Текст книги "Гонка разоружения"

Глава 4
Перестройка в глубинке

«Начните с того, что ваша жизнь, действительно, может быть изменена и что у вас есть сила изменить ее».

Джордж Бернард Шоу

Начало перестройки

На момент своего открытия 17 октября 1961 года Кремлевский дворец съездов предназначался для проведения государственных встреч большой важности, таких как съезды Коммунистической партии Советского Союза (КПСС), а также других официальных мероприятий, торжественных собраний и театральных представлений. Команда, ответственная за проектирование и строительство этого грандиозного проекта, возглавляемая главным архитектором Москвы М. В. Посохиным, была удостоена Ленинской премии в 1962 году за свои усилия. С внешней облицовкой белым мрамором и внутренней, сочетающей в себе красный гранит, мрамор, фигурный туф и ценные породы дерева, дворец был столь же красив, сколь и функционален. Занимая около 40 000 куб. м пространства, он вмещал зрительный зал, рассчитанный на 6000 человек, а также банкетный зал, в который помещались 4500 человек. Чтобы никто из присутствующих на мероприятии не забыл об эгалитарных корнях Советского Союза, занавес зала заседаний состоял из чеканного панно с портретом Владимира Ленина.

Открытие дворца было приурочено к созыву 22-го съезда КПСС; все последующие съезды, включая 27-й в 1987 году – первый съезд Михаила Горбачева на посту генерального секретаря – проводились во дворце. Дворец также служил вторым домом для всемирно известного Большого театра. В течение многих лет сам Спартак, Владимир Васильев, украшал сцену дворца вместе со своей женой, всемирно известной балериной Екатериной Максимовой. В 1988 году знаменитая пара вместе с другими известными танцорами-солистами ушла из Большого театра из-за творческих разногласий. Это подготовило почву для еще большей встряски, поскольку Михаил Горбачев, обеспокоенный ситуацией в Советском Союзе, созвал 19-ю Всесоюзную конференцию КПСС с 28 июня по 1 июля 1988 года, которая должна была пройти во Дворце съездов.

Созыв партийных конференций не был обычным явлением. Действительно, последний из них состоялся в феврале 1941 года, накануне ожидаемой войны с нацистской Германией. Конференции во всех отношениях равны конгрессам с точки зрения представительства и функций. Однако нормальная работа КПСС осуществляется через посредство съезда, который с 1961 года по партийным правилам должен был созываться раз в пять лет. Однако Всесоюзная конференция может быть созвана, если в этом возникнет необходимость, например, по неотложным вопросам реализации партийной политики, как это определено ЦК КПСС.

Как генеральный секретарь КПСС Михаил Горбачев обладал огромным влиянием на Центральный комитет и как таковой имел возможность выдвинуть ему идею проведения конференции. Проблема, с которой столкнулся Горбачев, однако, заключалась в том, что его целью было не укрепление КПСС, а, скорее, использование конференции для продвижения плана реструктуризации, который значительно ослабил бы партийный секретариат, который Горбачев справедливо считал препятствующим его общей политике перестроечных реформ. В этом свете Горбачев нацелился на ограничение власти второго секретаря Егора Лигачева, который возглавлял Секретариат во время его еженедельных заседаний и при этом держал руку на пульсе советского управления.

Власть Секретариата в то время трудно переоценить. Хотя его официальный мандат был довольно узким – «руководить текущей работой, главным образом в подборе кадров и проверке выполнения партийных решений», на практике Секретариат взял на себя широкие исполнительные обязанности, включая составление политических рекомендаций Политбюро, способность решать, какие вопросы будут вынесены на рассмотрение Политбюро для принятия окончательного решения, надзор за выполнением политики через работу различных отделов и контроль через партийную номенклатуру за отбором персонала для работы на ответственных должностях. Если и был какой-то орган, ответственный за сдерживание перестройки, то это был Секретариат. И человеком, руководившим этим сдерживанием, был глава Секретариата Егор Лигачев.

Горбачев впервые поднял вопрос о «возможности» проведения партийной конференции на январском пленуме КПСС 1987 года, сославшись на необходимость пересмотра хода выполнения решений 27-го съезда КПСС и «обсуждения вопросов дальнейшей демократизации жизни партии и общества в целом». В своей речи перед пленумом Горбачев отметил, что перестройка возможна «только через демократию и благодаря демократии», заявив, что демократизация советского общества как такового была «неотложной задачей, требующей внимания партии».

В то время как Политбюро выразило свою поддержку предложению Горбачева, Центральный комитет хранил молчание, что свидетельствует об общем отсутствии поддержки реформ Горбачева среди его членов. Однако, несмотря на эту сдержанность, Центральный комитет согласился созвать 19-ю Всесоюзную конференцию КПСС в июне 1988 года для обсуждения вопросов, намеченных Горбачевым.

Это согласие со стороны Центрального комитета не означало поддержки реформ среди его членов. Во всяком случае, верно было обратное. Горбачев намекнул на этот обструкционизм в речи, произнесенной в Смольном институте в Ленинграде 13 октября 1987 года, в которой он предупредил своих политических оппонентов, что им нужно «уйти с дороги», если они не могут поддержать его реформы. Символизм расположения адреса Горбачева был безошибочен: Смольный институт был тем местом, где Владимир Ленин провозгласил Советскую власть 7 ноября 1917 года. Горбачев, провозгласив силу Перестройки, нацелился не только на активных противников, но, что более важно, на «пассивных лидеров», которые стали «пассивными наблюдателями» с позицией «выжидай и смотри». Здесь он явно имел в виду Лигачева.

Горбачев был не единственным человеком, разочарованным медленными темпами реформ. Вскоре после вступления в должность генерального секретаря в 1985 году он начал набирать единомышленников в свое ближайшее окружение, чтобы они помогли осуществить его программу реформ. Одним из этих людей был бывший начальник строительства, ставший первым секретарем ЦК КПСС по Свердловской области Борис Ельцин. Горбачев назначил Ельцина руководителем строительства в Центральном комитете КПСС, а затем первым секретарем Московского городского комитета КПСС, что сделало его, по сути, «мэром» Москвы, а затем назначил членом Политбюро без права голоса.

Такой быстрый приход к политической власти, казалось, устраивал Ельцина, который быстро заработал себе репутацию, уволив коррумпированных московских чиновников. Популярность Ельцина была оценена не всеми, особенно это касалось коммунистов старой школы, состоявших в группе Центрального комитета, возглавляемой Егором Лигачевым. После того, как Ельцин невежливо предложил внести существенные изменения в проект речи, с которой должен был выступить Горбачев по случаю 70-летия Октябрьской революции (Ельцин считал, что мотивация к созиданию реформ в речи Горбачева отсутствовала), Лигачев выделил его из-за критики его поведения в качестве руководителя КПСС из Москвы. Уязвленный этой критикой и кажущимся безразличием Горбачева Ельцин пошел на беспрецедентный шаг– вышел из состава Политбюро. Горбачев, застигнутый врасплох, попросил Ельцина пересмотреть свою отставку или, в качестве альтернативы, отложить ее до окончания празднования Октябрьской революции.

Вместо этого Ельцин публично объявил о своей отставке во время пленума КПСС 21 октября 1987 года, взяв слово, чтобы произнести речь, в которой резко критиковалась роль Егора Лигачева в сдерживании программы реформ Горбачева в целом и его собственных усилий по реформированию Москвы в частности, действия, которые привели к его отставке. Горбачев, который председательствовал на слушаниях, затем передал слово Лигачеву, который опроверг обвинения Ельцина и вместо этого назвал Ельцина неудачником, когда дело дошло до надзора за делами Москвы. В течение трехчасового периода Ельцину пришлось выдержать гнев всего руководства Центрального комитета, 22 члена которого по очереди политически потрошили бывшего «мэра Москвы».

Получив возможность ответить, Ельцин отказался отступать, вместо этого продолжив свою атаку на Лигачева и потребовав, чтобы народу Советского Союза рассказали правду о реальности перестройки, чтобы искоренить то, что Ельцин назвал «ложным оптимизмом». Затем слово взял Горбачев и попросил Ельцина отменить свою отставку. Ельцин отказался. Затем Горбачев присоединился к другим членам Центрального комитета в нападках на Ельцина. Ельцин, заявил Горбачев, был скор на критику, но при этом не предлагал никаких собственных решений. Обвинив Ельцина в «личных амбициях» и «политическом авантюризме», Горбачев осудил его действия, которые он сравнил с тем, что тот поставил себя выше страны и партии.

Действия Ельцина действительно были беспрецедентными в современной советской истории. Со времен Троцкого ни один член ближайшего окружения

Коммунистической партии не осмеливался бросить вызов тем, кто находится у власти, таким публичным образом. Центральному комитету потребовалось несколько недель, чтобы решить, как реагировать на выпад Ельцина. Впоследствии их решение стало судьбоносным.

11 ноября 1987 года ЦК КПСС провел пленум, на котором рассматривалась вспышка гнева Ельцина 21 октября. После продолжительного осуждения со стороны коллективного органа, включая Горбачева, который назвал выходку Ельцина «политически незрелой» и «ошибочной», Ельцин был лишен поста первого секретаря Московского Центрального комитета КПСС. Затем он был назначен на должность первого заместителя председателя Госстроя СССР в должности министра. На пленуме ЦК КПСС, состоявшемся 18 февраля 1988 года, Ельцин был официально выведен из состава Политбюро. 24 мая Егор Лигачев, казалось, забил последний гвоздь в крышку политического гроба Ельцина, объявив, что Ельцин был лишен членства в Президиуме Верховного Совета СССР.

Но Ельцин еще не закончил. С 29 мая по 3 июня Горбачев принимал президента США Рональда Рейгана в Москве. Целью этого московского саммита было укрепление американо-советских отношений, тем самым придавая смысл призывам Горбачева к реформам во внешней политике и политике национальной безопасности. 30 мая Ельцин проявил себя, дав интервью Би-би-си, в котором он возобновил свою атаку на Егора Лигачева, обвиненного в провале любых значимых реформ, проводимых в Советском Союзе. Когда его спросили, следует ли отстранить Лигачева от должности, Ельцин ответил: «Да». Горбачев был вынужден сделать перерыв в саммите, чтобы публично заявить, что об отстранении Лигачева не может идти и речи, отметив, что этого вопроса «не существует». Несуществующим был этот вопрос или все же существующим, однако Лигачев счел своим долгом прокомментировать обвинения Ельцина, заявившего в речи, произнесенной 4 июня, что он «глубоко предан перестройке».

Критика Ельцина задела за живое так, что он и не мог в то время предположить. Когда в середине мая 1988 года Горбачеву стало ясно, что в советско-американских отношениях не будет серьезных прорывов, таких как заключение Договора о сокращении стратегических вооружений, Московский саммит стал простым политическим театром, а Горбачев переключил своих политических советников на более сложную проблему предстоящего 19-го Всесоюзного собрания – Профсоюзной партийной конференции. Оба лидера действительно ратифицировали Договор о РСМД на церемонии подписания 1 июня, но это была простая формальность. С точки зрения Горбачева, неспособность американцев одобрить его «новое мышление» в области политики безопасности и, в частности, их отказ от его плана преуменьшить значение использования «военных средств» для решения проблем не только нанесли ущерб его усилиям по реструктуризации советской внешней политики, но также и помешали его усилиям по реформированию советской внутренней политики.

Дело в том, что существовала реальная оппозиция предложениям Горбачева о реальной реформе советской системы. Несмотря на предостережения Горбачева, никто из несогласных с брежневским периодом политической и экономической стагнации, которые все еще занимали верхние ряды КПСС, не был готов просто «освободить дорогу». Инициативы Горбачева душились из-за бездействия властей. Простое доведение этой реальности до сведения тех, кто ее творит, не повлияло на желаемые изменения.

Если 19-я Всесоюзная партийная конференция должна была иметь хоть какой-то шанс продвинуть желаемые Горбачевым изменения, ему нужно было бы заполнить конференцию делегатами, которые поддержали его политику перемен. Одной из проблем, с которыми столкнулся Горбачев, было убедить основную часть членов КПСС, которые единодушно поддерживали усилия Горбачева по реформированию слабеющей советской экономики, что существует прямая связь между экономическими и политическими реформами, и невозможно иметь одно без другого.

Лигачев организовал закулисную атаку на усилия Горбачева по проведению политических реформ. Возможно, самым публичным проявлением его усилий стало письмо с критикой реформ Горбачева, опубликованное в «Советской России», официальном печатном органе Верховного Совета и Совета министров РСФСР. Это письмо, написанное Ниной Александровной Андреевой, преподавателем Ленинградского технологического института имени Ленсовета, и озаглавленное «Я не могу отказаться от своих принципов», было игрой на увещеваниях Горбачева на Февральском пленуме Центрального комитета 1988 года о том, что «мы не должны отказываться от принципов ни при каких обстоятельствах». В своем письме Андреева предприняла яростную атаку как на гласность, так и на перестройку, сравнив тех, кто продвигал эту политику, с «притворщиками» прошлого, которые вмешивались в работу действительно исторических личностей. (Письмо Андреевой представляло собой решительную защиту Сталина и сталинизма, отвечая на вопрос о том, против кого именно Горбачев действовал под таким предлогом.) Чтобы письмо Андреевой одобрили к публикации, оно было подвергнуто нескольким редакциям, выдвинутым Центральным комитетом КПСС, чьи усилия лично контролировал не кто иной, как Егор Лигачев.

Письмо Андреевой было по замыслу предназначено для мобилизации сторонников партии в оппозицию программе реформ, провозглашаемой Горбачевым. Приближались выборы, чтобы определить, кто будет представлять партию на 19-й Всесоюзной партийной конференции, и Лигачев, используя уважаемую партийную газету, такую как «Советская Россия», в качестве платформы для критики реформ Горбачева, посылал четкий сигнал преданным партии людям о том, какую позицию она должна занимать в этих вопросах.

Если письмо Андреевой было направлено на то, чтобы подорвать Горбачева, то все провалилось. В то время как автор получил определенное признание среди сторонников жесткой линии, его публикация и лежащий в ее основе посыл были осуждены Горбачевым на последовательных заседаниях Политбюро, где он отчитывал Лигачева за его действия. Официальная газета КПСС «Правда» получила задание осудить письмо Андреевой в статье на первой полосе, опубликованной 5 апреля 1988 года. Вмешательство не могло произойти слишком рано; за три недели, прошедшие между публикацией в «Советской России» и статьей в «Правде», Лигачеву удалось поставить под сомнение идею гарантии необратимости перестройки.

На встречах, предшествовавших созыву 19-й Всесоюзной партийной конференции, Горбачев ясно дал понять, что конференция представляет собой критический рубеж в истории перестройки. Конференция, заявил Горбачев, должна рассматриваться как представляющая момент, когда «мы, наконец, перережем пуповину от командно-административной системы и от всего наследия сталинизма». «Особенно важно, – отметил Горбачев, – сказать это, учитывая «Ниночку» [Андрееву]. Она и другие, подобные ей, должны услышать это с трибуны. Слово «необратимый» становится устаревшим. Ребенок-перестройка уже родился. Перинатальный период закончился. Его дальнейшее развитие будет зависеть от чистоты пеленок и новизны его игрушек».

Основываясь на силе опровержения «Правды», позиции Горбачева в отношении гласности и перестройки стали массовыми как раз вовремя, чтобы повлиять на выборы делегатов 19-й Всесоюзной партийной конференции. Для участия в конференции были отобраны около 5000 делегатов, в том числе первый заместитель председателя Госстроя СССР. Борис Ельцин, опальный бывший член Президиума без права голоса, был избран делегатом от Карельской КПСС. Его споры с Горбачевым и Лигачевым по поводу медленных темпов реформ еще не были закончены.

Горбачев представляет свой план

После смерти Иосифа Сталина в 1953 году Георгий Маленков занял пост председателя Совета министров Советского Союза. Новый советский премьер быстро воспользовался привилегиями руководства, приказав построить поместье в Одинцовском районе Москвы на фундаменте здания XIX века. Известное как Ново-Огарево, поместье все еще строилось, когда в 1955 году Никита Хрущев отстранил Маленкова от власти.

Строительство, однако, продолжалось, и после завершения Ново-Огарево было передано государству для использования в качестве госдачи, или «государственной дачи», для государственных гостей, а также рабочего места для различных правительственных комитетов. В июне 1988 года Ново-Огарево было занято группой близких советников Михаила Горбачева с целью доработки повестки для 19-й Всесоюзной партийной конференции, а также вступительной речи Горбачева, которая должна была задать тон политике перестройки в будущем.

Жители Ново-Огарево были «кто есть кто» из советских инсайдеров – Анатолий Чернаев, главный советник Горбачева по внешней политике; Александр Яковлев, известный историк и советник Горбачева; Вадим Медведев, ведущий партийный идеолог и экономист; Анатолий Лукьянов, однокурсник Горбачева по юридическому факультету и ранее политический союзник; Георгий Шахназаров, сотрудник международного отдела Центрального комитета, выбранный Горбачевым в качестве штатного советника; и Иван Фролов с Валерием Болдиным, два из трех личных секретарей Горбачева. В дни и недели, предшествовавшие 19-й Всесоюзной партийной конференции, они установили 12-13-часовой рабочий день, начиная с 10 утра с прибытием Михаила Горбачева в помещение. Вместе они подготовили сотни страниц докладов о предполагаемых Горбачевым реформах советской политической системы, которые затем были направлены в Политбюро для рассмотрения и комментариев. В результате этого процесса возникла основа для речи, с которой Горбачев должен был выступить на конференции, одной из самых важных в его политической карьере и в истории Советского Союза.

Прежде чем можно было произнести речь, были проведены бюрократические процедуры, которые должны были выполняться многими из тех же людей, которых Горбачев стремился вытеснить. Горбачев открыл конференцию ровно в 10 утра, сообщив, что на ней присутствовал 4991 из 5000 делегатов, а затем председательствовал на выборах нового Президиума конференции из 112 человек. Затем Горбачев передал слово Егору Лигачеву, который выполнил оставшуюся часть бюрократической работы, были избраны дополнительные органы конференции, а повестка дня конференции и процедуры, которым необходимо следовать, были проголосованы и одобрены делегатами. Как только эти задачи были выполнены, Горбачев вернулся на трибуну.

Когда члены Центрального комитета сидели позади них, а со сцены на него сверху вниз смотрел лик Ленина, Горбачев повернулся лицом к вновь избранным делегатам конференции. «Мы сталкиваемся со многими сложными вопросами, – начал он. – Но какой из них является решающим? По мнению Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, важнейшей задачей является реформирование нашей политической системы».

Конечно, такого согласия со стороны Центрального комитета не было, только слова его генерального секретаря, который готовил свою речь в уединении Ново-Огаревской дачи.

«Центральный комитет, – продолжал Горбачев, – изложил свою линию в тезисах конференции. Мы не собирались давать готовые ответы на все вопросы. Мы полагали, что в ходе обсуждения возникнут новые идеи и предложения, и что конференция примет их во внимание. Тогда его решения действительно стали бы коллективным достижением всей партии и народа».

«Мы» в этом отрывке на самом деле было «он» в единственном числе. Это был решающий момент для Горбачева. Он либо поднимется, либо упадет в зависимости от силы этой речи.

«Из этого следует, что политическая цель нашей конференции состоит в том, чтобы всесторонне и критически проанализировать период после апрельского пленума Центрального комитета 1985 года и 27-го съезда Коммунистической партии Советского Союза, обогатить стратегию и уточнить тактику наших изменений, а также определить пути, средства и методы, которые позволили бы обеспечить неуклонное продвижение и необратимость нашей перестройки, и делать это в духе ленинских традиций и со ссылкой на имеющийся опыт».

Затем Горбачев перешел к обсуждению вопросов, которые в первую очередь занимали умы большинства советских граждан, – улучшению снабжения продовольствием.

«Опыт показывает, – отметил Горбачев, – что кратчайший и наиболее надежный способ достижения желаемого объема производства продовольствия является повсеместное внедрение арендных соглашений и других эффективных норм организации и стимуляции труда. Это ключевой элемент нынешней аграрной политики.

Результаты, достигнутые коллективами, имеющими арендные или контрактные соглашения, доказали, что урожайность сельскохозяйственных культур и продуктивность животных могут быть повышены за относительно короткое время, что производительность труда может быть существенно увеличена, что потери могут быть сокращены, и что сельскохозяйственная продукция может быть хорошего качества. Именно этот опыт, товарищи, дает ответ на главный вопрос: как скоро страна сможет решить продовольственную проблему. Все зависит от того, насколько быстро мы сможем заинтересовать людей и продвинуть работу договорных и арендных коллективов, от того, насколько широко мы вовлечем фермеров в этот процесс и сделаем их настоящими хозяевами на ферме».

Далее генеральный секретарь затронул вопрос об изменениях в управлении экономикой. Здесь он не был таким комплементарным. «Мы сталкиваемся с неприкрытыми попытками извратить суть реформы, наполнить новые управленческие формы старым содержанием. Слишком часто министерства и ведомства отступают от буквы и духа закона о предприятиях, в результате чего, как признают многие экономисты, он выполняется не в полной мере».

Посредством реализации Закона о государственных предприятиях, который вступил в силу в январе 1988 года, Горбачев и его советники надеялись создать финансовые стимулы для предприятий и побудить их проявлять больше инициативы и независимости в своей экономической деятельности. Основная идея закона заключалась в том, чтобы дать возможность каждому государственному предприятию, независимо от размера, самостоятельно распоряжаться своей долей бюджетных ассигнований, без каких-либо указаний из Москвы. Горбачев считал, что если бы заводы были свободны распоряжаться своим собственным бюджетом и устанавливать цены на производимую ими продукцию, то было бы больше стимулов для повышения общей производительности и прибыльности. Однако претворить теорию в жизнь оказалось непросто.

По словам Горбачева, планы предприятий на текущий год были не более чем переработанными вариантами деятельности предыдущего года, «при этом прежняя система обязательных производственных квот фактически поддерживалась под видом государственных заказов. «Это, – заметил Горбачев, – не что иное, как злоупотребление со стороны министерств в отсутствие необходимого контроля или в некоторых случаях результат попустительства со стороны Госплана и постоянных органов Совета министров СССР».

Горбачев осудил стремление руководителей предприятий достичь так называемых целевых показателей «валового выпуска» «с помощью государственных заказов на производство товаров, которые не пользуются спросом». Эта практика, заявил Горбачев, «полностью противоречит духу реформы, она сводится к сохранению методов управления, которые загнали нашу экономику в тупик».

Затем Горбачев обратил свой взор на внешнюю политику, которую, по его признанию, не обошли стороной старые командные модели управления. «Иногда случалось, – заявил Горбачев, – что даже жизненно важные решения принимались узким кругом людей без коллективного, всестороннего изучения или анализа, а иногда и без надлежащих консультаций с товарищами». То, что Горбачев сказал дальше, должно было заставить каждого члена Советской армии и военной промышленности сесть и слушать.

«В ответ на ядерный вызов нам и всему социалистическому миру необходимо было достичь стратегического паритета с Соединенными Штатами Америки, и он был достигнут. Но, концентрируя огромные средства и внимание на военном аспекте противодействия империализму, мы не всегда использовали политические возможности, открывшиеся в результате фундаментальных изменений в мире, в наших усилиях по обеспечению безопасности нашего государства, снижению напряженности и содействию, взаимопониманию между народами. В результате мы позволили втянуть себя в гонку вооружений, что не могло не сказаться на социально-экономическом развитии страны и ее международном положении.

По мере того, как гонка вооружений приближалась к критической точке, наша традиционная политическая и общественная деятельность в интересах мира и разоружения начала на этом фоне терять свою убедительность. Говоря еще более прямо, не нарушая логики этого курса, мы действительно могли бы оказаться на грани военной конфронтации».

«Что было необходимо, – заключил Горбачев, – так это не просто уточнение внешней политики, а ее решительная перестройка».

Что общего у всех этих трех тем, обсуждавшихся Горбачевым – снабжение продовольствием, управление экономикой и формулирование внешней политики, – так это то, что они были побочным продуктом распадающейся политической системы. Таким образом, радикальное реформирование этой системы стало приоритетом конференции. Участники конференции, заметил Горбачев, были вынуждены признать, что на определенном этапе политическая система, сложившаяся в результате Октябрьской революции, претерпела серьезные деформации. Это сделало возможным всемогущество Сталина и его окружения, а также волну репрессивных мер и беззакония. Командные методы управления, возникшие в те годы, оказали ужасное влияние на различные аспекты развития нашего общества. В этой системе коренятся многие трудности, с которыми мы сталкиваемся по сей день.

Этот комментарий был прямым ударом по попытке Егора Лигачева через статью, опубликованную в «Советской России» и приписываемую Нине Андреевой в марте 1988 года, вдохнуть жизнь обратно в культ Сталина. Горбачев был решительно настроен против.

Существующая политическая система оказалась неспособной защитить нас от роста явлений застоя в экономической и социальной жизни в последние десятилетия и обрекла реформы, предпринятые в то время, на провал. Пока функции экономического управления все больше концентрировались в руках партийно-политического руководства, роль исполнительного аппарата в то же время непропорционально возрастала.

Этот аппарат, заявил Горбачев, «начал практически диктовать свою волю как в экономической, так и в политической сфере. Именно эти управления и другие административные структуры занимались исполнением принятых решений и своими действиями или же бездействовали, определяли, что будет, а чего не будет… это стало универсальным правилом, согласно которому орган, принимающий решения, не несет экономической ответственности за последствия своих действий».

Результатом, отметил Горбачев, стала «чрезмерная правительственная централизация общественной жизни». Признавая, что функции государства были велики при социализме, Горбачев подчеркнул, что, «по замыслу основоположников марксизма-ленинизма, функции управления должны быть расширены не за счет усиления власти, основанной на своевольном управлении и принуждении, но, прежде всего, за счет повышения роли демократического фактора и вовлечения широких слоев населения из людей в администрации».

Для достижения этой цели Горбачев наметил семь конкретных задач, призванных выяснить, какие качества нынешней политической системы выдержали испытание временем, а какие нуждаются в замене.

Во-первых, необходимо сделать все, чтобы вовлечь миллионы и миллионы людей в управление страной на деле, а не на словах.

Во-вторых, необходимо придать максимальный размах процессам саморегулирования и самоуправления общества, а также создать условия для всестороннего развития инициативы граждан, представительных органов власти, партийных и общественных организаций, трудовых коллективов.

В-третьих, необходимо наладить механизм беспрепятственного формирования и выражения интересов, воли всех классов и социальных групп, их координации и реализации во внутренней и внешней политике Советского государства.

В-четвертых, должны быть созданы условия для дальнейшего свободного развития каждой нации и народности, для укрепления их дружбы и равноправного сотрудничества на принципах интернационализма.

В-пятых, социалистическая законность, правопорядок должны быть радикально усилены, чтобы исключить любую возможность узурпации власти или злоупотребления ею, чтобы эффективно противостоять бюрократии и формализму и надежно гарантировать защиту конституционных прав и свобод граждан, а также выполнение их обязанностей по отношению к обществу и государству.

В-шестых, должно быть проведено строгое разграничение функций партийных и государственных органов в соответствии с ленинской концепцией Коммунистической партии как политического авангарда общества и роли Советского государства как инструмента управления народом.

Наконец, в-седьмых, необходимо создать эффективный механизм для обеспечения своевременного самоомоложения политической системы с должным учетом меняющихся международных и внешних условий, системы, способной ко все более энергичному развитию и внедрению принципов социалистической демократии и самоуправления во все сферы жизни.

Это были нетривиальные задачи, и их выполнение потребовало бы глубокой приверженности всех участников, чтобы довести дело до конца. Горбачев делал акцент на том, чтобы рядовой гражданин отождествил себя с глобальной миссией, увидел не только потенциальную выгоду от проведения необходимых реформ, но, что более важно, осознал свой долг – играть активную роль в осуществлении государственных преобразований.