Текст книги "Гонка разоружения"

Политический хаос и контроль над вооружениями

Крах Российской коммунистической партии как жизнеспособного политического института летом 1990 года привел к кризису внутри КПСС, который привел к чистке Политбюро, в результате чего Горбачев висел на волоске. В центре проблем Горбачева был вопрос экономической реформы. В своих беседах с Чаком Майерсом и Томом Муром в июне 1990 года Евгений Одиянков заявил, что «требуется изменение в отношении собственности», прежде чем можно будет начать какую-либо значимую экономическую реформу. Как объяснил посол США в Советском Союзе Джек Мэтлок, «если бы государство не нашло способ отказаться от контроля над большей частью приносящей доход собственности, реформа не могла бы состояться, поскольку не было бы реальной рыночной системы экономического обмена».

Горбачев оказался в политическом тупике – за провозглашением суверенитета Россией последовало аналогичное заявление большинства других советских республик Советского Союза, которые, по словам посла Мэтлока, «больше не желали, чтобы их экономическая судьба решалась бюрократами в Москве». Контроль этих советских бюрократов, однако, был последним остатком политической власти, которой обладал Горбачев, отказавшийся передать ее другим. «Цепляясь за власть над собственностью, отмечал Мэтлок, – он [Горбачев] обрек свой собственный кабинет и государство, которое он возглавлял».

Потребность в экономических реформах была реальной, не было никаких политических учреждений, способных это осуществить. Когда российский парламент принял план экономических реформ и направил его в Верховный Совет Советского Союза на утверждение, Горбачев ответил тем, что вместо этого Верховный Совет принял отдельный план экономических реформ, что привело к политическому хаосу. Затем Горбачев удвоил усилия, предложив значительную реструктуризацию советских президентских институтов, консолидируя власть в постоянно сужающемся круге советников, окружающих президента. Частью реструктуризации было создание должности вице-президента, которую Горбачев заполнил, назначив Геннадия Янаева, относительно неизвестного профсоюзного деятеля, который не представлял никакого политического вызова советскому президенту. Горбачев оказал давление на Съезд народных депутатов, чтобы тот одобрил назначение Янаева, а также новые законы, которые предоставляли президенту возможность управлять указом.

Этот последний шаг был слишком силен для Эдуарда Шеварднадзе, давнего министра иностранных дел при Горбачеве, который подал в отставку в речи, произнесенной перед советским съездом народных депутатов в декабре 1990 года, сославшись на растущую опасность «диктатуры». И впервые по Москве начали циркулировать слухи о перевороте, чтобы свергнуть Горбачева.

Когда Горбачев использовал свои новые полномочия по указу, чтобы начать принимать законы, регулирующие экономическую реформу, Борис Ельцин отреагировал, объявив, что российское законодательство имеет приоритет. Затем Горбачев подписал указ, объявляющий советский закон высшим. Проблема обострилась, когда Россия отказалась передавать налоги, собранные на российской земле, советским властям, что фактически привело к банкротству советской экономики. К концу 1990 года Советский Союз был охвачен политическим хаосом и экономической неразберихой.

15 октября 1990 года Михаилу Горбачеву была присуждена Нобелевская премия мира в знак признания его роли в прекращении холодной войны между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Однако чего Горбачев не добился, так это заключения такого рода далеко идущего договора о контроле над вооружениями, который отражал бы это утверждение.

Одной из причин этой задержки было растущее восстание в рядах советских вооруженных сил, что Горбачев слишком много отдавал США, когда дело касалось сокращений вооружений, предложенных в соответствии с Договором СНВ. Эти опасения переросли в настоящий кризис в области контроля над вооружениями, что привело к ужесточению позиции СССР на переговорах до такой степени, что переговоры были полностью прерваны во время важных встреч, состоявшихся в Вашингтоне, округ Колумбия, в апреле 1990 года. Чтобы заставить советских военных уступить, потребовалось личное заступничество

Горбачева, который потребовал отставки любого, кто не соглашался с его позицией по контролю над вооружениями. К маю 1990 года у Горбачева была новая переговорная позиция, которая послужила окончательной основой того, что должно было стать Договором СНВ.

«Кризис в области контроля над вооружениями», охвативший Советский Союз весной 1990 года, способствовал развитию событий, повлиявших на работу Воткинского завода. Эти события в немалой степени привели бы к краху Советского Союза. Чтобы структурировать свою стратегическую ядерную позицию в соответствии с ожидаемыми требованиями Договора СНВ, советские военные предпочли использовать мобильные межконтинентальные баллистические ракеты с одной боеголовкой, а не тяжелые шахтные ракеты с несколькими боеголовками.

Одной из причин этого было стремление сохранить мобильные межконтинентальные баллистические ракеты (переговорная позиция США заключалась в их полной ликвидации) путем отказа от ракет с несколькими боеголовками. Другим было решение советских военных предпринять то, что они назвали «асимметричным ответом» на Стратегическую оборонную инициативу США (SDI, более известную как «Звездные войны»). «Курьер», наряду с продолжением SS-25, известным как «Тополь-М», был разработан с эксплуатационными характеристиками, предназначенными для поражения SDI. Однако к 1989 году советское беспокойство по поводу SDI уменьшилось, и советские военные начали негативно относиться к проекту. В 1989 году, как раз когда «Курьер» вступил в начальную фазу эксплуатационных испытаний, Министерство обороны приказало приостановить проект, при этом около трех четвертей его бюджета было потрачено.

Министр оборонной промышленности Борис Белоусов (тот самый человек, которого Воткинское производственное объединение выдвинуло для представления своих интересов на выборах в марте 1990 года) решил оставить «Курьер» в производстве, чтобы обеспечить поступление крайне необходимого финансирования на Воткинский завод. Белоусова поддержал в этом решении Юрий Маслуйков, глава Военно-промышленной комиссии СССР (ВПК). Маслуйков выступил в качестве главного сторонника партнерства Конструкторского бюро Надирадзе и Воткинского завода по производству баллистических ракет после смерти Дмитрия Устинова и был главным сторонником ниши дорожно-мобильных баллистических ракет, которую эти организации создали для себя.

Решение Бориса Белоусова оставить «Курьер» в производстве, несмотря на сдержанность со стороны Министерства обороны, привела к выяснению отношений летом 1990 года, когда ракета была объявлена готовой к первоначальным летным испытаниям. Министр обороны Дмитрий Язов пригрозил уволить начальника советского Генерального штаба Михаила Моисеева за невыполнение приказа о закрытии программы «Курьер», когда ему было приказано сделать это еще в 1989 году. Более того, внутренняя конкуренция между конструкторскими бюро Надиразде и «Южное» за ресурсы создала ситуацию, когда союзники «Южного» убедили Министерство иностранных дел заявить, что любое летное испытание ракеты «Курьер» подорвет позиции СССР в продолжающихся переговорах по Договору о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ). Было принято решение отложить любые летные испытания «Курьера» до тех пор, пока не станет известно больше о намерениях Америки в отношении ее собственной малой межконтинентальной баллистической ракеты «Мидгетмен».

Экономический хаос в сочетании с продолжающейся политической враждой между Михаилом Горбачевым и Борисом Ельциным создали атмосферу кризиса среди сторонников жесткой линии в Коммунистической партии Советского Союза, многие из которых продолжали занимать руководящие посты. Они сочли проблематичным готовность Горбачева уступить требованиям США, когда дело дошло до сокращения главного символа советской власти и престижа – ее стратегических ядерных сил, и начали организовываться в ответ. 7 февраля 1991 года советские военные начали совместное патрулирование с гражданской полицией в городах и поселках по всей России. Этот маневр был воспринят многими как неприкрытый захват власти советским министром обороны Дмитрием Язовым и министром внутренних дел Борисом Пуго. Одобрение Горбачевым этих патрулей застало многих наблюдателей врасплох.

Когда в марте 1991 года Российская коммунистическая партия попыталась сместить Бориса Ельцина с поста главы Верховного Совета России, продемократические партии организовали в ответ массовую демонстрацию, запланированную на 28 марта. Горбачев в беседах с Язовым и Пуго приказал ввести войска в Москву, чтобы защитить Кремль и российский парламент от захвата толпой антисоветских демонстрантов. Более 100 000 человек провели мирную демонстрацию. Демонстрация силы не только не понадобилась, но и привела к обратным результатам. Когда Российский съезд народных депутатов обнаружил, что российский парламент окружен советскими войсками – часть сил численностью около 50 000 солдат армии и Министерства внутренних дел, развернутых на улицах Москвы, – вместо того, чтобы проголосовать против предложения о создании должности президента России (которая досталась бы Борису Ельцину), оно было принято подавляющим большинством голосов, скорее как голосование против советской власти, чем в поддержку Ельцина.

Состояние политического кризиса в Советском Союзе продолжалось. Руководствуясь экономическими и политическими реалиями, Горбачев провел серию встреч с главами новых суверенных республик, вошедших в состав Советского Союза, отменив многие из своих чрезвычайных указов, касающихся налогообложения, и подготовив почву для подписания документа, который создал бы новую конституционную основу для их союза. Для членов КПСС это было уже слишком. 24 апреля 1991 года Горбачев столкнулся с восстанием в рядах на пленарном заседании Центрального комитета Коммунистической партии. Пленум продолжался и на следующий день, в результате чего Горбачев, разочарованный и разгневанный злобной критикой в его адрес, объявил о своем намерении уйти в отставку. Признавая, что отставка Горбачева вполне может привести к роспуску КПСС, пленум объявил перерыв, а затем созвал экстренное заседание Политбюро, на котором было принято решение поддержать Горбачева и положить конец мятежу.

Пока Горбачев боролся с оппозицией в КПСС, ЦРУ представило президенту Бушу мрачную оценку, подробно описывающую возможность государственного переворота, направленного на свержение как Горбачева, так и Ельцина. В девятистраничной оценке, озаглавленной «Советский котел», написанной Джорджем Колтом, директором отдела советского анализа ЦРУ, предупреждалось, что советская «централизованно планируемая экономика безвозвратно рухнула» и что существует «ситуация растущего хаоса», которая может привести к «взрывоопасным событиям». Колт предупредил, что «реакционные лидеры, с Горбачевым или без него, могут рассудить, что настал последний шанс действовать и двигаться под знаменем закона и порядка», отметив, что военные, Министерство внутренних дел и КГБ возглавляют «преднамеренную, организованную попытку восстановить полноценную диктатуру» и «готовились к широкому применению силы в политическом процессе».

«С Горбачевым или без него, – заключил Колт, – с путчем или без него, наиболее вероятной перспективой конца этого десятилетия, если не раньше, является преобразование Советского Союза в несколько независимых государств и конфедерацию оставшихся республик, включая Россию».

Кольт подкрепил это предупреждение показаниями перед Объединенным экономическим комитетом 17 мая 1991 года. «Нет никаких сомнений в том, что 1991 год будет худшим годом для советской экономики, чем 1990 год, и, вероятно, он будет радикально хуже», – заявил Колт, добавив, что «Советам уготованы трудные экономические времена». Колт подчеркнул важность экономической реформы, отметив, что без таковой «экономическое будущее будет совершенно мрачным», что приведет к нисходящей спирали, где «спад может в итоге сравняться или превысить 30-процентное падение ВНП и 25-процентный уровень безработицы, наблюдавшийся в этой стране во время Великой депрессии с 1930 по 1933 год».

Показания Кольта ясно свидетельствовали о том, что перестройка пошла своим чередом. В то время как этот термин рекламировался в дипломатических кругах и зарубежных столицах как определяющее движение, оправдывающее постоянную поддержку как Горбачева, так и Советского Союза, на практике политика реформ наткнулась на кирпичную стену. Каждый аспект советской экономики чувствовал себя ущемленным, даже священные коровы, такие как Министерство оборонной промышленности и мобильные ракетные программы, такие как малая межконтинентальная баллистическая ракета «Курьер».

Вмешательство Министерства иностранных дел летом 1990 года с целью прекращения программы летных испытаний «Курьера» должно было привести к ее завершению. Однако вместо того, чтобы забить гвоздь в крышку гроба программы «Курьер», сговор между Министерством иностранных дел и КБ «Южным» заставил Министерство оборонной промышленности удвоить расходы на «Курьер», приказав ускорить программу с прицелом на проведение первоначальных эксплуатационных летных испытаний в августе 1991 года, полностью на год больше запланированного.

Тот факт, что Министерство оборонной промышленности смогло принять это решение перед лицом согласованного противодействия со стороны как Министерства обороны, так и министра иностранных дел, является свидетельством уровня независимости и отсутствия надзора, которым пользовалось министерство, а также общего состояния дисфункции, существовавшего в рамках советской системы в то время. Это превратило программу «Курьер» в символ советской власти, актуальности и экономических возможностей. Язов был завоеван и уполномочил военных продолжать поддерживать программу развития «Курьера».

Летные испытания ракеты представляли собой заключительную стадию разработки, прежде чем ракета могла быть объявлена работоспособной. Однако, прежде чем ракета могла пройти летные испытания, необходимо было провести обширные предварительные испытания, для проведения которых требовался уникальный испытательный объект (то есть ракета), изготовленный Воткинским заводом. Руководил этой работой генерал-полковник Александр П. Волков, первый заместитель главнокомандующего советскими стратегическими ракетными силами, который был назначен председателем Государственной комиссии по принятию на вооружение ракетного малого мобильного наземного комплекса «Курьер».

В период с марта 1989 года по май 1990 года на 53-м научно-исследовательском испытательном полигоне (НИИП) в Плесецке было проведено более 90 испытаний системы холодного пуска «Курьера» (так называемые «метательные испытания») с использованием инертных ракет с облегченными первыми ступенями и муляжами разгонных блоков, запускаемых как из шахтных, так и из мобильных пусковых установок. Кроме того, были проведены четыре фактических запуска с мобильной пусковой установки с использованием легкого двигателя первой ступени с уменьшенным расходом топлива. Первый из них состоялся 16 марта 1989 года. Еще два запуска произошли в 1990 году, а последний – 30 мая 1991 года.

В то время как «Курьер» набирал обороты, в Москве продолжали бушевать политические кризисы. После своего избрания президентом России 12 июня Ельцин отправился в Вашингтон, округ Колумбия, где у него была запланирована встреча с президентом Бушем (несмотря на то что Ельцин был избран, ему еще предстояла инаугурация). 17 июня 1991 года, когда Ельцин покинул страну, премьер-министр Валентин Павлов официально обратился к Верховному Совету Советского Союза с просьбой предоставить ему президентские полномочия. Павлов обратился с этой просьбой, не посоветовавшись с Горбачевым.

Верховный Совет немедленно приступил к исполнительному заседанию, на котором председатель КГБ Крючков, министр обороны Язов и министр внутренних дел Пуго поддержали просьбу Павлова. На следующий день Горбачев предстал перед Верховным Советом, отклонил предложение Павлова и помог организовать подавляющее поражение движения. Однако действия Павлова вызвали несколько тревожных сигналов, побудив президента Буша поручить послу Мэтлоку лично встретиться с Горбачевым и предупредить его о возможности государственного переворота, возглавляемого Павловым.

21 июня Горбачев в сопровождении Крючкова, Пуго и Язова выступил перед российской прессой, уверенно заявив, что «переворот завершен».

Горбачев был неправ. Переворот только-только начался.

10 июля 1991 года Борис Ельцин был приведен к присяге в качестве президента России. Алексий I, патриарх Русской православной церкви всея Руси, благословил новоизбранного президента России. Впервые после восшествия на престол царя Николая II в 1894 году Русская церковь помазала лидера России.

Великая Октябрьская революция потерпела поражение.

Гибель перестройки

Президент Буш надеялся завершить московский саммит с Горбачевым до конца лета, после чего мог бы быть подписан Договор о СНВ. Горбачев тоже желал этого саммита. Однако американские и советские переговорщики продолжали торговаться по важнейшим деталям договора, причем советник президента Буша по национальной безопасности Брент Скоукрофт оказался особенно упрямый по отношению к нескольким важным деталям. К середине июля ситуация достигла критической точки. Была назначена дата 31 июля для церемонии подписания договора, которая должна была состояться в Зале Святого Владимира в Кремле. Время было на исходе.

Буш и Горбачев должны были пообедать в Лондоне 17 июля, перед встречей Горбачева с «Большой семеркой» по поводу необходимости иностранной помощи для спасения советской экономики. Для Горбачева было крайне важно, чтобы участники переговоров заключили сделку до любой встречи, касающейся финансовой помощи, чтобы его не обвинили в продаже советских вооруженных сил в обмен на деньги. В конце концов, была достигнута окончательная сделка; у Горбачева был его «жестяной кубок», и Буш провел свой саммит.

Договор СНВ был подписан 31 июля 1991 года. Президенты Буш и Горбачев обменялись ручками, использованными для подписи документов, которые были изготовлены из металла, взятого с ракет, уничтоженных в соответствии с Договором о РСМД. Буш отметил тот факт, что американская и советская стороны обратили вспять «полвека неуклонно растущих стратегических арсеналов», добавив, что «ни одна из сторон не приобрела односторонние преимущества перед другими».

Советский министр обороны Дмитрий Язов высоко оценил договор, сказав советскому репортеру, что Договор СНВ «позволяет снизить уровень ядерной конфронтации между СССР и Соединенными Штатами, укрепить стратегическую стабильность и тем самым снизить вероятность ядерного конфликта». «Это договор, – сказал Язов, – который впервые в истории не только ограничивает, но и сокращает стратегические ядерные вооружения».

Договор, однако, дорого обошелся советскому военному престижу, и многие высокопоставленные советские чиновники считали, что Горбачев отдал слишком много, чтобы добиться своей сделки. Для этих чиновников такие проекты, как ракета «Курьер», были важны не только с точки зрения стратегического потенциала, но и как оружие престижа, которое продемонстрировало бы американцам, что Советский Союз по-прежнему является силой, с которой следует считаться.

После второго летного испытания ракеты «Мидгетмен», проведенного США в апреле 1991 года, сторонники ракеты «Курьер» направили Горбачеву меморандум с просьбой разрешить начать эксплуатационные летные испытания ракеты «Курьер» в августе 1991 года. Среди подписантов этого запроса были Дмитрий Язов и Владимир Крючков (глава КГБ), а также Борис Белоусов, Александр Бессмертных (министр иностранных дел) и Юрий Маслуйков.

Для Министерства оборонной промышленности «Курьер» рассматривался как средство экономического выживания в эпоху сокращения расходов, вызванного политикой горбачевской перестройки. Это было особенно верно для промышленных городов, таких как Воткинск, жизнеспособность которых зависела от продолжения производства ракет, подобных «Курьеру». В период с 15 января по 31 августа 1991 года 15 «разделенных вагонов» с ракетами «Курьер» покинули объект Воткинска, доведя общее количество до 62 с момента вступления в силу Договора о РСМД. Экономическая ценность этой ракетной программы для Воткинского завода и, следовательно, жителей Воткинска, невозможно переоценить – факт, который не остался незамеченным подписавшими письмо.

После подписания Договора о СНВ 31 июля 1991 года Виктор Карпов, главный советский переговорщик по СНВ, вмешался. Утверждая, что любое летное испытание ракеты «Курьер» менее чем через месяц после подписания СНВ может поставить под угрозу весь договор, Карпов убедил Бессмертных отказаться от летных испытаний, запланированных на середину августа. Вместо этого было решено, что летные испытания межконтинентальной баллистической ракеты «Курьер» будут отложены до вступления в силу Договора о СНВ, который на тот момент оценивался примерно в конце 1991 года – начале 1992 года. Бессмертных подготовил для подписи Язова новое письмо, которое, в случае одобрения Горбачевым, нанесло бы смертельный удар по перспективам ракеты «Курьер».

В сознании старой гвардии Советов, которые поддерживали программу, поддержка малой межконтинентальной ракеты «Курьер» стала символом актуальности с точки зрения советской стратегической мощи, и при этом решение относительно ее эксплуатационных испытаний приобрело политическое измерение. Планирование переворота с целью свержения Горбачева продолжалось в течение некоторого времени, и причины переворота были сложными и глубоко укоренившимися, включающими гораздо больше, чем просто контроль над вооружениями или судьбой отдельной ракетной программы. Однако, когда письмо Бессмертных попало на стол Язова, оно оказалось той пресловутой соломинкой, которая сломала спину верблюду.

Планирование того, что в итоге стало переворотом с целью свержения Горбачева, началось 4 августа 1991 года. За несколько дней до этого, 29 июля, Горбачев встретился с Ельциным и президентом Казахстана Нурсултаном Назарбаевым, чтобы обсудить сроки подписания союзного договора. Признавая необходимость серьезных изменений в советском правительстве, Горбачев сообщил Ельцину и Назарбаеву, что он заменит председателя КГБ Владимира Крючкова, министра внутренних дел Бориса Пуго и премьер-министра Валентина Павлова после подписания договора. Церемония подписания была назначена на 20 августа, после возвращения Горбачева из отпуска в Крыму.

Горбачев и его жена Раиса уехали в Крым 4 августа. Во второй половине того дня Крючков организовал группу офицеров КГБ с целью планирования государственного переворота. Признавая реальность того, что его полномочия прекратятся 20 августа, Крючков настаивал на действиях до этого дня. К16 августа КГБ доработал оперативный план и начал задействовать ресурсы для его реализации, включая отправку в Крым группы, которой было поручено перекрыть все каналы связи между Горбачевым и внешним миром.

Крючков организовал встречу с коллегами-сторонниками жесткой линии 17 августа с целью изложения своих планов государственного переворота и заручиться их поддержкой. Среди присутствующих были Павлов, Язов, первый заместитель председателя Совета обороны СССР Олег Бакланов (ответственный за надзор за оборонной промышленностью) и, что важно, Валерий Болдин, глава администрации Горбачева. После пропитанной алкоголем встречи участники переворота согласились направить делегацию во главе с Баклоновым и Болдиным, в которую входил генерал Валентин Варенников, командующий советскими сухопутными войсками, в Крым, чтобы противостоять Горбачеву и оказать на него давление, чтобы он поддержал введение чрезвычайного положения. Эта делегация вылетела в Крым 18 августа, но их усилия были отвергнуты разгневанным Горбачевым. Делегация вернулась в Москву с пустыми руками. Горбачев оставался в Крыму под домашним арестом, отрезанный от остального мира.

Утром 19 августа 1991 года министр обороны Советского Союза маршал Дмитрий Язов вместе с вице-президентом Геннадием Янаевым, Павловым, Пуго, Крючковым, Баклановым, председателем Крестьянского союза СССР Василием Стародубцевым и президентом Ассоциации государственных предприятий Александром Тизяковым сформировали то, что они назвали Государственным комитетом по чрезвычайному положению (ГКЧП). Было объявлено чрезвычайное положение, и около 4000 военнослужащих Таманской и Кантемировской дивизий вместе с десантниками и спецназом вошли в Москву в сопровождении сотен танков и бронетранспортеров.

Начался настоящий переворот.

Еженедельная рассылка почты в Воткинске шла полным ходом, когда начался переворот. Гэри Марино, военный лингвист, и Джо Мерфи, подрядчик Hughes, как раз выходили из посольства США, когда столкнулись с колонной танков, направлявшихся к Кремлю. Марино и Мерфи в конце концов добрались до улиц, окружающих здание российского парламента, где они стали свидетелями того, как президент России Борис Ельцин сел на танк и издал указ, отвергающий действия Комитета по чрезвычайному положению.

«В связи с действиями группы людей, которые объявили себя Государственным комитетом по чрезвычайному положению, – сказал Ельцин, обращаясь к листку бумаги, который он держал в руке, – настоящим я указываю, что объявление комитета нарушает Конституцию, а действия его организаторов представляют собой государственный переворот и государственное преступление».

В то время как изображение Ельцина на танке вызвало резонанс во всем мире, большинство россиян увидели изображение руки вице-президента Янаева, дрожащей, как лист на дереве, когда он читал объявление о создании комитета по чрезвычайным ситуациям в прямом эфире по российскому телевидению. Янаев был напуган, и его поведение никак не вдохновляло население, которое было предрасположено выступать против авторитарных проявлений такого рода – особенно тех, которые проводились вне рамок верховенства закона.

Русский народ увидел и услышал кое-что еще. Отвечая на вопрос журналистов у своего дома отдыха в Кеннебанкпорте, штат Мэн, о судьбе Горбачева, президент Буш заметил, что «перевороты могут потерпеть неудачу». Уэйн Мерри, который в то время отвечал за политические репортажи из посольства США в Москве, позже назвал заявление Буша «тремя словами, которые Джордж Герберт Уокер Буш когда-либо говорил публично».

«Перевороты могут провалиться».

20 августа, столкнувшись с растущей волной народной поддержки позиции Бориса Ельцина против государственного переворота, ГКЧП приказал советским военным штурмовать российский парламент. Эти приказы не были выполнены. К концу следующего дня Горбачев вернулся в Москву.

Переворот действительно провалился.

Ни один из подписантов апрельского запроса 1991 года относительно летных испытаний «Курьера» не пережил последствий переворота; все они были либо арестованы, либо вынуждены уйти в отставку. Что касается ракеты «Курьер», то Горбачев прекратил ее действие навсегда 5 октября 1991 года. Казалось, что «разделенный железнодорожный вагон» послужил спусковым крючком для заговора с целью свержения советского правительства и поплатился за это.

Горбачев так и не оправился политически от ущерба, нанесенного его престижу переворотом. В то время как Ельцин встал на защиту Горбачева перед лицом заговорщиков переворота, российским президентом двигала скорее защита верховенства закона над диктатурой, чем защита отдельного человека или учреждения. Переговоры о создании союза, который служил бы государством для управления Горбачевым, тоже рухнул. В конце концов Советский Союз распался на Содружество Независимых Государств, состоящее из суверенных субъектов, ни один из которых не был обязан своей лояльностью вышестоящей власти. Советский Союз был мертв, не оставив Горбачеву иного выбора, кроме как уйти в отставку, что он и сделал в телевизионной речи 25 декабря 1991 года.

Вскоре после речи Горбачева об отставке советский флаг был спущен с Кремля и заменен триколором Российской Федерации. На объекте контроля в Воткинске сотрудники завода оказались ошеломлены событиями – из-за отсутствия российского флага советские цвета продолжали развеваться над их административным зданием. Командующий американским участком Стивен Золок поручил еженедельной почтовой рассылке приобрести несколько российских флагов и доставить их обратно в VPMF, где они были переданы в отдел 162. Советский флаг был снят, а вместо него поднят российский флаг.

Система контроля Воткинского завода, задуманная как функция холодной войны, отученная от социально-экономического давления перестройки, должна была бы созреть в новых геополитических рамках американо-российских отношений.

Россия, как заметил Джек Мэтлок, бывший посол США в Советском Союзе, должна либо реформироваться, либо развалиться. Этот трюизм, однако, существовал независимо от политики перестройки, которая определила пребывание Михаила Горбачева на посту лидера Советского Союза. Однако, что бы ни произошло на пути реформ после 25 декабря 1991 года, это нельзя приравнять к перестройке. Перестройка была творением Михаила Горбачева, и ее концепция и реализация были уникальными для советского опыта. Когда Горбачев ушел в отставку, перестройка как идея умерла.

Разоружение, однако, продолжалось, как и работа российской оборонной промышленности, включая Московский институт теплотехники и Воткинский завод. Ракеты продолжали выпускаться, хотя и такими заметно сокращенными темпами по сравнению с Советской эпохой. Однако контекст этого продолжающегося производства и продолжающихся переговоров о разоружении между Соединенными Штатами и Россией резко изменился по сравнению с тем, который распространялся как на договоры о РСМД, так и СНВ.

25 декабря 1991 года мир изменился. Холодная война закончилась. Во время своего пребывания на посту лидера Советского Союза Михаил Горбачев понимал необходимость реформирования советской экономики, включая оборонную промышленность. Горбачев также понимал, что конверсия оборонной промышленности и социально-экономическое воздействие, которое эта конверсия оказала на жизнь людей, которые занимались производством ракет, были связаны с тем, как управлялся Советский Союз, особенно с аспектом принятия решений сверху вниз.