Текст книги "Русские секты и их толки"

Намеревающийся поступить в секту «Общего упования» обязан заявить о своем желании прежде всего видителю, который, обстоятельно побеседовав с ним, о результатах сообщает словеснику. Последний, в свою очередь, беседует с своим будущим братцем с целью убедиться в искренности его намерения и затем докладывает «соборному» распорядителю, который, переговорив лично с желающим поступить в секту, представляет его судье. Убедившись в искренности его намерения продолжительною беседою, судья прежде всего знакомит его с уставом секты и затем приказывает соборному распорядителю допустить его в ближайшее собрание соборной церкви, причем ему дается наставление, как держать себя пред собранием и как просить у него прощения. В воскресный или праздничный день пред молением прозелит подвергается сначала тайной исповеди пред мыслителем и тайником, потом он вводится ими в собрание, громко пред всеми произносит исповедь о своих заблуждениях и грехах и с земным поклоном просит простить его. По распоряжению судьи молитвенник вместе со всеми присутствующими после этого молится о нем Богу, заключая свою молитву пением псалма (105, 6): «Согрешили мы с отцами нашими». В это время многие плачут или, по крайней мере, должны плакать и объявляют: «Бог простит», вследствие чего и это действие у «общих» называется «слезным отпущением». Здесь прощаются четыре греха: «1) отступничество от «церкви общих» и возвращение к ней (?), 2) хула Общего упования, 3) пребывание в ином уповании и 4) противность (?)». После этого судья торжественно допрашивает прозелита: 1) согласен ли он вступить в общее имение, 2) согласен ли на «изравнение» и 3) согласен ли быть в братском совете. Если новопринимаемый в секту дает на эти вопросы утвердительный ответ, то судья объявляет его союзником, единомышленником, духовным братом «Общего упования» и он допускается до святого лобызания. После моления соборные чины составляют подробную опись всего имущества новопринятого члена и с его согласия определяют его стоимость, причем если оно окажется большим, чем у остальных сектантов, то его «уравнивают», то есть равную с имуществом всех часть записывают на его имя, а остающийся излишек приписывается тем, у кого недостает до «изравнения». Предусмотрительность весьма благоразумная! Ибо часто члены оставляют общину. И вот выходящему из общины предоставляется право получить или только свою «изравненную» часть, или все имущество, которое он имел при поступлении в секту. «Изравненную» часть требуют обыкновенно те, которые, по обстоятельствам, переселяются куда-либо на жительство, но лжеучения «Общего упования» не оставляют, а все свое имущество требуют те, которые отказываются совсем от этой секты.

Основатели секты «общих» – Евгений Яковлев и Михаил Попов управляли учрежденною ими общиною в течение десяти лет (1833–1843). В 1843 году Попов, по судебному приговору, был сослан на поселение в Сибирь, в Енисейскую губернию. Но здесь он не прекратил своей проповеди: в течение одного года он успел увлечь в свою секту более 50 последователей, – и таким образом его лжеучение распространилось и по Сибири.

В Закавказье, после ссылки Попова, во главе «общих» стал его помощник по должности судьи, крестьянин Денис Шепилов, произведший в секте раскол. Однажды он объявил в «соборной церкви», на молении, что он удостоился откровения от ангела, который возвестил ему, чтобы он ввел в общину простоту одеяния: чтобы мужчины носили только простые поддевки, широкие штаны и сапоги «без скрин», а женщины – самые простые юбки и кофты и – никаких украшений, никакого убранства. Расходы общей кассы сократились; но зато многие вышли из секты и образовали «вольную церковь», избрав из себя «двенадцать апостолов». Шепилову остались верными только «общие», живущие в селе Андреевке.

В учении «общих» нужно различать две стороны: религиозную и социальную. Догматические верования «общих» не представляют особенного интереса: они заимствованы «общими» у молокан и исповедуются ими без всякого изменения; по этой причине «общие» довольно равнодушны к догматике и почти не рассуждают о ней, не оспаривая у других вероисповеданий ее истинности и ее превосходства пред ними. Сам основатель секты (Попов) давал советы «следовать тому учению, которое по сердцу». «На базаре, – говорил он, – покупают то, что приглядится». Либеральные, но недальновидные писатели обыкновенно прославляют веротерпимость «общих», не умея отличить веротерпимости от религиозного индифферентизма. Весь интерес секты «Общего упования» заключается в ее коммунистическом социализме и притом – насколько он был осуществлен ею в действительной жизни. Этим и объясняется то обстоятельство, что на эту секту всегда обращали внимание все русские проповедники теоретического коммунизма.

Впрочем, не много прошло времени после основания секты «Общего упования», как оказалось, что мысль Попова об учреждении коммунистической общины среди молокан неосуществима во всей ее полноте. Уже одно учреждение администрации из многих должностных лиц стало в противоречие с проповедью Попова о равенстве всех членов общины и о коммунистическом управлении общественным имуществом. Работали только рядовые члены общины: а трудами и заработком их распоряжались лица привилегированные – «чины». Раздались жалобы и на несправедливое управление общественным имуществом; некоторые «чины» были уличаемы в пристрастии и своекорыстии. Наконец, оказались в общине и такие члены, которые хотели жить только на чужой счет, ничего не делая. Основатель общины увидел себя вынужденным изменить свои первоначальные предположения. С общего согласия было установлено вносить в общую кассу только десятую часть из приобретаемого имущества и заработка. Кроме того, чтобы увеличить средства общественной кассы, решено было принимать во время моления добровольные пожертвования. Изменили и самый характер выдачи пособий из общественной кассы нуждающимся. По первоначальному уставу общины, было предположено выдавать всем по мере нужды безвозвратно. Теперь же стали выдавать пособие только некоторым членам общины заимообразно, с условием возвратить полученное по истечении известного времени. Если же должник общины, по бедности, не мог возвратить взятых им денег, то он обязан был «отпостить» их: за каждый рубль – день поста. Условие это не легкое, если принять во внимание, что у «общих», как и у молокан, пост состоит в совершенном воздержании от пищи и питья в течение целого дня и если долг обстоит из порядочной суммы, например 100 или 200 рублей. Впрочем, «общие» умеют обходить это затруднение: если пособие слишком велико, так что получивший его не в состоянии вынести за него всего поста, то он просит все собрание разделить с ним этот пост по слову апостола: «Друг друга тяготы носите» (Гал. 6, 2). Стеснили после этого «общие» и свободу толкования слова Божия. Молокане изъясняют слово Божие как кто может и как кто умеет; «общие» же потребовали, что каждый, желающий изъяснять Св. Писание, должен сначала показать свое толкование судье и только после его одобрения произносит в общем собрании.

Благодаря, с одной стороны, саморазложению секты «Общего упования», а с другой – принятым мерам со стороны правительства в последней четверти прошлого столетия число ее членов значительно уменьшилось. На основании официальных сведений можно даже утверждать, что явных членов «Общего упования», оставшихся верными учению Попова, в настоящее время только 76 мужчин и 59 женщин, проживающих в селе Андреевке, и несколько человек в селе Николаевке близ Ленкорани. Пропаганда религиозно-сектантского коммунизма затихла. К сожалению, проповедь Толстого и влияние закавказских духоборцев-постников снова возбудили в секте «общих» дух прозелитизма. С 1905 года пропаганда лжеучения «общих» проникла уже и в центральные губернии Российской империи, и во многих из них появились сектантские коммунистические общины.

Секта «общих» (Церков. вестн. 1888. № 14).

Раскольники за Кавказом. Общие (Прав. собесед. 1859. Ч. 1).

Юницкий А., прот. Сектантские гнезда на Кавказе (Хр. чт. 1895. Ч. 1. С. 142–164).

Общие (Чтения в Имп. Общ. ист. и древн. росс. 1864. Кн. 4. Октябрь−декабрь).

Молокане донского толка

Сухое, безжизненное, однообразное, состоящее только из чтения и пения псалмов, плохо составленных и совершенно бессодержательных «молитв», безграмотного чтения книг Св. Писания и неумелого толкования прочитанного молоканское «богослужение», конечно, не могло удовлетворить самой насущной и естественной религиозной потребности человеческого духа. Правда, Уклеин уверял своих последователей, что он восстановляет апостольское богослужение, которое будто бы было таким же сухим и безжизненным, как и молоканское. Но увещания основателя секты не могли успокоить тех, у которых религиозная потребность духа была ощутительнее и сказывалась сильнее, чем у других. Воспоминали они о том разнообразии, каким отличается богослужение Православной церкви. Припомнилось им радостное и возбуждающее благодатный восторг пасхальное богослужение, умилительное и назидательное богослужение Страстной седмицы; сгрустнулось им по торжественным и «многосодержательным» богослужениям в праздники Рождества Христова, Богоявления, Вербного воскресения, Пятидесятницы и др. Оценили они и те таинства и обряды, которыми Православная церковь освящает верующих от рождения до могилы[244]244
  Ср.: Правосл. собесед. 1858.


[Закрыть]. Нашлись среди молокан и критики, не поверившие Уклеину на слово и увидевшие из книг Св. Писания, что таинства и обряды были и в апостольской церкви. Таким лицом был один из выдающихся главарей молоканства, красивый, энергичный, сведущий в книгах Св. Писания, но хитрый и властолюбивый беглый помещичий крестьянин Исаия Крылов. Среди молоканства он пользовался большим уважением не только за свое красноречие и величавую наружность, но главным образом за то, что он избавил их от мнимого рабства никогда не существовавшему иноверному царю и защищал их перед русским правительством, прося для них полной религиозной свободы и льгот. В это время его честолюбивые стремления были так сильны, что он осмелился просить для себя официального звания «первосвященника всех духовных христиан», как он и именовал себя до самой смерти. При нем у молокан уже был введен определенный строй богомоления с преломлением хлеба, воздеянием рук, прижатием их к груди, множеством коленопреклонений и т. п. – строй, напоминающий моления сектантов «Общего упования»[245]245
  Правосл. собесед. 1858. № 313.


[Закрыть]. Собравшись в какую-либо избу, среди которой находился стол с Библией, молокане становились рядами – лицом друг к другу, с одной стороны мужчины, с другой женщины, или же мужчины и женщины садились вместе между девицами-певицами, на основании слов псалма: «В средине девы с тимпанами» (Пс. 67, 26), или же все молокане становились кругом своего наставника, на основании слов Христа: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди их» (Мф. 18, 20), и слушали чтение, прижавши руки к груди. Наставник, который всегда был на главном месте, начинал читать псалом; потом кто-либо читал другой псалом, и во время чтения второго псалма все становились на колени: затем кто-либо читал третий псалом, и все слушали стоя: при чтении четвертого псалма опять становились на колени, при пятом вставали и т. д. до тех пор, пока прочитывалось двенадцать или двадцать псалмов. Потом, низко поклонившись друг другу, молокане садились за стол и пели еще какой-либо псалом. Затем наставник читал молитву «Отче наш», все стояли в это время с воздетыми к небу руками. После молитвы опять садились за стол, пели какой-либо псалом на мотив простонародных песен и вкушали пищу в строгом молчании. Этот ужин назывался «преломлением хлеба», подобным Тайной вечери. После ужина пели 23-й и 103-й псалмы, и потом наставник читал что-либо из Евангелия или из пророческих книг Ветхого Завета с своим толкованием или же произносил проповедь. В заключение, при пении: «Приветствую вас, все братия. Приветствуйте друг друга святым целованием» (1 Кор. 16, 20), все целовали друг друга с земными поклонами, что называлось «братствованием» или «ликованием». Впоследствии это целование повело к соблазнам и нарушению целомудрия, так что многие отцы перестали пускать на моление своих дочерей, а мужья – жен[246]246
  Ср.: Отечеств. записки. 1867. Июль. С. 102–103; Максимов. За Кавказом; Маргаритов. Указ. соч. С. 50–51.


[Закрыть].

Установление определенного строя «богослужения» с допущением внешних обрядов возбудило среди молокан горячие споры. В них приняли живое участие выдающиеся представители тогдашнего молоканства: Маслов, считавший себя преемником Крылова и принявший на себя, по его примеру, звание первосвященника всех истинно евангелических христиан, и его соперник, не менее его честолюбивый фанатик Пчелинцев. Споры, однако же, кончились ничем, – каждая сторона осталась при своем мнении: одни, во главе с Масловым, настаивали на необходимости обрядов при молениях, другие безусловно отвергали их. Так в молоканстве произошел раскол: противники упрекали друг друга, проклинали, анафемствовали, уличали в заблуждениях, – и примирение объявили невозможным.

Маслов, впрочем, пошел дальше Крылова. Он стал даже копировать священнодействия православных священников: читал родильницам очистительную молитву новорожденным младенцам, давал имена, совершал крещение, причем, вместо таинства миропомазания, дул в рот младенцу, уверял, что этим преподает дары Св. Духа, исповедовал каявшихся, напутствовал умирающих, отпевал усопших. При преломлении хлеба, по его указанию, молоканские наставники читали Евангелие и молитвы, а он благословлял хлеб, преломлял и раздавал присутствующим; затем он благословлял красное вино, налитое в чашу, и давал его всем, вкушавшим хлеб. Один из его учеников, донской казак Андрей Саламатин, сосланный (в 1823) в село Ново-Васильевку Бердянского уезда Таврической губернии, стал распространять учение Маслова на месте своего поселения, причем при совершении различных «богослужебных действий» пользовался уже «требником» Православной церкви. Его последователи стали известны под именем молокан донского толка. Таким образом, происхождение этого толка следует объяснять пустотою и бессодержательностью первоначальных молоканских богомолений с одной стороны, а с другой – сказавшеюся у некоторых молокан потребностью в таинствах и обрядах, которых они лишили сами себя, отпав от Православной церкви.

Общие догматические верования и нравоучения молокан донского толка, если судить по напечатанному ими катехизису («Исповедание веры молокан донского толка Таврической губернии, в двух частях»), почти тожественны с верованиями молокан вообще. Единственным источником богопознания они считают книги Св. Писания Ветхого и Нового Заветов: «Верую, говорит составитель этого катехизиса (Захаров. Ч. II. С. 26), что за пределами Св. Писания нам нет никакого основания искать себе спасения, ибо все, что относится к нашему спасению, изложено в Евангелиях и посланиях апостольских без всякого недостатка». Но в другом месте о том же предмете донские молокане высказываются несколько иначе (Ч. 1. С. 2): «Св. Писание есть для нас закон Божий: Ветхий Завет – детоводитель ко Христу, а новый – краеугольный камень истины». Отсюда уже видно, что молокане донского толка относятся к книгам Св. Писания не одинаково, ибо полагают явное различие между ветхозаветными и новозаветными Писаниями. Ветхий Завет у них только «детоводитель ко Христу», сень будущего. В действительности же они не питают особенного уважения к ветхозаветному Писанию и даже мало читают его, а неканонические книги совсем отвергают, как произведения человеческие. Св. Предание донские молокане безусловно отрицают и не верят ему, потому что оно легко могло быть извращено человеческими измышлениями. «У вас, – обыкновенно возражают они православным миссионерам, – Предание существует более тысячи восьмисот лет. Как же оно могло так долго сохраниться без повреждения?» Хотя учение о Боге в катехизисе донских молокан и не раскрыто со всею надлежащею полнотой и определенностью, но, по-видимому, они веруют, что Бог есть дух, в библейском смысле, и даже называют Его Троичным в Лицах.

Они веруют в наследственность первородного греха и необходимость искупления, совершенного Иисусом Христом: признают историческое значение за евангельскими событиями, не отвергают загробной жизни, ожидают второго пришествия Христова. Этого мало. Они признают пять таинств христианских, отвергая только миропомазание и священство. Но на самом деле таинства они понимают только в смысле обрядов, а потому и дозволяют совершать их своим самозваным «пресвитерам». Они утверждают, что для спасения одной веры недостаточно, что для этого необходимо верующему принять еще крещение. Но если крещение не таинство, а только обряд, то оно выше ветхозаветных омовений, чрез которые спасение достигаемо не было. Впрочем, люди невежественные, каковых немало среди крестьян, судя только по внешнему виду, могут думать, что у донских молокан есть много похожего на практику Православной церкви. Так, когда родится ребенок, пресвитер читает над ним и его матерью молитвы, по содержанию похожие на православные, дает ему православное имя, затем освящает воду, причем читает молитву о невидимом сошествии на нее Св. Духа, крестит в ней ребенка и даже чрез троекратное погружение с произнесением слов: «Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа». Как и у православных, пресвитер читает очистительную молитву над женщиною в сороковой день после рождения младенца от нее. Есть у них исповедь, состоящая в том, что кающийся открывает свои грехи перед пресвитером, и последний потом читает над ним «разрешительную молитву». Среди донских молокан существует только разномыслие о способе совершения исповеди: одни настаивают на том, что кающиеся должны исповедовать свои грехи открыто перед всеми единоверцами, а другие допускают, что достаточно исповедать грехи свои только перед пресвитером, но есть и такие, которые утверждают, что исповедоваться нужно друг перед другом. Священства в смысле таинства донские молокане не признают, объясняя, что они имеют вечного первосвященника, по чину Мельхиседека, Иисуса Христа; но тем не менее у них есть не только свои пресвитеры, но и диаконы, которых они избирают из своей среды и на которых все избиратели возлагают руки, по примеру (будто бы) апостолов, – только эти пресвитеры считаются правоспособными совершать у них все «священнодействия». В посвящении новоизбранных пресвитеров принимают участие пресвитеры, действующие в соседних молоканских общинах, которые читают над новорукополагаемым молитвы по чину Православной церкви. Донские молокане на каждом своем общественном молении совершают преломление хлеба и благословение чаши в воспоминание смерти Христовой – и это «священнодействие» считается у них важнейшим.

Особых молитвенных домов для своих общественных «богослужений» донские молокане не имеют: они происходят в их обыкновенных избах, как и у других молокан, дважды в день по праздникам и воскресеньям. В переднем углу избы сидят обыкновенно их пресвитеры и диаконы, а все остальные располагаются по лавкам. Богомоление их состоит из чтения слова Божия (преимущественно книг Нового Завета), пения псалмов, а иногда и песней из «Голоса веры», импровизированных молитв и проповеди. Моления бывают довольно продолжительные – часа по два и более. Пресвитер обязан не только избирать псалмы и песни, подходящие к празднику или к прочитанному Евангелию, но и начинать пение. Во время чтения молитв все присутствующие стоят на коленях, прижавши руки к груди. В конце молений происходит причащение, которое совершается таким образом. На столе, покрытом белою скатертью, кроме Библии, лежит белый хлеб и становится сосуд (у некоторых даже настоящая чаша с вынутыми из нее иконками) с красным вином. Пресвитер читает молитву, в которой воспоминается установление таинства причащения и испрашивается благословение Божие на предлежащие хлеб и вино. Затем он берет хлеб и, после тайной молитвы, разламывает его на небольшие кусочки (смотря по числу присутствующих на молении) и кладет их на стол. После этого все в один голос читают молитву, по своему содержанию очень близкую к молитве перед причащением в Православной церкви («Верую, Господи, и исповедую»). Сделав земной поклон, присутствующие подходят к столу для причащения. Пресвитер, прежде раздачи хлеба, говорит каждому: «Со страхом Божиим и верою, приступите», а раздавая хлеб, продолжает: «Приимите, ядите, сие есть тело Христово». По вкушении хлеба все снова читают ту же молитву «Верую, Господи, и исповедую». Пресвитер же, взяв в руки чашу с вином, произносит: «В этой чаше Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа, в Его крови, пейте ее все» – и преподает ее всем присутствующим. После этого читается благодарственная молитва. Над опасно больными у донских молокан совершается нечто вроде таинства елеосвящения. Пресвитер помазывает больного деревянным маслом и читает над ним с коленопреклонением молитву, в которой просит Бога «воздвигнуть его от одра болезненного» и даровать ему оставление грехов. Донские молокане, как и все другие молоканские толки, отвергают почитание Божией Матери, ангелов, угодников Божиих, креста, икон, мощей, крестное знамение и посты.

Донские молокане обыкновенно называют себя «евангелическими христианами», или «евангеликами», а простой народ прозвал их «водяными молоканами», так как они приняли водное крещение; обыкновенных же молокан, не принимающих водного крещения, он называет «сухопутными молоканами». Сближаясь с Православной церковью чрез принятие священнодействий, похожих на православные таинства, донские молокане всегда, однако же, питали симпатии только к протестантству. Они охотно читают протестантские сочинения, в числе которых особою любовью пользуются «Беседы для христиан евангелическо-лютеранского исповедания о молитве Господней» пастора Гуна, переведенные с немецкого языка. К сочинениям же православных авторов они относятся недоверчиво, видя в них искажение и намеренное «затемнение» истины[247]247
  Мисс. обозр. 1898. I. С. 606.


[Закрыть]. Этим и объясняется то обстоятельство, что в конце XIX столетия среди донских молокан возникло сильное протестантское и даже рационалистическое движение: одни из них прямо перешли в штундо-баптизм, другие образовали особый толк – «новомолоканство», усвоив от штундо-баптизма внешнюю обстановку молитвенных собраний, а также порядок и состав богослужебного культа, но удержав крещение младенцев, причащение и елепомазание; третьи внесли в свое учение некоторые рационалистические идеи графа Л.Н. Толстого, и только немногие остались верными своему первоначальному учению. Впрочем, донских молокан и в настоящее время можно встретить еще во многих местах как Таврической, так и Оренбургской губернии.