Текст книги "Сходство"

16

В Тринити я приехала к обеду, но ребята еще сидели в читальном зале. Стоило мне свернуть в длинный проход между книжными полками, что вел в наш угол, все четверо дружно вскинули головы, отложили ручки.

– Ну, – Джастин протяжно, облегченно вздохнул, едва я с ними поравнялась, – наконец-то! Давно пора.

– Боже, – сказал Раф, – что так долго? Джастин думал, тебя арестовали, а я ему сказал, что ты, наверное, просто сбежала с О’Нилом.

Волосы у Рафа стояли торчком, а у Эбби щека была в чернилах, и они не представляли, сколько в них красоты, не знали, что мы чуть не потеряли друг друга. Хотелось к ним прикоснуться, обнять, стиснуть им руки и не отпускать.

– Сто лет меня продержали, – сказала я. – Обедать идем? Есть хочу умираю.

– Что там было? – спросил Дэниэл. – Узнала его?

– Не-а, – сказала я и потянулась через Эбби за сумкой. – Но это ему мы с вами наваляли. Видели бы вы его рожу! Будто после десяти раундов с Мухаммедом Али!

Раф засмеялся, дал мне пять.

– Что тут смешного? – спросила Эбби. – Он мог бы на вас заявить, если бы захотел. Джастин этого и боялся, Лекс.

– Ни на кого он заявлять не станет. Говорит, с велосипеда упал. Все в порядке.

– Ничего не вспомнилось? – поинтересовался Дэниэл.

– Нет. – Я стащила со спинки стула куртку Джастина, помахала ею в воздухе. – Идем! В “Погребок”? Хочу поесть как следует! Из меня в полиции все соки выжали.

– Как по-твоему, что дальше? Они думают, это он на тебя напал? Его арестовали?

– Да ну, – ответила я. – Улик не хватает, что-то вроде того. И они не считают, что это он на меня напал.

Радуясь хорошей новости, я не подумала, что другие могут ее видеть совсем в ином свете. Вдруг повисло угрюмое молчание, все прятали взгляды. У Рафа дрогнули веки.

– Почему? – спросил Дэниэл. – На мой взгляд, вполне логично его подозревать.

Я дернула плечом.

– Кто знает, что у них в голове творится? Больше они мне ничего не сказали.

– Твою мать! – воскликнула Эбби. При свете ртутных ламп она показалась вдруг бледной, а взгляд ее – усталым.

– Выходит, – сказал Раф, – только зря тебя продержали. Ни на шаг не продвинулись.

– Пока трудно сказать, – заметил Дэниэл.

– А по-моему, все и так ясно. Считайте меня пессимистом.

– Боже, – тихонько простонал Джастин, – я так надеялся, что все кончится.

Никто не ответил.

И снова Эбби и Дэниэл разговаривали поздно вечером во внутреннем дворике. На этот раз мне не пришлось ощупью пробираться на кухню, теперь я могла ходить по дому с завязанными глазами и ни разу не споткнуться, не скрипнуть половицей.

– Не знаю почему, – говорил Дэниэл. Они сидели на качелях, на расстоянии друг от друга, и курили. – Не пойму, в чем дело. Наверное, столько всего навалилось, и я плохо соображаю… Беспокоюсь, вот и все.

– Ей досталось, – осторожно сказала Эбби. – По-моему, ей хочется лишь успокоиться и обо всем забыть, будто ничего и не было.

Дэниэл смотрел на нее, в стеклах его очков сверкали лунные блики, и глаз не было видно.

– Ты от меня что-то скрываешь? – спросил он.

Ребенок. Я, закусив губу, молилась про себя: пусть Эбби меня не предаст.

Эбби мотнула головой:

– Ничего, ты уж мне поверь.

Дэниэл посмотрел вдаль, на лужайку, и по лицу его пробежала тень усталости или боли.

– Мы всё друг другу рассказывали, – вздохнул он, – еще совсем недавно. Ведь правда? Или это мне одному так запомнилось? Мы впятером против всего мира – и никаких тайн друг от друга, никогда.

Брови Эбби взлетели вверх.

– Вот как? Сомневаюсь, что кто-то кому-то все рассказывает. Ты вот, к примеру, нет.

– Хочется верить, – сказал, чуть помедлив, Дэниэл, – что у меня получается. То есть если нет каких-то особых обстоятельств, я рассказываю тебе и ребятам все самое важное.

– Но ведь каждый раз находятся особые обстоятельства, разве не так? У тебя. – Лицо у Эбби было бледное, взволнованное.

– Может, и так, – сказал Дэниэл тихо, с протяжным вздохом. – Не то что раньше.

– Ты и Лекси, – сказала Эбби. – У вас с ней было?..

Молчание, оба сверлили друг друга взглядами, как два врага.

– Я спросила, потому что это меняет дело.

– Правда? Почему?

Снова молчание. Луна скрылась, их лица слились с темнотой.

– Нет, – ответил наконец Дэниэл, – не было. Не пойму, что тут важного, вот и не жду, что ты мне поверишь. Но если на то пошло, не было.

И вновь тишина. Чиркнул во мраке метеором алый огонек сигареты. Я зябла на кухне, смотрела на них в окно и жалела, что не могу им сказать: теперь все будет хорошо. Все успокоятся, все войдет в колею со временем, а время у нас есть. Я остаюсь.

Среди ночи хлопнула дверь чьей-то спальни, торопливые шаги по деревянному полу, и снова хлопок, на сей раз тяжелее – входная дверь.

Я прислушивалась, сидя на кровати, и сердце стучало как молот. В доме кто-то двигался, так тихо, что я даже не слышала, а чувствовала, как дрожат стены и половицы от чьих-то шагов. Звук мог быть откуда угодно. Ночь была тихая, ни ветерка, лишь протяжный, обманчивый крик совы, что охотилась где-то далеко на тропах. Я прислонилась к изголовью, подложив под спину подушку, и стала ждать. Подумывала выйти покурить, но почти наверняка кто-то тоже сидит сейчас в постели, чутко подмечая любую мелочь, от него не укроется ни щелчок зажигалки, ни запах дыма в ночном воздухе.

Минут через двадцать открылась входная дверь и снова закрылась, на этот раз почти бесшумно. Тишина, осторожные шаги вверх по лестнице, а оттуда – в комнату Джастина, громкий скрип кровати.

Я выждала минут пять – ничего интересного. Выскользнув из постели, бросилась вниз по лестнице – незачем больше таиться.

– А-а, – сказал Джастин, когда я заглянула к нему. – Это ты.

Он сидел на краешке кровати полуодетый, в брюках и туфлях, но без носков, в полурасстегнутой рубашке навыпуск. На него было страшно смотреть.

– Что с тобой?

Джастин закрыл лицо руками, и я увидела, как дрожат у него пальцы.

– Все плохо, – ответил он, – очень плохо.

– Что случилось?

Он опустил руки, уставился на меня воспаленными глазами.

– Ложись спать, – попросил он. – Ложись, Лекси, пожалуйста.

– Ты на меня злишься?

– Ты не центр вселенной, понимаешь? – холодно ответил Джастин. – Хочешь верь, хочешь нет.

– Джастин, – сказала я, чуть выждав. – Я просто хотела…

– Если ты в самом деле хочешь помочь, – ответил Джастин, – оставь меня в покое.

Он вскочил и, отвернувшись от меня, стал неуклюже, рывками поправлять простыню. Убедившись, что ни слова больше от него не добьюсь, я вышла, тихонько прикрыв за собой дверь, и вернулась наверх. У Дэниэла за дверью света не было, но я чуяла: он там, в нескольких шагах от меня, прислушивается, размышляет.

На другой день, когда я шла с пятичасового семинара, Эбби и Джастин встретили меня в коридоре.

– Рафа не видела? – спросила Эбби.

– Только в обед, – сказала я. Оба были в уличной одежде – Эбби в длинном сером пальто, Джастин в твидовом пиджаке, застегнутом на все пуговицы, на плечах и в волосах у них блестели дождинки. – У него ведь встреча с научным руководителем?

– Так он сказал, – ответила Эбби и вжалась в стену, пропуская толпу орущих студентов, – но уже четыре часа прошло, да и к кабинету Армстронга мы подходили, там было закрыто. Нет его там.

– Может, в “Погребок” зашел, пива выпить? – предположила я.

Джастин скривился. Не секрет, что Раф перебирает, но вслух говорить об этом не принято.

– Мы и туда заглядывали, – сказала Эбби. – А в Павильон он не пойдет – говорит, там одно быдло, ему там вспоминается закрытая школа, где он учился. Не знаю, где еще искать.

– В чем дело? – спросил Дэниэл, выйдя из аудитории напротив, где он вел семинар.

– Рафа потеряли.

– Гм. – Дэниэл перехватил поудобнее охапку книг и бумаг. – Звонили ему?

– Три раза, – ответила Эбби. – В первый раз он сбросил, потом отключил телефон.

– Вещи его в кабинке?

– Нет, – ответил Джастин, сползая по стенке и покусывая ноготь. – Всё забрал.

– Но это хороший знак. – Дэниэл бросил на него слегка удивленный взгляд. – Значит, ничего страшного с ним не случилось, под машину не попал, на “скорой” не увезли. Пошел куда-то один, только и всего.

– Да, но куда? – Джастин почти сорвался на крик. – И что нам теперь делать? До дома он без нас не доедет. Просто бросим его здесь?

Дэниэл смотрел перед собой, поверх беспокойного моря голов. В коридоре пахло влажными коврами; из-за угла раздался девичий крик, тоненький, пронзительный, Джастин, Эбби и я вздрогнули, но оказалось, это лишь притворный ужас, и крик сменился игривым щебетом. Дэниэл в задумчивости кусал губы и ничего не замечал.

Наконец он вздохнул.

– Раф. – Он сердито мотнул головой. – Вот что я думаю. Да, бросим его здесь, ничего не поделаешь. Захочет домой – позвонит кому-нибудь из нас или такси поймает.

– До Глэнскхи? А в город я ради него одного не поеду, только из-за того, что он дурью мается…

– Что ж, – ответил Дэниэл, – придумает, как добраться, куда он денется. – Он поправил стопку бумаг, из которой чуть не выпал листок. – Едем домой.

Мы почти покончили с ужином (ужин был на скорую руку: куриное филе из морозилки, рис, миска фруктов посреди стола), а Раф так и не позвонил. Телефон он включил, но звонки наши отправлялись на голосовую почту.

– Не узнаю его, – сказал Джастин, рассеянно поскребывая ногтем узор на ободке тарелки.

– Да ну, – возразила Эбби. – Загулял, подцепил девчонку, как в тот раз, помните? Он тогда два дня не появлялся.

– В тот раз было по-другому. А ты что киваешь? – сухо спросил у меня Джастин. – Ты же не помнишь. Тебя тогда вообще здесь не было.

Я испугалась, но, как видно, зря: все были настолько заняты Рафом, что мой мелкий промах остался незамеченным.

– Знаю с ваших слов, вот и киваю. Есть такая штука, общение, – очень рекомендую…

Все были в скверном настроении, в том числе и я. За Рафа я почти не волновалась, но из-за того, что его здесь нет, мне сделалось неуютно, то ли чутье детектива во мне заговорило (а Фрэнк всегда призывал к нему прислушиваться), то ли без Рафа равновесие в доме нарушилось, сделалось хрупким, неустойчивым.

– Почему в тот раз было по-другому? – спросила Эбби.

Джастин пожал плечами:

– Мы тогда еще не жили вместе.

– И что из этого? Тоже мне причина! Что ему делать, если он хочет с кем-то познакомиться? Тащить ее сюда?

– Он должен был позвонить. Или хотя бы записку оставить.

– Какую записку? – спросила я с нажимом, кромсая на мелкие кусочки персик. – Дорогие друзья, я пошел трахаться. Позвоню завтра, или сегодня вечером, если мне не дадут, или в три часа ночи, если она окажется плоха в постели…

– Хватит пошлить, – огрызнулся Джастин. – И ради бога, съешь ты этот несчастный персик, совсем его истерзала.

– Я не пошлю, а просто говорю. А персик когда захочу, тогда и доем. Я же тебе не указываю, как есть!

– Надо позвонить в полицию, – сказал Джастин.

– Нет, – возразил Дэниэл, стряхнув пепел. – Сейчас все равно смысла нет. Если пропал человек, полиция сколько-то ждет – по-моему, сутки, а то и дольше, – прежде чем начать розыск. Раф взрослый человек…

– Теоретически, – вставила Эбби.

– …имеет полное право где-то заночевать.

– А вдруг он наделал глупостей? – Джастин почти рыдал.

– Вот за что не люблю эвфемизмы. – Дэниэл задул спичку и аккуратно положил в пепельницу. – Мешают говорить по существу. Глупостей Раф наделал, я уверен, – вопрос, каких именно. Ты, наверное, боишься, что он задумал покончить с собой, а это, честное слово, почти невозможно.

Чуть погодя Джастин сказал, не поднимая глаз:

– Он вам рассказывал, что с ним случилось в шестнадцать лет? Когда родители перевели его в другую школу, десятую по счету?

– Без прошлого, – напомнил Дэниэл.

– Он не пытался покончить с собой, – вмешалась Эбби. – Он добивался внимания от своего папаши-болвана – и не сработало.

– Говорю же, без прошлого.

– А я не о прошлом. Я к тому, что сейчас совсем не тот случай, Джастин. Ведь Рафа в последние месяцы не узнать, правда? Счастливый, не то что раньше?

– В последние месяцы, – уточнил Джастин, – но не в последние недели.

– Что ж, – отозвалась Эбби, с хрустом разрезав пополам яблоко, – все мы сейчас не в форме. И все равно теперь все по-другому. Раф знает, что у него есть дом, есть люди, которым он дорог, и ничего он с собой не сделает. Просто ему сейчас несладко, вот он и пошел пить и бегать за юбками. Оклемается – вернется.

– А вдруг он… – Джастин осекся. – Не нравится мне это, сами понимаете, – сказал он тихо, уткнувшись в тарелку. – Ох не нравится.

– Как и всем нам, – поспешно сказал Дэниэл. – У всех у нас трудное время. Надо смириться, поберечь себя и друг друга.

– Ты говорил, со временем все наладится. Как бы не так, Дэниэл. Наоборот, разлаживается.

– Я имел в виду не три недели, а чуть больший срок. Если считаете это неразумным, прошу вас, так и скажите.

– Как ты можешь быть таким непрошибаемым? Это же не кто-нибудь, а Раф!

– Неважно, чем он сейчас занят, – Дэниэл вежливо отвернулся, чтобы не дымить в нашу сторону, – вряд ли помогло бы, если бы я устроил истерику.

– Никакая у меня не истерика. Так ведет себя нормальный человек, если у него друг пропал.

– Джастин, – сказала Эбби ласково, – все будет хорошо.

Но Джастин ее не слышал.

– А все оттого, что ты, черт подери, робот… Господи, Дэниэл, если бы ты хоть раз дал понять, что тебе не плевать на нас, да на что угодно…

– Думаю, вы можете с полным правом считать, – холодно ответил Дэниэл, – что все вы мне глубоко небезразличны.

– А вот и нет. С каким еще полным правом? Я с полным правом считаю, что все мы тебе до лампочки…

Эбби обвела жестом комнату, сад за окном и устало, почти обреченно уронила руку на колени.

– Так и есть, – выдохнул Джастин и плюхнулся в кресло. Свет падал на него под неудачным углом, и щеки у него казались впалыми, между бровей пролегла резкая морщина, и я на миг увидела его глубоким стариком. – Конечно. Дом. И вот смотри, во что это вылилось.

Повисло недолгое обиженное молчание.

– Я никогда, – начал Дэниэл, и в голосе его звенели грозные нотки, незнакомые мне, – не называл себя непогрешимым. Я говорю только, что стараюсь, очень стараюсь действовать в наших общих интересах. Если, по-вашему, я не справляюсь, вы вольны сами принимать решения. Считаете, что зря мы съехались, – уезжайте. Считаете, что надо позвонить в полицию, – звоните.

Джастин обреченно пожал плечами, вернулся за стол и вновь стал размазывать еду по тарелке. Дэниэл закурил очередную сигарету, глядя в одну точку, Эбби грызла яблоко, я превращала персик в пюре. Так мы и сидели молча.

– Потеряли своего бабника? – сказал Фрэнк, когда я, устроившись на своем любимом дереве, позвонила ему.

Как видно, мы его вдохновили на здоровое питание: он ел какие-то фрукты, я слышала, как он аккуратно сплевывает косточки.

– Если найдут его труп, может, все и поверят в моего таинственного незнакомца. Готов спорить на сколько угодно.

– Хватит издеваться, Фрэнки.

Фрэнк засмеялся.

– Совсем за него не волнуешься? Ни капельки?

– Хотелось бы знать, где он, вот и все.

– Спокойно, крошка. Одна моя знакомая сегодня вечером искала, где ее друг Мартин, и набрала по ошибке номер малыша Рафа. Он, к сожалению, не успел сказать, где он, но по звукам в трубке все более-менее ясно. Эбби попала в яблочко: мальчик ваш где-то в пабе, бухает по-черному и клеит девок. И явится к вам живым-здоровым, отходняк не в счет.

Значит, Фрэнк тоже волновался – поэтому отыскал практикантку с приятным голосом и посадил на телефон. Может быть, Нейлор был для него просто средством позлить Сэма, а на самом деле Фрэнк уже давно всерьез подозревал Рафа. Я поерзала туда-сюда, поджала ноги.

– Отлично, – сказала я. – Хорошая новость.

– А голос почему такой, будто у тебя кошка сдохла?

– Им несладко, – ответила я и рада была, что Фрэнк не видит моего лица. От усталости я чуть не падала с дерева, пришлось ухватиться за ветку. – То ли оттого, что я могла умереть, то ли у них есть какая-то тайна, но все четверо на куски разваливаются.

Фрэнк, чуть подумав, сказал очень мягко:

– Знаю, ты к ним привязалась, детка. Ничего страшного. Мне они не близки, но если ты о них лучшего мнения и это тебе подспорье в работе – пожалуйста! Но они тебе не друзья. Их трудности – для тебя не трудности, а возможности.

– Знаю, – сказала я, – знаю. Просто мне тяжело на это смотреть со стороны.

– Чуточку сострадания не повредит, – бодро ответил Фрэнк и чем-то смачно захрустел. – Главное – не распускаться. Впрочем, есть у меня новость, тебя отвлечет. Твой Раф не один сегодня пропал.

– То есть как?

Фрэнк выплюнул косточку.

– Задумал я следить за Нейлором, с безопасного расстояния, – узнать, какой у него распорядок дня, с кем он общается и так далее, чтобы облегчить тебе задачу. Да как бы не так! Сегодня он не пришел на работу. Родители со вчерашнего вечера его не видели, говорят, на него это не похоже; отец у него в инвалидной коляске, Джон не позволяет матери в одиночку его таскать. Твой Сэмми с парой практикантов за его домом присматривают, и Бёрна с Догерти мы тоже подключили, мало ли что.

– Далеко не убежит, – заверила я. – Этот парень никуда из Глэнскхи не денется, разве что волоком утащат. Объявится.

– Да, тоже так думаю. И насчет того, убийца ли он, это ничего не говорит, потому как раз убежал, то, значит, виноват – это миф. Вот в чем я уверен: Нейлор пустился в бега не от страха. Как по-твоему, выглядел он напуганным?

– Нет, – ответила я. – Ни капли. Он с ума сходил от злости.

– И мне так показалось. На допрос он пришел недовольный. Я видел, как он уходил: ступил за порог, обернулся и плюнул на дверь. Этот парень зол, очень зол, Кэсси, в руках себя держать не умеет, и, скорее всего, он где-нибудь поблизости. Не знаю, почему он сбежал – то ли слежки опасается, то ли что-то задумал, так что на всякий случай будь осторожна.

Я послушалась: всю дорогу до дома держалась подальше от обочин, а револьвер со взведенным курком сжимала в руке. И лишь тогда его спрятала под корсет, когда за мной захлопнулась калитка и я снова очутилась в саду, в яркой полосе света, лившегося из окон.

Сэму я звонить не стала, на этот раз не потому что забыла. Я не знала, ответит ли он, а если ответит, о чем нам с ним говорить.

17

Раф появился в библиотеке на другое утро, около одиннадцати, – куртка застегнута не на ту пуговицу, рюкзак болтается на локте, вот-вот упадет. От него несло куревом и пивным перегаром, ноги заплетались.

– Ну, – он качнулся, неторопливо обвел нас взглядом, – привет-привет!

– Ты где пропадал? – прошипел Дэниэл.

В каждом слове прорывался гнев. Стало ясно, что он все это время скрывал, как неспокойно ему за Рафа.

– То тут, то там, – ответил Раф. – Болтался. А вы как?

– Мы думали, с тобой что-то стряслось, – сказал Джастин громким, сердитым шепотом. – Почему не позвонил? Или хотя бы сообщение не отправил?

Раф повернулся к нему.

– Занят был, – ответил он, помолчав. – Да и не хотелось.

Один из старшекурсников, добровольный страж порядка в библиотеке, поднял голову от стопки книг по философии и шикнул в нашу сторону.

– Нашел время, – холодно сказала Эбби, – чтобы за юбками гоняться. Даже ты мог бы сообразить.

Раф развернулся, посмотрел на нее так, будто его оскорбили до глубины души.

– Да пошла ты! – сказал он во весь голос. – Без тебя разберусь, что и когда делать!

– Не смей так с ней говорить! – возмутился Дэниэл.

Ему было все равно, что нас могут услышать. Старшекурсники хором зашипели: “Тсс!”

Я дернула Рафа за рукав:

– Сядь, давай поговорим.

– Лекси, – начал Раф, с трудом сосредоточив на мне взгляд. Глаза у него были налиты кровью, волосы сальные. – Не стоило тебя оставлять одну, да?

– Ничего, – заверила я. – Я хорошо отдохнула. Садись, расскажи, как провел вечер.

Он протянул руку, пальцы скользнули по моей левой щеке, вдоль шеи, вдоль выреза блузки. Я видела, как у Эбби, сидевшей за его спиной, округлились глаза, слышала шорох из кабинки Джастина.

– Господи, до чего же ты славная, – сказал Раф. – С виду такая хрупкая, а на деле кремень. А остальные, по-моему, наоборот.

Один из старшекурсников привел Аттилу, вреднейшего из охранников в обозримом пространстве. В охрану он подался, мечтая крушить черепа бандитам, но поскольку эта публика в читальном зале редкость, довольствуется тем, что доводит до слез заблудившихся первокурсников.

– Он вам мешает? – спросил у меня Аттила.

Он пытался нависнуть над Рафом, да разница в росте не позволяла.

И вновь между нашей пятеркой и миром выросла невидимая стена: Дэниэл, Эбби и Джастин надели холодные, высокомерные маски, даже Раф встряхнулся, убрал от меня руку и будто вмиг протрезвел.

– Все хорошо, – вмешалась Эбби.

– Вас я не спрашиваю, – отрезал Аттила. – Вы его знаете?

Он обращался ко мне. Я ответила ангельской улыбкой:

– Вообще-то он мой муж. Суд запретил ему ко мне приближаться, но я передумала, пойдем сейчас в женский туалет, так хочется славно перепихнуться.

Раф прыснул.

– В женский туалет мужчинам нельзя, – тут же набычился Аттила. – А вы тут беспорядки нарушаете!

– Не волнуйтесь, – успокаивающе сказал Дэниэл. Встал, взял Рафа за плечо – вроде бы по-дружески, а на деле железной хваткой. – Мы уже уходим. Мы все.

– Руки убери, – огрызнулся Раф, пытаясь высвободиться.

Дэниэл быстро вывел его мимо Аттилы в проход между книжными полками и даже не посмотрел, идем ли мы следом.

Мы схватили сумки и под грозные крики Аттилы выбежали из библиотеки, Дэниэла с Рафом нагнали уже в фойе. Дэниэл вертел на пальце ключи от машины, Раф с оскорбленным видом привалился к колонне.

– Молодец, – язвительно сказала ему Эбби. – Честное слово. Высший класс!

– Хватит уже.

– И что нам теперь делать? – спросил Джастин. Он нес вещи Дэниэла и свои – навьюченный, недовольный. – Нельзя же просто взять и свалить.

– Почему нельзя?

Повисло внезапное потрясенное молчание. Распорядок наш до того устоялся, что мы считали его чуть ли не законом природы, нам и в голову не приходило его нарушить.

– Так чем займемся? – спросила я.

Дэниэл подбросил в воздух ключи от машины и поймал.

– Поедем домой, гостиную покрасим. И так вечно торчим в библиотеке. Работа по дому только на пользу.

Для человека непосвященного это прозвучало бы странно – Фрэнк сказал бы: Боже, да у вас там рок-н-ролл какой-то, а не жизнь, и как ты все бешеные повороты выдерживаешь? Но все в ответ закивали, даже Раф, хоть и чуть помешкав. Я уже успела понять, что дом – самая безопасная тема: если назревает ссора, то стоит кому-то перевести разговор на ремонт или перестановку мебели, как все тут же настраиваются на мирный лад. Грядут большие трудности, когда нельзя будет укрыться в тихой гавани из затирки швов и выведения пятен на паркете.

Сработало и на этот раз. Ветхие простыни поверх мебели, солнечный свет и прохлада из открытых окон, старая одежда, физический труд и запах краски, рэгтайм фоном, пьянящая радость прогульщиков и дом, что откликается на заботу, словно кошка, которую гладят, – вот что нам было нужно. Когда докрасили стены в гостиной, вид у Рафа был уже не воинственный, а виноватый, Эбби и Джастин расслабились настолько, что затеяли долгий, привычный спор о том, бездарь ли Скотт Джоплин[30]30
  Скотт Джоплин (1868–1917) – чернокожий музыкант, пианист и композитор, автор множества рэгтаймов, признание к нему пришло только после смерти.


[Закрыть], и у всех на душе потеплело.

– Кто первый в душ? – спросила я.

– Пусть Раф, – ответила Эбби. – Каждому по потребностям.

Раф скорчил рожу.

Мы валялись на полу, застеленном пленкой, любовались нашей работой и собирали силы, чтобы сдвинуться с места.

– Когда высохнет, – сказал Дэниэл, – давайте решим, что повесим на стены и надо ли вообще.

– Я видела старинные жестяные таблички, – отозвалась Эбби, – наверху, в свободной комнате.

– А я отказываюсь жить в пабе восьмидесятых годов, – скривился Раф. То ли он за работой протрезвел, то ли мы тоже опьянели от запаха краски. – Ведь есть же картины или еще что-нибудь нормальное?

– Те, что остались, все кошмарные, – сказал Дэниэл. Он сидел прислонившись к краешку дивана, на старой клетчатой рубашке, и в волосах застыли брызги белой краски; давно я его не видела таким счастливым и безмятежным. – Пейзаж с оленем и гончими и прочее фуфло, мастерством и не пахнет. Мазня какой-нибудь двоюродной прабабки-любительницы.

– Сердца у тебя нет, – упрекнула его Эбби. – От памятных вещей нельзя требовать художественной ценности. Они и должны быть неумелыми, иначе это просто выпендреж.

– Давайте старые газеты наклеим, – предложила я. Я лежала на спине посреди комнаты и болтала в воздухе ногами, любуясь свежими брызгами краски на рабочем комбинезоне. – Те, допотопные, где статья про пятерняшек Дионн и реклама средства для набора веса. Наклеим на стены, а сверху лаком пройдемся – и станут как фотографии на двери у Джастина.

– Одно дело моя спальня, – возразил Джастин, – а это гостиная, здесь должно быть изящество. Великолепие. Не место тут рекламе.

– Вот что, – сказал вдруг Раф, приподнявшись на локте, – понимаю, я должен перед всеми извиниться. Зря я убежал и вам не сказал, где я. У меня одно оправдание, да и то хиленькое: меня взбесило, что тот тип так легко отделался. Простите меня.

Само обаяние – умеет ведь, когда хочет! Дэниэл чуть заметно, печально кивнул ему.

– Ты идиот, – сказала я, – но мы тебя и такого любим.

– Понимаю тебя, – отозвалась Эбби и потянулась к карточному столику за сигаретами. – Меня тоже не радует, что он на свободе разгуливает.

– Знаете, о чем я думаю? – сказал Раф. – Вдруг это Нед его нанял, чтобы нас припугнуть?

На секунду воцарилась мертвая тишина, Эбби застыла, не успев вытащить сигарету из пачки, Джастин замер, привстав с пола.

Дэниэл фыркнул.

– Вряд ли у Неда хватит ума на такую многоходовку, – съязвил он.

У меня чуть не вырвалось: “А кто такой Нед?” – но я успела одуматься, не потому что должна была знать, а потому что знала. Я злилась на себя: как же я раньше не сообразила? У Фрэнка привычка называть неприятных ему людей уменьшительными именами – малыш Дэнни, наш Сэмми, – а я, дура набитая, не догадалась, что с именами он мог напутать. Речь же об Эдди Тормозе! Эдди Тормоз, что высматривал кого-то ночью на тропе и клялся, что не знаком с Лекси, – он и есть Н! Наверняка Фрэнку слышно было в микрофон, как колотится у меня сердце.

– Пожалуй, нет, – отозвался Раф и растянулся на животе, опершись на локти. – Вот приведем в порядок дом – надо будет его на ужин зазвать.

– Только через мой труп, – отрезала Эбби. В голосе ее звенела сталь. – Тебе не приходилось с ним дела иметь. А нам приходилось.

– И через мой труп тоже, – добавил Джастин. – Он обыватель. Весь вечер хлестал “хайнекен”, рыгал и каждый раз думал, что это смешно. И без конца нудел про встроенные кухни, про налоговые льготы, про раздел такой-то закона такого-то. Хватит с меня и одного раза, спасибо большое!

– Бессердечные вы, – сказал Раф. – Любит он дом, еще как любит! Так и судье сказал. Пусть убедится, что родовое гнездо в надежных руках. Дайте сигарету.

– У Неда одна мечта, – процедил Дэниэл, – увидеть на месте дома элитный жилой комплекс с потенциалом для дальнейшего развития. Не дождется – только через мой труп.

Джастин вздрогнул, но тут же сделал вид, будто хотел подвинуть Эбби пепельницу. Наступила напряженная, недобрая тишина. Эбби зажгла сигарету, задула спичку, а пачку бросила Рафу, и тот поймал ее одной рукой. Никто ни на кого не смотрел. В окно влетел первый шмель, покружил в косом луче света над пианино и вылетел.

Хотелось что-то сказать – ведь это моя работа, гасить ссоры, – но мы ступали по непонятной, зыбкой почве, один неверный шаг – и я пропала. Нед, похоже, отвратительный тип – хоть я и довольно смутно представляю, что такое элитный жилой комплекс, дело, как видно, не только в нем, а в какой-то мрачной тайне.

Эбби смотрела на меня сквозь дым сигареты с холодным любопытством в серых глазах. Я глянула на нее страдальчески – это мне далось без малейших усилий. Отвернувшись, Эбби потянулась за пепельницей и сказала:

– Раз нечего на стены повесить, может, что-нибудь другое придумаем? Раф, если тебе показать фотографии старинной настенной росписи, как думаешь, получится у тебя разрисовать стены так же?

Раф пожал плечами. На его лицо мало-помалу возвращалось прежнее воинственное выражение – мол, я ни в чем не виноват. Над нами будто вновь сгустились темные грозовые тучи.

Я была не против посидеть в тишине. Мысли вращались с бешеной скоростью – мало того, что Лекси зачем-то водилась со злейшим врагом, имя Неда еще и под запретом. За три недели оно не всплывало ни разу, а когда всплыло, все будто с ума посходили, а почему, непонятно. Как ни крути, он проиграл, дом достался Дэниэлу, так решили и дядя Саймон, и суд, потому имя Неда должно служить лишь поводом для смеха и колкостей. Я готова была хоть почку пожертвовать, лишь бы узнать, в чем дело, но у меня хватило ума не спрашивать.

Спрашивать и не понадобилось. Фрэнк – и меня это насторожило – мыслил в том же направлении, что и я, причем быстро.

На прогулку я вышла пораньше. Грозовые тучи над нами никуда не делись – напротив, сгущались, наползали со всех сторон. Ужин был сплошное мучение. Эбби, Джастин и я из кожи вон лезли, чтобы поддерживать светскую беседу, Раф сидел с кислым лицом, Дэниэл погрузился в себя, на вопросы отвечал односложно. Надо было скорей выбраться на свежий воздух и все обдумать.

Выходит, Лекси встречалась с Недом трижды и шла ради этого на большой риск. Четыре возможных мотива: страсть, корысть, ненависть, любовь. При мысли о страсти меня затошнило: чем больше я узнавала о Неде, тем больше хотелось верить, что Лекси не подпустила бы его к себе на пушечный выстрел. А вот корысть… Ей нужны были деньги, срочно, а из богатенького Неда покупатель намного лучше, чем из нищего батрака Джона Нейлора. Предположим, она виделась с Недом, чтобы обсудить, какие безделушки из “Боярышника” ему интересны, сколько он готов за них выложить, но что-то не заладилось…

Странная была ночь – бездонная, глухая, хмурая, в лощинах завывал ветер; мириады звезд, а луны нет как нет. Я спрятала револьвер под корсет, забралась на дерево и долго смотрела, как колышутся внизу черные тени кустов, прислушивалась; думала позвонить Сэму.

И в итоге позвонила Фрэнку.

– Нейлор пока не объявился, – начал он с места в карьер. – Ты как, следишь?

– Ага, – ответила я. – Ни слуху ни духу.

– Ясно. – Нотки безразличия в его голосе подсказали: ему сейчас не до Нейлора. – Ну ладно. Между прочим, есть новости – тебе, наверное, будет интересно. Помнишь, как сегодня твои новые друзья поливали грязью кузена Эдди с его элитным жильем?

Я встрепенулась, но тут же спохватилась: Фрэнк не знает про Н.

– Да, – ответила я. – Кузену Эдди, похоже, цены нет!

– Это уж точно. На сто процентов безмозглый яппи, все мыслишки вращаются либо вокруг члена, либо вокруг кошелька.