Текст книги "Гонка разоружения"

Из залов Монтесумы…

Детство в Турции и Западной Германии помогло привить мне представление о реальности советской угрозы и укрепило меня в желании вступить в армию, чтобы я мог занять свое место в качестве части американского щита, который защищал Европу и Соединенные Штаты от бедствий советского коммунизма. После окончания американской средней школы Кайзерслаутерна в 1979 году я поступил на службу в армию США именно для этого. Первоначально я подавал заявление в Военную академию США в Вест-Пойнте, но получил отказ. Армия предоставила мне возможность посещать подготовительную школу Военной академии Соединенных Штатов (USAMAPS)[27]27
  United States Military Academy Preparatory School (USAMAPS)


[Закрыть], расположенную в Форт-Монму-те, штат Нью-Джерси, где я провел следующий год обучения, понимая, что, если буду хорошо учиться, мне дадут назначение в Академию.

Хотя мои результаты тестов были хорошими, мне стало ясно, что мы с армией не очень-то ладим. Безудержный расизм, вопиющее употребление наркотиков и несколько вялый подход к военной службе – вот некоторые из вещей, которые меня отталкивали. На базе был отряд морской пехоты, и я вспомнил, какое впечатление на меня произвели их выправка и дух. Я навел справки о переводе в Корпус морской пехоты после окончания Вест-Пойнта, и, когда мне сказали, что это будет невозможно, я решил уволиться из USAMAPS, оставить армию и поступить в гражданский колледж, где я затем буду добиваться назначения в Корпус морской пехоты.

В конце концов, дело дошло до того, что я нашел колледж, в котором обязательным условием была программа изучения русского языка. Я планировал поступить в морскую пехоту с единственной целью – противостоять советской угрозе, и я твердо верил в пословицу: «Знай своего врага так, как ты знаешь себя». В материалах для приема, которые я просмотрел, указывалось, что один из них был доступен в колледже Франклина и Маршалла в Ланкастере, штат Пенсильвания. Я подал заявление – меня приняли. Но как только я приехал в кампус, то обнаружил, что программа изучения русского языка была распущена за год до моего приезда. Не испугавшись этого, я обратился к декану факультета за разрешением создать свою собственную программу изучения русского языка, составив академическую программу, которая примерно отражала то, что я искал. Объединив курсы истории, государственного управления и экономики, я после еще одной петиции добился, чтобы колледж восстановил программу изучения русского языка как раз вовремя, чтобы я смог получить два года языковой подготовки на уровне колледжа. В итоге я специализировался на российской истории, завершив ее с отличием (моя дипломная работа исследовала исторические корни советской военной доктрины, прослеживая их вплоть до царских времен).

Я также выполнил свое обязательство вступить в Корпус морской пехоты, записавшись на Курс командиров взводов (PLC)[28]28
  Platoon Leaders Course (PLC)


[Закрыть] – учебную программу из двух шестинедельных учебных курсов, один летом между вторым и предпоследним курсами («Курс для юниоров»), а другой между младшим и выпускным годом («Старший курс»). Занять свое место на желтой разметке на асфальтовой стоянке в Кэмп Апшур в Куантико, штат Вирджиния, в то время как орущие сержанты-инструкторы выводят вас из автобуса, – это то, что любой, кто испытал это на себе, никогда не забудет. То же самое относится и к бегу с препятствиями, которые включали в себя ужасный Квигли (заполненный препятствиями ров, содержащий жидкое болото незабываемого зловония и столь же непривлекательной консистенции, через которое кандидатам в офицеры приходилось проходить) и небольшие упражнения по руководству подразделениями, которые проверяли физические и умственные способности в экстремальном состоянии. Когда я заканчивал каждую из своих курсов PLC, я высоко держал голову. Я имел на то право.

По окончании колледжа в мае 1984 года я был произведен в младшие лейтенанты, а позже в том же году был направлен в Базовую школу (TBS)[29]29
  The Basic School (TBS)


[Закрыть] в Квантико на шестимесячную программу обучения, предназначенную для превращения всех офицеров морской пехоты, независимо от их возможных военных специальностей, в лидеров, способных командовать взводом (более 30 морских пехотинцев) в бою. В 1985 году, когда я учился в TBS, я опубликовал статью об антисоветском сопротивлении в Центральной Азии, основанную на некоторых исследованиях, которые я провел для своей дипломной работы с отличием в Soviet Studies, престижном академическом журнале. Именно благодаря моей академической степени, моей работе в TBS и этой статье о советских исследованиях я смог ходатайствовать перед штабом Корпуса морской пехоты об отмене обычного трехлетнего срока службы в вооруженных силах для офицеров, желающих поступить на службу в разведку.

Я получил приказ явиться в Боевой центр военно-воздушных сил Корпуса морской пехоты в 29 Палме, Калифорния. Мое первое назначение было в штаб G-2 (разведка) 7-й десантной бригады морской пехоты (МАВ)[30]30
  Marine Amphibious Brigade (МАВ)


[Закрыть], компонента Корпуса морской пехоты Сил быстрого развертывания (RDF)[31]31
  Rapid Deployment Force (RDF).


[Закрыть]. Мне еще предстояло пройти официальную разведывательную подготовку, и сотрудники G-2 понятия не имели, что делать со свежеиспеченным лейтенантом с практически нулевым опытом. Мне было поручено обновить основной план действий в чрезвычайных ситуациях для развертывания 7-й МАВ в регионе Ближнего Востока. В то время двумя основными угрозами, к которым мы готовились, были возможность иранского наступления, которое прорвало иракские линии и угрожало Кувейту, а также советское вторжение в Иран с целью получения контроля над иранскими портами вдоль Персидского залива. Основываясь на моей работе по обновлению планов разведки на случай непредвиденных обстоятельств, впоследствии мне было поручено отслеживать советские операции в Афганистане и события в ирано-иракской войне.

Летом 1985 года 1-я дивизия морской пехоты, которой была подчинена 7-я МАВ, провела свои ежегодные командно-штабные учения (которые были сосредоточены на функционировании персонала, без развертывания реальных боевых подразделений), на этот раз отвечая на имитацию советского вторжения в Иран. Я отчетливо помню, как наблюдал за ходом сражения на карте из командной палатки – создание плацдарма морской пехоты в Иране, продвижение вглубь страны и первоначальный контакт с советскими войсками. Я также вспоминаю, как Советы в конце концов прорвали наши позиции и наблюдали за принятием решения, которое привело к разрешению применения тактического ядерного оружия морской артиллерией с целью остановить советское наступление. Учения закончились, когда был произведен выстрел 8-дюймовым тактическим ядерным снарядом. Когда я спросил, что будет дальше, мне ответили: «Ничего, война закончилась. Советы ответили массированным ядерным контрударом, и мы все мертвы».

Вскоре после этих учений меня отправили в Вашингтон, округ Колумбия, для участия в так называемой «Неделе советской военной мощи», конференции, организованной Разведывательным управлением Министерства обороны (DIA) для ознакомления офицеров военной разведки со всех служб с советской угрозой. Конференция совпала с выходом в 1985 году глянцевого издания «Советская военная мощь», выпущенного DIA, которое было заполнено фотографиями, схемами и иллюстрациями, изображающими советские вооруженные силы во всей их красе. Я покинул конференцию под должным впечатлением от мощи советского противника и полностью посвятил себя задаче победить его на поле боя.

После завершения моей официальной подготовки в качестве офицера разведки я был переведен в 5-й батальон 11-го полка морской пехоты – то самое подразделение, которому во время учений на командном пункте прошлым летом было поручено запустить ядерный артиллерийский снаряд, который инициировал имитацию ядерного Армагеддона. После регистрации командир, суровый подполковник по имени Ник Карлуччи задал мне вопрос о том, какой я ожидал увидеть свою роль в батальоне. Я дал ему школьный ответ: «Разведка управляет операциями, сэр».

«Вы действительно в это верите?» – спросил он.

«Да, сэр», – был мой наивный ответ. Я покинул его офис с задачей подготовить ежегодный учебный план, основанный на реальной угрозе, основанной на разведданных. «Ваш предшественник был освобожден от должности за то, что не оправдал высоких ожиданий командира», – сказал мне старший офицер, майор Киблер. Я был полон решимости не последовать его участи.

Стрелять, двигаться, общаться – вот основные задачи морской артиллерии. Нам нужно было выполнить эти задачи быстрее и эффективнее, чем наш враг, или умереть. Я изучал тактику и операции советской артиллерии и обучал огневые батареи стандартам, которым они должны были соответствовать в бою, чтобы выжить перед лицом такой угрозы. Я подключил радары обнаружения целей и отследил исходящие артиллерийские снаряды, выпущенные огневыми батареями 5/11 до их исходной точки, составив график имитации контрбатарейного огня на основе этих разведданных. Если огневая батарея все еще была на месте, когда мои имитированные снаряды попадали в цель, то она считалась уничтоженной. Командир батальона отнесся к этому неодобрительно.

Я отправился в Национальный учебный центр армии США в Форт-Ирвин, куда ехал вместе с «силами противника», обученными и организованными для ведения боевых действий в качестве советского мотопехотного полка. Когда они вступали в крупномасштабный бой «лоб в лоб» с подразделениями армии США, я наблюдал за ними, поскольку «Советы» неоднократно побеждали своих американских коллег подавляющей огневой мощью и массой. Основываясь на этих наблюдениях за играми, я знал, что морские пехотинцы не могли продержаться против Советов и рассчитывать на долгое сопротивление. Поэтому я работал с персоналом S-3 (операции) над созданием тренировочных учений, где мы учились вести бой, постоянно перемещаясь, прощупывая, отступая, атакуя и контратакуя, чтобы измотать и в итоге победить врага.

Я находился в 29 Палме, Калифорния, где располагался Центр воздушно-десантных войск Корпуса морской пехоты, специализирующийся на общевойсковой подготовке. В 29 Палме была огромная тренировочная площадка, которую при тщательном планировании можно было использовать в своих целях для имитации того, на каких расстояниях нам пришлось бы действовать, если бы нас отправвили воевать на Ближнем Востоке. Я часто координировал действия с пехотой, бронетехникой, легкой бронетехникой и авиацией, чтобы превратить простое батальонное упражнение с боевой стрельбой в полковое общевойсковое сражение, которое разворачивалось бы на сотни миль, подчеркивая реалистичность на каждом уровне. Я оттачивал свои навыки в управлении вспомогательным вооружением, посещая курсы военно-морских воздушных наблюдателей, где я научился вызывать артиллерию, вести артиллерийский огонь и оказывать непосредственную поддержку с воздуха, управляя с заднего сиденья OV-10 Bronco.

Я знал, что как артиллерийский батальон, способный нести ядерное оружие, мы станем главной мишенью для советских сил специального назначения – Спецназа, которым было поручено выследить нас и убить, прежде чем мы сможем быть использованы в ядерной роли. Чтобы лучше подготовиться к этому, я получил квалификацию инструктора по использованию многоцелевой интегрированной лазерной системы поражения, или MILES, применяемой армией в Национальный учебный центр для максимально точного воспроизведения боевых действий в реальном времени, а затем обучил личный состав батальона использованию этой системы. Система MILES позволяла наземным силам вступать в боестолкновения с применением стрелкового оружия и вспомогательных вооружений.

Оружие стреляло холостыми патронами, которые, в свою очередь, активировали лазерную систему, прикрепленную к оружию, «выстреливая» лучом в сторону цели. Каждый морской пехотинец был оснащен датчиком, который обнаруживал входящие лазерные лучи и, если было установлено, что лазерный луч поразил со смертельным исходом, включал сигнал тревоги, указывающий, что рассматриваемый морской пехотинец «мертв».

Затем я организовал свой собственный советский OPFOR – в данном случае взвод Спецназа, используя морских пехотинцев из штаб-квартиры и батареи обслуживания, разведчиков из 3-го танкового батальона и снайперов-разведчиков из 1-го батальона 4-го полка морской пехоты, которые должны были вступить в бой с батареями батальона с лазерной поддержкой. Я сделал все возможное, чтобы повторить советскую тактику, отправив патруль на автомобилях в тыл с помощью вертолета, а затем проводя агрессивное патрулирование и разведку, чтобы обнаружить, идентифицировать, сблизиться с подразделениями морской артиллерии и уничтожить их, прежде чем они смогут выполнить свою ядерную миссию.

Благодаря подобным тренировкам я смог перевести крупнейший на Западе самоходно-артиллерийский батальон с тактики времен Вьетнама в воплощение того, как должно выглядеть передовое подразделение огневой поддержки, ориентированное на маневренную войну. Я всегда буду гордиться своими результатами.

В армии все рано или поздно заканчивается, и к концу 1987 года мое время в 29 Palms истекло. В моем годовом отчете, в графе о предпочтительном назначении, я написал «любая морская пехота». Я хотел быть на передовой в любой будущей битве, а это могло произойти только в том случае, если тебя назначат в передовое подразделение. В декабре 1987 года мне сообщили, что меня направляют в 11-е десантное подразделение морской пехоты (для специальных операций), где я должен был служить помощником S-2. Я был в восторге от этого назначения, поскольку оно поставило бы меня на острие удара в случае любой реальной непредвиденной ситуации, которая могла бы возникнуть.

Я знал, что мой командир позвонил моему куратору в штаб-квартире Корпуса морской пехоты, сказав ему, что мои таланты будут потрачены впустую на флоте и что мне следует дать назначение в интересах национального значения. В то время не было таких вакансий для первого лейтенанта, и казалось, что моя работа в качестве S-2A 11-го MAU[32]32
  Marine Amphibious Unit (MAU)


[Закрыть] была обеспечена, но я ошибался. 19 января 1988 года Штаб Корпуса морской пехоты утвердил штатное расписание подразделения Корпуса морской пехоты для того, чтобы оно стало Инспекционным агентством на местах (OSIA). (Это было за целую неделю до официального создания агенства)

Два дня спустя, 21 января, мой приказ о назначении в 11-й MAU был заменен новым приказом, согласно которому я должен был отправиться в Вашингтон, округ Колумбия, и явиться в штаб Корпуса морской пехоты не позднее 7 февраля. Все, что мне сказали в то время, было то, что это назначение имело какое-то отношение к Договору о РСМД, который был недавно подписан президентом Рейганом и генеральным секретарем Михаилом Горбачевым. На следующий день, 22 января, в мои приказы были внесены поправки, на этот раз указывающие, что я должен был явиться в Агенство ядерной обороны для несения службы в OSIA в качестве аналитика разведки, и что я должен был явиться к коменданту береговой охраны не позднее 4 февраля.

В промежутках между переводом из 5-го батальона 11-го полка и сбором своих вещей я провел время со своим хорошим другом Полом Марксом, который был офицером разведки 3-го танкового батальона и кто, как и я, был зациклен на борьбе с советским врагом и его уничтожении. Мы читали новостные репортажи о Договоре о РСМД и пытались понять, какую работу я мог бы выполнять. Я ничего не знал о баллистических ракетах, и мы оба согласились, что моя полезность в качестве инспектора будет в лучшем случае минимальной. Должностная инструкция предназначалась для «аналитика разведки», поэтому лучшее, что мы смогли придумать, это то, что я буду отвечать за отслеживание запасов советских ракет. Мы оба размышляли о конце эпохи, отмечая, что, если бы Договор о РСМД работал так, как планировалось, вероятность американо-советской военной конфронтации была бы значительно снижена. «Ну, – пошутил Пол, – если ты не можешь застрелить их, по крайней мере, обними их до смерти».

Какое-то время казалось, что мне могут отказать даже в этом назначении. Когда я прибыл в Агенство ядерной обороны, мне сказали, что должности аналитика разведки больше не существует. У принимающего офицера не было никакой дополнительной информации, и он сказал мне, что я узнаю больше о том, в чем будет заключаться моя работа, когда зарегистрируюсь в OSIA во временном офисе в старой штаб-квартире береговой охраны в центре Вашингтона, округ Колумбия. Однако, когда я прибыл в Баззарде-Пойнт (где располагалась штаб-квартира береговой охраны), мне сказали, что OSIA еще не существовало. «Ты рано, – сказали мне. – Ты должен был быть здесь в понедельник (8 февраля)».

Я вышел из штаб-квартиры береговой охраны холодным февральским утром, морской пехотинец без работы, без принимающей организации и понятия не имеющий, во что он только что ввязался.

Глава 2
Человеческий фактор

«И услышал я голос Господа: «Кого Мне отправить? Кто будет Нашим посланцем?» Я сказал: «Вот я, отправь меня!»

Исаия 6:8

Проверочное уравнение

В сентябре 1987 года новый член делегации США по РСМД в Женеве, ученый по имени Стэн Фрейли представил на рассмотрение Советов проект инспекционного протокола. Примерно за год до этого Стэн Фрейли был назначен офицером связи между Национальной лабораторией Sandia (частью комплекса лабораторий по ядерному оружию Министерства энергетики) и управлением проверок Министерства обороны. Его первой задачей было написать проект инспекционного протокола по РСМД, в котором рассматривались различные технологии контроля над вооружениями, разрабатываемые в то время в Sandia. Этот проект был приложен к проекту Договора о РСМД, представленному делегацией США в Женеве в марте 1987 года. Однако фактический протокол не был передан Советам из-за опасений со стороны американцев, посчитавших это бессмысленным до тех пор, пока Советы не дадут понять, что они серьезно относятся к заключению договора.

В сентябре 1987 года этот этап был пройден. Фрейли был направлен в Женеву, где занял пост председателя американо-советской рабочей группы по Инспекционному протоколу Договора о РСМД. В это время Фрейли поделился своим проектом протокола инспекции с Советами (хотя, как тот позже признал, он был «переписан Комитетом до того, как Советы увидели его»).

Обычно Советы ждали месяцы, прежде чем ответить своим собственным встречным предложением. На этот раз, однако, они ответили в течение недели, заявив, что были готовы отработать американский проект. Немногим более двух месяцев спустя инспекционный протокол был готов – восемь страниц тщательно проработанного текста, каждое слово которого было проверено и перепроверено рабочей группой перед утверждением.

Ключевые элементы режима проверки, разработанного Стэном Фрейли и представленного Советам в сентябре 1987 года, включали:

– Требование о том, чтобы все ракеты РСМД и пусковые установки находились в согласованных районах или в объявленных транзитных зонах между такими районами в период сокращений.

– Подробный обмен данными, обновляемыми по мере необходимости, о расположении средств ракетной поддержки и операционных ракетных баз, о количестве ракет и пусковых установок на этих объектах и базах, а также о технических параметрах этих ракетных систем.

– Уведомление о перемещении ракет и пусковых установок между заявленными объектами.

– Базовая инспекция на местах для проверки уничтожения количества ракет и установок.

– Последующая краткосрочная инспекция заявленных объектов в течение периода сокращений для проверки остаточных уровней до тех пор, пока все ракеты не будут ликвидированы.

– Краткосрочные обязательные проверки определенных объектов в США и СССР, на которых может быть осуществлено производство запрещенных ракет.

– Отдельная проверка уничтожения, чтобы убедиться, что, когда объект деактивирован и удален из списка заявленных, он, действительно, прекратил свое существование, согласно Договору о РСМД.

До назначения в канцелярию министра обороны Фрейли занимал должность руководителя отдела систем проверки и технологий национальной лаборатории Sandia и был руководителем программы, известной как комплекс технической инспекции на местах (TOSI). Подразделение Фрейли участвовало в выполнении контракта с Министерством обороны по изучению и разработке потенциальных методов проверки договоров о контроле над вооружениями. Несмотря на то, что на момент подписания контракта в 1983 году переговорный процесс по РСМД был приостановлен. Усилия Фрейли сыграли важную роль в создании уверенности среди американских переговорщиков в том, что положения о строгой проверке, предусмотренные Договором о РСМД, могут быть выполнены, по крайней мере, с технической точки зрения.

Стэн Фрейли и остальные участники переговоров по РСМД были заложниками политики – если политики в Вашингтоне, округ Колумбия, были склонны поддерживать контроль над вооружениями, то перспективы успешного заключения договора были хорошими; в противном случае гонка вооружений продолжалась бы. Политики необязательно были политиками, хотя на них сильно влияли политические тенденции. К тому времени, когда Рональд Рейган был избран президентом, политическая тенденция отходила от понятия, поддающегося проверке контроля над вооружениями, а сообщество по контролю над вооружениями в США было расстроено новостями о несоблюдении Советским Союзом соглашений SALT I и SALT II.

Этот негатив доминировал в мышлении тех политиков, перед которыми отчитывался Стэн Фрейли. Особенно это касалось директора управления проверок в канцелярии помощника министра обороны по политике международной безопасности. Салли К. Хорн и ее заместителя Джорджа У. Лука. Салли Хорн была выпускницей 1968 года колледжа Пембрук, она начала свою карьеру в правительстве в отделе политических планов управления по вопросам международной безопасности Министерства обороны. Специалист по российским делам, Хорн начинала как аналитик, постепенно продвигаясь вверх, чтобы стать сотрудником Специальной исполнительной службы.

Джордж Лук был бывшим коллегой Фрейли. Получив докторскую степень по физике элементарных частиц в университете Пердью в 1977 голу, Лук присоединился к лаборатории Sandia, где провел следующие девять лет, занимаясь вопросами ядерной безопасности. Прежде, чем занять должность заместителя Хорн в 1987 году, он покинул Sandia в 1986 году и провел год в качестве частного консультанта по проверке контроля за вооружениями, участвуя в работе комиссии совета по оборонной науке, которая помогла определить цент производства ракет для проверки.

И Хорн, и Лук жили в эзотерическом, причудливом мире, где доминировали наука и математика. Здесь расчеты, такие как «уравнение проверки», использовались для оценки ожидаемых преимуществ, которые могли бы побудить Советы нарушить соглашение о контроле над вооружениями. В этом уравнении такие факторы, как «преимущество, воспринимаемое Советами, если они успешно избежали обнаружения» (BS) и «невыгодное положение для Советов, если нарушение было раскрыто» (DS), рассматривались как поддающиеся количественной оценке понятия. Как BS, так и DS включали военные и экономические выгоды и риски. При расчете вероятность того, что Соединенные Штаты обнаружат нарушение, обозначалась через «Р», а «Е» означало бы ожидаемое преимущество успешного нарушения соглашения для Советов. Соответственно, «проверочное уравнение» можно было бы символически записать следующим образом:

Е=((1 – P)xDS)-(PxDS)

Соответственно, проверка была бы сдерживающим фактором для мошенничества со стороны Советов, если

Е<0

или

Р > 1/1 + (DS/BS)

В этом уравнении «вероятность обнаружения» (Р) контролировалась Соединенными Штатами, поскольку это зависело от качества их технологий проверки и оперативных процедур.

«BS» и «DS», однако, зависели от намерений и психологии Советов: чем больше различие между «BS» и «DS», тем больше вероятность успешной проверки.

До того, как переговоры по соглашению о РСМД вступили в заключительную фазу, соотношение «DS/BS» считалось недостаточным для того, чтобы ожидать достижения поддающегося проверке договора о контроле над вооружениями. Ожидаемая выгода от обмана со стороны Советов была слишком высока (см. в качестве примера советское решение относительно межконтинентальной баллистической ракеты SS-16). Но даже если мошенничество исчезло бы благодаря улучшению отношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами, последним все равно нужно было уметь обнаруживать потенциальное нарушение, чтобы уравнение стало верным.

До того, как Стэн Фрейли представил свой инспекционный протокол, «Р» был делом Национальных технических средств (NTM)[33]33
  National Technical Means (NTM)


[Закрыть], американской флотилии спутников-шпионов. Традиционный стандарт, используемый американскими участниками в переговорах по контролю над вооружениями, когда речь заходила о проверке соблюдения договора, был известен как «адекватная проверка», что означало ситуацию, в которой невозможно было бы придумать способ обмана, «чтобы изменить военный баланс». С этой точки зрения национальные технические средства (NTM) были признаны «адекватными». Поскольку речь шла о ядерном оружии, это был практически бессмысленный вариант.

Постепенно продвигаясь к принятию Договора о РСМД с Советами, администрация Рейгана приняла новый стандарт, известный как «эффективная проверка», который учитывал возможности мошенничества, последствия военного значения, и включал подробные обязательства со стороны проверяемых сторон, а также четкие механизмы обеспечения соблюдения.

Чтобы соответствовать этому «эффективному» стандарту, коэффициенты, предназначенные только для NTM, которые вошли в «Р» в «уравнении проверки», должны были измениться. Включив в уравнение инспекцию на местах, значение «Р» можно было бы скорректировать в достаточной степени, чтобы оно соответствовало новому стандарту.

Салли Хорн и Джордж Лук не были поклонниками инспекций на месте – человеческий фактор был слишком изменчив, чтобы его можно было надежно зафиксировать математически, чтобы его можно было включить в «уравнение проверки» в каком-либо значении. Но в то время, как политики консультировали лиц, принимающих решения, на деле они не принимали решений – это делали президент и его кабинет. И к лету 1987 года было принято решение приступить к доработке Договора о РСМД. Протокол проверки Стэна Фрейли дали Салли Хорн и Джорджу Луку, нравилось им это или нет, модификатор проверки на местах, который позволил значению «Р» соответствовать новому стандарту, «эффективно проверяемому».

Так продолжалось до середины ноября 1987 года, когда Советы проинформировали своих американских коллег о сходстве между первой ступенью ракет SS-20 и SS-25. Эта проблема была поднята после встречи между государственным секретарем Джорджем Шульцем и министром иностранных дел Эдуардом Шеварднадзе в Женеве, Швейцария, 22–24 ноября 1987 года. Советское признание того, что первая ступень межконтинентальной баллистической ракеты SS-25 была «внешне похожа» на первую ступень ракеты средней дальности SS-20, которая вскоре будет запрещена, поставило участников переговоров по Договору о РСМД перед сложной проблемой контроля. Ее необходимо было решить до саммита Рейгана с Горбачевым и подписания договора. Церемония должна была состояться в Вашингтоне, через две недели. Теперь требовался пятый тип инспекции на месте – проверка по периметру, или (PPM)[34]34
  Perimeter Portal Monitoring – (PPM)


[Закрыть]. К счастью для участников переговоров, у Стэна Фрейли было готовое решение – демонстрационный комплекс технической инспекции на местах (TOSI).

Демонстрационный комплекс TOSI был создан по инициативе офиса министра обороны в начале 1980-х годов для изучения технических требований, связанных с проверкой соблюдения контроля над вооружениями. Учитывая холодные отношения, существовавшие между США и Советами в отношении переговоров по контролю за вооружениями, которые существовали с 1983 года, исследование, основанное на данных канцелярии Министерства обороны (OSD)[35]35
  Office of the Secretary of Defense


[Закрыть], было продиктовано теоретическими требованиями. Одной из реализованных инициатив была полная проверка объектов по производству ракет. Начиная с 1986 года концепция проверки по периметру, основанная на идее, что можно «захватить» ракетный завод с помощью технологии, которая позволит контролировать производство с высокой степенью достоверности, была превращена в полномасштабный проект демонстрационного комплекса, известный как Техническая инспекция на местах (TOSI). Демонстрационный комплекс TOSI был завершен 15 декабря 1986 года и включал в себя оборудование нескольких департаментов лаборатории Sandia, в том числе те, которые занимаются ядерными гарантиями в поддержку договора о нераспространении.

В мае 1986 года Советам в Женеве была представлена настольная модель системы проверок по периметру, представляющая собой детальные, интрузивные контрольные проверки, которые потребуются для контроля любых остаточных сил SS-20. Американская цель состояла не в том, чтобы убедить Советы разрешить им развернуть PPM, а, скорее, в том, чтобы заставить Советы согласиться на «абсолютный ноль». Полную ликвидацию систем РСМД, включая SS-20, чтобы устранить необходимость в навязчивых проверках PPM. Таким образом, когда Советы, наконец, согласились ликвидировать все ракеты SS-20, США отказались от своих требований в отношении PPM. Полностью запретив SS-20, задача контроля упростилась – NTM посчитали эффективным просто отличить SS-20 от SS-25. Тот факт, что ракеты SS-25 производились в Воткинске, просто не учитывался в уравнении проверки соблюдения РСМД.

Затем Советы объявили о сходстве между первыми ступенями S5-20 и SS-25.

Внезапно наблюдение за продолжающимся производством ракеты SS-25 на Воткинском заводе стало, по сути, иметь отношение к Договору о РСМД. Теперь Воткинский цех окончательной сборки ракет должен был быть «захвачен» инспекторами PPM, которые следили бы за выездом всех транспортных средств, проверяя любое транспортное средство или объект, достаточно большой по размерам, чтобы транспортировать первую ступень ракеты SS-20, чтобы убедиться, что Советы не использовали производство SS-25 (разрешено в соответствии с договором) в качестве прикрытия для продолжения производства секретных сил SS-20, запрещенных договором).

Но демонстрационный комплекс TOSI был предназначен для обеспечения технологического испытательного стенда для гипотетического проверки периметра условного объекта по производству ракет, а не конкретного цеха по окончательной сборке ракет в Воткинске. В защиту участников по Договору о РСМД можно сказать, что у них было менее трех недель для решения боткинского вопроса в случае подписании договора. Большинство технических вопросов были смазаны в тексте договора, и участники переговоров предпочли доработать их в ходе серии технических переговоров, которые должны были состояться после подписания договора, но прежде его ратификации был подготовлен меморандум о соглашении.