Текст книги "Гонка разоружения"

Более того, из-за огласки, которую статья Билла Герца получила в Советском Союзе, советская сторона ясно дала понять, что, с их точки зрения, шестимесячный отсчет времени, касающийся установки оборудования контроля, не начнется до тех пор, пока Советы не получат одобренные чертежи от американской стороны. Согласно Меморандуму о соглашении, в этом вопросе Советы были правы.

Ситуацию еще больше осложнял тот факт, что в начале марта 1989 года ESD и Sandia, столкнувшись с готовностью Советского Союза приступить к доработке чертежей, приказали остановить все строительство до тех пор, пока советские чертежи не будут тщательно изучены их соответствующими инженерами. Эта последняя мера быстро вызвала гнев Дуга Энглунда. «Строительство площадки КаргоСкан быстро становится затруднительным», – писал Энглунд в еженедельном отчете генералу Ладжуа 4 марта 1989 года. Что касается нового требования США о том, чтобы все строительство КаргоСкана было остановлено до дальнейшего рассмотрения, Энглунд насмешливо заметил: «Я передам эту информацию Советам, но я встревожен тем, что мы сами стали причиной любых задержек в строительстве, особенно учитывая приоритет, который мы придали этому проекту».

Чертежи были не единственной проблемой, задерживающей строительство. КаргоСкан, как и остальная часть системы контроля объекта, требовала прокладки значительного объема подземных трубопроводов, по которым должны были проходить тысячи футов проводки и силовых кабелей (система КаргоСкана требовала 4500 футов трубопровода и 17 000 футов провода, в то время как система контроля требовала 6600 футов трубопровода и 52 000 футов провода). Еще в августе 1988 года было решено, что Советы обеспечат фактический трубопровод, и, соответственно, началось строительство подземных траншей.

Однако в январе 1989 года Sandia проинформировала персонал Hughes на месте, что устанавливаемые советские 90-градусные «колена» несовместимы с ожидаемым протягиванием кабеля, что требует «широких изгибов» для предотвращения передавливания проводов. Несмотря на титанические усилия со стороны Черненко и его команды по адаптации существующих советских «колен» к требованиям США, в конце концов было решено, что Советы просто оставят отверстия в земле, где должны были быть установлены «колени», ожидая прибытия изготовленных в США соответствующих устройств.

«Ситуацию с трубопроводом, – сетовал Дуг Энглунд в своем репортаже от 4 марта 1989 года, – следовало предвидеть». У нас было достаточно возможностей правильно рассчитать необходимое количество трубопровода, и мы могли бы приобрести его и отправить любым из наших грузовых рейсов. По крайней мере, мы должны были раскрыть эту проблему гораздо раньше, чем мы это сделали».

Даже если бы американская сторона должным образом предвидела потребность в проводе кабеля, США все равно не смогли бы продолжить; отсутствие жизнеспособного «плана протягивания кабеля» (который, по словам Билла Лангемайера, менеджера по монтажу на объекте Hughes, является «документом, который переводит техническую документацию в физическую проводку плана установки с соответствующей детализацией для достижения инженерного замысла») остановило доработку системы контроля.

Билл Лангемайер был американским эквивалентом Анатолия Черненко – умного, трудолюбивого, серьезного профессионала, чья способность отделять зерна от плевел превратила многочисленные потенциальные катастрофы в истории успеха. Лангемайер подготовил план протягивания кабеля еще в октябре 1988 года, но это противоречило реальности, возникшей при попытке реконструировать демонстрационную площадку TOSI в Sandia и собрать ее заново за тысячи миль от Воткинска.

Советы, всегда с подозрением относившиеся к американскому техническому оснащению, потребовали документы (что было их правом), которые Hughes через Sandia просто не мог предъявить, потому что, проще говоря, их никогда не существовало. Еще в августе в Воткинск было отправлено достаточное количество кабеля, чтобы персонал Hughes мог установить физическую проводную матрицу, которую можно было подключить, как только модули КаргоСкана прибудут на место. Проблема, однако, заключалась в том, что Советы не собирались позволять американцам прокладывать кабель за пределами секретного завода по производству ракет, не объяснив сначала, почему эти кабели были необходимы.

«На катушках кабеля, которые были доставлены на этот объект, – сообщила Рут Бергер, инженер Sandia, работающая в Воткинске, в меморандуме от 26 января 1989 года, отправленном ее начальству на демонстрационный объект TOSI, – не указан номер детали производителя». По словам Рут, это было проблемой, потому что план вытягивания кабеля «составлен со всеми ссылками на кабель, указывающими только номер детали производителя».

«Все установки, – писал Лангемайер в другом меморандуме, – требуют советского одобрения для продолжения работ. Для этого требуется раскрытие информации, которой обычно являются чертежи». Проблема, по словам Лангемайера, заключалась в том, что «все требуемые чертежи не были получены на месте, независимо от причины».

«Наиболее острая потребность на данном этапе, – писал Дуг Энглунд в меморандуме Джорджу Коннеллу о смене персонала, – заключается в наличии полных и точных матриц, соотносящих типы кабелей, имеющихся на объекте, с чертежами, хранящимися на объекте, и определяющих распределение нагрузки: какая нагрузка подключается к какому силовому кабелю». «Без этого, – заключил Дуг, – у нас будет много очень дорогого и холодного металла, загромождающего ландшафт Воткинска».

Американские инспекторы в Воткинске зависели от инженеров Sandia и их способности подготовить документацию, которую Дуг Энглунд назвал необходимой для продолжения работы. Однако существовал и другой вариант. Билл Лангемайер сказал Дугу, что персонал Hughes может «провести собственное исследование нагрузки, а затем выбрать провод из нашего фиксированного доступного инвентаря». «Однако, – предупредил он, – это значительное дублирование усилий, которое может выходить за рамки контракта» и, в конце концов, представлять собой фактическое заимствование технологий существующего плана протягивания кабеля.

Неспособность Sandia и Hughes координировать работу на большом расстоянии по сбору данных, необходимых для завершения плана протягивания кабеля, и тот факт, что любое обратное проектирование документа, по мнению Лангемайера, не только отнимет слишком много времени, но и выйдет за рамки существующего контракта, определяющего объем и масштаб работы, которую Hughes было разрешено выполнять на месте, означала, что прошел почти месяц без какого-либо прогресса. Опасения Дуга Энглунда по поводу того, что объект контроля превратится в своего рода постапокалиптическую пустошь, похоже, оправдались.

Чтобы преодолеть затор, Билл Лангемайер отправился в Sandia, где в период с 15 по 16 февраля 1989 г. он посетил серию встреч с представителями TOSI по поводу завершения плана прокладки кабеля в Воткинске. Возникло две проблемы. Во-первых, для системы КаргоСкан требовался собственный план протягивания кабеля, отличный от того, который был разработан Лангемайером для Центра управления данными (DCC) и системы контроля выезда из завода. Этот новый план разрабатывался Сэмом Изразлитом и Джимом Люшером. Другая заключалась в том, что, какой бы план протягивания кабеля они в итоге ни придумали, по необходимости он будет неполным, поскольку у Sandia не было необходимых чертежей, и ей пришлось бы создавать их с нуля, а этот процесс мог затянуться на недели.

Билл вернулся в Воткинск в конце февраля только для того, чтобы обнаружить, что меры, которые, как он думал, были согласованы во время его встреч в Альбукерке, изменились без консультации с ним или другим персоналом Hughes на месте.

В меморандуме Дугу Энглунду от 6 марта 1989 года Билл Лангемайер наконец-то поставил точку. «Кто-то, – сказал он, – не понимает, что мы здесь делаем». Бессмысленный характер действий со стороны Sandia и ESD, отметил Лангемайер, «подтверждает мое подозрение, что персонал в США не был четко проинформирован». Казалось, что люди в США пытались переложить вину на Советы за задержки в доработке плана протягивания кабеля. Лангемайер не потерпел бы ничего подобного. Проблема заключалась в недостатке информации, предоставляемой на стройплощадку компанией Sandia, информации, без которой Советы не смогли одобрить окончательную установку. «Я предлагаю составить описание того, что мы намереваемся сделать, – сказал Лангемайер Энглунду. – Кто-то не усваивает четкую и полную информацию».

В конце концов Билл Лангемайер смог составить «достаточно полный» план протягивания кабеля, который позволил бы персоналу Hughes «начать проводку в любое время». Решением был вариант, предложенный Лангемайером еще в январе 1989 года, – перепроектирование старого плана вытягивания кабеля путем установки его по новым принципам в соответствии с требованиями к нагрузке. Вместо того чтобы проходить трудоемкий процесс подготовки полного документа до начала работ, Лангемайер предложил, чтобы персонал Hughes и Советы координировали свои действия изо дня в день во время фактического монтажа и, по сути, готовили необходимую документацию в процессе установки. Этот вариант, как ни странно, оказался приемлемым для Советов.

Однако задержки, возникшие при составлении этого плана, создали новые препятствия. Погода помешала расчистке кабельных траншей и трубопроводов, которые были вырыты прошлой осенью и впоследствии были заполнены грязью во время распутицы. Исправить ситуацию представлялось возможным только в апреле или мае.

Другой вопрос касался наличия материалов и оборудования. При советской системе ресурсы распределялись на основе годового плана. Срыв сроков строительства, вызванный проблемами с документацией в США, привел к тому, что строительные ресурсы, ранее предназначенные для КаргоСкана, были перераспределены на другие проекты. Чтобы исправить это, Черненко рекомендовал американцам встретиться со своим генералом, чтобы он мог санкционировать перераспределение ресурсов. Это, конечно, означало бы, что пострадают другие строительные проекты, создав внутриполитическую проблему для Советов, поскольку обещанные улучшения в городе были отложены.

В конечном счете концепция Лангемайера была воплощена в жизнь и был реализован семиэтапный план протягивания кабеля. Дополнительный персонал ESD и Sandia был переведен в Воткинск для наблюдения за этой работой, что представляло собой серьезное отклонение от первоначального контрактного плана и, как таковое, требовало присутствия сотрудников по контракту на месте для внесения необходимых изменений на месте. В течение нескольких недель «холодный металл, загромождающий ландшафт Воткинска», начал оживать: линии электропередачи были подключены, а панели управления ожили внутри DCC.

Но даже сейчас, в последний момент, проблемы, связанные с установкой оборудования на большие расстояния, стали возникать все чаще. «Система была поставлена «под ключ», – писал Лангемайер Дугу Энглунду в начале марта 1989 года, – то есть никаких проблем или решений не существует». Однако реальность установки сложного средства контроля за тысячи миль от американской базы превзошла теорию. Более того, по словам Лангемайера, «связь с Национальной лабораторией Sandia ограничена из-за чувствительности программного обеспечения».

«Интерфейс между процессором интерфейса оператора (DIP) и центральным процессором силового компьютера имеет неопознанную проблему с его соединительным каналом, – написал Лангемайер. – У нас на руках отсутствует документация по исходному коду. Определение проблем и устранение неполадок осуществляется посредством телефонных и факсимильных сообщений между [представителем Sandia здесь] и Национальной лабораторией Sandia с затруднениями из-за чувствительности раскрытия программного обеспечения».

Лангемайер далее отметил, что «Станция анализа данных (DRS) работает не так, как предполагалось». Еще раз: основным препятствием для решения этой проблемы было отсутствие документации относительно исходных кодов, используемых в этом процессе. Без исходного кода «наши сотрудники не могут определить, откуда данные загружаются на жесткий диск».

«Путь решения, – посоветовал Лангемайер, – состоит в том, чтобы дождаться Фрэнка Мартина (одного из первых сотрудников Sandia, отправленных в Воткинск еще в июле 1988 года), который прибудет 14 марта с новым жестким диском и дискетой IBM Core Distribution, чтобы посмотреть, исправит ли тот или иной вариант проблему». Существовали и другие проблемы с программным обеспечением. Персонал Hughes не мог просто проверить любой другой из дисководов на месте «из-за того, что на каждом хранилось специализированное программное обеспечение». Опять же, решение состояло в том, чтобы дождаться Фрэнка Мартина, который должен был принести недавно настроенный дисковод.

Билл Герц выделил предоставление Советам информации о программном обеспечении КаргоСкана в качестве одной из основных проблем, сдерживающих доведение системы контроля США до полной готовности к введению в эксплуатацию, как того требует текст договора. Но реальность заключалась в том, что практически каждая задержка, с которой сталкивалась американская сторона, начиная с начала операций по контролю в июле 1988 года и заканчивая публикацией статьи Герца в январе 1989 года, была вызвана результатом поспешной установки объекта, предназначенного для демонстрационных целей и никогда по-настоящему не предназначавшегося для ввода в эксплуатацию.

Однако, несмотря на все эти проблемы, инспекторы вместе со своими советскими коллегами выполнили свою работу настолько своевременно, насколько это было возможно. К началу марта 1989 года американские инспекторы смогли безостановочно эксплуатировать DCC на полной мощности. По мере реализации плана Лангемайера по вытягиванию кабеля и подключения DCC к различным элементам системы контроля, США смогли подключить DCC к сети, что позволило инспекторам переехать из построенных в Чехии трейлеров для временного жилья в их новое специально построенное здание.

Проблемы с клещами

Мое знакомство с угрозой, которую представляет для инспекторов клещевой энцефалит, началось в самом начале моего пребывания в Воткинске, во время нахождения там первой группы в июне 1988 года. В дополнение к проверке того, чтобы у прибывающих инспекторов была крыша над головой по прибытии, мне также было поручено убедиться, что существует план оказания медицинской помощи в случае чрезвычайной ситуации. Пока другие члены передовой группы обсуждали со своими советскими коллегами капризы системы контроля выезда из Воткинского завода, меня отправили в заводскую больницу, расположенную на северной окраине города. Там я встретился с главным врачом Владимиром Швецовым, который организовал для меня экскурсию по учреждению и провел брифинг об услугах, доступных инспекторам.

Больница представляла собой современное, хорошо оборудованное (в основном благодаря восточногерманскому оборудованию) учреждение на 600 коек и четыре основных отделения. Хотя в больнице было хирургическое отделение с шестью операционными, Швецов дал понять, что в случае серьезной чрезвычайной ситуации с участием американского инспектора его задачей было стабилизировать состояние пациента и транспортировать его в одну из крупных больниц Ижевска. Для этой цели у него были машины скорой помощи, и при необходимости он мог вызвать специально оборудованные вертолеты из Ижевска для воздушной транспортировки.

Основными заболеваниями, лечившимися в больнице, были единичные случаи гепатита и клещевого энцефалита. Другие инфекционные заболевания не были широко распространены и очень редки. Самой большой проблемой, неоднократно подчеркивал Швецов, были клещи. Штамм энцефалита, который они переносили, был уникальным для Советского Союза и был сконцентрирован в районе Воткинска. Регион буквально кишел ими. («Они падали с деревьев», по словам доктора.) Май был худшим месяцем, за ним шел июнь. После этого клещи впадали в спячку, и к августу они исчезали.

Хотя лишь немногие из клещей были переносчиками болезни, каждый год заражались сотни людей, и несколько человек умирали, в основном дети и пожилые люди. Для борьбы с этим заболеванием власти Воткинска проводили ежегодную кампанию иммунизации, используя вакцину, полученную из антител, содержащихся в крови инфицированного человека, пережившего болезнь. Прививки не были обязательными, но большинство населения, знакомое с опасностью, которую представляют клещи, предпочло привиться. Кампания иммунизации началась еще в январе, чтобы гарантировать, что каждый, кто хочет сделать прививку, сможет ее получить. Для выработки иммунитета потребовалось около 8–9 недель, поэтому вакцина должна быть введена в последний раз в конце февраля.

Швецов дал несколько брошюр о клещах и информацию о вакцине и предупредил меня быть осторожным при походе в лес или поле. «Это очень серьезная проблема, – сказал он. – Даже если вы выживете, болезнь может вывести вас из строя на всю жизнь».

Я поверил доктору на слово, проинформировав других членов передовой группы об угрозе клещей и подготовив меморандум для штаб-квартиры, предупредив всех, что это проблема, которую необходимо решить. Процедуры проверки предусматривали пешее патрулирование по периметру фабрики несколько раз в день по местности, казалось бы, специально созданной для клещей. По словам Швецова, сезон клещей подходил к концу, и без вакцины мы, инспекторы, мало что могли сделать, кроме как поддерживать ситуационную осведомленность с помощью агрессивной программы самоконтроля каждый раз, когда мы отправлялись на прогулку в лес.

Я сообщил об опасности, которую представляют клещи и клещевой энцефалит, Чаку Майерсу, который немедленно обратился к Советам с просьбой предоставить нам образец вакцины, используемой Воткинской фабрикой для защиты своих сотрудников от риска заражения. 22 июля 1988 года во время встречи с полковником Коннеллом Анатолий Томилов передал обещанный образец вакцины, который впоследствии был доставлен обратно в штаб-квартиру OSIA для дальнейшей оценки.

Проблема клещей, однако, уменьшалась. Хотя инспекторы снимали клещей со своей одежды во время патрулирования периметра, проведенного в начале июля 1988 года, к августу клещи исчезли. OSIA консультировалась с доктором Эрнестом Такафуджи, специалистом по борьбе с болезнями Отдела консультантов по профилактике и военной медицине Управления генерального хирурга армии США, о том, как лучше всего бороться с угрозой клещевого заболевания в Воткинске.

Проведя некоторые поверхностные исследования, которые показали, что российский вирус весенне-летнего энцефалита является близким родственником центрально-европейского штамма клещевого энцефалита, полковник Такафудзи смог найти запас австрийской вакцины, Fruhsommer-Meingoencphalitis (FSME-IMMUN), который, хотя и не одобрен Агентством Министерства здравоохранения и социальных служб США (FDA) для употребления в Соединенных Штатах, использовался Государственным департаментом США для вакцинации персонала, расположенного в европейских регионах, где центральноевропейский штамм ТВЕ считался эндемиком (видом, распространение которого ограничено определенным районом). Некоторое количество этой вакцины было закуплено и отправлено в Воткинск через посольство США в Москве.

Однако, когда 28 июля 1988 года доктор Дэн Кнодель, один из временных инспекторов, назначенных в Воткинск, вскрыл упаковку вакцины, он обнаружил, что срок годности вакцины истекает 8 июля 1988 года. Хотя срок годности истек, доктор Кнодель оценил, что она все еще будет иметь некоторую степень эффективности, и запросил у штаб-квартиры OSIA дополнительные указания о том, как действовать дальше. В конечном счете было решено не использовать просроченную вакцину. Вместо этого OSIA обратилась к полковнику Такафудзи за дополнительными указаниями о том, как наилучшим образом обезопасить инспекционный персонал США от угрозы ТВЕ весной 1989 года.

Доктор Такафудзи назначил доктора Келли Макки из Отдела оценки заболеваний Военно-медицинского исследовательского института инфекционных заболеваний армии США (USAMRIID) ведущим специалистом по расследованию проблемы вакцины против туберкулеза. Майор Макки, в свою очередь, связался с доктором Алексисом Шолоковым из Института Солка, который, в свою очередь, связался с доктором М.Ф. Балаяном, заместителем директора Института полиомиелита и вирусного энцефалита, входящего в состав Академии наук в Москве.

Вместе эти люди, проконсультировавшись с другими лицами, знакомыми с вакцинами против туберкулеза, определили, что, хотя в Советском Союзе имелись три разные вакцины, которые, как считалось, обладали высокой степенью эффективности против российского вируса весенне-летнего энцефалита, юридические проблемы, связанные с использованием этих вакцин на гражданах США, были слишком велики, чтобы их можно было преодолеть в необходимое время.

Вакцина FSME-IMMUN, с другой стороны, уже была тщательно исследована USAMRIID до такой степени, что уже был подготовлен проект протокола для использования вакцины американским персоналом. Вакцина, вводимая с помощью двух внутримышечных инъекций с интервалом в 1–3 месяца, обеспечивала защиту в 95 %, при этом не сообщалось о серьезных побочных эффектах. Полковник Такафудзи в меморандуме, подготовленном для OSIA 18 января 1989 года, рекомендовал OSIA внедрить программу добровольной вакцинации для всего инспекционного персонала США, направленного в Воткинск, на основе информированного согласия вакцинируемых. В поддержку этой программы д-р Такафудзи заявил, что OSIA следует внедрить программу отбора проб крови для всего вакцинированного персонала, а также анкету, которую должен заполнить вакцинированный персонал, если будут отмечены какие-либо побочные эффекты.

OSIA заказала 150 доз вакцины FSME-IMMUN, и был разработан протокол, по которому вакцину мог вводить Hughes во Франкфурте или ассистент врача на месте в Воткинске. К 22 апреля 1989 года, в начале сезона клещей, 39 из 42 инспекторов получили первую прививку, а 9 из 42 штатных инспекторов была сделана вторая инъекция (включая меня). Трое инспекторов отказались от вакцины, а остальные 30 должны были получить вторую прививку, когда они вернутся в Воткинск.

Однако в истории с клещами была еще одна глава. Еще 8 марта 1989 года полковник Такафудзи встретился с полковником Коннеллом и другими заинтересованными сторонами по поводу подготовки, проводимой в отношении содействия плану вакцинации против туберкулеза для американских инспекторов, командированных в Воткинск. В качестве отступления доктор Такафудзи отметил, что было бы полезно, если бы «образец клеща, сохраненный в изопропиловом спирте», был выслан из Советского Союза для «экспертизы». Марк Дьюс принял к сведению эту просьбу и впоследствии передал ее мне для выполнения.

Я уехал из Воткинска в начале апреля 1989 года, когда погода была еще слишком холодной для того, чтобы клещи рыскали по периметру Воткинска. К тому времени, когда я вернулся в начале мая, клещи уже не на шутку разгулялись. «Как и ожидалось, – отмечалось в статье от 8 июля 1989 года «Совет врача: подробнее о клещевом энцефалите», опубликованной в «Ленинском пути», – в этом году было очень много клещей, переносящих энцефалит. Во время контрольных обследований клещей было поймано в несколько раз больше, чем в предыдущие годы. «Чем больше клещей, тем больше вероятность заражения этой болезнью». «Число людей, укушенных клещами, увеличилось, – говорилось в статье. – Многие люди заразились этим заболеванием или подозреваются в его наличии». Этот факт был подкреплен следующей статистикой: «Число детей, страдающих от укусов клещей, также выросло: со 184 в 1988 году до 253 в этом году».

Проблема с клещами в Воткинске была очень серьезной.

Я ждал до конца мая, чтобы провести сбор «урожая» в виде клещей. Чтобы выполнить свою миссию, я надел один из белых комбинезонов, используемых для устранения статического электричества во время вскрытия ракетных контейнеров, в надежде, что белая ткань обеспечит достаточный контраст, чтобы любые клещи, которые могут прицепиться к моей персоне, были легко идентифицированы и впоследствии удалены. Затем я продолжил ходить по периметру, стараясь натыкаться на как можно больше кустов и высоких зарослей травы. Когда я вернулся, Джоан Полька, ассистентка врача Hughes, работавшая в то время на месте, ждала меня с парой пинцетов и стеклянным флаконом, наполненным изопропиловым спиртом, в руке.

Моя миссия привлекла внимание как инспекторов, так и Советов, которые с изумлением наблюдали, как Джоанна удаляла клещей с моего комбинезона – всего 48 штук, так много, что ей пришлось достать второй флакон со спиртом, чтобы удержать их всех. Позже, когда я удалился в ванную, чтобы провести необходимый самоанализ после патрулирования, я обнаружил нескольких «аутсайдеров», которые пробили мою защиту и чувствовали себя как дома на моем теле. Они были безжалостно убиты.

Джоанна завернула флаконы с клещами в пузырчатую пленку, которую затем положила в маленькую картонную коробку без опознавательных знаков, которую я взял с собой, когда уезжал из Воткинска в конце июня. Я держал картонную коробку в кармане пальто на протяжении всего путешествия, при посадке во Франкфурте, а затем в Вашингтоне, округ Колумбия. На следующее утро после моего возвращения я сам поехал в Форт-Детрик, на родину USAMRIID, и представился доктору Келли Макки.

Майор Макки не присутствовал, когда полковник Такафудзи высказал свое мнение о желательности получения реальных образцов клещей из Воткинска, и был ошеломлен, когда я достал две ампулы, содержащие 48 боткинских клещей. «Как вы притащили это сюда?» – спросил он, но еще больше побледнел, когда ему сказали, что они были пронесены вручную через международные границы и таможенный (и сельскохозяйственный) контроль без каких-либо деклараций. «Мы не можем принять это, – сказал он. – Вы нарушили множество американских и международных законов, привезя это сюда. Зачем вам делать что-то подобное?» Майор был явно расстроен.

«Мне было приказано», – ответил я, все еще протягивая флаконы майору.

«Кто приказал?» – спросил Макки.

«Насколько я понимаю, приказ исходил от самого полковника Такафудзи». Майор Макки смотрел на меня долгую минуту, затем протянул руку и взял флаконы. «Этого, – сказал он, – не может быть».

За все время пребывания американских инспекторов в Воткинске не было ни одного случая заражения клещевым энцефалитом инспекторов. Эффективность вакцины FSME-IMMUN в сочетании с процедурами самоконтроля, установленными инспекторами, стала ключевым фактором такого успеха.