал. Разве можешь требовать от других простой веры?

– Не могу и не буду. Вера и знания должны быть едины, как голова и сердце. Холодный рассудок не должен противоречить душевным порывам, а вера – знаниям. Они дополняют и поддерживают друг друга. Веру легко перебить другой верой. Но когда она опирается на знания, нет твердыни прочнее. И сами мы должны умножать знания о мире, в котором живем. И, познавая его, глубже понимать того, кто все это сотворил.

– Ну это все… – Зануда замялся. – Непонятно. Непривычно.

– Вера не должна превращаться в нечто незыблемое, как и знания. Нельзя знать всего. Открывая что-то новое, мы должны не отмахиваться от этого, а вписывать в существующую картину. Такой я вижу новую веру.

Я ушел прочь от костра. Открывшееся только что понимание требовало осмысления в тишине. То, что я рассказал ученикам, – лишь верхушка, отрывочные мысли. Для того чтобы осознать то, что, по моему мнению, являлось замыслом Схимника, нужно очень много времени, размышлений и разговоров, ошибок, куда же без них. Но теперь, по крайней мере, я знал, для чего существую. Теперь у меня было нечто большее, чем сухой набор способностей схимника. Как тело оживает, лишь обретая душу, так и схима может ожить, лишь обретя цель.

Утром я поделился своими мыслями с братьями, но понимания у них не встретил. Когда я нашел их, они фехтовали на палках. Взять клинки в руки пока не решались. Но в их глазах уже сияла решимость идти до конца. Братья перешли черту, перед которой я все еще нерешительно топтался. И в бою они не остановятся перед тем, чтобы вынуть мечи из ножен.

– Бред все это! – отрубил Мятежник. – Не о том думаешь, брат. Нам сейчас главное – убийцу скрутить.

– Убийцы появляются и уходят, а схима остается, – возразил я. – Разве не важнее разобраться, для чего мы? Тогда будет уверенность в том, что защищаем не только свою жизнь, а нечто большее.

– Нахватался от Атамана ерунды про боевой дух, – проворчал Мечтатель. – Эти идеалы хороши в отвлеченных беседах. А в бою нужнее крепость рук и скорость ударов.

– Тебя ли я слышу, брат? Ты, проповедник идеалов, сейчас отрицаешь их значение? Что с тобой?

– Не знаю, может быть, я повзрослел.

– Видно, не стать книгочею воином, – с досадой произнес Мятежник. – Сколько тебя знаю, вечно, когда надобно обсуждать детали грядущего боя, ты заводишь разговоры о постороннем.

– То есть вы даже слушать не будете? – нахмурился я.

– Да что там слушать? Прибежал вчера Недотрога с горящими глазами. Полночи толковал, что знает, как скрепить Империю навсегда. И не только скрепить, а и другие народы в нее привлечь. Словом, из всего этого выходит, что снова кто-то отберет у простых людей право принимать решения. Чем твоя вера лучше песен Ведьмы?

– Песни влияли на людей напрямую. Они не позволяли даже помыслить по-другому. А новый порядок дает возможность выбора.

– Хорош выбор, ничего не скажешь. Хочешь – верь, не хочешь – расстреляем.

– Да не в вере дело, а в правилах, которые она установит. Ты ведь не сомневаешься, что взявший меч может от меча и погибнуть, а залезший в чужой карман – очутиться за решеткой? Почему же не возмущаешься этому ограничению выбора? Ведь он многих сдерживает от воровства и разбоя.

– Ну так это – законы жизни.

– А кто тебе сказал, что нет других законов? Например, относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе. Я ведь не говорю, что каждого нарушителя моральных правил нужно убивать. Достаточно будет людского презрения, отказа иметь с этим человеком что-то общее.

– Да не выйдет ничего из этого, – махнул рукой Мятежник.

– Это нереально, – поддержал его Мечтатель.

– Почему?

– К примеру, войны. На них сложно относиться к врагу так, как хотел бы, чтобы к тебе относились. Никто не хочет быть убитым. Это лишь в былинах да сказаниях герои настолько благородны, что готовы скорее пожертвовать жизнью, чем нарушить какие-то выдуманные правила. В жизни война – это другое. Мне ли не знать. Это кровь и боль. Это – горящие города. Защитники никогда не хотят уступать, каждый дом превращают в укрепление. Нападающие выкуривают их оттуда, как могут, в том числе и огнем. А когда из дыма пожарищ на тебя выскакивает человек, ты разряжаешь в него арбалет или бьешь мечом. И уже потом смотришь, кто это – вражий ратник или мать с ребенком. По-другому нельзя. По-другому погибнешь.

– Но в чем корень войн? Думаешь, они нужны простому народу? – возразил я. – Причина им – алчность и спесь правителей. Убери эти побуждения…

– Ничто не изменится! Среди людей были, есть и будут те, кто считает войну единственно достойным занятием. Антов возьми или иверов. У них каждый мужчина – воин. Да и чубы те же. Думаешь, они исчезнут просто оттого, что ты возродишь забытые верования?

– Согласен. И больше скажу, всегда будут среди людей отщепенцы, те, кто жнет там, где не сеяли, выходит на большую дорогу. Вот с ними и станут бороться те самые прирожденные воины. Ведь их на самом деле мало. Большинство предпочтет мирный труд. Я ведь вам про другое толкую. Про то, что совершивший преступление должен быть наказан независимо от того, сколько у него денег и власти. А для этого само мировоззрение людей должно измениться. Да, будут войны, будут случайные жертвы. Но если ратники отвернутся от своего собрата по оружию, проявившего излишнюю жестокость, такие исчезнут сами собой. Потому что один на войне не выживает. Если у купца, дерущего с покупателей по три шкуры, откажутся брать товары, он разорится или вынужден будет установить справедливую цену.

– Это прекрасная картина, – кивнул Мятежник. – Настолько же прекрасная, насколько невозможная. Такого никогда не было и не будет.

– Много чего раньше не было! Проще сказать, что ничего не выйдет, чем попытаться что-то изменить. Но допустим, что ты прав и попытка сотворить подобное общество – пустая трата времени. Предложи другую цель, которой могло бы послужить наше учение.

– Искатель, брат, давай разберемся с убийцей, а потом сядем и неспешно поговорим. Может, чего и найдем.

– Не найдем! Искали уже. Нам нужна Ведьма. Я расскажу ей все, что узнал о прежних верованиях, о том, почему они пали. В ее таланте создавать из разрозненных фактов целостную картину, думаю, никто не сомневается?

Братья переглянулись. Мне не понравилось их замешательство. Император тихо произнес:

– Давай пока не будем впутывать сестру в это.

– Если хочешь, давай посмотрим на твою идею еще раз. – Мятежник развел руками. – Значит, мы должны стать этими, как их, святовиками… святошниками…

– Священниками, – поправил я. – Ты-то должен еще это слово помнить.

– Мой отец переписчиком не был, – возразил он. – Как мы можем учить вере других, если не верим сами?

– Не мы. – Я покачал головой. – Схимник создал наше учение со вполне определенными рамками. Этапы жизни, через которые мы проходим, очень важны. И не только для нас, но и для учеников.

– Это все и так понимают, – согласился Мечтатель. – Не понимаю, куда ты ведешь.

– Второе поколение было неполноценно. Посудите сами: если принять за истину, что все веры у всех народов уничтожил Схимник, то сама подготовка к этому заняла десятки, а то и сотни лет. А значит, когда он набирал учеников, ему была не одна сотня лет.

– Это и так понятно, – согласился Мятежник. – Даже если богоборцы – не его рук дело, само создание схимы наверняка заняло много десятилетий, а то и целый век.

– Значит, наш отец и дяди получили обучение с искажением. Иначе Псеглавец не был бы убит, ведь сама схима воспитывает во всех нас дух братства, сознание того, что мы делаем единое дело, и смерть каждого ослабляет всех.

– Разве? – усомнился Мечтатель.

– А вы на себя посмотрите! Ваши ученики гибли в междоусобице, но Мятежник решился отдать приказ убить тебя, лишь когда подумал, что от твоей руки пал Атаман. В нас тоже есть остатки искажения. И все же, остыв, вы объединились против неведомого убийцы, хоть доказательств невиновности друг друга у вас все еще нет, веских доказательств, а не косвенных, создать которые для схимника – не проблема. Но мы все еще враждуем, мы все еще не едины настолько, насколько нужно, чтобы стать духовными наставниками людей.

– Стройно рассказываешь, – кивнул Мятежник. – Мы и учениками враждовали часто, а вот в своих послушниках я этого не замечал.

– И я, – кивнул Мечтатель.

– Мои очень быстро сошлись, – подтвердил я. – И как-то сами собой заняли наиболее подходящие места во внутренней иерархии. Никаких споров, никакой борьбы за влияние. Нет, трения были, но в самом начале, до того, как новый ученик начинал постигать схиму. А после – ни-ни. Когда Малышка покинула остальных, Зануда был просто в гневе, но лишь оттого, что она разбила их единство. Зато когда она вернулась, радость была просто дикая. И тех, кто пришел с нею, мои ученики приняли охотно. Скажу больше – они влились в существующую организацию весьма органично. Каждый тут же нашел свое место.

– Искатель, что же ты нашел, брат? – Мятежник рассмеялся. – Ты, тварь такая, пришел, отвлек нас от дела и уже заразил своими идеями!

– Зануда, думаю, он – ключ к новой организации. Он действительно верит. А если надо, умеет увлечь за собой и остальных. Мне кажется, лишь четвертое поколение станет тем, что хотел видеть Схимник. И в этом своя мудрость. За прошедшее время сама память о прежних верованиях сотрется окончательно. Наши ученики войдут в мир, готовый принять их идеи как нечто новое, прекрасное.

– А мы? Где место нам в этой картине? – спросил Мятежник.

– Не знаю. Возможно, поймем, когда наши ученики станут схимниками. А может, когда они наберут своих учеников. Брат, даже если места нам не найдется, мы всегда можем запустить вспять процесс омоложения тела. Бесконечная жизнь видится мне тяжким бременем. Но я все-таки хочу своими глазами увидеть, как мир начнет меняться к лучшему. Ясно лишь одно – второй раз учеников набирать нам нельзя. Могут получиться те, кто жаждет крови братьев, подобно Охотнику. А может быть, мы станем следить за чистотой помыслов своих учеников. Ведь и они останутся людьми. Братья, Схимник дал нам Путь, а теперь у нас есть Цель. Теперь нам есть за что сражаться!

Мятежник встряхнул головой. Этот жест очень напомнил мне большую птицу. Казалось, этим резким движением брат хочет разложить по своим местам все, что я ему наговорил. Он оглянулся на учеников. Те сидели у костра, о чем-то тихо разговаривали. Мятежник словно пытался представить их на том месте, которое я обрисовал. Пытался, и все как-то не получалось у него.

– Я услышал тебя, брат, – наконец сказал он. – Не знаю, что возразить или добавить. Это надо хорошо обдумать. Прости, я был неправ, когда не хотел тебя слушать. Если кто-то из нас скоро умрет, понимание нашего места в мире должно жить. Но сейчас пошел бы ты к своим ученикам и объяснил, что в грядущий бой им вмешиваться не стоит.

– Добро, – кивнул я.

Уходя, услышал еще пару слов, сказанных тихо-тихо:

– Вот видишь, нельзя ему в этот бой.

– А как мы можем его не пустить? – тяжело вздохнул Мечтатель.

– Не знаю, но он должен выжить, что бы ни случилось. Кроме нас, об этом позаботиться некому. Сейчас схима – это он. Да и ученики его лучше всех подготовлены.

Гордец с Абреком ходили на охоту. Гиблое плато, где давно не ступала нога человека, привлекало множество дичи. Имперцы большей частью ее распугали, но осталось достаточно. Два опытных охотника в сопровождении четверки псов очень быстро нашли себе добычу. А еще и удалось обнаружить совсем свежий человеческий след. Оба сходились на мысли, что кто-то чужой бродит вокруг лагеря. У меня даже сомнений не оставалось, кто это.

Мы все собрались вокруг костра, от которого сейчас остались одни угли. Жарилось мясо, потрескивал капающий на угли жир. Есть никто не хотел, но все понимали: неизвестно, когда представится следующий случай. А уж мне перед боем точно надо основательно набить брюхо. Иначе потом придется, как Ловцу перед смертью, жрать ветки, листья, траву, чтобы предоставить телу материал для самовосстановления.

– Вы понимаете, зачем здесь собрались почти все выжившие схимники нашего поколения, – начал я непростой разговор.

– Ну а как же, – подтвердил Зануда. – Решили наконец-то поймать этого убийцу.

– Не просто поймать. Мои братья готовы его убить.

– А ты, учитель?

– Не знаю, – честно признался я. – Местью мертвых не вернешь. Гораздо важнее узнать причины. Все больно туманно. Неизвестно, уничтожив одного убийцу, не получим ли мы вместо него целую орду. Хотя не думаю, что подобных людей можно обучать ордами, но я давно привык не доверять простым решениям.

– И где наше место в вашем плане? – напрямик спросил Гордец.

– А ваше место – как можно дальше от поля боя.

– Как же так?! – воскликнул Барчук.

– Нет уж, мы уже один раз покинули тебя! – поддержала его Малышка. – Хватит!

– Ученики должны защищать учителя – это закон схимы! – воскликнул Самота.

– У схимы нет законов, – ответил я. – Обычаи – есть, а законов нет и, надеюсь, не будет. Раньше я не знал, брать вас с собой или нет, потому оставил лазейку, не отдав четкого приказа. Сейчас же приказываю вам не вмешиваться в наш бой с убийцей. А повиновение учителю, как вы все помните, один из краеугольных камней схимы.

– Это несправедливо, – возразил Зануда. – Нас снова отсылаешь.

– Никуда я вас не отсылаю. Останетесь в лагере, будете ждать меня здесь. Если вернется кто-нибудь из нас, значит, мы победили. А коли придет незнакомый вам схимник, делайте все, что угодно, только не хватайтесь за оружие. И это тоже приказ.

– Почему ты пренебрегаешь нашей помощью? – угрюмо спросил ант. – Каждый из нас отличный воин.

– Не в этом дело. – Я тяжело вздохнул. – Этот человек сумел подстроить все так, что схимники третьего поколения обратились друг против друга, и перебил большую их часть. Не знаю, может, он удачно оседлал случайное стечение обстоятельств, а может, сам их готовил. Но играл он и на наших чувствах, и на наших привязанностях, и на наших заблуждениях. Вы, может, и способны о себе позаботиться в предстоящем бою, но никто из вас не думал, что убийца попытается воспользоваться привязанностью учителей к ученикам? Как бы вы хороши ни были, Атаман и Бродяга пали в схватке с ним. А вы точно не лучше их.

– Но нас больше! – возразила Малышка.

– Это только хуже. Я могу представить слаженную работу Зануды, Барчука и Бешеной. Но остальные… сами по себе вы хороши, но все вместе будете лишь мешать друг другу. Мы же – схимники, братья, хорошо знаем друг друга. Мы втроем сможем действовать, как один человек, вы – нет. Надеюсь, это понимаете, отличные воины?

– Прости, учитель. – Гордец виновато потупился. Остальные тоже отводили взгляд.

– Давайте теперь о чем-то другом поговорим, – предложил я, весело улыбнувшись.

Напускная веселость не обманула моих учеников. Угрюмые лица, настороженные взгляды, на дне глаз – тревога.

– Ну же, – подбодрил я их. – Спрашивайте, что неясно. Сегодня можно.

– Это потому что завтра может быть не у кого? – напрямик спросил Кислота.

– В том числе и поэтому, – не стал я юлить.

– Тебе доводилось раньше убивать? – выпалил златомостец, сверкнув глазами.

– Тебе ли не знать? Часть жизни до схимы я был разбойником.

– Нет, я про другое. Убивал ли ты прикоснувшихся к схиме? Учеников, когда сам учеником был.

– Да. – Улыбка сбежала с моего лица. – Из третьего поколения подобным можем похвастаться только мы с Атаманом.

– Вы были тогда вместе? – оживился Самота.

– Мы дрались рядом и взяли по одной жизни.

– Вот теперь я все понял, – кивнул чуб. – Атаман никогда не доверял тем, кого не испытал в бою. А ты, Искатель, был единственным, кому он смог бы подчиниться. Это удивляло меня раньше. Да что говорить, он считал, что схиме я обучусь у тебя лучше, чем у него.

– Это давно было. За полгода до того, как мы с Экспериментатором ушли от людей, чтобы начать второй этап обучения. Наш учитель был весьма зол на Охотника за смерть Псеглавца. Считал, что брат погорячился, можно было решить все словами. Они не встречались, переговоры велись через нас, учеников. Посланцем Экспериментатора был Атаман, как лучший наездник. А кто из кузенов приносил вести от Охотника, я уже и не помню. Их тогда трое у него было – все, кто выжил в бою с Псеглавцем. А нас уже восемь, и схиму так или иначе постигли, насколько тогда могли. Только вот боевой опыт наш был из прежней жизни. А значит это что-то или нет – откуда мы знали? Я и сейчас не могу рассудить окончательно.

– Когда как, – пожал плечами Гордец. – На моей памяти среди обычных людей встречались бойцы, долго сопротивляющиеся псеглавцу.

– Так или иначе, а договорился Атаман о встрече учеников. Мы думали, что, лишившись послушников, Охотник не рискнет напасть на учителя, ну а они, видать, надеялись сократить наше количество.

– А Экспериментатору про то и не сказали, – хмыкнула Малышка. – Видать, не только в нас много лишнего своеволия. Ваше поколение таким же было.

– Сложно спорить, – согласился я. – Но у нас прямого запрета на это не было. Заспорили мы, кто с Атаманом пойдет. Он сразу сказал, что возьмет лишь одного. Трое на трое дети Охотника могли и не рискнуть. Не знаю, почему брат выбрал меня. С Мятежником, который считался вторым клинком среди нас, они не особо ладили. А Книжник сам отказался. Не нравилась ему эта затея, хоть Атаман и представил все как простые переговоры, а все понимали, что быть бою. Вот и отправились мы вдвоем. Их тоже двое приехало. Один вышел навстречу Атаману без оружия, как заведено было. Ну и брат саблю свою мне оставил. Говорили они, говорили. Ерунда, в общем. И так все понимали, к чему дело идет, но о чем-то спорили, кого-то обвиняли. И вдруг заметил я третьего краем глаза. В траве он заранее притаился, выждал момент – и попытался в спину Атаману выстрелить. А брат мой вдруг поворачивается ко мне, за голову хватается и кричит: «Ну все, понеслись кони в степь!» А я вижу – стрела вот-вот с тетивы сорвется. И двое других кузенов насторожились, подобрались. Тот, который с оружием, уже не скрываясь, руку на меч положил. Я Атаману саблю его бросил, сам наперерез стрелку кинулся. А брат оружие поймал так, словно только этого и ждал, и своему противнику одним взмахом грудь раскроил. Лучник выстрелил, да только перехватил я стрелу его самым острием сабли. Сам своей ловкости поразился. Налетел на стрелка. Недолго мы с ним дрались – зарубил я его. Атаман попробовал третьего догнать, да тот ушел. Быстро бегал, хоть, казалось, и был хромым. Бродяга это был. Вот с тех пор они с моим братом и не ладили. А Атаман потом еще спросил: «Ты откуда эту игру знаешь?» «Какую игру? – говорю. – Лучника я заметил. Стрела в спину – это не игры». Атаман тогда меня по плечу хлопнул и усмехнулся так странно… Вот только после этого, когда бою на саблях нас обучал, больше всего мне внимания уделял и в остальном рассказывал много разных воинских хитростей, которыми с другими не делился. А про игру он мне потом поведал. Да вон, если интересно, у Самоты спросите, он знать должен.

После обеда Самота и Абрек ушли подальше от лагеря. У них возник спор, кто лучше стреляет. Вскоре тишину нарушили звуки выстрелов. Не знаю, кто победил, но Самота отдал иверу одно из чубовских ружей. Может быть, проиграл, а может, просто поделился. Я же лег спать. Не сказать чтобы сильно устал, но перед боем телу следовало дать отдых. За лагерь я не беспокоился. Кем бы этот убийца ни был, а сунуться сюда среди бела дня он не решится. Три схимника с учениками – не та сила, которую стоит игнорировать.

Проснулся от чужого прикосновения. Рванулся. Напрасно. Двое держали меня за руки, двое за ноги. Схимники, не иначе. Простых людей я стряхнул бы, как щенят. Вокруг темно. Костер горел еле-еле. Почувствовал, как в рот мне засовывают кляп.

– Это – прежде всего, брат, – услышал голос Мятежника. – Голос – твое самое страшное оружие.

Стальная маска коснулась лица. На затылке щелкнул замок. Теперь от кляпа мне не избавиться. Из чего он, я так и не понял. Что-то мягкое, но достаточно плотное, чтобы даже схимник не смог сжевать. Кандалы плотно обхватили руки и ноги. Потом три обруча прижали руки к телу, еще два обхватили бедра и голени. Очень плотно обхватили, лишая малейшей возможности пошевелиться, вырваться. Сквозь прорези для глаз я наконец-то разглядел державших меня: Барчук и Гордец. Не оставалось сомнений, что остальные – тоже мои ученики.

– Вот так, брат, – усмехнулся Мятежник, глядя мне прямо в глаза. – Теперь ты не скажешь, что ни одно мое восстание не увенчалось успехом. Есть чем гордиться: я поднял учеников против схимника.

Хотелось выругаться, хотелось разорвать путы и отбить кое-кому голову. Да что толку?

– Не дергайся, Искатель. Это – те самые кандалы, которые Мечтатель готовил для Атамана. С умом придуманы.

Стервецы! В Золотом Мосту, значит, оставили кандалы! Значит, еще вчера братья это задумали, а то и раньше. Усыпляли бдительность показным согласием на мое участие в бою. Да, так провести Искателя могли только родные братья во главе с самым любимым, Мятежником, интриганом, мать его так!

– Я до конца не верил, что у нас получится, – прозвучал сзади голос Мечтателя. – Не спускайте с него глаз! Искатель на многое способен.

– Не волнуйся, дядюшка, присмотрим, – ответил ему Зануда.

Я лежал бесполезным тюком. Меня оставили недалеко от костра. Спиной ощущал жар огня, а на лице – дыхание приближающейся осени. Здесь, в горах, она наступала раньше. А вот в чувствах к братьям и ученикам я все никак не мог разобраться. Ярость и негодование прошли. Никогда не умел я долго злиться. Легкая досада на Мятежника. Именно на него, извечного бунтаря, сумевшего направить против меня тех, кому я доверял. Не верилось, что задумывалось все мне во вред. Хотели бы избавиться – нет ничего проще. Сейчас достаточно простой пули в затылок или кинжала в горло. И все равно чья рука будет его сжимать. Я беспомощен, как младенец. Крохи возможностей, которые у меня остались, позволяли только разгонять кровь по телу, не давая мышцам онеметь.

Кто-то подкинул дров в костер. Стало жарче. Все послушники сейчас собрались вместе. Сидели, ждали, переглядывались и молчали. Да и какие слова могли выразить происходящее? Схима поднялась на свою защиту. Схима наконец решила ответить ударом на удар. А я лежу здесь бесполезным куском мяса. Не то чтобы у меня были сомнения в братьях. Они, конечно, справятся. И все же меня отстранили от последнего боя. Решили все сами, не спросив, словно не схимником я был, а неразумным учеником.

– Мы после этой ночи разойдемся все, – услышал вдруг я голос Недотроги. – Как знать, увидимся ли еще. Брат, я не хотел бы, чтобы мы расстались врагами.

– А я на тебя зла давно уже не держу, – ответил Барчук. – Оставим прошлое прошлому. Мы теперь ученики схимников.

– И еще, брат, Вилецкое княжество – оно все-таки наша вотчина.

– Не поздно ли вспомнил об этом?

– В самый раз. Неизвестно, что дальше будет с Империей. Но мы – последние из правящего рода. И если Империя распадется, нам, а не кому другому предстоит позаботиться о наследии отца.

– Это – дело не завтрашнего дня.

– Но я хочу решить все сейчас. Хочу, чтобы ты знал: если заявишь права на престол княжеский, я не стану мешать. Уйду в сторону или займу место по твою правую руку, как пожелаешь.

– Почему? Ты ведь законный наследник.

– Разве это главное? Кровь отца – в тебе и во мне одинакова. А справишься ты лучше.

– Не знаю, брат, не знаю. Я был воеводой, но не более. Коли уж оба мы причастны к схиме, давай решим это, как подобает схимникам. Кто окажется лучше приспособленным для правления, тот и станет князем, как сейчас меж учениками заведено.

Их разговор прервал дикий крик. Он донесся откуда-то из разрушенного города. И звучала в нем смертная мука. Я с трудом узнал голос Мятежника:

– БЕГИТЕ!!!

Одно слово, с которым, казалось, из тела вышла душа. Оно подбросило учеников на ноги. А я понял: произошло самое ужасное – братья не выстояли.

– Всем к бою! – закричал Недотрога.

– Какой бой? Уходить надо! – возразил ему Абрек. – Что ты сможешь сделать против того, кто убил двух схимников зараз?!

– Дать вам время. Уходите, увозите своего учителя! Имперцы! – закричал он, заставляя всех умолкнуть. – Последняя воля Императора была в том, чтобы брат его Искатель уцелел любой ценой!

– Таков же был приказ Мятежника, – услышал я другой голос.

– Пусть ученики Искателя увозят своего наставника. Пусть те, кто слаб сердцем, бегут, спасаются. Верные сыны Империи встанут тут! Не к славе зову вас, а к смерти!

– Должны остаться все, кроме одного, – возразил Барчук. – Империя не Империя, а чем больше нас, тем дольше продержимся.

– Брат, мы – ничто. Главное – чтобы жила схима. Мы – считай что мертвые. Нового наставника нам не надо. А вы должны уйти, обучиться до конца. Послушайся меня хотя бы раз.

– На коней! – крикнул Самота. – Мы пойдем на юг, в наши чубовские степи. Там любого чужака за версту заметят.

Меня подняли сильные руки, перекинули поперек седла, привязали арканом, чтобы случайно не упал. Перед глазами мелькали отрывочные картины. Имперец с саблей на поясе – видать, из слободских чубов – передает Самоте повод своего коня. Они еле слышно обмениваются парой слов.

Двое антов и мой Гордец. Просто смотрят друг на друга, наконец один произносит:

– Расскажи, когда вернешься, всем расскажи, что не бежали мы от боя. Объясни им, ради чего мы жили и ради чего погибли. Пусть не считают нас отщепенцами. Ты ведь понимаешь, ты сумеешь растолковать.

– Быстрее, копуши! – крик Зануды. – Пока вы разговоры разговариваете, враг все ближе.

Он сидел в седле, пригнувшись к шее скакуна, и что-то разбойничье было в его силуэте, размытом на фоне костра. Конь под ним приплясывал, то и дело подымаясь на дыбы, словно передалось ему нетерпение седока.

– Я знаю, где ближайшее ущелье! – прозвучал голос Абрека. – Отступим через него в горы, затеряемся там!

– Я остаюсь. – Барчук. – Недотрога, брат, уходи ты.

– Тогда я с тобой. – Бешеная спрыгивает с коня.

Барчук обнимает ее, что-то шепчет на ухо. Девушка вырывается из его рук, голос звенит гневом:

– Вместе, любимый, вместе до конца. Если ты забыл, то я помню.

– На коней оба! – Крик Малышки, и в нем звенит сила схимы.

– Уходи. – Недотрога. – Поймите же, чем больше учеников Искателя спасутся, тем пышнее расцветет схима! Нам же иных учителей не надо. Мы сделали свой выбор!

– Брат, задержите его хоть ненадолго! – Барчук. – Не надо всем гибнуть. Когда поймете, что невмоготу, разбегайтесь! Нам главное – до гор добраться.

– Он выследит вас и там! – Недотрога. – Уходите к чубам. Не плутайте по горам! Спасение в скорости!

Кони рванули с места в галоп. Сзади я все еще слышал голос Недотроги, отдающего приказы:

– Арбалеты и щиты прочь! От них пользы никакой! От болта схимник увернется, а щит кулаком расколет! Встречаем его в разомкнутом строю и набрасываемся со всех сторон. Анты и ученики Мятежника, вы – опытнее всех, в бой вступаете последними.

– Почему?

– Мы попытаемся измотать его, насколько хватит наших жизней. И хватит споров! Сейчас надо действовать вместе. Один хрен все погибнем, не спешите, на всех смертей хватит.

– Плохо, – услышал я рядом тихий голос Самоты. – Нельзя вступать в бой с таким настроением. Если ждешь смерти, ее и получишь.

– Сторожевые псы антов уже мертвы, смерть им не страшна.

– Перед боем нельзя ожидать смерти! И жизни ожидать тоже нельзя! Надо верить в победу и ожидать только ее! Так заведено у чубов.

– Какая может быть победа в бою с таким противником?

– Бессмертных не существует! Непобедимых тоже!

Волчий вой ударил нам в спину. И теперь с голосом зверя его не спутал бы никто. Я различил вложенное в него человеком: страх, панический ужас, желание бежать без оглядки. Мои ученики пришпорили коней. Ночь была тихой. Казалось, все вокруг замерло, испуганно наблюдая за борьбой двуногих, которые не так часто тревожили эту дикую местность. Звуки слышны отчетливо. Даже я различил сквозь топот копыт отдаленный звон мечей. Даже неведомому убийце оказалось не под силу заставить учеников Мечтателя и Мятежника нарушить приказ, обратиться в бегство.