Текст книги "Гонка разоружения"

Убить дракона

Когда 1 октября 1998 года OSIA была поглощена новой зонтичной организацией, Агентством по уменьшению военной угрозы (DTRA), приоритет знаний в российской области для назначенного персонала был еще более ослаблен. Миссия по контролю в Воткинске смогла воспользоваться институциональными знаниями таких пионеров, как Дуг Энглунд, который занимал должность директора DTRA до своей отставки в 2007 году, и Джордж Коннелл, который курировал вопросы управления контрактами по контролю объекта для HTSC, а затем RTSC до выхода на пенсию в 2004 году. Но роль, которую сыграли два человека, наиболее ответственные за создание объекта контроля в Воткинске, была в лучшем случае второстепенной – во главе стояло новое поколение командиров объектов, людей, чей жизненный опыт определялся не требованиями холодной войны, а скорее обыденными реалиями рутины мирного времени.

Более того, хотя сама работа по проверке ракеты оставалась сложной, летом 2000 года, когда президент России Владимир Путин, пришедший к власти после отставки Бориса Ельцина в 1999 году, значительно сократил возможности для этого. Путин провел обзор ядерного потенциала России и в интересах сокращения бюджета радикально сократил количество ракет, которые должны быть закуплены на Воткинском заводе. В то время как первоначальные планы на 2000 год предусматривали закупку 20 ракет SS-27 в год, это число было сокращено до шести, а затем до четырех. Это означало, что тяжелая жизнь наблюдателя за объектом стала еще более тяжелой из-за отсутствия работы.

Затем начиная с 2005 года Министерство обороны России начало закупать больше ракет, увеличив количество ежегодно закупаемых до 13.

Это стало хорошей новостью для Воткинского завода, который функционировал значительно ниже даже своей минимальной мощности, что означало, что завод работал со значительными убытками почти четыре года подряд. Экономические перспективы завода были еще более улучшены с началом производства баллистической ракеты RSM-56 «Булава» для подводных лодок, которое началось в 2005 году. Однако даже при таком возросшем уровне производства проверка одной или двух ракет в месяц вряд ли была той нагрузкой, которая требовалась, чтобы оправдать расходы на содержание 30 инспекторов на постоянной основе в центре России. Когда пришло время продлевать Договор СНВ, вместо этого ему было разрешено истечь с согласия обеих сторон, положив конец 21-летнему непрерывному контролю на ракетном заводе в Воткинске. Решение о прекращении действия СНВ было принято в конце правления Джорджа У. Буша, который выступал против соглашений о контроле над вооружениями в стиле холодной войны, которые он считал слишком сдерживающими, когда речь заходила о ядерной позиции Америки. К тому времени Буш был президентом-неудачником, и было принято решение позволить его преемнику Бараку Обаме наладить новые отношения в области контроля над вооружениями. Хотя последующий договор, известный как «Новый СНВ», в итоге был подписан, ратифицирован и внедрен, он не включал положений о проведении инспекций по контролю.

Договор о РСМД сыграл решающую роль в формировании курса США и советского (а позже и российского) контроля над ядерными вооружениями. Но обеспечение его соблюдения стало гораздо более проблематичным, поскольку инспекции на местах больше не являются неотъемлемой частью системы проверки договора. Инспекции по контролю объектов обходились недешево – ежегодные операционные расходы Воткинска в 1990-х годах составляли $9,2 млн. Эта цифра не включала $32 млн, которые ВВС и Министерство энергетики потратили на КаргоСкан и другое уникальное оборудование, включавшее концепцию технического осмотра на месте, развернутое в Воткинске (некоторые из которых, например, IR Rail Profiler, никогда не работали и в итоге были демонтированы).

Изменения в «уравнении проверкой», которые были внесены инспекциями на местах еще в 1980-х годах, позволившие изменить стандарт с «адекватного» на «поддающийся эффективной проверке», больше не действовали. И снова проверка контроля над вооружениями стала проводиться почти исключительно спутниками-шпионами, которым, несмотря на их многочисленные возможности, не хватает личного человеческого фактора, присущего строгим инспекциям.

Последствия этого отсутствия возможностей «эффективной проверки» были подчеркнуты, когда после 2009 года американцы и русские подняли вопросы о соблюдении Договора о РСМД. Обеспокоенность США возникла из-за утверждения о том, что русские испытали крылатую ракету наземного базирования с дальностью действия от 500 до 5500 км, что запрещено договором.

Русские категорически отрицали это обвинение и неоднократно указывали на то, что США не предоставили конкретных данных, подтверждающих это утверждение.

В свою очередь, Россия выдвинула свою собственную серию претензий к США за нарушения Договора о РСМД. Наиболее серьезные из них касались планов США по развертыванию системы противоракетной обороны Aegis ВМС и перехватчиков Standard Missile-З с использованием системы вертикального пуска в Румынии и Польше. Рассматриваемая пусковая установка представляла собой многоцелевую систему, предназначенную для использования на борту кораблей и способную запускать как перехватчик SM-3, так и крылатую ракету «Томагавк». Русские утверждали, что это дало бы США возможность запускать «Томагавк» в агрессивной конфигурации наземного пуска, что является нарушением Договора о РСМД.

Исторически вопросы соблюдения, подобные этим, решались с помощью инспекций на местах, но после истечения 31 мая 2001 года инспекционной фазы Договора о РСМД проверка договора стала исключительной прерогативой спутников-шпионов. Данные, собранные с использованием так называемых «национальных технических средств» (NTM), по самой своей природе являются неполными и подлежат интерпретации, что делает их ненадежными в качестве средства проверки соответствия. Это особенно верно в отношении двух случаев предполагаемого несоблюдения, одного американского и одного российского, которые были возбуждены после 2009 года.

Инспекции на местах, проводимые в рамках и контексте Договора о РСМД, позволили бы провести расследование и разрешить такого рода проблемы с соблюдением договора. И даже несмотря на то, что инспекции на местах на момент предъявления обвинений больше не были неотъемлемой частью Договора о РСМД, при определенных обстоятельствах они могли быть возвращены Специальной комиссией по проверке, организацией, учрежденной договором для решения вопросов, касающихся «соблюдения и согласования таких мер, которые могут оказаться необходимыми для повышения жизнеспособности и эффективности договора».

Вмешательство SVC в кризис КаргоСкана 1990 года помогло разрешить спор по поводу установки и эксплуатации спорного инспекционного потенциала, предусмотренного договором, который угрожал сорвать действие договора. Это вмешательство создало прецедент, который мог и должен был быть использован для урегулирования заявлений о несоблюдении договора США и России.

Рассматриваемое российское мероприятие, вероятно, включало испытание крылатой ракеты морского базирования с использованием стационарной пусковой установки наземного базирования, используемой исключительно в испытательных целях – деятельность, которая была разрешена договором, инспекция на месте могла бы подтвердить, что пусковая установка физически отличается от тех, которые используются для наземных пусковых установок крылатых ракет, как того требует договор. Аналогичным образом, США признают, что структурные компоненты их вертикальных пусковых установок наземного базирования в Румынии и Польше были похожи на корабельную версию, но утверждается, что электроника и программное обеспечение, используемые наземными системами, неспособны запустить «Томагавк». Эти утверждения могут быть проверены только путем тщательной личной проверки на местах.

Потребность в инспекции на месте в качестве инструмента проверки сегодня так же велика, как и тогда, когда Договор о РСМД вступил в силу в 1988 году. Но SVC не был призван в полной мере использовать универсальность и полезность подготовленных инспекторов, чтобы вдохнуть новую жизнь в инспекции на местах как инструмент соблюдения договора и тем самым придать Договору о РСМД авторитет, которого ему не хватало в течение многих лет. Недоверие, вызванное отсутствием возможности «эффективной проверки», в конечном счете привело к выходу США из Договора о РСМД в августе 2019 года.

Потеря VPMF оставила зияющую дыру в способности США эффективно и надежно контролировать российское ракетное производство. Учитывая недавнее распространение типов ракет, производимых Россией (большинство из которых все еще собираются на заводе окончательной сборки ракет в Воткинске), это создает пробел в доверии, когда дело доходит до оценки возможностей России и намерений в отношении ее стратегических ядерных сил. Аналогичным образом, поскольку США находятся на пороге начала программы, направленной на замену устаревшей межконтинентальной баллистической ракеты Minuteman III. Новым «средством стратегического сдерживания наземного базирования» Россия тоже выиграла бы от наличия инспекторов, способных контролировать производство этих новых ракет.

Однако еще более проблематичным, чем отсутствие контроля производства баллистических ракет на местах, является тот факт, что с прекращением действия Договора о РСМД призрак распространения ракетных систем, который был полностью ликвидирован в соответствии с Договором о РСМД, вновь поднял свою уродливую голову.

Статуя Зураба Церетели, посвященная Договору о РСМД и уничтожению ядерных ракет, все еще стоит там, где она была установлена, за пределами штаб-квартиры Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке. Но то, что когда-то было символом «добра» (контроля над вооружениями), побеждающего «зло» (ядерные ракеты средней дальности), вместо этого превратилось в напоминание о еще более настоятельной необходимости вернуться к ядерному разоружению и убить ядерного дракона раз и навсегда.