Текст книги "Быть русским"

Круговерть

В начале 1997 года мне опять пришлось уехать из Парижа. Виза подходила к концу, и проклятые законы требовали её возобновления в московском консульстве Франции. В разлуке мы с Ирэн перестали скрывать чувства, наши письма перелетали из страны в страну, от души к душе. Она начинала писать на русском и переходила на французский. Слова звучали её голосом, страницы пахли её духами. Или мне казалось? Мы были вместе за две тысячи километров, и время стремительно нас сближало. Пролетело несколько недель, мне выдали годовую студенческую визу, и я тут же вернулся в Париж. Опять почти без денег. Вновь поселился у моего спасителя Гуго и звонить Ирэн долго не решался.

Нужда давила настолько, что пришлось отложить докторат и начать поиски временной работы. Действовал я по наитию, в телефонном справочнике «Белые страницы» отыскал список парижских турагенств и выписал десяток адресов поближе к центру. В первый день обошёл половину и везде получил отказ. Наутро начал второй круг, ноги едва двигались от накатившей безнадёжности, но я решил пройти его до конца. В первом же агентстве, выстояв длинную очередь, снова получил отказ, словно пощёчину. Прикусил губы и двинулся к выходу. В коридоре меня негромко окликнула по-русски статная голубоглазая блондинка в ярком платье:

– Вы ищете работу? Пойдёмте, поговорим, – на улице она продолжила. – Меня зовут Лариса. Я работаю с московским турагентством «Buisness visit». Мне срочно нужен гид в Париже и окрестностях. Работа с малыми группами на микроавтобусе, семь дней в неделю с девяти до семи-восьми вечера, если понадобится, включая ужин с туристами. В воскресенье после обеда свободное время. Бесплатное питание не гарантирую, проживание за ваш счёт. Если вы нас устроите, гонорар мы обсудим, обычно мы платим восемьсот франков в день, раз в неделю сразу всей суммой.

– Согласен! – я едва не вскрикнул и выпалил с той же скоростью. – У меня есть опыт работы гидом с автобусной группой по Парижу, Франции и соседним странам. Есть вид на жительство, я искусствовед, закончил МГУ, пишу докторскую в Нанси…

– Прекрасно! Сейчас времени нет. Давайте завтра в девять встретимся, в этом кафе, – она показала рукой на ближайшее. – Расскажете всё подробно. Обязательно принесите дипломы и документы, русские и французские. Да, и захватите ваши программы поездок, если сохранились.

Домой я вернулся почти бегом. Отыскал всё, что нужно, сложил в портфель и повалился на диван. Гуго не было дома. В голове мчался круговорот мыслей.

– Какая удача! Лишь бы получилось. С диссертацией наверстаю, зато найду недорогое жильё и тогда позвоню Ирэн.

В кафе я пришёл на минуту раньше. Лариса сидела за столиком перед чашкой кофе, что-то писала в блокноте и говорила по изящному тёмно-красному мобильному телефону. Таких я ещё не видел. Кивнула, жестом попросила сесть, долго что-то записывала, кому-то поддакивала и косила на меня глазами. Я выложил на столик документы, развернул истрёпанную программу автобусного тура по Франции. Наконец, со словом «Чао!» она захлопнула крышку мобильника:

– Извините! Важный разговор с Ниццей. Всё принесли? Отлично, – Лариса молниеносно просмотрела документы. – А теперь слушайте. Я буду платить вам гонорар сразу восемьсот франков в день – без испытательного срока, в знак моего доверия. Возьмите нашу программу и выучите наизусть. Завтра в девять у отеля «Скриб» – найдите заранее, это недалеко от Гранд-Опера – я передам вам первую группу. Бизнесмен с женой. Поездки и прогулки по Парижу, если захотят, в Версаль. Такси оплачивают они. Вот аванс в четыреста франков. Остальное по завершении. Да, если у вас нет, советую сегодня же купить недорогой мобильник за сотню франков. Запишите мой телефон и не стесняйтесь звонить.

На прощанье Лариса с улыбкой задержала на мне взгляд, будто показывая себя во всём блеске сорокалетней красавицы. Неказистый чёрный мобильник похожий на длинную телефонную трубку я купил сразу же и тут же позвонил. Она довольно рассмеялась:

– Отлично. Надеюсь, мы сработаемся.

Давно забылись имена седоватого сибиряка и его молодой спутницы. Остались в памяти грубоватое загорелое лицо, руки трудяги, пристальные ярко-голубые глаза. Темноволосая медлительная женщина то и дело улыбалась и ласково льнула к спутнику, на мужа и жену они не походили. Сибиряк сразу перешёл на «ты». Несколько часов мы ездили на такси, и я показывал им Париж. На обед он пригласил меня в ресторан:

– Веди по твоему выбору, чтобы не просто хороший был, а лучший!

Таксист по моей просьбе привёз нас в «La Тour d’Argent» на берегу Сены, напротив острова Сен-Луи. Про этот знаменитый ресторан, куда наведывались богачи со всего мира, я только слышал, но держался уверенно. Поднявшись в зал, сразу попросил столик с видом на Нотр-Дам. Мне ответили, что все места у окон зарезервированы. Я удивился: посетителей в зале было немного. Сибиряк всё понял по нашим жестам:

– Скажи, я заплачу тысячу франков сверх меню.

Человек в безупречном чёрном фраке задумался, выразительно оглядел нашу простецкую одежду.

– Дай ему двести авансом! – произнёс мой турист и открыл толстый бумажник.

– Это русские из Сибири, они как американцы, не признают условностей в одежде, – я протянул купюру.

– Спасибо, мсьё. Если вы так настаиваете, проходите вот к этому столику. Правда, мы закрываемся на перерыв через… ээ… полтора часа.

– Нас это устроит, – твёрдо заявил я.

Купюра изящно переместилась в карман белой атласной жилетки. Сходу стало ясно: здесь вполне можно купить место и время для застолья. Лишняя сотня-две франков, и всё улажено. Официант проводил нас к окну с прекрасным видом, убрал со стола табличку «Reserved» и с полупоклоном раздал меню.

– Ты смотри, как у них тут красиво! – сибиряк неторопливо оглядывался, ловил наше отражение в зеркальном потолке, изумлённо всматривался в полированные серебряные тарелки, кубки и столовые приборы.

Его спутница стреляла глазами по сторонам и украдкой поправляла пластмассовые бусы на летнем платье:

– Ничего себе, прям как в Голливуде! Шши-карно.

– Здесь обедают миллионеры, – улыбнулся я и шутливо добавил: – А ужинают миллиардеры.

Сибиряк рассмеялся, пробежал глазами меню, многозначительно пожевал губами:

– Ладно, поужинаем в другом месте. Что тут написано? – он провёл пальцем сверху вниз по глянцевой странице, послушал, попросил перевернуть.

Переводу с моими простенькими объяснениями эта пара внимала, как детективу. Несколько раз меня переспрашивали названия и состав блюд. Заказали фуа гра для себя (я отказался), блюдо лангуст на всех, жареное мясо, а для меня рыбу и, по моему совету, террин из курицы, на десерт – бокалы с мороженым. На многостраничной винной карте мы застряли как на сибирском бездорожье.

– С ума можно сойти! Столько всего! Скажи, какое лучше всего?

Я беспомощно развёл руками и обернулся к официанту: – Какое вино вы бы посоветовали к нашему заказу?

Он заглянул в свой в блокнот, затем мне в глаза:

– Шато Латур вас устроит? – и гордо добавил: – Одно из лучших вин Франции.

– Заказывай! – взмахнул рукой сибиряк.

– Только не бутылку! Мы пьяные будем, – взмолилась спутница.

– Три бокала по сто пятьдесят? – предложил я. – Или графинчик на пол-литра?

– Во! Давай графинчик! Она мало пьёт, а нам хватит, чтоб распробовать.

Этот обед запомнился на всю жизнь и мне, и моим спутникам. Я передал счёт сибиряку, он глянул, усмехнулся и протянул официанту три тысячи:

– Думаю, хватит за всё. Одну добавил, как обещал.

– Вы ведь ему уже аванс дали! – округлил я глаза:

– Да ладно, пусть!

– Плюс тысяча франков за любезность!

Официант глянул мне в рот, поклонился и рассыпался в благодарностях:

– Мсьё и мадам довольны? Очень рад!

Сибиряк слегка ткнул локтем спутницу:

– Довольна?

– Да-а! Не ожидала. Королевский обед и в таком месте! Незабываемо.

– Милости просим, приходите ещё! Ждём вас на наши музыкальные вечера. Лучшие артисты…

Его перебил сибиряк:

– Что он там придумал про «музыку»? – услышав перевод, подмигнул официанту: – Гудбай! Свет клином на них не сошёлся.

В тот день мы успели съездить в Версальский дворец и погулять по парку. От совместного ужина я отказался, и отвёз туристов в гостиницу. За неделю я сводил их в Лувр, показал Сент-Шапель, Нотр-Дам и остров Сите. Мы катались на кораблике по Сене, поднимались на Эйфелеву башню, гуляли по Монмартру и Елисейским Полям. Пили кофе на крыше галереи «Лафайетт», обедали под музыку Сиртаки в греческом ресторане Латинского квартала, затем в знаменитых кафе на бульварах Монпарнас и Сен-Мишель, пробовали пиво в английском пабе у бульвара Сен-Жермен. Успели заглянуть в собор Александра Невского. Сибирячка поставила свечи перед множеством икон, выбирая самые крупные, кланяясь и мелко крестясь. Её спутник ходил вслед, вслушивался в шёпот моих объяснений, удивлённо кивал, а под конец произнёс:

– Настоящие были люди, воины. Родину не забывали.

В аэропорту сибиряк протянул мне тысячу франков. Я отмахнулся.

– Слушай, не обижай! Ты нам весь Париж показал, так толково всё рассказал. Не всякий сможет, – он сунул деньги мне в ладонь и силой зажал. – Приезжай к нам в Нижневартовск! Я тебе Сибирь покажу. В тайгу махнём на вертолёте, на рыбалке посидим, у костра заночуем. У нас красота другая и застолье будет не королевское, а царское. Обещаю!

Глаза озорно блестели. Его спутница поправила на плечах французский платок:

– Спасибо вам за всё! Будем помнить наше свадебное путешествие!

– Вы ничего об этом не говорили! – потёр я бороду и усмехнулся.

– Мы сами об этом не до конца знали! – она захохотала и толкнула в бок внезапного мужа.

– Адрес наш запиши и телефон! Если надумаешь приехать, звони, пиши. Примем тебя по-русски, от души!

В этом я ничуть не сомневался. Он был щедр, потому что знал цену жизни. Как и все те, кто много терял и обретал в России. Приехать к ним мне не удалось, о чём до сих пор жалею.

Поздно вечером позвонила Лариса:

– Всё отлично! Вами очень довольны, поздравляю! Завтра начинаете работать с нашими обычными группами – от четырёх до шести человек. Программа та же:

недельный тур по Парижу и окрестностям. Вам даётся минивэн-люкс с шофёром и микрофоном. Прошу строго учитывать все пожелания клиентов, если будут проблемы, немедленно звоните. Встретимся завтра в девять у отеля «Richer», запишите адрес…

После первой же зарплаты я принялся искать жильё. Разумеется, как можно дешевле. Друзья-французы помогли снять по рекомендации у чьего-то родственника крохотную chambre de bonne «комнату служанки» за девятьсот франков. Опять я оказался недалеко от бульвара Экзельманс, перед высоким домом в стиле пышной эклектики. У тяжёлой резной двери назвал через домофон своё имя и вошёл в подъезд. Под ногами блеснула плитка, на потолке позолоченная лепнина. Меня встретил старичок в пенсне, ввёл в прихожую роскошной квартиры на первом этаже, поизучал меня пристальным взглядом, посмотрел документы, взял деньги за месяц вперёд, предупредил, что недовольство соседей приведёт к моему выселению, передал листок со своим телефоном и ключи: от подъезда, комнаты и… туалета. В зеркальном лифте мы поднялись на восьмой этаж, дальше пришлось идти по лестнице пешком, видимо, на этаж «для бедных». Под наблюдением хозяина я открыл дверь и мигом понял, что дороже платить было не за что. Передо мной открылась комнатка-купе: откидная кровать у стены, над нею такая же полка, тумбочка, стул, угловой крохотный умывальник, рядом тусклое зеркало и маленькое окно в крыше-мансарде.

– Горячей воды нет. Электричество бесплатно, если будете скромно пользоваться. Мусор выносите на улицу, туалет в коридоре. Вон там! – он махнул рукой вдоль коридорчика и величаво удалился.

Я поставил посреди комнаты тяжеленный чемодан с книгами и усмехнулся: вот и вся мебель! Кельи в Ля-Круа-сюр-Урк и монастыре доминиканок в Нанси оказались жильём сибаритов. Утешало и восторгало окно, выступавшее железным скворечником над обрывом крыши. Улица де ля Кавалери, над которой высился дом, тянулась в обе стороны бездонным узким ущельем. А над ним сверкали под солнцем сотни ребристых, ломаных и даже уступчатых крыш с крохотными зелёными рощицами. Взмывала в голубое марево Эйфелева башня, золотились купола Сен-Луи и Эколь Милитер, виднелись стеклянные своды Гран Пале и ещё какие-то далёкие, полузнакомые здания.

Соседкой оказалась сумасшедшая старуха. В первый же день она выскочила в коридор, услышав, как я запираю дверь:

– Ещё один приехал! Сколько я видела таких как ты! Если будешь пачкать в туалете, я тебе дверь измажу! – она быстро скрылась в такой же комнатке, как моя.

К своей каморке я приспособился быстро. По утрам обтирался рукавицей, в умывальнике с холодной водой стирал бельё и сушил на оконной верёвке. Маленьким московским кипятильником готовил чай в кружке, обедал и ужинал в городе. Раз в неделю выгадывал время, чтобы вечером сходить в ближайший бассейн и насладиться тёплым душем.

Жизнь словно прерванное дыхание с новой силой рвалась из груди. Почти пять месяцев я парил в красочной круговерти, возил и водил туристов по Парижу и окрестностям – от восторга к восторгу! Они ценили красоту и со вкусом смаковали жизнь. Мы гуляли по Большим бульварам, улочкам Ля Маре и Монмартра, заходили наугад в лучшие кафе и рестораны, магазины и бутики. Покупки этих начинающих богачей ошеломляли, денег на роскошные тряпки, косметику и драгоценности никто не считал. У прилавков они объяснялись жестами и десятком английских слов, я отходил в сторону, чтобы никого не смущать и не смущаться. Покупательницы и продавщицы сияли от взаимного удовольствия, мужчины вздымали брови, плечи, хмыкали, не решаясь открыть рот. Женщины, полуобернувшись, с улыбкой напоминали им о правилах семейной жизни богатых людей:

– Дорогой, я потом тебе всё объясню.

В воскресенье утром все охотно следовали за мной в собор Александра Невского. Мужчины задумчиво стояли у входа. Женщины накидывали на головы платочки, набожно крестились, расставляли перед иконами пучки свечей и вздыхали. Через четверть часа они восторженно восклицали на церковном дворе:

– Какие голоса! У нас таких нет. Мурашки по телу.

Все группы были немного похожи, многие уже бывали в Париже, хотели увидеть нечто особенное, и я с радостью показывал им «Париж не для всех». Водил к дому алхимика Николя Фламель, мы спускались к маленькой площади у подножия Монмартра, где Айседора Дункан впервые станцевала в греческой тунике босиком на песке, заглядывали в крипту церкви, построенной на месте, где обезглавили святого Дионисия, а Игнатий Лойола, спустя много веков, основал орден иезуитов. С крыши магазина «Самаритэн» я рассказывал о «возвышенном» Париже. В «Кафе капуцинок» мы обедали в зале, где братья Люмьер показали свой первый кинофильм. Я вёл их на выбор в русские рестораны «Наташа» или «Царь». Бывалые туристы ёжились и усмехались, увидев немыслимые цены. Из приличия соглашались на ледяную водку в стеклянных напёрстках и селёдку на куске чёрного хлеба. На пути в гостиницу никак не могли успокоиться:

– Беспредельщики! Денег не жалко, но мы зарабатываем, а они лохов разводят.

Особенной оказалась группа женщин из стареющих московских феминисток. Они приехали насладиться жизнью и заграничной красотой. Смотрели со стороны на свои дорогие костюмы, примерялись к парижским улицам, восторгались по любому поводу и без повода. В последний день перед отъездом мы бродили под холодным, мелким, нескончаемым дождём. Я не знал, что делать, и наудачу предложил сходить в Музей вина. Измученные дамы мгновенно согласились и повеселели. От метро «Пасси» мы добрели до места, окоченевшие вошли в безлюдный музей и без сил уселись вокруг стола в зале дегустаций. Общение с сомелье в винных подвалах захватило дух и вскружила женские головы. Туристки перепробовали десяток вин и повергли французов в изумление. В винной лавке мне пришлось переводить им возвышенно-головоломные тексты на этикетках. Дамы покупали всё подряд, распределяя между собою марки вина. Сколько бутылок они повезли в Москву, понять было невозможно. На прощанье главная из феминисток ошеломила и меня:

– Вы прекрасно показали нам Париж! А сегодня подарили удивительный вечер. Мы так довольны, вы нам очень понравились, – под хлопки одобрения она воскликнула: – Предлагаю вам вступить в наше общество «Женщины России»!

– Как это? Я же…

– В качестве почётного члена! – сверкнула она хмельной улыбкой. – У нас в обществе уже есть несколько мужчин.

Потерев лоб, я неуверенно произнёс:

– Не знаю, стоит подумать.

– Вы ведь бываете в Москве. Вот моя визитка! Звоните, когда приедете. Не пожалеете!

Звонить я не стал. Не представляю, что бы меня ждало в гостях у этих «женщин России».

Решение

Едва переехав от Гуго, я позвонил Ирэн по мобильнику и долго, не считаясь с расходом минут, рассказывал о последних новостях.

– Как я рада, что ты вернулся и у тебя есть жильё в Париже! Жаль, ты теперь так занят.

– Неважно! Мы обязательно повидаемся в конце этой недели. Я позвоню в субботу.

– Буду ждать. До скорого!

В ушах долго таял тёплый голосок со смешным акцентом.

Мы встречались по воскресеньям после обеда, когда туристов отвозили в аэропорт. В каком-нибудь в недорогом кафе заказывали бутылку минералки и погружались в разговор. Вокруг являлся бесплотный мир, в котором мы были вместе, с каждой неделей он проступал всё яснее. Мне нравилось слушать её робкую русскую речь, не исправлять ошибки, вглядываться светлые северные глаза, угощать мороженым, целовать на прощанье меленькие изящные пальцы. Я не заметил, когда она впервые взяла меня под руку. Кажется, тогда брызнул дождь, и мы укрылись под моим зонтиком.

В апреле нас с Ирэн догнала весна. Чувства рвались наружу, к молодым листьям, первым цветам, дурманящих запахам. В одно из воскресений она позвала меня на прогулку в парк Со.

– От Робинсона можно пешком дойти. Там так красиво! Я его очень люблю, пойдём!

Мы сразу увидели друг друга у выхода из метро. Неподвижное белое небо просвечивал серебряный солнечный диск. По улицам плыл тёплый воздух, проникал глубоко в грудь, замедлял время и наши шаги. По пути Ирэн показала мне свой лицей.

– Вот. Грустное для меня место. Тут началась моя юность, – на миг она остановилась перед грузным желтоватым зданием и потянула меня дальше. – Учиться здесь мне не хотелось, подруг почти не было. Родители очень удивились, когда я поступила в парижскую Высшую школу политологии. Я сама не ожидала. Было очень трудно, к экзаменам я много месяцев готовилась.

Парк оказался огромным. Широкая стриженая лужайка поднималась между боковых аллей к далёкому красно-белому дому-дворцу, вдоль дорожек высились круглые пирамидки боскетов. Дети и родители перебрасывались дисками фрисби, слышался треск ракеток бадминтона, в воздухе летали воланы. По траве кругами носились собаки и прыгали, пытаясь что-нибудь поймать.

– Сейчас будет сюрприз! – Ирэн поманила в сторону, к каменному парапету. – Смотри!

Неожиданная даль умело обманывала глаз, открывала беспредельный простор, скрывая его земную границу. Лестница спускалась мимо рокочущей воды, но по прихоти создателей она вздымалась в струях фонтанов, пенилась на огромных уступах и стекала в длинный, строгий, прямоугольный пруд. Вдалеке по белой глади скользили белые лебеди.

– Прекрасно задумано. Здесь тоже Ленотр потрудился, как и в Версале?

– Кажется. Но мне больше нравится здешний сад, идём!

В сотне шагов от пруда в просветах между старых деревьев вспыхнула бело-розовая рощица. На траве под яблонями светились круги опавших лепестков. Без причины то один, то другой сам собою слетал с ветки, порхал в безвесии и опускался на землю. Внезапная пронзительная, шалая мысль изменила и этот день, и нашу жизнь. Я подошёл к стволу ближайшего дерева и поманил Ирэн. Она шагнула, недоумённо улыбнулась, и тогда я с силой тряхнул ветки. Нас накрыла прозрачная, нежная лавина.

– Что ты?! – вскрикнула она.

– Вот! Теперь мы с тобой под цветочным покровом. Навсегда!

– Правда? – глаза обожгли нестерпимой голубизной.

– Правда.

В груди образовалась воздушная пропасть, и я полетел в будущее…

Встречи с Ирэн давали сил на очередной круг погони за деньгами. Я утешался даосской мыслью об однообразии в переменах, о постоянстве в изменениях. Каждый вечер звонил ей, чтобы поговорить о самом главном – о нас с нею. После этого погружался в тишину и блаженствовал от необъяснимой уверенности, что всё будет хорошо.

В одно из воскресений я решился. Мы решились. Решили обручиться. Через несколько дней Ирэн позвонила и задумчиво произнесла:

– Знаешь, я думаю, нам нужно попросить благословения у матери Ольги в Бюсси.

– Ну… я не против. А кто это и где?

– Моя духовница, настоятельница Покровского монастыря, очень известного. Её фамилия Слёзкина, она докторскую защитила по истории Оптиной пустыни.

– Да-а? Удивительно. Тогда поедем в это воскресенье, сразу как освобожусь.

– Нет, до Бюсси от Парижа километров сто пятьдесят. Нужно выехать в девять утра, не позже, чтобы успеть к обеду. Я знаю, так матери Ольге будет удобнее.

Несколько минут я ломал голову и не находил выхода. Потом позвонил Ларисе и рассказал о нас с Ирэн. Она хмыкнула в трубку, помолчала:

– Ладно, подменю вас на полдня ради святого дела. Но в порядке исключения и зарплату вы получите соответствующую.

– Разумеется! Я так вам благодарен! – воскликнул в телефон.

Ирэн всю дорогу гнала свой маленький двухдверный «Пежо» и успела многое рассказать о Бюсси-ан-От. В конце 1940-х годов в этой бургундской деревне появился православный монастырь, и она сильно обрусела. При первой возможности дома здесь выкупали эмигранты, выходя на пенсию, селились рядом с обителью. В отпуск, на каникулы и праздники к ним семьями приезжали дети, родственники и друзья.

Я слушал, зажмурившись от жестокого солнца, перед глазами вместо пейзажей плыли иные картины, слова Ирэн обретали краски и звуки.

…После богослужений под колокольный звон все расходились по французским домам. На православную Пасху деревня преображалась. В садах накрывали столы, открывали ворота и затевали вскладчину шумные пиршества. Дети галдели и бегали из дома в дом. К православным односельчанам заходили французские соседи, прощая «русские безумства». Угощались, угощали, хвалили селёдку под шубой, баклажанную икру, бёф-строгангофф, пробовали водку, пьянели и откланивались. Но веселье лишь усиливалось, французское вино ударяло в русские головы. К вечеру то в одном, то в другом конце деревни хором принимались петь ресторанную «Калинку», переходили на цыганские, вконец разгорячившись, крамольно затягивали «Скажи-ка дядя, ведь недаром…» А с первыми ударами колокола перед вечерней в Бюсси-ан-От возвращалась французская тишина. Было ли так на самом деле? Умом и сердцем я погружался в жизнь «в России после России», словно в книги эмигрантских писателей.

До монастыря мы добрались после полудня, двор перед небольшим особняком пустовал.

– Опоздали, – покачала головой Ирэн. – Думаю, сёстры уже пообедали и по кельям разошлись. Давай ненадолго в церковь зайдём.

Храм, почти домашний по виду, помещался в просторной комнате. Низкий двухъярусный иконостас состоял из множества маленьких икон. На стенах висели такие же, но потемневшие, явно семейные, как и старые разномастные стулья посреди церкви. В молитвенном молчании мерцала единственная лампадка перед аналоем. Всё оказалось своим, родным. Нищее богатство, единое на потребу.

Ирэн тронула за локоть и поманила к дверям. В кирпичном монастырском особнячке сновали послушницы в чёрном, подметали прихожую, убирали столовую. Нас встретили улыбками, с поклонами и объятиями подошли к Ирэн. Было видно, что её тут хорошо знают. Тут же нам накрыли для обеда угол стола. Шепча по-французски, объяснили, что мать Ольга отдыхает, и торопиться некуда. Вкусная, лёгкая пища не оставила следа ни в памяти, ни в желудке. Бесшумная послушница подвела нас к дверям настоятельницы, исчезла, и мы погрузились в недолгое безвременье.

Мать Ольга явилась неожиданно. Расцеловалась с Ирэн, внимательно глянула на меня, в знак приветствия коснулась наперстным крестом моей головы. На мягком белом лице светились крупные карие девичьи глаза. Я заговорил по-французски, она выслушала, кивнула и улыбнулась:

– Брак – великое таинство. Готовы ли вы к нему? – помолчала. – Мне нужно поговорить с каждым по отдельности. Кто желает начать?

– Наверное, мне стоит первому.

Приёмную игуменьи я не разглядел. Мать Ольга села в кресло, я на стул напротив. Опять короткий рассказ про себя, про то, как оказался во Франции, про докторат и надежду стать преподавателем в Нанси. Неожиданно она перешла на чистейший русский:

– Я читала книгу отца Димитрия «О нашем уповании». Замечательный проповедник, и хорошо, что вы были к нему близки… – она пристально глянула. – Вот вы хотите создать новую семью, а как вы собираетесь жить с Ирэн?

– Просто. «Пусть будет слово ваше да или нет».

– По словам апостола Матфея: «да будет слово ваше да, да, нет, нет, а что сверх этого, то от лукавого», – мать Ольга улыбнулась, поднялась и положила ладонь мне на голову. – Бог вам в помощь! Семья любовью строится, любовью держится. Помните!

За дверью Ирэн встретилась со мной глазами, перевела тревожный взгляд на мать Ольгу. Та поманила её к себе. Минут через пятнадцать они обе вышли. Ирэн комкала платочек у заплаканного лица и бессильно улыбалась. Игуменья подвела её ко мне, соединила наши руки:

– Вот, дорогие мои! Наша мудрость и наше счастье в вере, надежде и любви. Будьте мудры и счастливы! – она широко перекрестила сразу нас двоих, вынула из-под рясы просфору: – Будем о вас молиться! Я скажу сёстрам, чтобы дали вам что-нибудь из еды на дорогу.

Захотелось упасть ей в ноги, я поклонился в пояс и смахнул брызнувшие слёзы. Здесь, в Покровском монастыре, решилась моя судьба и соединилась с судьбой Ирэн.

Мы возвращались не назад, а ехали вперёд – в Париж, в нашу общую жизнь. Ничего не запомнилось от дорожного разговора, в ушах звучали слова матери Ольги.

Ирэн долго не могла успокоиться:

– Какая она добрая! Всех любит, обо всех молится, всем помогает! Теперь ты понимаешь, почему нам нужно было к ней поехать?

– Да, она не просто игуменья, настоящая старица. Великий день сегодня! – я положил руку ей на плечо. – Можно теперь я буду звать тебя Ириной?

– Конечно! Я давно этого хотела.

Вечером в понедельник я ей позвонил:

– Хочу подарить тебе перстень, – проговорил в трубку, совершенно не представляя, что ей купить. – Какой у тебя размер?

Ирина рассмеялась:

– Ну-у… семнадцатый.

– Запомню.

Мы немного повздыхали, вспоминая Бюсси, и распрощались.

Туристы, точнее, туристки месяц назад открыли для меня лавку ювелира. Он чинил недорогие украшения на заказ и для продажи. В витринах посверкивала диковинная старинная бижутерия с недорогими камнями, поблёскивали золотые и серебряные колечки, цепочки, перстни, медальоны. Я несколько раз водил сюда желающих купить необычный сувенир, помогал переводить и хорошо запомнил это место. А ювелир запомнил меня. В этот раз он всё понял с полуслова и вынул из-под прилавка плоский ящичек:

– Выбирайте! Для вас здесь всё по триста франков.

Мы встретились улыбками.

– И всё семнадцатого размера?

– В принципе, да. Можно проверить.

Почти сразу я увидел перстень с овальным камешком матовой синевы, повертел перед глазами.

– Это бирюза?

– Нет, какой-то минерал, но не стекло, – он быстро измерил диаметр.

– Покупаю. Цвет как глаза у моей невесты.

– Неплохой подарок, – он лукаво прищурился. – Большая жизнь начинается с малого. Коробочку я вам дарю.

Мы встретились в тот же вечер. Ирина просияла, развела руками, прижалась в объятии, взяла подарок, но не стала открывать на ходу. Помедлила в кафе за столиком, ахнула! Осторожно надела перстень и, любуясь, вытянула пальцы перед собой. Я подхватил их и поднёс к губам. В немыслимой тишине мы произнесли лишь несколько слов… В ближайшее воскресенье она сообщит родителям о нашей скорой помолвке. От бульвара Сен-Жермен до метро «Люксембур» мы шли, словно обручившись – рука об руку, не сводя глаз друг с друга. На прощанье Ирина всмотрелась в перстень, поиграла пальцами:

– Он мне очень понравился. Но, знаешь, в нашей среде невесте принято дарить золотой перстень с бриллиантом…

– Ты хочешь сказать, что этот не подходит?

Солнечный жар пахнул в лицо, я растерянно потёр лоб.

– Вовсе нет, очень подходит! Я просто так сказала, – она погладила меня по щеке. – Ты очень милый. Поверь, мне не драгоценности нужны, а самое главное.

Ближе к ночи я придумал, что делать. Каждую неделю я водил туристов знаменитый дом бриллиантов «Де Бирс» у площади д’Алигр. Женщины входили в зал с горящими глазами и денег не считали. Мужчины молчаливо следовали за ними мимо сверкающих прилавков, затем к кассе, и покорно расплачивались. Восхитительные продавщицы в первый же день объяснили, что с каждой покупки мне будет начисляться небольшой процент. Вознаграждение можно забрать в любое время, хоть через год.

После очередного русского безумства я отпустил драгоценных туристов обедать, вернулся в магазин и попросил проверить мой счёт. Оказалось, что за четыре месяца на нём набралось около девятисот франков. Вполне хватало на золотой перстенек с крохотным бриллиантом. Ещё больше я изумился, когда продавщица, чаруя взглядом, заявила:

– Вам как нашему успешному клиенту при каждой покупке полагается скидка в десять процентов. Вы можете купить более дорогой перстень или получить остаток наличными.

Я предпочёл забрать остаток со счёта и купить тот самый перстень. Его упаковали в изящную подарочную коробочку с надписью «De Beers», положили в другую и перевязали золотой лентой с фирменной наклейкой. В тот же вечер я позвонил Ирине:

– У меня есть для тебя другой перстень! Какой принято дарить в твоей среде.

Она вскрикнула:

– Ты сумасшедший! Я же говорила, мне очень нравится голубой. Он замечательный!

– Надеюсь, другой тоже понравится, и у тебя будет два перстня.

– Ну, и жених у меня, – рассмеялась Ирина. – С такими богатыми людьми я ещё не встречалась.

В воскресенье меня ждали у неё дома к семи вечера. В летнем легкомысленном костюме, единственной белой рубашке и явно немодном московском галстуке я подошёл к подъезду и позвонил в квартиру «M. et Mme Semenoff-Tian-Chansky». В руке трепетал небольшой букет роз, во внутреннем кармане пиджака покоился новый подарок. Дверь на втором этаже была открыта. Едва я переступил порог, раздался взрыв голосов. Отец, мать и седая невысокая старушка подняли руки и по очереди меня обняли. Ирина подошла последней, взяла букет и прижалась щекой к моей бороде: