Текст книги "Есть памяти открытые страницы. Проза и публицистика"

Н. Росляков

Песнь Русского инвалида

Боже Российский, Боже предвечный!

В радости сердца что сотворю? —

Ты громы неба дал бесконечный

Русскому Титу, Герою-Царю.

Кто мог славнее оными править? —

Действовать ими кто мог страшней? —

Кто громом Бога мог так прославить

В ужасах брани, средь царства смертей? —

Нежили долго быстрые веки

Царску Столицу, мать городов;

Вдруг загустевшись, тучи далеки

Бурно несутся к Столице Орлов;

Кара небесна, адская туча,

Падши, свивает небо с Москвой;

Смертью чревата, страхом могуча,

Гонит из града и мир, и покой.

Гром раздаётся – пламя ветвисто

Всюду пируя, всюду течёт,

Шумно клубяся море огнисто,

Всюду погибель с собою влечёт.

Пышные зданья, храмы святыни,

Мирные кущи, рощи, сады

Огнь превращает в дики пустыни.

Тщетно поищет наш взор их следы! —

Там, где младая, нежна супруга

С жемчугом светлым в ясных очах

В бой проводивши милого друга,

Сердцу отрады искала в детях;

Там, где девица юная, страстна,

Милого друга сгубивши в войне,

Слёзы точила тихо бессчастна —

Тамо остатки развалин одне! —

Нету покрова, нету приюта

Старцам согбенным, сирым вдовам.

Здесь пепелище, тамо смерть люта

Рыщет по стогнам, по дебрям, полям.

Сброд разноверцев, буйных ватага

Дико шумела в храмах святых —

Чашей спасенья злобных отвага

Черпала вины в сосудах златых…

Боже великий, неисследимый!

В праведном гневе милостив будь! —

Враг дышет злобой ненасытимой;

Кровью дымится Империи грудь! —

В роскошах сладких, в розовых грезах

С верной надеждой – Россов сковать,

Спал Бонапарте: – мщенья железо

Тихо точила Российская рать.

Гром раздробился – вздрогнул несытый;

Час посрамленья злобных настал! —

Враг всей подлунной, змей ядовитый,

Поздно увидел, что долго он спал.

С Архистратигом, Князем Смоленским,

Ангелы мщенья быстро неслись;

С алчной ордою, сбором вселенским,

Встретились сильны и – бурно сошлись! —

Так уничтожить злобу всеядных,

Боже, довлеет токмо Тебе! —

Где сей красавиц рощей нарядных,

Кедр горделивый? – Гром грянул!.. не бе! —

Враг человеков неукротимый

В рубище бедном, срамом покрыт,

Резким морозом, гладом томимый,

Кроясь от смерти, к смерти бежит;

Трупы надменных мост намостили —

Чудо-героям, славы сынам,

Путь через Вислу, Рейн проложили

Прямо до Сены, к Парижским стенам,

Кто бы громами мщенья владея,

Зря под пятою вражию рать,

Сильное право мстить ей имея,

Сердцу с громами велел замолчать? —

Ты, Царю славы! честью покрытый,

Ты это чудо свету явил!

Ты мести руку взнёс, Знаменитый —

Злые упали и – Ты опустил! —

Боже великий, Боже предвечный!

В радости сердца что сотворю? —

Ты громы неба дал бесконечный

Русскому Титу, Герою-Царю.

Кто мог славнее оными править?

Действовать ими кто мог страшней?

Кто громом Бога мог так прославить

В ужасах брани, средь царства смертей? —

В. Пушкин

Эпиграммы

* * *

Пиявицын, наш откупщик богатый,

Не спорю, любит барыши!

За то как он живёт? – огромные палаты,

Французы повара, Турецкие халаты,

Дом – чаша полная; – нет одного – души.

* * *

Возможно ль требовать, чтоб милая Людмила

Невинность сохранила!..

Как ей избавиться от козней сатаны?

Против неё любовь и деньги, и чины.

К Д. В. Дашкову

Мой милый друг, в стране,

Где Волга наравне

С брегами протекает

И, съединясь с Окой,

Всю Русь обогащает

И рыбой, и мукой,

Я пресмыкаюсь ныне.

Угодно так судьбине,

Что делать? Я молчу.

Живу не как хочу,

Как Бог велит – и полно!

Резвился я довольно,

С амурами играл

И ужины давал,

И граций я прелестных,

В Петрополе известных,

На лире воспевал;

Четвёркою лихою,

Каретой дорогою

И всем я щеголял!

Диваны и паркеты,

И бронзы, и кенкеты,

Как прочие, имел;

Транжирить я умел!

Теперь пред целым светом

Могу и я сказать,

Что я живу поэтом:

Рублёвая кровать,

Два стула, стол дубовый,

Чернильница, перо —

Вот всё моё добро!

Иному туз бубновый

Сокровища несёт,

И ум, и всё даёт;

Я в карты не играю,

Бумагу лишь мараю;

Беды в том, право, нет!

Пусть юный наш поэт,

Известный сочинитель,

Мой Аристарх, гонитель,

Стихи мои прочтёт,

В сатиру их внесёт —

И тотчас полным клиром

Учёнейших писцов,

Поэм и од творцов,

Он будет Кантемиром

Воспет, провозглашён

И в чин произведён

Сотрудника дружины:

Для важныя причины

И почести такой

И покривить душой

Простительно, конечно.

Желаю я сердечно,

Чтоб новый Ювенал,

Сатиры наполнял

Не бранью лишь одною,

Но вкусом, остротою;

Чтоб свет он лучше знал!

Обогащать журнал

Чтоб он не торопился,

Но более б читал

И более учился!

Довольно; мне бранить

Зоилов нет охоты!

Пришли труды, заботы:

Мой друг, я еду жить

В тот край уединенный,

Батый где в старину,

Жестокий, дерзновенный,

Вёл с русскими войну.

Скажи, давно ли ныне,

Не зная мер гордыне

И алчности своей,

Природы бич, злодей

Пришёл с мечом в столицу,

Мать русских городов?

Но Бог простёр десницу,

Восстал… и нет врагов!

Отечества спаситель,

Смоленский князь, герой

Был ангел-истребитель,

Ниспосланный судьбой!

Бард Севера, воспой

Хвалу деяньям чудным!

Но ах! сном непробудным

Вождь храбрых русских сил

На лаврах опочил.

Верь мне, что я в пустыне

Хочу, скрываясь ныне,

Для дружбы только жить!

Амуру я служить

Отрёкся поневоле:

В моей ли скучной доле

И на закате дней

Гоняться за мечтою?

Ты знаешь, лишь весною

Петь любит соловей!

Досель и я цветами

Прелестниц украшал;

Всему конец, с слезами

«Прости, любовь, – сказал, —

Сердец очарованье,

Отрада, упованье

Тибуллов молодых».

Жуковский, друг Светланы,

Харитами венчанный,

И милых лар своих

Певец замысловатый

Амуру гимн поют,

И бог у них крылатый

Нашёл себе приют;

А я, забытый в мире,

Пою теперь на лире

Блаженство прежних дней,

И дружбою твоей

Живу и утешаюсь!

К надежде прилепляюсь,

Погоды лучшей жду.

Беда не всё беду

Родит, и после горя

Летит веселье к нам!

Неужели певцам

В волнах свирепых моря

Всем гибнуть и брегов

Не зреть благополучных?

Неужель власть богов

Превратностей лишь скучных

Велит мне жертвой быть,

Томиться, слёзы лить?

Мой милый друг, конечно,

Несчастие не вечно,

Увидимся с тобой!

За чашей круговой,

Рукой ударив в руку,

Печаль забудем, скуку

И будем ликовать;

Не должно унывать,

Вот мой совет полезный:

Терпение, любезный.

Граф Григорий Салтыков

Лесть

Ода

Корысти дщерь – и дщерь любима —

Вспоённа Хитрости млеком!

Добра в личине ты нам зрима,

А внутренно – ты дышешь злом:

Во образ хамелеона

Ты увиваешься близь трона,

Снаружи пламень – в сердце лёд.

Не раз твоё сокрыто жало

Во всех странах земли стяжало

Злодеям пользу – добрым вред.

С неистовым в руках кадилом

Ты жертвы ложные несёшь,

Кого назвать бы крокодилом —

Небесным Ангелом зовёшь.

Калигулы, Наполеоны,

Равно Кромвели и Нероны

Имеют все своих певцов;

Но лютые сии тираны

Умерили бы смертных раны,

Когда бы не было льстецов.

Равно ехидный змий сокрытый

Меж ландышей, фиалок, роз,

Изгибшийся – в кольцо извитый,

Не виден сквозь цветов и лоз;

Но яд свой вредный испускает, —

И бедный странник погибает,

Природы вверясь красотам.

Льстецы! вы змеи те ужасны,

Царям, вельможам, всем опасны,

А странник тот, – кто жертвой вам.

О сколь велик и славен в мире,

Кто движим истиной святой,

К венцу, к тиарам и порфире

Предстанет с равной правотой!

Так пред славнейшим из Бурбонов,

Блюститель ревностный законов,

Сын правды и любви к Царю,

Сюлли, с покорностью взывает,

Но с чистым сердцем открывает

К народной пользе мысль свою.

В Монархе истинно Великом

Не действует коварна лесть;

Похвал он не внимает кликам,

А любит то – что правда есть.

Министр Бурбона незабвенный

Стоит Монархом восхищенный

Пред ним колена преклоня. —

Восстань, рёк Царь – возмнят иные,

Что Сюлли преклонённа выя

Прощенья просит у меня.

Но что нам чуждые примеры!

Поставим Росса образцом:

Любя Царя – сын истый Веры

Ты пред Отечества Отцом

Не с ядом лести ухищренной,

Но с истиной всегда священной

Бесстрепетно чело являл,

Пред троном Северна Владыки

Вещал глас правды – и Великий

Со кротостью ему внимал.

Не лести хитрою наукой,

Но движим сердца правотой.

О Князь бессмертный Долгорукой!

Ты с грудью твёрдой и прямой

Новград от бремени избавил

И разным областям доставил

Спокойство чрез неробкий дух:

Поселянин тобой счастливый,

Надежды полн, влагает в нивы

Сверкающий свой острый плуг.

Вращая скиптр в деснице мощной

От Севера и на Восток,

Великий Царь страны полнощной

Хоть славен, силен – но не Бог.

Душа ко благу всех готова; —

Но без Болярина прямова

Как нужды всех познает Он?..

Беда, где лесть, или коварство,

Презря народ – закон – и Царство,

Змеями увивают трон!

А ТЫ, в полях Который ратных

Со славою разит врагов,

Советов мудрых – благодатных

Ты слушать с милостью готов,

О АЛЕКСАНДР! – Спаситель мира,

Прости, коль дерзновенна лира

К ТЕБЕ простёрла слабый звук!

ТЫ благо общее сугубишь,

Чтишь правду, лести злой не любишь,

Народа Царь, Отец – и друг!

О злая лесть! умолкни, вечно

Уст пагубных не отверзай.

А чувство искренно, сердечно

Советы людям подавай;

Да совесть, дар души бесценной,

Кристалл тот пагубный и бренной

Ко благу мира разобьет,

Который часто в виде лживом

Являет нам в зерцале льстивом,

Что сущностью есть зло и вред.

Д. Глебов

СТИХИ на всерадостнейшее возвращение ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА в Россию после достопамятного окончания кровопролитной брани

Почтён народами, царями,

Вселенну спасши от оков,

Прославлен дивно Небесами,

Благословен от всех сынов,

МОНАРХ явился с поля брани,

Неся блаженство, мир во длани —

И всюду слышен глас сердец:

«О АЛЕКСАНДР! бессмертья мало

И в мире лавров недостало

Сплетать для дел ТВОИХ венец!

Как солнце из пределов дальних

Торжественного утра в час

Златит поверхность вод кристальных,

В порфире блещущей явясь,

От сна воздвигнет всю природу,

Всё славит счастье и свободу,

Живится светом, теплотой:

Так ЦАРЬ-Отец, явясь пред нами,

Вдруг животворными лучами

В сердца восторги льёт рекой.

Ликуют Пётр, Екатерина

В селеньи выспренных миров,

Воззря с небес на славу Сына,

Кто дал вселенной всей покров.

Во бранях ли? – ОН истый воин,

В Отечестве ль? – всех хвал достоин,

Во правосудии – Отец;

Свободы, Веры Покровитель,

И для врагов своих Спаситель,

ОН сердцем стал – Царём сердец!

Сияй, о кротости денница!

Сияй, даруй нам жизнь и свет!

И Россов древняя Столица,

ТОБОЙ возвысясь, процветёт!

Москва! прошли дни скорби, страха,

Восстань, как феникс, ты из праха;

Гордыни нет – и нет оков.

Да храмы, здания огромны

Величием украсят стогны,

И ты – почиешь от трудов.

Да обратится земледелец

Спокойно к отческим полям;

В чертогах пышности владелец

Покой даст воинам-сынам;

Да мать детей своих обнимет,

А друг в объятья друга примет

И поспешит к семье родной.

Европа радостью одета,

И всюду громки многи лета

Поют ЦАРЮ за круговой.

Но блага миру изливая,

Чем ОН от Севера почтен?

В торжественны ль врата вступая,

На ко десницу возведен,

Венцом лавровым украшенный

И сонмом храбрых окруженный,

Средь подданных, при гласе труб,

ОН вшёл во град, как Победитель,

Как ЦАРЬ и мира Избавитель,

Кем враг сражён, как молньей дуб?..

Или – явясь бессмертья в храме,

На высшей степени честей,

Вселенны всей при фимиаме

И от народов и царей

Услышал гимн себе гремящий?

Какой венец из всех блестящий

Воздет Героя на главу?

Признательность тому виною:

Мы зрим, Россия! за тобою

Пред Ним и древнюю Москву!..

Но нет! в мечте сих вид явлений!

Не слышим мы торжеств громов!

Виновник мира восхищений,

Защитник прав и друг врагов,

Оставя почестей дорогу,

«Не мне, – вещает ОН, – но Богу

Вся дань сердец принадлежит!

Его единым повеленьем

Вознаграждён весь мир спасеньем,

Да всяк пред Ним себя смирит!»

Смирился – но пред Небесами

ТЫ ЦАРЬ-Отец превыше всех!

Да их несчётными дарами

Ты насладишься, средь утех!

И есть ли славить мы не смеем,

То сердцем чувствовать умеем

Все доблести души ТВОЕЙ!

Пусть слёзы радостны струятся;

Они и в вечность докатятся:

То боле титлов и честей!

И се хвала, ТЕБЯ достойна:

Во храме вышнего Царя,

Россия счастлива, спокойна,

Святым восторгом возгоря,

Те слёзы льёт со умиленьем,

С сердечным чувства восхищеньем!

Какая жертва алтарям!

И стар, и млад одно лишь просят:

Моленье о ТЕБЕ возносят,

Да будет то пример царям!

Что, что же смертного мечтанье

Пред волей творческой, святой?

Как гром сбирает наказанье

Всевышний над его главой.

Речёт – и гибнут Фараоны!

Гремит – и где Наполеоны?

Подвигнулись и горы вмиг.

Хоть действий всех мы не объемлем,

Но веры истину приемлем…

Кто тайный путь Судеб постиг?

Когда ж с небесным ЦАРЬ смиреньем

Отверг вселенны фимиам,

Прости певцу, что с дерзновеньем

Излил восторг свой по струнам.

Что наша дань к ТЕБЕ усердья,

О Ангел благ и милосердья!

Не ты ли сам себе венец,

А долг наш – молча, удивляться,

И от ТЕБЯ же поучаться,

Жить в вере, кротости сердец.

17 Июля 1814

– ийший

(Первая публикация Алексея Илличевского)

Цефиз

(Идиллия, подражание Клейсту)

«Филинт! драгой Филинт! тебя ли обретаю?

Тебя ли ко груди с восторгом прижимаю?

О радость! счастие! пребудь благословен

Тот час, тот день,

Пребудь минута та на век благословенный,

В которой снова возвращен

Ты дружбе и любви на родине священной!

Давно уже, давно отечески брега

Оставил ты; давно уж мы тебя не зрели;

И лета многие в разлуке пролетели,

И Крона быстрого нещадная рука

На голову твою насыпала снега,

Морщины на челе твоём напечатлела!..

Но вот повеял ветр! вот роща зашумела!

Она зовёт тебя под тень свою; приди,

Вкуси покоя сладость,

И силы спелыми плодами подкрепи,

И позабудь на час свою унылу старость,

Всех смертных горестный удел!»

Так говорил Цефиз, когда увидел друга,

С которым дни младенчества провел.

Восседши посреди покрыта дёрном луга,

На мягком берегу прозрачного ручья,

Под корнем дерева, которое склоня

Широки ветви над водами,

Питало странника обильными плодами

И в дол бросало тень кудрявой густотой,

Друзья весь вечер проводили

В беседе, в радости: они счастливы были

Воспоминанием… мечтой…

О сладкая мечта! не ты ли услаждаешь

Всю горесть наших дней, не ты ли их златишь?

Ты прошлое стократ прелестней представляешь

И настоящее тем сладостней творишь.

Меж тем на западе погас палящий день;

По лёгким облакам лилась с востока тень,

И ночь влекла друзей к покою.

Филинт с дрожащею в очах слезою

То дерево благословил,

Под коего гостеприимной тенью

Отраду счастия вкусил.

«Оно твоё, – Цефиз воскликнул в умиленье —

Оно твоё, прими подарок сей, прими!

Доколе буду жив, труды и попеченье

Я приложу о нём! Ни зноя, ни зимы

Не допущу к нему, от бурь его укрою:

Пусть осенью оно златою

Подаст тебе румяный плод!»

Они расстались. Круглый год,

Как быстрая река, промчался:

Филинт скончался.

И дерево уже не для него

Плоды румяны приносило,

Не для него уже и солнце восходило!

Под корнем дерева того,

Где сладкий час они свиданья проводили,

Цефиз гирляндами усыпал гроб его

И предал персть его могиле;

И севши на могильный холм,

Оплакал смерть его, но не жалел о нём;

Ах! он завидовал Филинту,

Завидовал в душе своей:

Он добродетельно провёл теченье дней,

И добродетельно наследовал кончину!

С тех самых пор, едва луна

На небе голубом являлась,

Едва окрестная страна

В одежду мрака облекалась:

На гроб Филинта поспешал

Цефиз с расстроганной душою,

О друге там воспоминал

И камень омочал слезою.

Когда ж не веял тихий ветр,

И лист в лесу не колыхался,

Нежнее лир из земных недр

Какой-то голос раздавался…

Безвестный глас, священный стон:

Признательность, казалось, он

Нёс дружбе плачущей, стенящей и унылой

Во тьме полуночи, над тихою могилой.

И небеса на плод Цефизовых садов

Благословение излили;

И дружбы дерево от ветра и громов

И зноя осенили.

Творец, который всё хранит,

Кто злых и добрых дел Свидетель,

Забудет ли когда достойно наградить

Признательность и добродетель?

В. Козлов

Князю П. И. Шаликову в ответ на его романс

(Из С. Петербурга)

Хвала тебе, о друг почтенный!

В прекрасных славишь ты стихах

Удел, певцам определенный:

Искать бессмертия в веках!

На быстрых крыльях вображенья

Превыше солнца воспарять,

И в час небесна вдохновенья

Миры волшебны созидать!

Хвала! Но мне ль, путём терновым

Идя в подлунной жизни сей,

Венком украситься лавровым;

Хвалы достойным быть твоей!

Пускай я лучше всех умею

Свою красавицу любить;

Но что ж, коль дара не имею

Свою красавицу пленить?

Любовь – прямое вдохновенье!

Она есть гений для певца;

Улыбка милой – награжденье

Дороже всякого венца!

И кто стезёю счастья ходит

По вечно розовым цветам,

Того любовь сама предводит

В незыблемый бессмертья храм!

Но кто с душою одинокой

Ведёт свои печальны дни,

В тоске и горести жестокой

Текут для бедного они!

Слабеют, гаснут дарованья,

Огонь любви их не живит!

Что день, то новые страданья,

A радость дальше всё летит!

Живёт с душой всегда унылой

И вянет молодость его!

Таков удел, о Князь мой милый!

Младого друга твоего!

С весной природа воскресает,

A всё весны для сердца нет!

Светильник духа угасает;

В душе печаль одна живет!

Пускай бессмертья ожидает

Себе счастливейший певец;

Мне смерть отраду представляет!

Слеза любезной – мой венец!

12 Мая 1814

Гер. Сокольский

К А. Ф. Мерзпякову

Друг истины, добра, любимец Аполлона!

Услышь души смущённой глас,

Познавшей в юности науку скорбей, стона! —

Веселья луч угас

Для странника, ведомого судьбою

Дорогой трудною – не к счастью, не к покою,

Но к призракам сует, и, может быть, к бедам.

Исчезли пылких лет волшебные надежды;

Для радостных картин сомкнулись томны вежды,

Неумолимой рок влечёт меня к слезам!

Не могши блага дней познать, и в половине,

Не испытав вполне сердечных чувств своих,

Сколь горестно душой увянуть – и судьбине

Остатком дней платить мечты за краткий миг!

О ты, в душе моей родивший удивленье,

К таланту своему и к доблести почтенье,

Знакомый с тайнами и света, и сердец!

Вещай мне: отчего так часто одинокий,

Задумавшись, томлюсь я горестью жестокой?

И слёзы жарки лью, смягчившись наконец?

Что значат оные минуты непонятны,

В которые грущу, не зная отчего?

Что значат оные предчувства неприятны, —

Которые плодят скорбь сердца моего?

Или чувствительность удел сердец печальных,

Избыток дней страдальных?

Иль сердцу пылкость чувств даёт с тем Божество,

Чтоб видеть на земле порока торжество,

А добродетели безвестность и презренье?

Иль, словом, здешня жизнь мученье?

Не так я размышлял во цвете юных лет,

Когда в беспечности, свободный от сует,

Мечтал о будущем в укромной, тихой доле.

Я мнил тогда, что свет – обширно поле

Для исполнения желаний золотых.

Обитель, радостей взаимных и святых.

Я мнил, что случаев к добру на свете боле,

Что люди ими дорожат…

Мой дух заранее мечтами утешался,

В блестящий круг людей всечасно порывался.

Я в свете, наконец; и, что ж мой встретил взгляд?

Совсем, совсем не те прелестны наслажденья,

Которы полагал я в обществе людей! —

Ласкательство, корысть – вот света уложенья!

О рабство гибельных страстей! —

Куда склонить главу? где то, что прежде льстило?

Далёко край родной, там всё, что сердцу мило!

В неведомой стране чем должно заменить

Протекшие мечты, чем чувства утешить?

Чем сердце прохлажду, обманутый судьбою?

Осталось дух питать бесплодною тоскою,

О одиночество, тягчайший всех удел!

Нет друга, кой о мне б подумал, пожалел,

Нет милой – некому предать свой вздох глубокий:

Лей в грусти слёз потоки,

И жалости ни в ком не можешь возбудить,

И грустью никому не можешь угодить.

Всем чужд, всем тягостен, без крова, без приюта,

Как странник под грозой свирепой в бурну ночь,

Страшусь… и каждая бедой грозит минута,

И скорбь сокрытая веселье гонит прочь!

О ты, почтенный друг правдивых!

Открой мне таинство найти ко счастью ключ,

Презреть пути людей коварных и кичливых,

И оживи в душе моей надежды луч!

Да будут мне твои уроки утешеньем,

Участие твоё – печалей услажденьем,

Дабы я мог сказать: «ещё свет не постыл;

Есть добрые сердца – свет ими красен, мил!» —

К. Ш – въ

(Подписи К.П. Ш. – въ и К. Ш – въ принадлежат князю Петру Шаликову)

В Альбом Е*** П*** О й

Альбом красавицы есть то же для Поэта,

Не баснословных – наших дней,

Что Аполлоновых взор пламенных очей

Был для Певцов того счастливейшего света,

Когда сам бог стихов им лиру подавал!

И сам играл на ней

Охоту и восторг в грудь смертному вливал!

А как красавица с своим в руке Альбомом,

С улыбкой льстивой на устах,

В очаровательных словах

Желанье оказав, чтобы на память в оном

Поэт оставил что-нибудь, —

К душе и сердцу тотчас путь

Откроет вдохновенью —

И он готов к паренью.

Уже покинул землю он…

Уже на небесах.

Но должен опуститься!

Таков, к несчастию, закон!

Альбома строгого! всё должно заключиться

Лишь в двух, иль трёх стихах:

Судьбой моей горжуся,

Что буду жить я в сих листах,

Но буду ль у тебя жить в памяти – не льщуся.