Текст книги "Гонка разоружения"

Руководители программ, гражданские и подрядчики

Положения Договора о РСМД были ясны – в Воткинск в любой момент времени будут допущены не более 30 инспекторов по программе. Военные офицеры, назначенные в Директорат по инспекциям, были официальным лицом Инспекционного агентства на месте и как таковые отвечали за все вопросы, касающиеся осуществления договора. Однако они были в явном меньшинстве, когда речь заходила об общем укомплектовании инспекции. Целевая группа JCS с самого начала осознала, что специализированный характер работ, связанных с установкой, эксплуатацией и обслуживанием объекта в Воткинске, требует набора навыков, которые нелегко воспроизвести в диапазоне доступных военных специализаций. Если инспекция будет укомплектована чисто военным контингентом, то затем необходимо будет создать новые кодексы военной специализации, а также подготовку и просвещение, необходимые для поддержания их на карьерной основе. Это был не тот вариант, который когда-либо серьезно рассматривался. Вместо этого Целевая группа JCS выбрала военных офицеров, которые контролировали работу гражданских подрядчиков.

Поскольку демонстрационный комплекс TOSI эксплуатировался на основе контракта ВВС, управляемого Отделом электронных систем (ESD), Целевая группа JCS приняла решение о том, что ESD будет управлять контрактом для гражданского персонала на установку, эксплуатацию и обслуживание центра в Воткинске, по крайней мере, до тех пор, пока он не будет запущен в эксплуатацию, в это время ответственность за управление контрактом перейдет к OSIA. Поскольку демонстрационный комплекс TOSI, по сути, должен был быть выведен из Sandia и перенесен в Воткинск, ожидалось, что Sandia сыграет ключевую роль в общем процессе, включая поддержку OSIA в первоначальной установке и эксплуатации оборудования TOSI и обучении гражданских подрядчиков на демонстрационном объекте TOSI, как только контракт был заключен.

Сотрудники ESD и Sandia, участвовавшие в этой работе, не были инспекторами по оружию. Они не были специалистами в российской области. Они были техниками, учеными, логистами и менеджерами, которые населяли таинственный мир контрактов Министерства обороны и управления программами. И все же из-за сжатых сроков, связанных с выполнением договора (Воткинский контракт был заключен только 16 июня 1988 года, за две недели до начала инспекционной деятельности 1 июля), эти «неинспекторы» будут направлены в Воткинск, где будут выполнять функции технических экспертов и наблюдателей. Их роль была непреднамеренной, их вклад неоспорим.

В июле 1988 года, после моей первоначальной ротации в Воткинск, я сопровождал полковника Коннелла в поездке в Лонг-Бич, Калифорния. Целью нашего визита была встреча с руководством и персоналом компании Hughes Technical Services Company (HTSC). HTSC получила контракт на установку, эксплуатацию и техническое обслуживание Системы инспекций в Воткинске. И полковнику Коннеллу, и мне было поручено помочь создать ощущение необходимости спешки в связи с тем, что HTSC – OSIA запланировала три ротации инспекционных групп с коротким уведомлением в Воткинск для обслуживания инспекции, до которого гражданские подрядчики доехали в середине августа. К тому времени, когда мы с полковником Коннеллом уложились в этот крайний срок, до его окончания оставался месяц.

Мне было поручено проинформировать персонал HTSC, командированный в Воткинск, о реальной жизни внутри Советского Союза. В общей сложности для боткинского проекта были наняты 34 человека, из которых не более 25 будут находиться в стране в любой момент времени. Они будут работать поочередно в течение девяти недель, после чего у них будет трехнедельный перерыв перед возвращением в Воткинск. HTSC действовала как дочерняя компания подразделения вспомогательных систем Hughes Aircraft Company, и первоначальный состав персонала, отобранного для миссии в Воткинске, был набран из рядов Вспомогательных систем. Джим Сондерс был назначен генеральным менеджером того, что называлось «Программой технической инспекции на местах» (TOSI). Джерри Портер, сотрудник HTSC, был выбран на должность менеджера сайта TOSL

Портер был ответственен за подбор своей команды. Когда HTSC был выбран для боткинского проекта, более 300 сотрудников из фирмы Hughes подали резюме. Портер искал «терпеливых, разумных» кандидатов и делал «большой акцент наличности людей», которых он в итоге выбирал. Человеческий фактор возобладал над техническими знаниями.

Во время пребывания в Лонг-Бич у меня была возможность встретиться с несколькими членами команды Портера: Халом Лонгли, Гэри Титселлом, Скоттом Йодером, Джимом Люшером, Джимом Стюартом, Джерри Ильдефонсо, Хиеном Трангом, Тимом Кубиком, Марком Романчуком, Анджело Маврорасакисом, Джо О'Хара, Зои Халулакос, Биллом МакКлелланом, Джимом Халлом, Сэмом Израэлитом, Энн Мортенсон и другими. Портер хорошо поработал – все они были очень презентабельными и высокопрофессиональными. Но они были программистами, инженерами, техниками, специалистами по коммуникациям, операторами оборудования, менеджерами и лингвистами. Они не были иностранными офицерами, специалистами по разведке или какой-либо другой профессиональной категорией, которую я привык ассоциировать с термином «инспектор OSIA» в течение предыдущих пяти месяцев. Более того, после того как я проинструктировал их, мне стало ясно, что они не имели ни малейшего представления о том, во что им предстояло ввязаться.

И все же они, по сути, стремились принять в этом участие. «У всех них есть чувство причастности к истории, – сказал Джерри Портер о своей команде. – Они готовы на жертвы».

В течение предстоящих месяцев и лет им придется пойти на большие жертвы во имя осуществления Договора о РСМД. И, поступая так, они творили историю.

Глава 3
Доверяй, но проверяй

«Когда пути человека угодны Господу, Он даже врагов его с ним примиряет»

Притчи 16:7

Низкотехнологичное решение

«Договор важнее цифр», – заявил президент Рональд Рейган в комментариях, сделанных совместно с генеральным секретарем Михаилом Горбачевым сразу после подписания Договора о РСМД 8 декабря 1987 года. «Мы прислушались к мудрости старого русского афоризма. И я уверен, что вы знакомы с этим, господин генеральный секретарь, хотя мое произношение может вызвать у вас трудности. Звучит он так: «Doveryai no proveryai – доверяй, но проверяй».

Горбачев посмотрел на Рейгана и улыбнулся. «Вы повторяете это на каждой встрече», – сказал он.

«Мне это нравится», – ответил Рейган, тоже улыбаясь, прежде чем продолжить свои подготовленные замечания.

«Это соглашение содержит самый строгий режим проверки в истории, включая положения для инспекционных групп, фактически проживающих на территории друг друга, а также несколько других форм инспекции на местах».

Чуть менее чем через семь месяцев, 1 июля 1988 года, работники Агентства по инспектированию на местах были готовы превратить теорию в реальность.

Большинству из тех, кто в то время следил за ходом работы нового агентства, был неизвестен тот факт, что небольшая передовая группа из пяти специалистов – они еще не были инспекторами – была направлена в Воткинск для проведения обследований на месте и предварительной координации с советским заводским персоналом, который будет способствовать внедрению в том месте инспекций по организованному периметру главных ворот (PPM). Возглавляемый капитан-лейтенантом ВМС Чаком Майерсом передовой отряд Воткинска включал в себя майора армии Ричарда Курасевича, другого офицера OSIA по контролю главных ворот, майора Тимоти Паркера, инженера из Подразделения электрических систем ВВС США (ESD), Маргарет Гомес, инженера-строителя из

MITRE Corporation, работающего c ESD, и меня, сотрудника морской пехоты, без видимой квалификации, который выделялся среди других, как белая ворона (вот вам и поддержание «оперативного прикрытия» – Советы с первого дня определили меня как офицера разведки).

Нас разместили вместе с сопровождавшей нас советской делегацией из Москвы на даче покойного министра обороны Дмитрия Устинова, в помещениях, которые были как удобными, так и приятными. В течение следующих двух недель мы разрабатывали детали, связанные с предстоящим размещением до 30 американских инспекторов в отдаленной части Советского Союза, которая обычно не принимала иностранных посетителей.

В то время как четыре эксперта трудились над техническими деталями, связанными с предстоящими проверками, мне было поручено решать вспомогательные нетехнические задачи, такие как сортировка инфраструктуры медицинской поддержки, доступной в Воткинске для инспекторов. Хоть это повлекло за собой визит в местную больницу и встречи с персоналом, мне также пришлось смириться с реальностью того, что территория вокруг Воткинска была заражена клещами, которые переносили смертельный штамм клещевого энцефалита. По-видимому, каждый год заражались десятки местных жителей, кажется, и некоторые – с летальным исходом. Вакцины приобретались и выдавались инспекторам. Я также был ответственным за то, чтобы временное жилье для инспекторов – гостиница строилась на иронично названной улице Дзержинского (в честь основателя советского КГБ Феликса Дзержинского) – было приготовлено заранее. Я справился с этим обязательством.

Но по большей части я просто смотрел и слушал, пытаясь узнать, как можно больше о людях, которые будут доминировать в моей жизни в течение следующих двух лет, и о месте, которое они называли домом. Особенно выделялись три человека: Анатолий Томилов, тихий директор в очках того, что в советское время называлось отделом 162, отделом сотрудничества с Инспекционной группой США, и два его заместителя – Александр Мерзляков, миниатюрный парень, полный нервной энергии, который отвечал за социальную жизнь инспекторов, и Вячеслав Лопатин, неразговорчивый человек-медведь, который отвечал за установку инспекционного оборудования на Воткинском заводе.

Пока мы трудились в Воткинске, остальная часть OSIA готовилась к выполнению того, что должно было стать наиболее интенсивной фазой инспекций на местах, согласно Договору о РСМД – базовому инспекционному периоду. Базовые инспекции были лишь одним из пяти видов контроля на местах, указанных в Протоколе об инспекциях соглашения о РСМД. В течение 60 дней инспекторы направлялись на каждый инспектируемый объект, указанный в тексте договора, с целью проверки количества находящихся там объектов, ограниченных договором, а также их технических характеристик. Эти инспекции имели решающее значение для создания базовых данных («исходных данных»), на которых будут основываться все последующие проверки.

Следующим видом инспекции была Инспекция по уничтожению, в ходе которой инспекторы отслеживали, как страна, в которой они находятся, справляется со списыванием объектов, ограниченных договором, так, чтобы их дальнейшая эксплуатация была невозможна. В соответствии с договором уничтожению подлежали шесть различных советских ракетных систем: SS-20, SS-12, SS-4, SS-5 и крылатая ракета SSC–X-4.

Третьим типом инспекции была тщательная проверка, проводимая в течение 60-дневного периода, который начинался, как только объект считался свободным от всех запчастей или орудий, ограниченных договором. Цель тщательной проверки состояла в том, чтобы подтвердить это.

Если инспектирующая сторона пожелала повторно посетить указанный объект по какой-либо причине, обычно связанной с опасениями по поводу нарушения договора, то тогда она могла провести инспекцию четвертого типа, известную как «Кратковременная инспекция», которая действовала по строгой системе квот. По истечении 60-дневного периода, если у инспекторов отсутствовали нарекания, начинались Завершающие инспекции.

Пятым и заключительным видом проверки, указанным в протоколе, были инспекции по организованному контролю периметра главных ворот. Эта задача возлагалась на нас, в Воткинске.

Для 200 инспекторов по оружию OSIA, организованных в 20 групп по десять инспекторов в каждой, Протокол инспекций был их библией. Они тренировались, используя его положения в качестве своего стандарта, и были ограничены четырьмя углами положений договора. Работа, которую они выполняли, была сложной, напряженной и важной, но не было места для интерпретации или отклонений – то, что было записано на бумаге, было законом (то, что было написано пером, нельзя было вырубить топором), касающимся как инспекционного оборудования, так процедур проверки и всего остального.

Первая базовая инспекция РСМД была проведена группой Келли, названной в честь ее руководителя, подполковника Лоуренса Келли. Генерал Ладжуа сопровождал эту команду. Объектом их инспекции была ракетная операционная база SS-20 в Речице, Белоруссия. Инспекция была проведена в строгом соответствии с Протоколом, и через два дня команда Келли вернулась на главную военно-воздушную базу Рейн, Западная Германия, готовясь к новому заданию. Другие базовые инспекционные группы проводили операции в аналогичном темпе.

Еще одним видом базовой инспекции была «специальная инспекция», целью которой была проверка технических характеристик каждой системы вооружений РСМД. Командующий ВМС Джон К. Уильямс, который служил с генералом Ладжуа в Москве в качестве военно-морского атташе, был назначен руководителем этих инспекций. В течение лета 1987 года он посетил различные объекты, используемые Советами для ликвидации различных ракет и пусковых установок, запрещенных Договором о РСМД, исследуя случайно выбранную ракету, пусковую установку и сопутствующее оборудование. Отчеты этих процедур были стандартом, на основе которого работали все остальные инспекции.

Командир Уильямс в Капустином Яру 22 июля 1988 года возглавил первую инспекционную группу по ликвидации, где он провел необходимые технические измерения ракеты SS-20 и пускового контейнера, прежде чем ее уничтожили. Вскоре последовали другие аналогичные Инспекции по ликвидациям.

9 августа 1988 года Советы ликвидировали первую пусковую установку SS-20 на ракетной базе в Сарнах на Украине под бдительным присмотром команды Уильямса, которая в очередной раз провела измерения, требуемые для специальной инспекции.

Договор о РСМД позволял Советам проводить особый вид ликвидации, известный как «запуск на уничтожение». Во время этих процессов телеметрия не разрешалась, и пусковые контейнеры должны были быть уничтожены под контролем OSIA сразу после запуска. Первые советские ракеты SS-20 были уничтожены путем запуска на Читинском и Канском ракетных полигонах в Сибири 25 августа 1988 года. 72 ракеты SS-20 были уничтожены таким образом в течение первых шести месяцев действия договора.

Мало-помалу, ракета за ракетой, пусковая установка за пусковой установкой, и угроза, которую когда-то представляла ракета SS-20, была устранена в соответствии с положениями Договора о РСМД. Другие ракетные системы также были ликвидированы, но ни одна из них не снизила градус международной обеспокоенности так, как SS-20. Договор о РСМД сделал свое дело – угроза Европе и НАТО была устранена.

Почти.

Временная инспекция

Заключительной и наиболее важной инспекцией, необходимой для подтверждения того, что ракета SS-20 больше никогда не будет угрожать европейскому миру и безопасности, был организованный контроль по периметру главных ворот (PPM), или РРМ еще не проводилась. Здесь инспекторы OSIA должны были убедиться, что запрещенные ракеты SS-20 не были тайно изготовлены и отправлены с Воткинского завода под видом разрешенных межконтинентальных баллистических ракет SS-25.

Но здесь протокол осмотра Стэна Фрейли, так тщательно разработанный комитетом путем переговоров, дал сбой. Этого никогда не должно было случиться – это была всего лишь демонстрация теории, разработанной как переговорная уловка, чтобы свести Советы к «нулю». Только когда на заключительных этапах переговоров по договору, которого очень хотели обе стороны, возник вопрос о сходстве между первыми ступенями ракет SS-20 и SS-25, РРМ был вновь введен в качестве решения проблемы. В спешке с подписанием Договора о РСМД технические детали, касающиеся осуществления инспекций РРМ в Воткинске, были опущены, поскольку участники рассчитывали на серию технических переговоров, которые будут проведены до вступления договора в силу в качестве механизма для завершения процедур инспекций.

К концу третьей сессии, в мае 1988 года, стало ясно, что остается еще много деталей, которые необходимо проработать. Было решено, что эти вопросы будут урегулированы специальной комиссией по проверке, или SVC, специальным органом, созданным Договором о РСМД для разрешения любых споров, которые могут возникнуть в ходе его осуществления. В отличие от своих коллег, работающих в Базовых инспекционных группах, каждое действие которых было подробно описано в Протоколе инспекции, наблюдатели главных ворот действовали практически с чистого листа, пытаясь реализовать положения об инспекции параллельно с переговорами, которые их определяли. Это отсутствие определения привело к одному из самых интересных и сложных событий в истории осуществления контроля над вооружениями – созданию боткинской системы контроля главного входа.

1 июля 1988 года первый отряд Воткинска перешел в передовой контингент инспекционной группы по контролю главных ворот. Мы разобрались с условиями проживания команды, организовали временные инспекционные помещения на заводе, провели предварительное обследование территории в рамках подготовки к круглосуточной работе по контролю и разработали первоначальные протоколы патрулирования периметра и первичных инспекционных операций. И вот, ровно в полночь 30 июня, мы стали первыми американскими инспекторами по РСМД на советской земле. В то время как генерал Ладжуа, полковник Энглунд, подполковник Келли и другие инспекторы и наблюдатели главных ворот готовились к посадке на самолет, который доставит их из Западной Германии в Москву, Передовая группа перебиралась с дачи Устинова во временные помещения для инспекций и завершала подготовку ко встрече с остальными членами группы по их прибытии позже в тот же день. Это было благоприятное начало.

У нас было шесть месяцев с момента вступления в силу, чтобы запустить систему контроля – до полуночи 1 декабря 1988 г. Однако практически вся система контроля была заложником продолжающихся дискуссий SVC в Женеве. Для досмотра допускались: надежная рулетка, блокнот, бумага и ручка, а также целеустремленный взгляд, принадлежащий опытному инспектору. Их у нас было в избытке, и мы планировали сразу пустить их в дело.

По данным Советов, с Воткинского завода по сборке ракет выходили только два типа вагонов, которые могли перевозить предметы, ограниченные договором. Первым был 6-осный железнодорожный вагон с регулируемой температурой, используемый для перевозки ракет SS-20 и SS-25 и, возможно, других «контейнерных» объектов, производимых заводом (признание, сделанное Советами во время технических переговоров в Вене в мае 1988 года). Другой представлял собой 4-осный железнодорожный вагон для перевозки запчастей системы. От завода окончательной сборки ракет вела только одна железнодорожная ветка. Советы установили совместное временное инспекционное здание, состоящее из сборных строительных прицепов чешского производства, которые стояли рядом с этой железнодорожной линией сразу за воротами завода. До тех пор, пока у нас там стояли инспекторы, ничто не выходило без нашей проверки, если того требовали обстоятельства.

Первоначальная группа наблюдателей за воротами, возглавляемая полковником Энглундом (который был главным по наблюдению на месте) и включающая Марка Дьюса и Стью О'Ниллла (дежурные офицеры OSIA), двух представителей Sandia (Фрэнк Мартин и Кен Истесунд) и инспекционную группу РСМД в составе 10 человек (команда Гайлер, возглавляемая подполковником Дугласом Гайлером), прибыла в Воткинск около 11 часов вечера 1 июля после долгого дневного перелета с главной военно-воздушной базы Рейн в Москву на самолете С-141 Starlifter ВВС США. После приземления в московском аэропорту Шереметьево инспекторы пересели на авиалайнер «Аэрофлота» Ту-152 для перелета в Ижевск, а затем автобусом отправились в Воткинск к своему новому временному месту жительства на улице Дзержинского, 20.

Временная система контроля (светофоры, наружное освещение и переносные дорожные весы) попала к инспекторам только 3 июля, но сотрудники службы безопасности завода указали, что оборудование не будет выдано инспекторам, пока оно не будет тщательно осмотрено советскими таможенниками, которые прилетят из Москвы. Тем временем новые инспекторы импровизировали, установив за главными воротами завода картонный знак размером 18 х 36 дюймов (45,72 х 91,44 см) с надписью «Стоп» на английском и русском языках, написанный от руки. Они начали создавать отдел в чешских убежищах, который служил совместным временным центром контроля главных ворот, до тех пор, пока не были достроены более постоянные сооружения. (Советы находились в процессе строительства здания, в котором разместились бы их сопровождающие, в то время как американский объект, известный как Центр сбора данных, или ОСС, готовился в Sandia для транспортировки в Воткинск).

Команда Гайлера вскоре установила график, в котором подгруппы из трех инспекторов работали посменно – две 12-часовые ночи, два 12-часовых дня, за которыми следовали два выходных дня. Дежурные сотрудники OSIA работали по 12 часов, 24 часа в сутки, если позволяла рабочая сила, в противном случае смена продолжалась, если это было необходимо, иногда растягиваясь до 24–36 часов. И даже в нерабочее время требования к работе сохранялись – было бесчисленное множество «задач», связанных с запуском режима проверки, который отнимал каждый час бодрствования, не потраченный на смену. Жалоб не было, каждый человек, присутствовавший в Воткинске, был волонтером, тщательно отобранным для занимаемой должности. На групповой фотографии, сделанной советским сопровождающим с помощью камеры инспектора «Полароид», изображена группа улыбающихся инспекторов, которые смешались со своими советскими коллегами, собравшимися у входа во временное укрытие по контролю главных ворот.

Самой захватывающей частью первых дней контроля ворот было патрулирование периметра, которое проводилось два раза в день с произвольными интервалами. Советы запросили уведомление за 90 минут, чтобы они могли собрать группу сопровождения и уведомить войска внутренней безопасности, которые охраняли периметр фабрики, о том, что американцы будут разгуливать за пределами заводских стен. Это было то, на что инспекторы охотно согласились – мы не хотели, чтобы взвинченный охранник стрелял в нас из травки. Вокруг фабрики не было установленной пешеходной дорожки. То, что сошло за тропинку, в лучшем случае оставляло менее 20 см видимого следа, а в худшем – просто высокую траву и кусты, кишащие клещами.

Дикая растительность скрывала многочисленные выбоины, которые представляли постоянную опасность (действительно, один из инспекторов из команды Гайлер сильно подвернул лодыжку, наступив в одну из них). Советская практика перебрасывания строительного мусора через стену также привела к тому, что повсюду были разбросаны различные столбы, провода и бетонные блоки. Более 50 % пути по периметру проходило через то, что лучше всего описать как болото, а на других участках были большие поваленные деревья, канавы и крутые склоны, которые вели вниз к глубоким оврагам.

С инспекционной точки зрения патрулирование периметра было бесполезным занятием – всем, кто делал это, было до боли очевидно, что никакие предметы, ограниченные договором, не смогут проскользнуть через стену периметра. Действительно, ранние базовые инспекционные группы, которые дополняли отряд контроля главных ворот, были единодушны в рекомендации исключить это требование договора как излишнее. Но не могло быть «контроля главных ворот и периметра» без «периметра», поэтому он оставался, хотя бы для того чтобы успокоить политические чувства экспертов по контролю над вооружениями в Вашингтоне, округ Колумбия.

С завода сходили железнодорожные вагоны, в том числе несколько 4-осных версий «системного компонента». Железнодорожный вагон обычно тянулся одним локомотивом, соединенным с меньшим «буферным» вагоном, прикрепленным к большему 23,5 метровому 4-осному железнодорожному вагону. Советы объявили этот вагон достаточно длинным, чтобы перевозить предметы, ограниченные договором, но пустым. Поезд останавливался на выходе с завода, инспекторы измеряли длину и ширину вагона с помощью ручной рулетки, а затем просили советские власти открыть вагон, чтобы они могли заглянуть внутрь и подтвердить, что в нем действительно не перевозился предмет длиной 14 метров или длиннее.

Наибольшее волнение, вызванное этими ранними проверками, произошло 9 июля, когда одна из инспекторов группы Гайлер Дианна Дикарло была остановлена начальником заводской охраны Вячеславом Лопатиным, который был озадачен маленьким персональным дозиметром, используемым для проверки уровней радиационного облучения, который носила мисс Дикарло. Дозиметры были выданы команде Гайлера в соответствии с Договором по управлению контролем (ТММО)[48]48
  Treaty Monitoring Management Office


[Закрыть] в Рейн-Майне перед их отъездом 1 июля.

Хотя это был приемлемый предмет для базовых проверок, дозиметр не был одобрен при контроле главного входа, поэтому г-н Лопатин попросил мисс Дикарло снять его перед входом в вагон. Она так и сделала, и дозиметр был возвращен ей, как только она вышла. Однако в пересказе история разрослась, и вскоре поползли слухи о том, как Лопатин силой отобрал дозиметр у Дикарло, что привело к официальному расследованию, которое, как только факты были собраны и оценены, быстро опровергло небылицу. (Это также привело к тому, что базовые группы оставили свои дозиметры во время поездки в Воткинск.)

Команда Гайлер отбыла после двухнедельной командировки, и ее заменила команда Готро (возглавляемая полковником армии США Эндрю Готро, который был арендован OSIA у Военного колледжа армии США). Не успела команда Готро прибыть, как их, так сказать, бросили в огонь – 15 июля первый 6-осный терморегулируемый железнодорожный вагон, перевозивший ракету SS-25, покинул завод. Дежурным офицером OSIA по этому знаменательному событию был Стью О'Ниллл, который вместе с членами команды Готро быстро окрестил ракету «Питтсбург». Десять дней спустя с завода вылетела вторая ракета, которую команда Готро прозвала «Де Мойн». (Барретт Хавер был дежурным офицером OSIA для этой инспекции).

Процедура проверки 6-осного железнодорожного вагона была такой же с точки зрения измерения размеров 4-осного железнодорожного вагона. Однако шестиосный железнодорожный вагон содержал ракету в пусковом контейнере, который заполнял внутреннюю часть вагона с небольшим количеством свободного места. Было решено, что два инспектора в сопровождении трех советских специалистов (два заводских сопровождающих и переводчик) проведут внутреннюю инспекцию, которая включала в себя измерение контейнера с ракетой. Ведущий инспектор протискивался вниз по стенке контейнера для ракет, держась за свернутую рулетку, в то время как второй инспектор оставался в задней части ракеты, держась за «нулевой» конец рулетки. «Советские сопровождающие, – сообщил Барретт Хавер после инспекции 25 июля, – удерживали на ракете прямые края с каждого конца… Оба конца ракеты были плоскими, без препятствий, что делало процесс очень простым». Инспекторы были удовлетворены тем, что измерение было точным.

Измерение диаметра контейнера было более сложной задачей, как с точки зрения стесненных условий в задней части железнодорожного вагона, где располагалась передняя часть ракеты, так и с точки зрения геометрии самого пускового контейнера, что затрудняло получение точных измерений. «Проблема, – отметил Барретт Хейвер, – заключается в искажающем эффекте на прямых краях», создаваемом наличием опорного кольца на передней панели контейнера, из-за чего прямые края, используемые для измерения, отклонялись под углом, добавляя около 2 см к диаметру контейнера. Советы не были в восторге от этого эффекта, и поэтому цифры были представлены как измеренные. Однако, проводя эти измерения, инспекторы и их советские сопровождающие быстро обнаружили, что во внутреннем конце вагона недостаточно места для размещения пяти человек. Решение состояло в том, чтобы советский переводчик следовал последним, в результате чего он не мог видеть, что происходит, но мог слышать, как говорят другие, и быть услышанным, если понадобятся его услуги.

Эффект клаустрофобии от пребывания внутри заполненного ракетами железнодорожного вагона был реальным. Как только инспектор входил в вагон через боковую дверь в задней части вагона, он или она поворачивали направо через небольшой проход, а затем сталкивались лицом к лицу с устройством помощи при разгоне пускового контейнера. Салон вагона был тускло освещен, а в воздухе пахло смазкой и свежей краской. Советы не хотели, чтобы инспекторы прикасались к пусковому контейнеру, поэтому им пришлось спускаться по вагону, откидываясь назад на борт вагона и перетасовывая тележку для ракет, на которой находился пусковой контейнер (тележка на колесах была прикреплена к вагону лебедкой с помощью набора направляющих, установленных на платформе, на полу железнодорожного вагона). Это была не та задача, на выполнение которой нужно было надевать свои лучшие воскресные наряды – инспекторы часто выходили с проверки ракет в пятнах масла и порванной одежде. Но это была работа, для выполнения которой их послали, и никто из тех, кому предложили возможность осмотреть ракету, не отказывался от нее.

Если проверка передвижной межконтинентальной баллистической ракеты, которая в итоге могла быть нацелена на американский город, не была достаточным приключением, Советы нашли способ сделать инспекции еще более увлекательными. «Любопытный инцидент произошел ночью 2 августа, – доложил Чак Майерс в штаб-квартиру OSIA. – Нас заранее уведомили, что в 21:30 четырехосный вагон достаточной длины покинет завод без ракеты».

Когда инспекторы заглянули внутрь вагона, они были поражены (как и их сопровождающие), увидев, очевидно, пусковую канистру SS-25 (предположительно, пустую). После некоторого замешательства сопровождающие заявили, что машина выезжала просто для того, чтобы развернуться на железнодорожной станции и отправиться прямо обратно на завод. Так и было сделано (с двумя американскими инспекторами в поезде все время, пока он был вне завода).