Текст книги "Индийский веер"

– Нет, но собираются. Так вы здесь по делам?

Он взглянул на меня с веселой полуулыбкой.

– Я вижу, вы подозреваете меня в праздности. Просто я случайно оказался неподалеку и, наткнувшись на пустырь, вспомнил, что вы остановились где-то здесь. К счастью, я вовремя увидел вас. Поначалу, правда, детская коляска сбила меня с толку. Я решил, что это, должно быть, какая-нибудь молодая мать сидит здесь… но потом сообразил, что никто не может так походить на вас… и обрадовался. Когда вы возвращаетесь? По-моему, вы говорили, что собираетесь провести здесь неделю. И в пятницу будет ровно неделя.

– Да. Полагаю, именно так.

– Надеюсь, вы приятно и с пользой провели время.

– Не стану возражать.

Тут проснулась Флер и несколько мгновений молча разглядывала нас. Но потом, очевидно, малышка решила, что ее игнорируют, и захныкала. Я взяла ее на руки, и она тут же заулыбалась. Я немножко покачала ее вверх и вниз, что ей явно понравилось. Очевидно, Фабиан заинтересовал девочку, и она, потянувшись к нему, завладела одной из пуговиц на его пальто. Она подняла на него глазенки, напряженно глядя ему в лицо снизу вверх.

– Это выражение неодобрения? – поинтересовался он.

– Не знаю, не уверена, но она явно выказывает к вам интерес.

Флер засмеялась, как если бы Фабиан показался ей чрезвычайно забавным.

– Скоро она начнет говорить, – сказала я. – Она что-то хочет сказать вам, но пока не может.

– Какая милая крошка.

– Я тоже так думаю, и Полли с Эфф согласны со мною.

– Эфф?

– Сокращенно от «Эффи».

При упоминании этого имени Флер принялась лепетать:

– Эфф, Эфф… Эфф.

– Видите, – сказала я, – она уже делает первые попытки заговорить.

– Мне это не показалось членораздельной речью.

– А вы попробуйте вслушаться. Она говорит: «Эфф».

– Эфф эфф… эфф, – снова сказала Флер.

– Как ее зовут? – спросил он.

– Флер.

– Маленький французский цветок. Она француженка?

– Полли ничего не говорила на этот счет.

– Но они дали ей французское имя.

– Пожалуй, ее назвали так еще до того, как она попала к ним.

Я попыталась убедить малышку отпустить пуговицу, но она отказалась наотрез, а когда наконец это все-таки случилось, она тут же выбросила ручку вперед и ухватила Фабиана за ухо.

– Вы явно ей понравились, – сказала я.

– Я бы предпочел, чтобы она нашла другой способ выразить свою привязанность.

– Отпусти дядю, Флер, – сказала я. – Нам с тобой пора домой. Там тебя уже заждалась Полли, да и Эфф тоже. Они рассердятся, если мы с тобой задержимся надолго.

– У меня есть идея, – предложил он. – Отвезите ребенка домой, а потом я угощу вас обедом.

– Вы очень любезны, – отказалась я. – Но у меня осталось совсем мало времени, и я хочу провести его с Полли.

– Потому что вы скоро уезжаете. Хорошо. Обратно мы поедем вместе.

Я ничего ему не ответила. Уложив вяло протестующую Флер обратно в коляску, я повернулась к нему. Он снял шляпу и поклонился.

– До свидания, – сказала я.

– Au revoir, – со значением ответил он.

Я не стала говорить Полли о том, что встретила на пустыре Фабиана, потому что знала: она расстроится.

* * *

Наступило утро следующего дня. Мы с Полли обычно в это время завтракали. Что касается Эфф, то она поднималась ни свет ни заря, а это означало, что мы с Полли можем болтать без помехи, как мы обе любили. Думаю, что Эфф знала об этом и потому с радостью оставляла нас одних, дабы предоставить нам такую возможность.

Полли просматривала утреннюю газету, когда я вошла.

– Эй, а что ты думаешь об этом?

Я села за стол и в ожидании уставилась на нее.

– Там случился большой пожар… в этих «Елях», в этой лечебнице… в Нью-Форесте.

Она начала читать: «Сообщаем последние новости из дома призрения „Ели“. Здесь случился ужасный пожар, устроенный, как полагают, одним из пациентов. Огонь уже полыхал вовсю, прежде чем его обнаружили. При пожаре погибла миссис Флетчер, владелица. Общее число погибших все еще остается неизвестным, но огонь был очень сильным, и имеются все основания предполагать, что он унес несколько жизней…»

Я застыла, невидящим взором глядя в пустоту. Неужели Джанин оказалась одной из жертв? А сколько погибло женщин, ожидающих ребенка? Потом я вспомнила Герцогиню и молодого человека, которого тетка Эмили прочила в мужья Джанин. Я представила себе, как однажды Джордж все-таки разжег костер, дрова для которого раскладывал в буфетах и тому подобных местах.

Я рассказала Полли о Джордже.

– Слава богу, что этого не произошло, пока ты была там, – сказала она.

Весь тот день мысли о «Елях», тете Эмили, Джанин и других людях, которых я знала, не шли у меня из головы.

Беда ведь могла легко случиться, пока мы находились там.

Я внимательно просматривала газеты и в этот день, и в следующий. Похоже, репортеры не сочли несчастье представляющим большой интерес и потому после первого сообщения к нему более не возвращались.

Наступил день моего отъезда.

За час до отбытия у дверей появился Фабиан, чтобы отвезти меня на вокзал к трехчасовому поезду. В тот день после обеда он был единственным, и потому Фабиан был уверен, что я поеду именно на нем.

На стук дверь открыла Эфф. Его появление произвело на нее большое впечатление. Она любила, когда к ним приходили важные люди. Как она говорила, это положительно влияет на мнение соседей.

Мне ничего не оставалось, кроме как принять его предложение. Полли поехала вместе с нами на вокзал, но чужое присутствие, разумеется, не поощряло нас к ведению личных разговоров.

Фабиан был показательно вежлив. По прибытии на вокзал он настоял на том, что извозчик отвезет Полли обратно и он сам заплатит ему.

Полли возразила:

– В этом нет никакой необходимости.

Но он отмахнулся от ее протестов, и ей пришлось смириться, хотя я знала, что ей неприятно видеть меня сидящей с ним в одном вагоне.

А вот ему собственная изворотливость, похоже, доставила большое удовольствие.

– Визит был приятным, – заметил он, когда мы выехали из Лондона.

– Мне всегда нравится гостить у них.

– Очень необычная парочка, да еще и с ребенком. Даже я заметил, как сильно вы привязаны к малышке. Приятное дитя. Как мне показалось, она все-таки немного похожа на француженку.

– В самом деле? – заставила себя произнести я.

– О да. И еще это имя – Флер. Не знаю, часто ли оно встречается во Франции, но звучит очаровательно, не так ли?

– Вы правы.

– И это наводит меня на мысль о том, кто же мог бросить такого славного ребенка? Мне бы хотелось узнать историю ее рождения. Тайная связь, полагаю, когда оба участника осознали, что совершили ошибку.

– Очень может быть.

– Почти наверняка, я бы сказал. Вы не слышали о том, как эти две достойных леди произвели удочерение?

– Я не знаю, как делаются подобные вещи.

Отвернувшись, я стала смотреть в окно.

– Похоже, пейзаж заинтересовал вас, – заметил он.

– Графства, окружающие Лондон, выглядят очень привлекательно, – отозвалась я.

– Так и есть. Их окружает аура умиротворяющего процветания. Никаких разрушений, все аккуратно и мило. Мне иногда кажется, что здесь даже деревья подвластны традициям. Какой разительный контраст с тем же Линденштейном!

Меня вдруг охватили дурные предчувствия. Он явно что-то заподозрил и готовил мне ловушку. Фабиан играл со мной, как кошка с мышкой, прежде чем нанести смертельный удар.

– Да… Линденштейн, – пробормотала я, пытаясь придать своему голосу беззаботность.

– Довольно плоский, решил я, когда увидел его. Что весьма удивительно, если учесть его положение. Совсем не то, чего можно было бы ожидать.

Он явно пытался загнать меня в западню. Я вспомнила обрывки разговора, когда он был у нас в гостях, и тогда речь шла о горной стране.

Под его пристальным взглядом я чувствовала себя очень неловко.

Отвернувшись от окна, я наконец набралась смелости взглянуть ему в лицо. В глазах его плясали искорки веселого изумления. Он что же, пытается сказать мне, что знает о том, что я никогда не бывала в Линденштейне? Я буквально видела, как разыгралось у него воображение. Мы с Лавинией покинули школу по окончании семестра; всем остальным мы объявили, что едем в гости к принцессе; мы отсутствовали два месяца; а потом на свет появился таинственный ребенок – француженка, которую удочерила любящая меня нянька.

Я представила, как он складывает кусочки головоломки, решив, что нашел правильный ответ. Для него вывод был очевиден. Я почувствовала, как меня охватывает негодование. Мне хотелось заявить ему в лицо, чтобы он прекратил свои оскорбительные расспросы и потребовал объяснений у сестры.

Вместо этого я холодно заявила:

– Полагаю, реальность всегда отличается от наших представлений. Наверное, нет смысла даже сравнивать их.

– Они отвратительны… эти сравнения, не правда ли? Или, правильнее будет сказать, с запашком?[1]1
  Труднопереводимая игра слов. Персонаж использует слова odious (ненавистный) и odorous (пахучий).


[Закрыть]

– Все зависит от того, у какого источника вы консультировались.

– Разумеется, вы правы, но в любом случае это означает что-то малоприятное.

Он продолжал рассматривать меня с этим своим веселым изумлением. Наверняка он обдумывает и возможность того, что здесь замешана Лавиния. Хотя, зная ее – а он должен знать сестру очень хорошо, – он ни за что не поверит в то, что она готова на любую жертву ради подруги. Если бы это мне пришлось скрывать свою беременность, она бы и пальцем не пошевелила, чтобы помочь мне.

Мне хотелось крикнуть ему: «Вы, Фрамлинги, вечно демонстрируете чувство превосходства, тогда как на самом деле все неприятности исходят именно от вас».

Должно быть, он заметил, что я вся дрожу, потому что, когда вновь заговорил со мной, голос его прозвучал мягко, почти нежно:

– Надеюсь, ваш батюшка встретит вас в добром здравии.

– Я тоже на это надеюсь. Разумеется, с приездом Колина Брэди его обязанности существенно уменьшились.

– Ах да, младший священник. Я слышал, он пользуется большим успехом.

– Это правда, и нам очень повезло, что он здесь. Случаются такие дни, когда мой отец просто не может работать, что ужасно гнетет его. Но мистер Брэди берет на себя все его обязанности, чем снимает тяжкую ношу с плеч отца.

– Полагаю, рано или поздно он захочет зарабатывать себе этим на жизнь.

– Непременно.

Он кивнул и вновь устремил на меня испытующий взгляд.

– У вас с ним много общего.

Вместо ответа я выразительно приподняла брови.

– Оба вы принадлежите к духовенству. Вы – по рождению, а он – по собственному выбору.

– Что ж, можно и так сказать.

– И вы явно дружны с ним.

– А иначе с мистером Брэди невозможно. Он ко всем настроен очень дружелюбно.

– Достойный всяческого восхищения молодой человек.

И вновь по его губам скользнула глумливая улыбка. Он начинал меня раздражать. Сначала он решил, что у меня случился роман во Франции, результатом которого стала Флер, а сейчас прикидывал, как бы выдать меня замуж за Колина Брэди. Это было крайне неуместно с его стороны, даже если предположить, что он играл роль лорда манора, заботящегося о своих подданных.

Мне хотелось заявить ему, что я не искала его общества и что мне нет дела до его домыслов, но, разумеется, я не стала делать ничего подобного, и вскоре он сменил тему.

Фабиан заговорил об Индии. Эта страна явно привлекала и восхищала его своими пейзажами и людьми. По его словам, он еще не видел ее, но уже знал о ней так много, что у него складывалось впечатление, будто он бывал там.

Мне было интересно послушать о населявших ее народах, кастовой системе, власти Компании, базарах и экзотических товарах, которые можно там купить. Я была буквально очарована, но не могла забыть предыдущего разговора и его намеков на то, что Флер стала результатом моего неблагоразумия; а я, разумеется, не могла сообщить ему, что в той гадкой истории была замешана вовсе не я, а его собственная сестра.

Наконец в клубах пара поезд вкатил на нашу станцию. Один из грумов Фрамлинга подал экипаж, и Фабиан вскоре подвез меня к отцовскому дому.

На прощание он взял меня за руку и одарил улыбкой, повторив, что визит в Лондон получился чрезвычайно интересным и познавательным, несомненно, вкладывая в свои слова потаенный смысл.

Я же чувствовала себя не в своей тарелке, поскольку никак не могла отделаться от мыслей о пожаре в «Елях», все время спрашивая себя, кто из тех людей, с кем я свела краткое знакомство во время пребывания там, стал его жертвой. Неужели и Джанин?

* * *

Миссис Дженсен сообщила мне, что во время моего отсутствия в доме приходского священника все оставалось настолько хорошо, насколько этого можно было ожидать. Да, с пастором случился приступ, но не настолько сильный, чтобы она сочла возможным прервать мои каникулы. Пару раз к ним заглядывал мистер Каррузерс, и его визиты принесли отцу несомненную пользу. Они долго сидели, склонившись над старыми картами и прочими штуками, принесенными мистером Каррузерсом, что стало для пастора буквально глотком свежего воздуха. Ну и, разумеется, мистер Брэди позаботился обо всем остальном, так что, по словам экономки, все прошло просто замечательно.

На протяжении нескольких следующих недель моя дружба с Дугалом Каррузерсом и Колином Брэди приняла новый оборот.

Дугал часто приходил к нам, и отец неизменно приглашал меня к участию в их беседах.

– Тебе будет интересно, – говорил он. – Разумеется, любимым коньком мистера Каррузерса остаются англо-саксы… что для меня поздновато, но все равно увлекательно. Он обладает недурными познаниями о ранней истории Европы, естественно. Вот увидишь, беседа с ним покажется тебе весьма занимательной.

Я с удивлением убедилась, что отец оказался прав. Дугал приносил мне книги, что стало для меня приятной отдушиной, потому что своей пикировкой с Фабианом я оказалась расстроена куда сильнее, нежели полагала изначально. Я никак не могла выбросить из головы мысли о нем и его намеках. Когда вернется Лавиния, я потребую от нее, чтобы она объяснила брату, какую роль я сыграла в этой авантюре. Очевидно, он сложил разрозненные кусочки головоломки воедино и решил, что сделал правильные выводы. А я вовсе не желала, чтобы он думал, будто, во-первых, я могла впутаться в столь грязную историю, и во-вторых, оставить своего ребенка, пусть даже на попечении любимой няньки. Лавинии придется ему все объяснить.

Как бы мне хотелось перестать думать о Фабиане! Он постоянно вторгался в мои мысли. Я же никак не могла понять, какие чувства испытываю к нему, хотя временами они чрезвычайно напоминали неприязнь. Я страшилась случайных встреч с ним, исключить которые было нельзя, поскольку мы жили по соседству; и в то же время я надеялась на встречу.

Он, как никто другой до него, заставлял меня чувствовать себя живой, заставлял защищаться. Да, мне было тревожно из-за Флер; при этом наши встречи стали для меня волнующим испытанием.

А еще мне очень хотелось перестать думать о пожаре в «Елях». Мысли мои то и дело возвращались к Джанин. Что с нею сталось? Правда, она знала, где мы живем, и потому, не исключено, напишет нам. Я не сомневалась, что ее тетка заработала целое состояние и, следовательно, Джанин была хорошо обеспечена. Жаль, что в газетах об этом случае писали очень мало.

Между тем крепла моя дружба с Дугалом, и я начала подозревать, что он приходит к нам не только для того, чтобы увидеть отца.

На некоторое время мною овладел интерес к прошлому; мне было решительно необходимо отвлечься от мыслей о Фабиане и о том, что он думает обо мне – если вообще думает. Пожалуй, с моей стороны было самонадеянно полагать, что он станет забивать себе голову чем-то подобным, но тогда мне казалось, что в нем пробудился глубокий интерес, что, правда, могло объясняться участием в этой истории его сестры. Кроме того, меня преследовали сумбурные кошмары, в которых мне снились «Ели». Я словно вернулась в тот затерянный мир, населенный странными и незнакомыми людьми. Перед моим внутренним взором вставал Джордж, раскладывавший костры, а в глухую полночь выбиравшийся из своей палаты и разжигавший их. Мне снилось, будто я просыпаюсь посреди ночи, задыхаясь от дыма. Как, должно быть, ужасно чувствовали себя все те люди, застигнутые пламенем врасплох!

Изменилось и отношение Колина ко мне. Церковные хлопоты сблизили нас. Он неизменно обсуждал их со мной – какие гимны следует выбрать для особенных богослужений, кому и какой лоток предоставить на ежегодном базаре и когда лучше обратиться к Фрамлингам с просьбой выделить для него место.

Мне казалось, будто я вполне представляю, какие планы строит на мой счет Колин. В сущности, это было неизбежно. Он был молодым помощником викария, жаждущим повышения. Наша община подходила ему по всем статьям. Священникам требуются жены, да и продвижение по службе облегчалось наличием подходящей супруги. Дочь пастора считается в данном случае наилучшей партией, и, скорее всего, женившись на мне, он заполучит приход.

Как и все девушки, я тоже задумывалась о замужестве; но в саду Фрамлингов я узнала, что меня считают дурнушкой, и понимала, что некрасивые девицы отнюдь не так привлекают потенциальных мужей, как это удается красавицам. Я уже сказала себе, что если никто не захочет жениться на мне, то так тому и быть. Я стану хозяйкой собственной судьбы, и мне не будет нужды мириться с чудачествами какого-либо мужчины.

Мои шансы выйти замуж были невысокими, и, как сказала бы Полли, ни одна здравомыслящая девушка не станет отвергать их без долгих раздумий; но я уже приняла решение, что лучше не выйду замуж вовсе, чем пойду под венец потому, что Колину Брэди такой вариант показался наиболее удобным.

В то же время я призналась себе, что кое-какие романтические мысли начали посещать меня в отношении Дугала Каррузерса. Он был недурен собой, мягок и обходителен со всеми. Миссис Дженсен неизменно приходила в тихий восторг, если он оставался у нас на обед. Нет, Колин Брэди ей тоже нравился, но Дугал Каррузерс вызывал откровенное восхищение.

Меня все больше интересовала история, и он приносил мне книги, которые мы потом и обсуждали. Как-то он предложил прокатиться верхом в замок Грошем, который находился на удалении восьми миль от нас. Получится загородная прогулка на целый день, и миссис Дженсен могла бы собрать для нас корзинку с продуктами, чтобы мы перекусили где-нибудь по пути. «Предоставьте это мне», – заявила она, поскольку отлично знала, что нам потребуется.

Итак, рано утром мы выехали из конюшни Фрамлингов. Стоял чудесный летний день, не слишком жаркий, и дул легкий ветерок; мы не спеша направлялись к замку.

Дугал не торопил меня. Он наслаждался окружающей природой. Она чрезвычайно интересовала его. Мы пустили своих лошадей шагом и поехали бок о бок, чтобы удобнее было разговаривать. Он сказал мне, что отнюдь не жаждет отправляться в Индию, а предпочел бы остаться дома. Ему было бы куда интереснее заниматься своими изысканиями при каком-нибудь университете.

Примерно в полдень мы достигли замка. Солнце начинало припекать, но мы решили по-быстрому осмотреть развалины, а затем подкрепиться снедью, которую собрала для нас миссис Дженсен. После этого можно было исследовать руины повнимательнее.

Грошем напоминал пустую скорлупу от ореха, хотя наружные стены уцелели, и, даже подъехав вплотную, никто бы не догадался о том, что внутри все разрушено.

Мы осторожно петляли меж торчащих камней – частей внутренней стены, – двигаясь мимо обрушившихся колонн и приминая траву, выросшую там, где некогда находился выложенный плитами холл.

Дугал пребывал в сильнейшем раздражении, поскольку Грошем разрушили не силы природы и время, а солдаты Кромвеля.

Устроившись в тени стен, мы открыли корзинку и обнаружили там ножки жареных цыплят, салат, хрустящий хлеб и горшочек масла. На десерт нам предлагались фрукты и бутылка домашнего вина из бузины, самолично изготовленного миссис Дженсен.

Мы изрядно проголодались, и потому угощение показалось нам особенно вкусным.

Мне нравилось беседовать с Дугалом – после знакомства с ним я стала много читать, так что могла уверенно поддерживать разговор.

Мне редко доводилось видеть его в таком негодовании.

– Подумать только! Сегодня этот замок мог бы находиться в прекрасном состоянии, если бы не этот… вандал.

– Вы имеете в виду этого лицемера и ханжу Оливера, разумеется.

– Ненавижу, когда портят красивые вещи.

– Но он полагал их вместилищами греха.

– Тогда он просто идиот.

– Думаю, в общем и целом его таковым не считают.

– Бывает, что люди проявляют мудрость в одном и невероятную глупость – в другом.

– Это правда. Кромвель ведь действительно собрал огромное войско и научил крестьян сражаться. Он выиграл войну и некоторое время даже правил целой страной.

– Он уничтожил множество красивых вещей, а это непростительно.

– Он начал войну и погубил множество людей, что куда хуже. Но при этом он верил в то, что поступает правильно и что Господь на его стороне. Разве можно винить людей, когда они делают то, что полагают правильным?

– Это самонадеянно – полагать себя правым, когда множество людей придерживаются прямо противоположных взглядов.

– Сейчас нам трудно судить, был ли он прав или нет. Некоторые историки соглашаются с ним, другие же полагают совершенно иначе. Да и едва ли возможно составить определенное впечатление о таком человеке. Насчет Нерона и Калигулы двух мнений быть не может, а вот ваше представление об Оливере Кромвеле останется исключительно вашим собственным.

– Он уничтожил прекрасные вещи, – стоял на своем Дугал, – и за одно только это я не могу простить его. Когда люди убивают именем Господа, я ненавижу их куда сильнее, чем если бы они явили просто откровенную жестокость. Замок – всего лишь единичный случай. Но если подумать, что он натворил по всей стране…

– Знаю. Но ведь все дело в том, что он считал себя правым и верил, что поступает так ради блага людей.

– Что ж, в ваших словах есть смысл. Просто я безумно люблю красоту и не могу спокойно смотреть, как ее уничтожают.

– Пожалуй, для вас красивые вещи значат больше, чем для остальных. Кромвель же видел в них сосуды греха, потому что люди боготворили их сильнее, чем Господа нашего.

Разговор заставил его оживиться. На его бледном лице с тонкими чертами проступил слабый румянец. Я подумала: «А ведь в него можно запросто влюбиться. Он из тех людей, которые становятся все интереснее по мере знакомства». Я уже представляла, как разделяю его интересы. Такая жизнь была бы полной и приносила бы удовлетворение. Он уже открыл для меня целый мир новых идей. Он был интеллектуалом и гуманистом – правда, его любовь к людям не распространялась на тех, кто варварски разрушал красивые вещи. Я никогда не видела, чтобы он так сильно негодовал еще на кого-либо, как сейчас – на Оливера Кромвеля.

Кажется, он догадался, о чем я думаю, и сказал:

– Я был очень рад познакомиться с вами и вашим отцом.

– А мы были очень рады свести знакомство с вами.

– Мисс Делани… представляется нелепым обращаться к вам столь формально, когда нас связывает крепкая дружба. Быть может, вы позволите называть вас Друзиллой?

– Думаю, что это хорошая идея, – с улыбкой ответила я.

– Пикник у нас с вами сегодня вышел очень славный.

– Я передам ваши слова миссис Дженсен. Она будет в восторге.

– Друзилла…

Я так и не узнала, что он собирался мне сказать, потому что в этот момент мы услыхали приближающийся стук копыт. От удивления Дугал замолчал на полуслове, когда увидел, что к нам подъезжает Фабиан.

– Приветствую! – крикнул он. – Я знал, что вы поедете сюда, и решил присоединиться к веселью. О, угощение! Какая прекрасная мысль! – Спешившись, он привязал свою лошадь рядом с нашими. – Так вы пригласите меня присоединиться к вам?

Я испытала легкое раздражение. Когда я слушала Дугала, на меня снизошло безмятежное спокойствие, но тут, заставив меня насторожиться, явился этот человек и разрушил все очарование.

Я не сумела сдержать язык за зубами и сказала:

– Похоже, вы пригласили себя сами, сэр Фабиан.

– Я догадался, что вы не станете возражать против того, чтобы я присоединился к вам. Это цыпленок? – Протянув руку, он ухватил куриную ножку. – Хлеб выглядит восхитительно, – добавил он.

– Его испекла миссис Дженсен.

– Превосходный повар эта ваша миссис Дженсен, как я имел честь убедиться, когда обедал у вас. А какой вкус! Я так рад, что нашел вас.

– Как ты узнал, куда мы направляемся? – осведомился Дугал.

– Ха. Дедуктивный метод. Вот возьму и не скажу. Не исключено, что когда-нибудь я воспользуюсь им снова. Руины выглядят замечательно, вы не находите? Не удивлен, что они возбудили у вас интерес. Безупречные снаружи, а внутри… не совсем то, чего можно было бы ожидать. Как люди, которые являют миру невинный лик, а на самом деле имеют тайны.

Смотрел он при этом прямо на меня.

– Мы обсуждали Оливера Кромвеля, – сказала я.

– Я всегда думал, что он крайне неприятный тип.

– Вот кто готов согласиться с вами, Дугал, – заметила я.

– А у Друзиллы нашлись добрые слова в его защиту.

Я читала его мысли, словно в открытой книге. Друзилла? Дугал? Фабиан заметил, что мы называем друг друга по имени, и задумался, что бы это значило. На лице его отобразилось легкое недовольство.

– Значит… Друзилла… восхищалась этим человеком?

Я ответила:

– Он верил, что поступает правильно, когда делал то, что сделал; это следует принимать во внимание, оценивая людей.

– Вы крайне беспристрастны. А вот я, разумеется, должен быть благодарен ему за то, что он не разорил наше поместье.

– Он был решительным и волевым человеком устоявшихся взглядов.

– Что необходимо для правителя. Это вино? Можно мне попробовать?

Я налила немного в маленький бокал, который предусмотрительно положила в корзинку миссис Дженсен.

– Боюсь, из него уже пила я. Миссис Дженсен с полным на то правом предположила, что нас будет только двое.

– Я в восторге оттого, что могу разделить с вами бокал, – сказал он и улыбнулся мне. Потом сделал глоток вина. – Нектар богов, – пробормотал он. – Ваша миссис Дженсен подумала обо всем.

– Я передам ей ваши комплименты. Не сомневаюсь, что она будет польщена.

– Какая прелесть! Надо чаще встречаться. Пикник на свежем воздухе! Какая прекрасная мысль! Чья она, кстати? Твоя, Дугал, или Друзиллы, а?

– Миссис Дженсен разумно предположила, что мы не вернемся к обеду, и потому приготовила нам снедь.

– Какая предусмотрительная леди! Да, совершенно определенно этот опыт надо повторить. Ты и Друзилла расскажете мне о древностях, которые мы должны исследовать. Вынужден признать свое невежество в этом вопросе. Но я всегда готов учиться.

С момента своего появления он вел беседу в нужном ему направлении. Ощущение приятной близости и уединения исчезло без следа. Когда мы сложили остатки провианта и продолжили исследование развалин замка, все уже было по-другому. Здесь был он, внушая мне чувство смятения и неуверенности и время от времени окидывая меня насмешливыми взглядами. Казалось, он оценивает меня, что раздражало и приводило в беспокойство.

День утратил все свое волшебство, да еще Фабиан умудрился сделать так, что все наши замечания по поводу замка выглядели претенциозными.

Экспедицию пришлось свернуть, и мы вернулись на конюшню Фрамлингов на час или два раньше намеченного срока.

* * *

Двумя днями позже к нам домой пожаловал Дугал. Мой отец выразил несомненное удовольствие, а миссис Дженсен подала вино и особое печенье в гостиную. Дабы продемонстрировать нам свое расположение, она мурлыкала, словно кошка. Ей очень нравилось, когда в доме приходского священника бывали визитеры благородного происхождения, а Дугал, несомненно, принадлежал к их числу.

Как только она ушла, я разлила вино по бокалам.

Дугал сказал:

– Я пришел сообщить вам, что завтра уезжаю.

– Надеюсь, вы скоро вернетесь, – ответил мой отец.

– Я тоже на это надеюсь. В моей семье случилось несчастье. Мой кузен упал с лошади и сильно расшибся. Я должен навестить его.

– Он живет далеко отсюда? – спросила я.

– Примерно шестьдесят миль. В местечке под названием Тенлей.

– Я слыхал о нем, – сообщил мой отец. – Поблизости были обнаружены развалины времен Римской империи… на земле графа Тенлея, если я правильно помню.

– Да, так и есть.

– Очень интересно. Прекрасные, вымощенные мозаикой мостовые и бани… Каким все-таки замечательным народом были римляне! Они принесли столько пользы захваченным территориям, что, разумеется, и обязаны проделывать все завоеватели. Вырождение и падение их империи стало величайшей трагедией.

– Такова судьба многих цивилизаций, – заметил Дугал. – По образцу, если можно так сказать.

– Когда-нибудь может появиться та, что не станет следовать образцам, – предположила я.

– Что ж, вполне возможно, – согласился Дугал.

– Нам будет не хватать ваших визитов, – заявил ему отец.

Дугал улыбнулся и перевел взгляд на меня.

– Мне тоже, – сказал он.

Оттого, что он уезжает, мне стало немного грустно. Я проводила его до двери, чтобы попрощаться. Он взял меня за руки и крепко пожал их.

– Мне очень жаль, что приходится уезжать именно сейчас, – сказал он. – Я получал истинное наслаждение от наших встреч. И планировал совершить еще несколько экскурсий, подобных той, недавней. По всей Англии разбросано много интересных местечек. Словом, мне было очень приятно.

– Что ж, в таком случае, когда вы навестите своего кузена…

– Я вернусь, можете быть уверены. И настаиваю на том, чтобы вы пригласили меня в гости.

– Смею надеяться, что отец будет рад, если вы остановитесь у нас. Но, разумеется, такой роскоши, как во Фрамлинге, мы вам предложить не сможем.

– Я готов с превеликой радостью принять ваше предложение, но не стесню ли вас при этом?

– Нисколько. У нас в достатке свободных комнат, а миссис Дженсен с удовольствием приготовит для вас что-нибудь особенное.

– Если я и приеду, то не для того, чтобы потешить свой желудок. Пища для ума – совсем другое дело. Подумайте об этом. – Он с трогательной серьезностью заглянул мне в глаза и продолжал: – Друзилла… – Но тут же оборвал себя на полуслове, и я с любопытством взглянула на него. После недолгого молчания он заговорил вновь: – Да, я бы очень хотел погостить у вас. Но сначала разберусь с этим вопросом, а потом… мы поговорим.

– Буду ждать с нетерпением, – ответила я.

Подавшись вперед, он легонько поцеловал меня в щеку.

После чего развернулся и вышел вон.

А меня вдруг охватило глубокое удовлетворение. Отношения между нами явно стали глубже, будущее вдруг перестало казаться мне безрадостным и заиграло новыми красками.

* * *

В последующие дни я много думала о Дугале. Я была уверена, что спустя некоторое время он предложит мне выйти за него замуж. Дугал был предусмотрительным и внимательным человеком, серьезным и обстоятельным; он не станет принимать поспешных решений. Я знала о том, что нравлюсь ему, тем не менее дружба наша крепла постепенно, что устраивало меня как нельзя лучше. С тех пор как я услыхала слова, сказанные в мой адрес в саду Фрамлингов, мне пришлось смириться с тем, что я дурнушка и что ни один мужчина не воспылает ко мне страстной любовью исключительно из-за моей красоты, поскольку таковой у меня попросту не было. Но отношения между людьми формируются по разным законам, и я считала, что взаимное понимание и уважение станут куда более крепкой основой для брака, нежели ослепляющая страсть, рожденная красотой.