Текст книги "Гонка разоружения"

После того как мы закончили уборку, я воспользовался моментом, чтобы собраться в столовой, где был накрыт шведский стол. Теперь там было пусто – толпа прикончила остатки еды Чака, Галины и Ирины. Я был так поглощен организацией мероприятия, что не потрудился поесть в течение всего дня, и мой живот урчал.

Дверь на кухню открылась, и появился Чак вместе с Галиной и Ириной, которые остались, чтобы помочь убрать (снаружи ждал «рафик», чтобы отвезти их в кафе «Космос»), Каждый из них нес по тарелке с едой. «Мы оставили немного для тебя, – сказал Чак с улыбкой. – Ты это заслужил».

Чак поставил тарелку с котлетами и мясным ассорти. Галина подала салат. Ирина, которая была последней, поставила третью тарелку с рыбным омлетом. Я посмотрел на Чака, затем на двух советских дам, с трудом подбирая слова. Прежде чем я успел заговорить, все трое расхохотались на мой счет – Чак посвятил дам в мой секрет. Подыгрывая ему, я схватил вилку и отправил в рот большой кусок омлета. «Очин вкусна», – сказал я, потирая живот.

Так оно и было.

В ту ночь, сидя в DCC в качестве ночного дежурного офицера, у меня было время поразмыслить о событиях дня. Я пропустил различные встречи с послом Мэтлоком (включая беседу только спичными инспекторами), но присутствовал на официальной части церемонии, которую Дуг Энглунд начал с приветственной речи. «Когда я впервые приехал в Воткинск в мае прошлого года, – заметил Дуг, – это место представляло собой пустое поле. Сегодня, когда обе стороны многое сделали, мы открываем прекрасно построенный жилой комплекс и инспекционное рабочее место. Труд, вложенный в это, как вы можете видеть, отличается высочайшим качеством и отражает серьезное внимание обеих сторон к выполнению Договора. Но что еще более важно, – добавил Дуг, – мы построили это вместе. С самого первого дня мы работали в духе сотрудничества». Дуг упомянул, что случались некоторые трудности, которые были разрешены «без раздражения». Затем Дуг поприветствовал толпу. «Количество людей, присутствовавших здесь, также является признаком того, что многое было достигнуто в различных областях. Мы благодарны за теплоту и искреннюю дружбу, с которыми нас здесь встретили».

Посол Мэтлок выступил следующим с подготовленными замечаниями. Он поблагодарил Советы за качество жилых помещений. «Открытие деревни, – сказал он, – важно не только для американских специалистов и их советских коллег. Это показывает всем, что выполняется очень серьезный договор об уничтожении ракет». Посол Мэтлок отметил, что День открытых дверей предоставил ему возможность впервые посетить Удмуртию. «Я рад, – заключил он, – что испытываю ваше доброе гостеприимство. Я могу любоваться красотой этого района и лучше познакомиться с жителями республики».

Последовали другие речи, с которыми выступили различные советские официальные лица, а также вице-президент Hughes Ричард Маннхаймер. Предпоследняя речь была произнесена генералом Медведевым, командующим Советским центром по уменьшению ядерной опасности. «Два года назад, – сказал генерал, – мало кто на земле предположил бы, что в Воткинске или в Магне, возле ворот ракетных заводов, группы специалистов будут наблюдать за выходом продукции».

«Более того, – продолжил он, – сам посол вряд ли рискнул бы оказаться в Удмуртии, у ворот такого завода. Тем не менее сегодня это реальность».

Но лучшей речью, на мой взгляд, была последняя, произнесенная начальником Анатолия Черненко А.М. Демидовым. «Мы строили эти здания с большим удовольствием, – сказал он. – Необходимость возникла на основе успешного политического диалога лидеров наших стран. На всех этапах строительства царило полное взаимопонимание, что позволило нам лучше узнать друг друга. В прошлом году здесь были посажены деревья дружбы с мистером Джерри Портером». «В этих домах, – заключил он, – пусть будет тепло зимой и прохладно летом».

На следующий вечер мы пригласили советских переводчиков и сопровождающих, которые помогали нам на Дне открытых дверей, в здание Рузвельта на вечеринку в их честь. Чак Биазотти приготовил несколько закусок, и у нас были ведра, полные ледяной содовой и пива, чтобы запить их. Кто-то принес белого котенка по имени Вася, который был подарен американцам во время Дня открытых дверей детьми Воткинской музыкальной школы – традиционный русский жест, гарантирующий, что никакие несчастья не постигнут нас в наших новых домах. Котенок быстро нашел дорогу к еде, что вызвало требование Чака убрать его из комнаты.

Около 8 часов вечера один из инспекторов Hughes подвесил к потолку диско-шар, а другой взял на себя роль диджея, включив музыку из импровизированной звуковой системы. Мебель была убрана из центра главной комнаты, и в течение следующих нескольких часов американцы и советские люди устраивали старомодную танцевальную вечеринку.

Я провел большую часть вечера, распространяя информацию, не забывая поблагодарить всех без исключения людей, причастных к успеху Дня открытых дверей, как американских, так и советских. Затем я отошел в дальний угол и откинулся на спинку стула, потягивая пиво и наблюдая за празднеством. Вскоре я заметил чье-то присутствие поблизости и, оглянувшись, увидел неуклюжую фигуру Дуга Энглунда с пивом в руке, когда он сел рядом со мной.

«Салли Хорн не знала бы, что об этом думать», – сказал он, указывая туда, где молодые советские и американские мужчины и женщины танцевали, разговаривали и наслаждались жизнью.

«Никто бы не знал», – ответил я.

Дуг усмехнулся, сделал глоток пива и кивнул. «Нет, я думаю, вы правы, – сказал он. – Но это их проблема».

Он посмотрел на меня и улыбнулся: «Зае…!»

Я поднял свое пиво в ответ:«3ае…!»

Глава 6
Год опасной жизни, часть 2

«Бедность происходит от человеческой несправедливости к ближнему»

Лев Толстой

Долгое жаркое лето перестройки

29 апреля 1989 года министр обороны Дик Чейни появился в новостной программе CNN «Эванс и Новак», где он обсуждал политическую ситуацию в Советском Союзе, и в частности, трудности, с которыми столкнулся Михаил Горбачев в реализации своих инициатив по перестройке и гласности. В интервью, которое было записано накануне, Чейни сказал: «Мое личное мнение заключается в том, что задача, которую он [Горбачев] поставил перед собой, пытаясь коренным образом реформировать советскую систему, неосуществима. Если бы мне пришлось гадать сегодня, – продолжил Чейни, – я бы предположил, что он в конечном счете потерпит неудачу. То есть он не сможет реформировать советскую экономику, чтобы превратить ее в эффективное современное общество. И когда это произойдет, его место, скорее всего, займет кто-то, кто будет гораздо более враждебен, чем был Горбачев, с точки зрения своего отношения к Западу».

Комментарии Чейни выставили на всеобщее обозрение то, о чем втайне думали чиновники национальной безопасности в недавно пришедшей к власти администрации президента Джорджа Буша-старшего, но о чем в интересах дипломатии не высказывались. Белый дом Буша изо всех сил пытался сформулировать официальную позицию по поводу того, как он относился к Горбачеву и перестройке: невежливые комментарии Чейни заставили их действовать немедленно. 1 мая по рекомендации советника по национальной безопасности Брента Скоукрофта президент Буш публично заявил, что его администрация «хотела бы, чтобы перестройка увенчалась успехом».

Для Горбачева и его ближайшего окружения одной из самых насущных проблем, стоящих перед перестройкой, был вопрос экономической реформы, который, в свою очередь, повлек за собой проблему контроля расходов на оборону. На встрече с пленумом Центрального комитета в 1989 году Горбачев подчеркнул опасность неконтролируемых расходов на оборону, отметив, что, хотя 11-й пятилетний план, охватывающий 1986–1990 годы, предусматривал 40-процентное увеличение расходов на оборону, национальный доход, по прогнозам, вырастет всего на 22 %.

В красноречивом разговоре между госсекретарем США Джеймсом Бейкером и министром иностранных дел СССР Эдуардом Шеварднадзе во время поездки Бейкера в Москву в начале мая 1989 года госсекретарь США призвал своего советского коллегу «опубликовать свой оборонный бюджет, чтобы, когда вы объявите о сокращении на 14 или 19 %, мы знали, какова была исходная точка, с которой вы начали работу».

«Ну, вы знаете, мы тоже хотели бы знать эту информацию, – ответил Шеварднадзе. – Ия думаю, что нам придется выяснить и раскрыть это, потому что от нас потребуют что-то сказать по этому вопросу Съезду народных депутатов»

Внедрение гласности, казалось, было проблемой даже для самого высокопоставленного советского руководства.

Контроль над расходами на оборону был главным политическим императивом Михаила Горбачева. Он уже привел дело в движение, когда в заявлении перед Генассамблеей ООН 8 декабря 1988 года пообещал сократить численность советских вооруженных сил на 500 000 человек, вложив сэкономленные деньги в советскую гражданскую экономику. Этот шаг был предпринят одновременно с выводом Советских войск из Афганистана, который был завершен в феврале 1989 года, положив конец десятилетнему злоключению, которое стоило тысячи советских жизней и миллиардов долларов.

США отнеслись к советским заявлениям как к бессмысленным политическим жестам. Госсекретарь Рональда Рейгана Джордж П. Шульц отреагировал на заявление Горбачева в ООН, отметив, что даже после сокращений СССР сохранит превосходство в важных категориях и что «предстоит провести много переговоров», прежде чем США и Советский Союз достигнут военного баланса. А когда ему сообщили о намерении СССР вывести войска из Афганистана, заместитель директора ЦРУ Роберт Гейтс выразил свои сомнения, отметив, что «то, что съел медведь, никогда не выплевывается».

Еще одной областью, на которой Горбачев делал большой акцент, когда речь заходила о сокращении советских расходов на оборону, был контроль над вооружениями. Договор о РСМД проложил путь к еще большему сокращению соответствующих стратегических ядерных арсеналов как США, так и Советского Союза, но к концу руководства администрации Рейгана переговоры по Договору о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ) зашли в тупик из-за учета крылатых ракет воздушного базирования. В качестве примера того, как гласность трансформировала процесс принятия решений в СССР, советский научно-исследовательский институт авиационных систем направил письмо ключевым лицам, принимающим решения в области обороны, в котором обосновал, что Советам было бы лучше придерживаться позиции США. Более того, советскому Министерству иностранных дел было предложено взвесить этот вопрос, и впоследствии оно взяло на себя ведущую роль в подготовке новой советской переговорной позиции, которую Советы были готовы представить, как только переговоры по Договору СНВ возобновятся после установки новой президентской администрации Джорджа Буша-старшего.

Советы были воодушевлены, когда во время первой встречи Бейкера и Шеварднадзе в Вене, Австрия, в марте 1989 года Бейкер сообщил своему советскому коллеге, что пересмотр администрацией Буша переговоров по СНВ продвигается и можно ожидать, что он будет завершен к концу апреля. Но апрель подошел к концу, и все, что получили Советы, – это мрачный прогноз Дика Чейни, побудивший Шеварднадзе пожаловаться своим помощникам: «Неужели американцы ничего не хотят сделать, чтобы помочь нам? Неужели это мы должны делать все ходы? Мы предпринимаем эти огромные шаги, и все, что мы слышим из Вашингтона, – это еще больше! Еще! Вы должны делать больше!»

Столкнувшись с нулевыми доказательствами какой-либо политической инициативы, исходящей из Вашингтона, Горбачев взял дело в свои руки. Во время своей встречи с Джеймсом Бейкером в Москве в начале мая 1989 года Горбачев заявил, что готовится объявить об одностороннем выводе 500 советских баллистических ракет малой дальности из Восточной Европы. Для Бейкера заявление Горбачева не могло быть более неприятным. В тот самый момент США были втянуты в политический спор со своими союзниками по НАТО по поводу будущего ракетной системы малой дальности «Лэнс», оснащенной ядерным оружием. США стремились модернизировать существующие силы из 88 ракет, базирующиеся в Западной Германии. Западно-германское правительство не только категорически выступало против любой модернизации «Лэнс» на своей территории, но и настаивало на его полной ликвидации.

Горбачев сказал Бейкеру, что это первоначальное разоружение не должно рассматриваться США как политически мотивированное, а, скорее, как первый шаг в ликвидации всех ядерных сил малой дальности в Европе, включая ракету «Лэнс». Бейкер, однако, рассматривал инициативу Горбачева именно так – политически мотивировал точку зрения, которую разделяли Брент Скоукрофт и другие в Белом доме Буша.

Посол США в Советском Союзе Джек Мэтлок настаивал на том, чтобы новая администрация Буша использовала возможности, созданные гласностью и перестройкой, и при первом же случае провела встречу на высшем уровне с Горбачевым. Однако Бейкер, Скоукрофт и другие советники президента воспротивились, вместо этого подтолкнув его отреагировать на инициативу Горбачева своей собственной инициативой, в данном случае предложением о реализации проекта «Открытое небо», впервые выдвинутой при администрации президента Дуайта Эйзенхауэра в конце 1950-х годов. Американская инициатива была встречена с тревогой со стороны Советов.

Визит Джека Мэтлока в Воткинск 9-10 июня был периодом изолированного затишья в бурном море американо-советских отношений. К концу месяца посол США был вызван обратно в Вашингтон, округ Колумбия, для проведения консультаций. В то время как он был обеспокоен медленными темпами, предпринятыми администрацией Буша в разработке и подготовке к реализации советской политики, Мэтлока еще больше беспокоило то, что он считал растущей уязвимостью Михаила Горбачева перед теми самыми силами нестабильности, которые были развязаны его политикой гласности и перестройки. На обратном пути в США Мэтлок записал шесть ключевых вопросов, на которые необходимо было ответить в связи со сложившейся обстановкой.

Сначала Мэтлок обратился к выборам в Совет народных депутатов. Горбачев назвал эти выборы поворотным моментом. «Он прав?» – спросил Мэтлок. Он отметил, что еще слишком рано говорить об этом. Но выборы высвободили силы, которые, если им не предоставить надлежащую политическую программу, могли бы восстать и бросить вызов верховной советской власти. Горбачеву нужно было быть осторожным.

Во-вторых, насколько опасно то, что Мэтлок назвал «негативными тенденциями»: пустые полки в магазинах, дефицит бюджета, этнические и национальные волнения. С точки зрения посла, это действительно было очень угрожающе, особенно если они могли вылиться в единственный источник гнева и разочарования. Опять же, Горбачеву нужно было бы действовать осторожно.

В-третьих, Мэтлок поставил под сомнение жизнеспособность Горбачева как советского лидера в течение следующих пяти лет. И если бы Горбачев был свергнут, какие силы свергли бы его? Посол полагал, что выборы в Верховный Совет и назначение Горбачева главой этого органа практически гарантировали, что он переживет свой пятилетний срок. Худшая угроза исходила бы от самого Съезда народных депутатов и его способности свергнуть Горбачева на следующих выборах.

В-четвертых, каковы были бы последствия отстранения Горбачева от власти? Мэтлок считал, что это трагедия для советского народа, но не для Соединенных Штатов.

В-пятых, существует ли организованная оппозиция перестройке? Мэтлок отметил, что с местной и региональной точки зрения произошел некоторый откат. Но на национальном уровне перестройку по-прежнему принимали с распростертыми объятиями. Однако это может измениться, если условия не улучшатся.

И, наконец, пункт шестой – смирятся ли аппаратчики Коммунистической партии с собственной кончиной? Не по своей воле, заключил Мэтлок, отметив, что им, возможно, не дадут выбора.

Размышляя над своими шестью пунктами, выходя из самолета в Вашингтоне, округ Колумбия, Джека Мэтлока осенило: укрепляющие стержни [советской] империи могут вскоре распасться.

Опасения посла США были поддержаны некоторыми присутствовавшими на Съезде народных депутатов. Когда было принято решение ограничить количество речей, которые могли быть произнесены, чтобы не парализовать процесс риторикой, несколько депутатов обиделись. Один из них, Т.Х. Гдлян, представитель 25-го территориального округа Москвы, добивался публикации своей речи, чтобы его голос не был заглушен. Речь Гдляна была опубликована в номере журнала «Радиотехнолог» от 3 августа 1989 года. (Позже советские власти согласились опубликовать тексты всех речей, которые не разрешалось произносить. Публикация речи Гдляна в «Радиотехнологе» была произведена до принятия этого решения и как таковое представляло собой момент журналистской честности и мужества, типичных для времен перестройки.)

«Анализ состояния сегодняшних дел, – писал Гдлян, – приводит нас к выводу, что страна находится не в предкризисном состоянии, о котором мы часто слышим на официальном партийно-государственном уровне, а скорее в глубочайшем кризисе в области экономики, политики, идеологии, законности и морали».

Общество лихорадит, оно приближается к грани распада и разрушения. Возникает определенная ситуация, когда «верхние эшелоны» проявляют нерешительность и непоследовательность в поиске выхода из созданного ими тупика, а «нижние эшелоны» не хотят мириться с существующей, явно ненормальной, ситуацией. Такая нестабильность и социальная напряженность не могут продолжаться долго и должны быть урегулированы, по нашим оценкам, в течение одного, максимум двух лет. Если мы, представители народа, не будем знать, как изменить преобладающие деструктивные тенденции в общественно-политической сфере, то мы неизбежно придем к установлению режима единоличной власти, то есть к диктатуре или даже к хаосу и анархии.

Социальная напряженность, описанная депутатом Гдляном, возможно, проявилась среди его избирателей в Москве, но Воткинск описанная Гдляном «лихорадка» еще не охватила. Было, однако, общее недомогание, которое одолело граждан. Согласно статье «В городском комитете КПСС», опубликованной «Ленинским путем» 28 июля 1989 года, когда Воткинская городская коммунистическая партия собралась в том месяце, чтобы обсудить результаты первых шести месяцев «новых условий управления», наложенных перестройкой на общую производительность экономики, результаты были решительно смешанными. Несмотря на то что было выполнено 104 % плана продаж и вложено 105 % запланированного капитала, эти показатели были достигнуты в большей степени за счет производительности труда, которая была на 126 % выше, чем в предыдущем году, а не за счет эффективных управленческих операций.

Цифры были обманчивы. Многие промышленные предприятия не выполнили свои планы, и в результате возникли перебои в предоставлении платных услуг населению Воткинска. Строительные проекты отставали, и только четыре из десяти запланированных проектов были завершены. Более того, впечатляющие показатели продаж были достигнуты почти исключительно за счет увеличения продаж алкогольных напитков. Как отметили в городском комитете партии, «население продолжает испытывать трудности с получением многих товаров. Существует много недостатков в том, как жителям Воткинска предоставляются потребительские и коммунальные услуги».

В другой статье «Ленинского пути», опубликованной 1 августа 1989 года и озаглавленной «Мы и перестройка», отмечалось, что в центре города Воткинское производственное объединение установило большое сооружение, предназначенное для демонстрации пропаганды в поддержку политики о перестройке. По словам члена комиссии, направленной для оценки эффективности пропаганды Коммунистической партии среди городского населения, пропагандистский стенд «состоит примерно из двадцати панелей, которые провозглашают Советскую власть сверху, снизу, справа и слева».

Однако член комитета отметил: «Содержание пропаганды явно не соответствует тому, что можно увидеть в этом районе или даже на самих панелях. «Моя фабрика – моя гордость!» – объявляет один из них, не обращая внимания на то, что в ней есть дыры. «Политика партии – это наша политика!» – произносит другой, и слова подчеркнуты, но табличка заржавела. «Качество – гарантия прогресса», – утверждает третий, но он зарос сорняками. Вся конструкция, – заметил член комитета, – очень похожа на сказочного великана, красивого и могучего, за исключением того, что его ноги запутались в сорняках и он не может двигаться вперед к тому месту, куда его зовет плакат «Прогресс».

Здесь, по словам местного репортера, было живое проявление «негативных тенденций» Джека Мэтлока, предвестника того самого «срыва и разрушения», о котором предупреждал депутат Гдлян. Министр обороны Дик Чейни предсказал неспособность Михаила Горбачева успешно реализовать свои инициативы по перестройке. В Воткинске точность этого прогноза проявлялась перед американскими инспекторами, которые ежедневно общались с населением города. Эта близость и понимание трудностей, с которыми столкнулась советская власть в достижении высоких целей, продвигаемых перестройкой, стали смущать местных советских чиновников.