Текст книги "Гонка разоружения"

Наш дом, милый дом, Воткинск

12-километровая (7,5 мили) поездка от нашего дома на улице Дзержинского, 20, до завода окончательной сборки ракет заняла около 30 минут. Советы предоставили фургон «рафик» и водителя, который добросовестно доставлял утреннюю смену на место инспекции, а ночную забирал домой, с остановками в обе стороны в кафе «Космос» на завтрак. Вечером он повторил процесс, на этот раз остановившись на ужин в кафе «Космос». «Рафик» также доставлял инспекторов в ресторан на обед и на полуночные трапезы. И так продолжалось день за днем.

Чтобы добраться до места инспекции, фургон направлялся на север от района Березовка в сторону базы снабжения по добыче нефти и газа и мимо кладбища, спрятанного среди больших деревьев. С множеством старых православных крестов и выветрившихся надгробий он выглядел как сцена прямо из романа Тургенева.

За базой снабжения по добыче нефти и газа дорога пересекалась с шоссе восток-запад (немногим больше двухполосной полосы асфальта). Поверните налево, и вы отправитесь во внутренние районы Удмуртской Республики, в сторону областного центра Шаркань. Наш «рафик» всегда поворачивал направо, к реке Каме, Уральским горам и городу Перми. Слева от нас были березовые рощи, расположенные среди полей полевых цветов, справа – ряд одноэтажных кирпичных зданий, представлявших различные промышленные предприятия, которые поддерживали город Воткинск, в том числе мясокомбинат, запаха которого в разгар лета было достаточно, чтобы вывернуть желудок у самого сильного.

Вскоре дорога превратилась в круговое движение. Сверните на первый съезд, и можно будет вернуться в город Воткинск. Проследуйте по второму, и вскоре вы окажетесь на пересечении реки Камы и въедете в город Чайковский. Третий съезд был наш, через поля ржи и высокой травы, где паслось рассеянное стадо крупного рогатого скота, за которым присматривали пастухи верхом на лошадях, заставлявшие своих подопечных двигаться, поглаживая их спины плетеными кожаными кнутами.

Поля ржи доминировали в пейзаже вдоль этого участка дороги, будь то яркая свежая зелень только что посеянного урожая в мае и июне, тускло-желтые созревающие стебли в июле и августе или блестящий янтарь полей перед сбором урожая в сентябре. В ветреные дни, когда ветер, солнце и тень объединяются, создавая море жидкого движения из волн зерна, трудно было бы не поддаться гипнозу от чистой красоты и спокойствия пейзажа.

Вскоре зерно уступило место картофельным полям, которые, в свою очередь, уступили место реке Сиве, на берегах которой часто можно было увидеть припаркованных местных жителей, которым посчастливилось иметь машину, устраивающих пикник со своей семьей. Здесь располагалась деревня Гавриловка. Это была причудливая деревня, состоявшая в основном из старых деревянных изб или бревенчатых домов. Ее население в основном работало в соседнем колхозе «Мир».

После пересечения реки Сивы дорога повернула на восток, по правую сторону дороги раскинулись гигантские поля ржи, а по левую – растущий лес из берез и елей. Через несколько километров шоссе пересекло железнодорожное полотно, сигнализируя о приближении к левому повороту на дорогу, которая змеилась через лес деревьев, прежде чем в конце концов уступить расчищенной территории, на которой располагался цех окончательной сборки, где находится система контроля по периметру.

Мы, инспекторы, совершали эту поездку дважды в день. Весной и летом поездка была волшебной. Наступила осень, погода ухудшилась; пошли дожди, а вместе с ними и печально известная распутица, или сезон слякоти, который довольно скоро превратился в суровую сибирскую зиму. Ландшафт стал однородно-белым из-за снегопадов глубиной в несколько футов, а дороги были покрыты постоянным слоем заснеженного льда, который часто испытывал шипованные шины и цепи на «рафике», поскольку водитель изо всех сил старался не съехать в кювет.

Во время сильного снегопада «рафик» замедлялся до ползания, водитель вглядывался сквозь быстро бьющиеся дворники на ветровом стекле, пытаясь разглядеть дорогу сквозь снежную пелену. Такие условия приводили к многочисленным дорожно-транспортным происшествиям. К счастью для американских инспекторов, ни один из них не имел прямого отношения к транспортному средству, в котором они ехали. Однако одна из этих аварий привела к тому, что «рафик» был вынужден выбрать альтернативный маршрут от завода обратно в Воткинск.

«Этот маршрут, – написал я в последующем отчете, – предполагал движение к запасному выезду и поворот на самодельную снежную дорогу, которая существовала через соседнее фермерское поле», отметив, что «эта дорога совпадала со следами транспортных средств, которые существовали в том же районе летом и осенью». Дорога соединяла цех окончательной сборки ракет со станцией, расположенной примерно в 3 км отсюда.

«Дорога представляла собой немногим больше одной полосы движения, состоящей из пары колей, образованных проезжающими автомобилями. «Рафик, – отметил я, испытывал значительные трудности при прохождении маршрута, поскольку снег, скапливающийся в центре трассы, часто тормозил автомобиль, значительно замедляя его и заставляя сильно раскачиваться взад-вперед».

Каким бы трудным ни был транзит, он дал мне возможность оценить проходимость маршрута, который был отмечен в анализе Pacific Sierra, предупреждающем о возможном использовании туннелей и дирижаблей для скрытого вывоза ракет SS-20 с завода. Этот опыт опроверг обе эти теории.

В марте земля начала оттаивать, превратившись в море грязи, прежде чем в мае она затвердела, и мы вернулись к сказочной обстановке, которая изначально встретила нас, когда мы приехали в июне 1988 года.

Почти сразу после прибытия американских инспекторов в июле 1988 года Анатолий Черненко и его строительная группа начали закладывать фундамент для строительства трех жилых и одного административного здания, которые после завершения строительства должны были стать постоянным жильем инспекторов. Названные в честь известных президентов США прошлого (Вашингтон, Джефферсон и Линкольн были жилыми единицами, в то время как Рузвельт Франклин, не Теодор, был административным зданием). Это были солидные сооружения, построенные для того, чтобы их обитатели оставались в тепле и сухости в самую ненастную погоду.

К концу августа 1988 года строительство продвинулось достаточно далеко, чтобы Дуг Энглунд в сопровождении Джерри Портера и других сотрудников Hughes смог провести экскурсию по общежитию в Вашингтоне. «Это здание находится дальше из всех четырех, – написал Дуг в меморандуме от 28 августа. – У него есть крыша, установлены все окна, установлена сантехника, а стены оштукатурены».

Усилия Черненко и его людей не остались незамеченными. «Мы все были весьма впечатлены качеством работы и количеством места, которое у нас будет», – сообщил Дуг. Согласно графику работ, строительство зданий планировалось завершить к середине декабря 1988 года. Черненко, однако, полагал, что он будет выполнен досрочно. «Наш опыт общения с ним, – благосклонно заметил Дуг, – предполагает, что он, скорее всего, прав».

Здания, однако, были пусты. Прежде чем американские инспекторы смогли заселиться, их нужно было обставить мебелью. В то время как Советы предлагали поставлять высококачественную мебель отечественного производства, Дуг Энглунд был за то, чтобы Hughes закупил мебель у европейского поставщика и отправил ее в Воткинск. «Очевидно, что нашим главным приоритетом здесь является создание места постоянного контроля и проведение инспекционной миссии, – написал Дуг. – В то же время, однако, мы должны уделять должное внимание тем другим видам деятельности, которые также имеют крайние сроки. Следовательно, я считаю, что нам нужно быстрее и тщательнее сосредоточиться на наших требованиях к мебели».

Однако желание Дуга Энглунда использовать европейского поставщика вступило в противоречие с видением Джорджа Коннелла о том, что американское жилье в Воткинске выполняет представительскую роль, позволяя инспекторам возможность преподнести свою страну в максимально позитивном свете своим советским коллегам. Вместо того чтобы просто закупать мебель на европейском рынке, Коннелл обратился к услугам дизайнера интерьера Houghton Group, который связал Коннелла с известной компанией по производству мебели высокого класса, расположенной в Северной Каролине. Когда Дуг возразил против сложности и дороговизны этого предприятия, он был отвергнут генералом Ладжуа, который поддержал представительское обоснование.

В течение следующих нескольких месяцев OSIA занимался заключением творческих контрактов на приобретение первоклассной мебели, включая освещение, картины, декоративные растения и ковровые покрытия. После приобретения мебель должна была быть разобрана, упакована, а затем перевезена в СССР, где должна была быть получена инспекторами, проверена Советами, а затем собрана заново и размещена в соответствующих местах. Это была огромная административная и логистическая задача, с которой умело справились Барретт Хавер и Ричард Курасевич. На месте Джерри Портер и Билл Лангемайер разыграли продолжающуюся монтажную драму с участием DCC, КаргоСкана и вытягивания кабеля с учетом трудоемких требований по обустройству их будущих жилых и рабочих помещений.

В отличие от укрытий DCC ISO и мобилизаторов М-1022, которые были доставлены в Ижевск на советском самолете Ил-76 после пересадки с американского самолета в Москве, поставки мебели должны были быть осуществлены непосредственно из Северной Каролины через Германию и далее в Ижевск на самолете С-141 ВВС США. «Американская сторона, – писал Барретт Хавер в меморандуме Анатолию Томилову от 2 января 1989 года, – признает, что перевозка такого количества груза через аэропорт, который никогда ранее не использовался американскими самолетами, будет очень сложной задачей».

Первый С-141 должен был приземлиться в Ижевске 4 января 1989 года с вилочным погрузчиком и K-loader, специализированным транспортным средством, используемым для перевозки паллетных грузов между погрузочными рампами и самолетом. Чтобы помочь Советам лучше организовать прием этого самолета и его груза, я был направлен в аэропорт Ижевска 2 января 1989 года, чтобы встретиться с директором аэропорта и организовать хранение и безопасность американских грузовых транспортных средств в отапливаемых условиях, дабы предотвратить замерзание масла и топлива. Эта встреча прошла хорошо, и первый С-141 прилетел без происшествий.

Прибытие С-141 в Ижевск вызвало настоящий ажиотаж: местные советские СМИ отметили удивление местных жителей при появлении «необычно приземистого самолета без окон, выкрашенного в странный темно-зеленый цвет с черными пятнами», хвостовая часть которого «была украшена звездами и полосами американского флага». Всего было запланировано 12 полетов, которые должны были состояться в три волны по четыре рейса в каждой. В то время как военно-воздушные силы предоставили персонал, который наблюдал за фактической разгрузкой самолета, персонал Hughes отвечал за разборку поддонов с коробками, в которые была упакована разобранная мебель. Их команда имела меткое название – «команда горилл» (некоторые из коробок были довольно тяжелыми).

К 20 января 1989 года Джордж Коннелл смог доложить в штаб-квартиру OSIA, что «все основные предметы мебели были расставлены по назначенным местам. Все растения нашли свой дом (и действительно добавляют приятный штрих!)». Решение нанять дизайнера интерьера и приобрести мебель у высококлассного американского продавца оказалось правильным. Как отметил Коннелл, «все инспекторы в восторге от своей мебели, а Советы поражены ее качеством».

Были некоторые предметы мебели, поврежденные при транспортировке, которые необходимо было отправить обратно и заменить, а также постельное белье неправильного размера, но это будет исправлено в ходе последней волны рейсов, запланированных на конец февраля 1989 года. Советы направили «комиссию» технических инспекторов во главе с полковником Волковым в Воткинск с целью обеспечения того, чтобы все отправленные материалы были разрешены для использования инспекторами в соответствии с условиями Договора о РСМД и всех необходимых приложений к нему. 30 января 1989 года Советы представили американским инспекторам меморандум о результатах этих инспекций. «Все оборудование было физически осмотрено в период до 30 января 1989 года советской стороной и было передано американской стороне в соответствии с существующими соглашениями, за исключением телевизоров, принципиальное использование которых в жилых помещениях не было согласовано». Телевизоры, о которых идет речь, всего их было три, поместили в комнату под двойным замком «до решения вопроса об их использовании».

Документ был подписан Вячеславом К. Лопатиным, заместителем начальника по технической безопасности 162-го отдела.

Лопатин был бельмом на глазу у инспекторов с самого первого дня работы. Его взаимодействие с Фрэнком Мартином во время установки муляжа ворот стало легендой среди инспекторов. В меньшей степени его скрупулезная требовательность к документации была вызвана не столько тем, что он был неправ, делая это, сколько тем, что мы не были готовы к такому уровню проверки, а соблюдение требований Лопатина замедляло сроки завершения строительства, которое проходило под огромным политическим давлением.

За последние семь месяцев инспекторы прониклись неохотным уважением к Вячеславу Лопатину и той роли, которую он выполнял. Его настойчивое требование, чтобы все, что мы делаем, соответствовало каждой букве договора, было правильным подходом, защищавшим инспекторов в той же степени, что и его собственную сторону. Более того, Лопатин был по-настоящему хорошим человеком. Его часто видели в компании его сына, в котором он души не чаял.

Однако по мере того, как инспекторы начали вторгаться на Воткинский завод окончательной сборки, имя Лопатина все чаще становилось синонимом неприятностей. Изъятие телевизоров было всего лишь симптомом более широкой паранойи, которая существовала среди Советов в целом и Лопатина в частности, когда дело касалось истинных намерений инспекторов. Эта паранойя, как вскоре обнаружили инспекторы, распространялась не только на материалы, которые были доставлены в Воткинск, но и на те самые жилые помещения, в которые инспекторы готовились переехать.

США всегда планировали установить телефонные линии, соединяющие каждую комнату в жилых помещениях и административном здании с DCC. Это позволило бы обеспечить мгновенную связь и подотчетность между инспекционной группой. Советы, в принципе, одобрили эту концепцию и разрешили установку оборудования, связанного с телефоном, в декабре 1988 года. И все же, когда американские инспекторы попытались проложить телефонные линии со второго этажа каждого здания вниз в подвал, а затем обратно через этаж в каждую комнату, им не дали этого сделать по приказу Лопатина, который утверждал, что подвалы были закрыты для инспекторов.

На встрече Джорджа Коннелла и Анатолия Томилова Коннелл спросил, почему, если здания, о которых идет речь, были дипломатически неприкосновенны, как указано в договоре, Лопатин препятствовал доступу в подвалы? Томилов ответил, что в то время как фактические жилые и рабочие помещения в строящихся Советами зданиях, на самом деле, дипломатически неприкосновенны, подвалы и территория, окружавшая эти здания, не попадали под эту категорию. Томилов указал, что согласно соответствующим Женевским протоколам, регулирующим присвоение дипломатической неприкосновенности, районы с дипломатическим иммунитетом должны быть ограничены/ограждены. Американская сторона, отметил он, отказалась разрешить возведение забора вокруг квартир/кварталов и, как таковая, отказалась от каких-либо претензий на подвалы и на прилегающую территорию. Коннелл моментально отверг советскую позицию.

На следующий день, 12 января 1989 года, Анатолий Томилов вручил Джорджу Коннелу акт, или официальный документ, передающий контроль над зданиями Вашингтон, Джефферсон, Линькольн и Рузвельт американской стороне. Акт передал все новые сооружения, «за исключением подвалов этих зданий», американцам.

Коннелл отказался подписать документ, заявив, что ему нужно будет проконсультироваться со своим начальством в Вашингтоне, округ Колумбия. Возникший в результате спор должен был перерасти в серьезное дипломатическое противостояние, результатом которого стало бы то, что американские инспекторы остались на улице Дзержинского, 20, откуда они совершали длительные поездки туда и обратно на «рафике» в Центр контроля Воткинского завода.

Вопрос о неприкосновенности подвалов вскоре перерос в полномасштабный дипломатический инцидент: посольство США в Москве обратилось к советскому Министерству иностранных дел, и 24 января США подняли его в качестве вопроса на Специальном комитете по проверке. 26 января Анатолий Томилов, явно смущенный разногласиями вокруг этого вопроса, обратился к Джорджу Коннеллу с компромиссным предложением: американские инспекторы могут переехать в свои новые помещения, а подвалы будут эксплуатироваться по принципу совместного доступа, пока вопрос не будет решен по дипломатическим каналам.

Однако, прежде чем Коннелл смог согласовать предложение Томилова со штаб-квартирой OSIA, весь вопрос о неприкосновенности подвалов был изъят из рук инспекторов США и местных советских властей, когда SVC официально занялся этим вопросом. 30 января делегация США в SVC представила своим советским коллегам официальный документ с изложением позиции, в котором говорилось, что в тексте Договора о РСМД четко указано, что жилым помещениям инспекторов, включая любые подвалы, должны быть предоставлены неприкосновенность и защита, подобно помещениям дипломатических агентов, в соответствии со статьей 30 Договора о РСМД Венской конвенции о дипломатических отношениях от 18 апреля 1961 года.

В американском документе утверждалось, что вопрос о неприкосновенности подвалов обсуждался во время технических переговоров, состоявшихся в мае 1988 года в Вене, Австрия. Затем Советы согласились, что их доступ в подвалы будет осуществляться только по приглашению американских инспекторов, аналогично тому, как советским пожарным был предоставлен доступ в посольство США в Москве. Американцы отвергли советские требования о том, чтобы США подписали Акт, отменяющий статус неприкосновенности подвалов, и запрашивали, чтобы Советы разрешили инспекторам немедленно занять свои новые помещения.

Советы в своем ответе сделали несколько очень красноречивых замечаний, первое и главное из которых заключалось в том, что советские строительные нормы ограничивали то, какая деятельность могла происходить в подвалах, где находились «линии связи, защищающие жизнь». Более того, Советы подчеркнули реальность того, что «все жизненно важные линии связи для жилых помещений американских инспекторов подключены непосредственно к Воткинскому заводу, который осуществляет производство средств, не попадающих под инспекцию в соответствии с Договором о ракетах средней и малой дальности. Для советской стороны это вызывало серьезные опасения, связанные с соблюдением надлежащих операционных процедур».

Советы отозвали свое требование к американцам подписать Акт и вместо этого предложили, чтобы доступ к подвалам жилых помещений США управлялся с помощью принципа «двойного ключа», который позволил бы Советам выполнять свои юридические требования в отношении технического обслуживания, утверждая при этом уровень контроля и доступа США.

Этот ответ был приятен Дугу Энглунду, который сменил Джорджа Коннелла 31 января 1989 года. Как и Джордж, Дуг был поражен необходимостью как можно скорее переселить инспекторов из их временных помещений в новое жилье. Дуг неоднократно сообщал о своей позиции в штаб-квартиру OSIA в течение первых трех недель февраля, но в ответ получал лишь молчание.

Во время этой кампании по написанию писем Билл Герц, используя информацию, предоставленную сотрудником сенатора Джесси Хэлмза Дэвидом Салливаном, опубликовал статью в выпуске Washington Times от 24 февраля 1989 года, которая внесла путаницу в продолжавшиеся в то время деликатные переговоры о происхождении подвалов. В статье, озаглавленной «Советы хотят получить доступ к подвалам инспекторов», цитировался неустановленный американский чиновник, который заявил, что США оспаривают советское требование разрешить доступ в подвал американских квартир в Воткинске. Далее этот чиновник заявил, что главной проблемой была безопасность подвалов от «электронного и акустического подслушивания КГБ». В статье говорилось, что американские инспекторы предположили, что их жилые помещения не были безопасными, потому что «их построили Советы». Однако, разрешив Советам доступ в подвалы, «агенты КГБ, сопровождающие американских инспекторов, получили бы возможность внимательно следить за всеми выводами и решениями, касающимися соблюдения Советским Союзом Договора о РСМД».

Весь ад вырвался на свободу. Когда посольство США отправило статью по факсу, американские инспекторы из вежливости предоставили своим советским коллегам копию. Советы, однако, приняли статью за официальный меморандум США, и начальник Анатолия Томилова Александр Соколов, специальный помощник генерального директора Воткинского завода по вопросам Договора о РСМД, потребовал немедленной аудиенции у Дуга Энглунда. После того как Дуг объяснил, что факс был всего лишь статьей, а не официальным документом, и это не отражало официальной позиции правительства США, Соколов успокоился.

То же самое, однако, нельзя было сказать о советском Министерстве иностранных дел, которое 23 января направило неофициальный документ в посольство США в Москве, протестуя против утечки конфиденциальной информации в американские СМИ американскими официальными лицами. В соответствии с разделом IX Меморандума о договоренности вся деятельность Специальной контрольной комиссии должна была оставаться конфиденциальной. Путем утечки подробностей полемики о подвале, которая в тот момент рассматривалась SVC, США нарушили свои обязательства.

Любая надежда на своевременное разрешение ситуации была еще больше отброшена назад, когда 1 марта 1989 года генерал Ладжуа во время дачи показаний в подкомитете палаты представителей по иностранным делам по контролю над вооружениями, международной безопасности и науке заявил, что позиция США по вопросу о жилье инспекторов в Воткинске заключалась в том, что, как только США завладеют зданиями, они сделают это «от чердака до подвала», при этом вся структура будет пользоваться неприкосновенностью. Генерал Ладжуа далее заявил, что советским инспекторам, работникам на советском объекте контроля в Магне, штат Юта, не будет разрешено занимать свои постоянные помещения до решения этого вопроса.

Кризис с подвалом быстро выходил из-под контроля. Статья Билла Герца в Washington Times в сочетании с показаниями генерала Ладжуа перед конгрессом привнесли нежелательный элемент политики, который, если позволить ему разрастись, может сорвать прогресс, достигнутый в создании Центра контроля в Воткинске. Чтобы выйти из тупика, Государственный департамент 7 марта 1990 года представил Министерству иностранных дел СССР новый документ с изложением позиции, в котором, хотя и повторялось, что США «не могут согласиться с каким-либо ограничением своего договорного права на полную неприкосновенность своих постоянных жилых помещений в Воткинске», заявлялось, что «США готовы разрешить немедленный доступ» в подвалы жилых помещений «по запросу». В заключение он призвал «Советский Союз пересмотреть свою позицию по этому вопросу».

10 марта советское Министерство иностранных дел направило свой ответ. Отметив «готовность американской стороны гарантировать немедленный доступ в подвалы указанных помещений советского персонала технической службы для проведения планового осмотра и работ по техническому обслуживанию системы водоснабжения, канализации и т. д.», Советы заявили, что больше не будут «настаивать на организации доступа в подвалы по принципу «двойного ключа». Таким образом, Советы дали понять, что американским инспекторам необходимо было занять жилые помещения в Воткинске «в кратчайшие возможные сроки».

Это предложение было принято США.

Оставался, однако, вопрос о советской безопасности. Генерал Ладжуа совершил трехдневный визит в Воткинск 14–16 марта 1989 года. На встрече с советскими официальными лицами 16 марта вновь был поднят вопрос о жилье в инспекторов. Генерал Медведев, командующий советским центром по сокращению ядерной опасности, организации – партнера OSIA отметил, что проблема была решена к удовлетворению всех сторон, и что Воткинскому заводу потребуется некоторое время, возможно, до двух недель, чтобы изучить последствия предоставления безопасного доступа инспекторов в подвалы, в которых есть инженерные коммуникации, поставляемые непосредственно с завода. В порядке, который, по-видимому, обеспечивал прикрытие для этой работы, начальник Черненко 11 марта осмотрел жилые помещения и отметил несколько «несоответствий», которые, по его мнению, должны быть исправлены до передачи зданий американцам.

Последствия комментариев генерала Медведева стали ясны утром 17 марта 1989 года, когда Дуг Энглунд в сопровождении Стью О'Нилла прибыл на объект контроля и попытался провести инспекцию жилого сектора, но обнаружил, как потом он сообщил генералу Ладжуа в меморандуме, что «весь жилой сектор был оцеплен».

«Вход на территорию перед зданием Вашингтона, – отметил Дуг, – был огорожен, а у главного входа поставлена охрана. Все остальные проходы были точно так же оцеплены».

Дуг и Стью О'Нилл в сопровождении Зои Халулакос встретились позже тем же утром с Вячеславом Лопатиным, чтобы обсудить ситуацию. «Лопатин – сообщил Дуг, – сказал, что он поинтересовался причинами закрытия, и ему сказали, что «специальные службы» прибыли, чтобы выполнить необходимую работу по обеспечению безопасности, обсуждавшуюся во время [встречи генерала Ладжуа и генерала Медведева], и что жилой сектор будет закрыт примерно на трехнедельный период». Отдел 162, добавил Лопатин, не знал, что это произойдет.

Советская паранойя не была беспочвенной. Рассматривая склонность спецслужб США к техническому шпионажу, местное отделение КГБ в Воткинске знало о недавнем примере установки ЦРУ устройства для «удаления информации из подземных кабелей связи», которые были установлены на «телефонном кабеле оборонного предприятия», подобном тем, что тянулись из подвалов жилых помещений США в сторону Воткинского завода окончательной сборки ракет. С другой стороны, фантазия КГБ о борьбе шпиона со шпионом, стремящегося подслушать разговоры американских инспекторов, чтобы получить представление об американском подходе к проверке контроля над вооружениями, была всего лишь выдумкой.

Реальность заключалась в том, что Советы были по праву обеспокоены предоставлением американцам неограниченного доступа к тем самым типам коммуникационных кабелей, которые ЦРУ ранее пыталось технически использовать. Работа советских «спецслужб», по-видимому, была сосредоточена на защите кабелей связи и питания от любого технического шпионажа со стороны американской команды, которая в то время ввозила буквально тонны очень сложной электроники, большая часть которой оставалась плохо задокументированной с точки зрения назначения и возможностей.

Чтобы не вызвать у Советского Союза опасений, что американская инспекционная группа пытается скрыть что-либо, касающееся ее деятельности на месте, всем инспекторам были даны инструкции ни при каких обстоятельствах не пытаться обнаружить какие-либо подслушивающие устройства или иные технические средства наблюдения, которые могли быть установлены Советами. Прежде всего каждый инспектор был проинформирован о том, что все, что он или она делали или говорили, находясь в Советском Союзе, вероятно, собиралось советской разведкой. Поскольку мы предполагали, что существует постоянное техническое наблюдение, то, следовательно, не было никакой необходимости искать его.

Наиболее важным, однако, был тот факт, что успех Договора о РСМД и других соглашений о контроле над вооружениями в будущем зависел от крохотного количества доверия со стороны каждой стороны к тому, что другая заключила соглашение добросовестно. Таким образом, нам, инспекторам, было запрещено предпринимать какие-либо действия, которые отклонялись от буквы и намерения договора. Мы не были шпионами, и поэтому нам не следовало вести себя подобным образом. Если кто-то, не обученный искусству ведения контртехнологического наблюдения, начинал искать советские «жучки», Советы бы раскрыли это, имели бы все основания подозревать, что затевалась нечестная игра.

Молодые, интеллектуально любопытные американцы, какими бы они ни были, однако, некоторые из сотрудников Hughes пренебрегли этими инструкциями и использовали устройство определения местоположения гвоздей для «сканирования» стен подвала Линкольна, который был в процессе преобразования в покер-рум/неофициальную сауну одним из наиболее предприимчивых инспекторов из Hughes. Неизбежно было обнаружено «устройство», и в стене была пробита дыра, чтобы выставить жучок напоказ с целью фотографирования. Когда сотрудникам местной контрразведки стало известно об этой деятельности, мы немедленно пресекли ее, сообщив об инциденте по цепочке командования. В то время как первоначальная склонность генерала Ладжуа состояла в том, чтобы немедленно уволить вовлеченных лиц, возобладали более спокойные решения, и каждый был отпущен с резким предупреждением, сделанным лично полковником Коннеллом.

Инспекционная группа США в последний раз покинула улицу Дзержинского, 20, 4 апреля 1989 года. Переезд в новые помещения прошел без сучка и задоринки, и вскоре инспекторы привыкли к новому распорядку жизни рядом с советским ракетным заводом 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. В то время как до 4 апреля любой инспектор на месте по умолчанию находился на дежурстве, Советы приняли более расслабленную позу, когда дело дошло до передвижения инспектора и ношения опознавательных значков. Теперь, когда большая группа американцев якобы не при исполнении служебных обязанностей жила рядом с секретным военно-промышленным объектом, Советы, возглавляемые не кем иным, как Вячеславом Лопатиным, попытались установить хоть какой-то контроль.

Было решено, что инспекторы начнут носить свои бейджики с фотографией и именем с 1 июня 1989 года. Советы также настаивали на том, что, хотя инспекторы могли свободно перемещаться в свои жилые помещения, административное здание Рузвельт и обратно по своему усмотрению, любой инспектор, входящий в «техническую зону» (т. е. в DCC, на склад или в любую другую часть объекта контроля), должен сначала уведомить советскую сторону, которая либо обеспечит сопровождение, либо даст инспектору разрешение на прохождение без сопровождения. Эти процедуры вскоре вступили в противоречие с американской трудовой этикой, в соответствии с которой инспекторов вызывали из якобы их свободного времени, чтобы они реагировали на требования начальника участка или менеджера участка по мере их возникновения. Разочарование Советов было ощутимым, когда инспекторы были вызваны для оказания помощи в монтажных работах, приняв профиль работы, в соответствии с которым они работали в течение последних десяти месяцев, и направляясь непосредственно в то место, где они были необходимы. Как и ко всему новому, к советским ограничениям на передвижение требовалось некоторое привыкание, но к концу апреля 1989 года количество ежедневных нарушений значительно сократилось (хотя они и не были устранены).