Текст книги "Индийский веер"

Мистер Кипинг поспешно сопроводил нас к фургону, и вскоре мы опять покатили по пустыне.

В положенный срок мы прибыли в Суэц, где провели целый день, поджидая прибытия остальных повозок. К нашему изумлению, месье Лассер так и не появился. Мы с Элис часто вспоминали его. Это было странно. Кто бы мог подумать, что столь опытный путешественник съест что-то такое, что пойдет ему во вред? Было бы понятно, случись нечто подобное с кем-либо из нас.

Нас уже ждал пароход Восточно-Пиренейской пароходной компании. Мы поднялись на борт и расположились в своей маленькой каюте на двоих, испытывая огромное облегчение оттого, что благополучно пережили полное опасностей путешествие по пустыне.

В положенный час мы отплыли. Месье Лассер так и не появился.

* * *

На протяжении первых дней морского путешествия мы опять много говорили о месье Лассере.

– Он был к нам очень внимателен, – сказала я Элис.

– Я всегда подозревала, что он руководствовался какими-то скрытыми мотивами, – возразила она.

– Это было всего лишь дружеское участие. Ему нравилось помогать двум беззащитным женщинам, которым не следовало пускаться в путь в компании друг друга.

– Я до конца так и не поняла этого мистера, и его исчезновение выглядит весьма загадочно.

– Интересно, что он почувствовал, когда понял, что не сможет попасть в Суэц?

– Он опоздает всего на несколько дней, но, поскольку ему не нужно успевать на корабль, не думаю, что это имеет для него такое уж большое значение.

– Все равно выглядит это чрезвычайно странно и даже загадочно. Мы были вместе почти все время, а потом… он вдруг взял и исчез.

– Том Кипинг, похоже, счел это весьма заурядным событием. Пища не всегда идет нам на пользу. Не думаю, что здешние правила гигиены очень уж строги. Но Лассер должен был бы об этом знать.

– Мне показалось, что Том Кипинг не очень-то к нему расположен.

– Пожалуй, это чувство было взаимным. Однако месье Лассер исчез, и едва ли мы когда-либо вновь услышим о нем.

Тома Кипинга мы видели каждый день. Меня не покидало ощущение, будто он оберегает нас, возложив на себя роль нашего защитника в отсутствие месье Лассера.

Море успокоилось, и путешествие обрело определенную приятность; дни сменяли друг друга, похожие как две капли воды. Многие из тех пассажиров, что плыли с нами на «Королеве Востока», обнаружились и на новом корабле, и могло показаться, будто мы сменили лишь внешние декорации; хотя в Суэце на борт взошли новые лица, направляясь через Красное море к Адену, мы чувствовали себя как дома, поддерживая дружеское общение.

Жара постепенно усиливалась, и я с теплотой вспоминаю те полные неги деньки, когда мы сидели на палубе и, по выражению Элис, приходили в себя после утомительного путешествия по пустыне.

К нам часто присоединялся Том Кипинг. Я заметила, что Элис очень подружилась с ним. Он вел себя исключительно любезно по отношению к нам обеим, но вскоре я убедилась, что если ко мне он относился как к объекту, требующему постоянного внимания и защиты, то к Элис проникся подлинным восхищением.

Он оказался опытным путешественником. Нам он рассказал, что много раз проделывал путь из Англии в Индию и обратно.

– Большинство людей, направляющихся туда, служат в армии или в Компании, причем в последней их явно больше.

– А вы, – поинтересовалась я, – тоже служите в Компании?

– Да, мисс Делани. Я служащий Компании и, как только мы высадимся на сушу, отправлюсь в Дели.

– А мы на некоторое время останемся в Бомбее, – сообщила ему Элис. – Но, по-моему, нашему нанимателю доводится много ездить по стране, так что мы тоже можем оказаться в столице.

– Я буду чрезвычайно рад, если такое случится, – сказал он.

Он знал, разумеется, к кому мы направлялись. Судя по всему, он был хорошо знаком с Фабианом.

– Должно быть, вы хорошо знаете Индию, – сказала ему Элис.

– Моя дорогая мисс Филрайт, я не знаю никого, кто не был бы аборигеном и при этом хорошо понимал бы Индию. Хотелось бы мне знать, о чем думают местные жители. По-моему, этого не знает никто – из европейцев, я имею в виду.

Речь его была яркой и образной. Слушая его, нам хотелось увидеть буйную зелень, большие дома в окружении лужаек, поросших баньяновыми деревьями, величественный священный фикус и пушистый тамаринд, но более всего мы мечтали увидеть людей… смешение рас, различных каст, обычаи, которые столь разительно отличались от наших собственных.

– У меня такое чувство, будто многим из них ненавистно наше присутствие, – сказал Том Кипинг, – хотя самые благоразумные признают, что мы принесли им торговлю и куда лучший образ жизни. Однако захватчики не могут пользоваться популярностью по определению.

– Но насколько глубоко они презирают чужеземцев?

– В этом мы не можем быть уверены. Мы имеем дело с непостижимыми и загадочными народами. Многие из них считают себя цивилизованнее нас и потому презирают наши чужеземные обычаи.

– Тем не менее вас они терпят.

Прежде чем ответить, Том Кипинг одарил меня кривой улыбкой.

– Иногда я спрашиваю себя, когда же у них лопнет терпение?

– Вы имеете в виду, что они могут вышвырнуть вас вон?

– У них ничего не получится, но они могут попытаться.

– Это было бы ужасно.

– Это еще мягко сказано, мисс Делани. Впрочем, давайте оставим эту тему. В руках Компании Индия может чувствовать себя в безопасности.

Я никогда не забуду то время, что мы провели в Адене. Оно было недолгим. Мы задержались там всего на несколько часов, но Том Кипинг сказал, что отвезет нас на прогулку.

Каким угрожающим выглядело это место, когда мы подплыли к нему! Черные утесы вздымались из самого моря, грозя потопить нас.

Мы с Элис стояли на палубе, а Том держался позади нас.

– Кажется, будто мы плывем к самим вратам ада, – заметила Элис.

– Вы тоже это почувствовали, верно? Знаете, что говорят об этом месте? Что Каин – тот самый, что убил Авеля, – похоронен здесь и что с тех самых пор, как в землю лег печально известный убийца, изменилась здешняя атмосфера. Теперь она излучает зло.

– Я готова в это поверить, – сказала я. – Но, как мне представляется, она и раньше была мрачной.

– Письменных свидетельств об этом не осталось, – сказал Том. – Хотя лично я думаю, что своим возникновением эта история обязана неприступному виду этого места.

– Да, я тоже верю в то, что легенды привязываются к определенным вещам и местам, потому что подходят друг другу, – сказала Элис.

Те несколько часов, что мы провели в Адене, были очень приятными. Мы находились под защитой Тома Кипинга, чему лично я была только рада. Элис же изменилась буквально на глазах. Она помолодела, и я еще подумала: «Неужто она влюбилась в Тома?»

Они часто уединялись и подолгу разговаривали, так что я чувствовала себя лишней. Это было странно. Элис казалась мне последней из тех, кто позволил бы себе поддаться романтическим порывам. Пожалуй, я преувеличивала. Только потому, что двое людей явно понравились друг другу, было неразумно предполагать, будто они уже подумывают о браке. Элис была слишком здравомыслящей особой, чтобы всерьез относиться к завязавшейся на корабле дружбе, как, впрочем, и Том. Нет. Просто как личности они оказались друг другу близки по духу. Они произвели на меня впечатление двух самых здравомыслящих людей из всех, кого я когда-либо встречала; совершенно не похожих на Лавинию и того мнимого графа.

Том сообщил нам, что из Бомбея отправится в Дели по суше, хотя путешествовать по Индии нелегко. Железных дорог в стране не было, отчего поездки превращались в сущее наказание и предпринимались исключительно в силу крайней необходимости. Скорее всего, ехать ему придется на dâk-ghari, разновидности экипажа, запряженного лошадьми; по пути ему предстоит сделать множество остановок, зачастую в местах, решительно не приспособленных для отдыха.

– Но ведь это вы предупреждали нас о том, что путешествие порой сопряжено со значительными неудобствами, – сказала я.

– Я выяснил это на собственном опыте.

Путешествие по морю подходило к концу. Пока мы пересекали Аравийское море, дни стояли долгие, теплые и покойные, и мы уже забыли о своей тесной каюте, штормовой погоде и поездке по пустыне, во время которой столь таинственным образом лишились месье Лассера.

Я заметила, что по мере приближения к пункту нашего назначения Элис все чаще охватывает грусть, и решила, что это вызвано близким расставанием с Томом Кипингом. А вот его подобная меланхолия, судя по всему, миновала, хотя меня не покидала уверенность в том, что дружба с нами и в особенности с Элис доставляла ему удовольствие.

Он всегда производил на меня впечатление человека, сознательно взявшего на себя роль нашего защитника, и я сказала Элис, что часто думаю о нем как о Томе Кипере, то есть Хранителе, а не Кипинге.

А потом наше долгое путешествие подошло к концу.

Перспектива вновь увидеться с Лавинией – и, не исключено, с Фабианом – приободрила и вселила в меня радостное волнение. Я спросила себя, а какие чувства вызовет у меня Дугал? В общем, с какой стороны ни посмотри, я понимала, что скучно мне не будет.

– Вас наверняка встретят, – сказал Том Кипинг. – Итак… пришло время сказать друг другу «прощай».

– Сколько времени вы проведете в Бомбее? – спросила я.

– День или два, не более. Чем раньше я уеду в Дели, тем лучше.

Во время нашего разговора Элис хранила молчание.

И вот наступил последний вечер. Утром мы должны были высадиться на берег.

Когда мы лежали в ту ночь на своих койках, я спросила Элис, какие чувства у нее вызывает наше прибытие в конечную точку маршрута.

– Что ж, – с явным сожалением ответила она, – ведь ради этого мы сюда и приехали, не так ли?

– Да. Но наше путешествие стало приключением само по себе!

– Теперь оно закончилось. Мы прибыли туда, куда стремились. И нам предстоит приступить к исполнению своих обязанностей.

– И помнить о том, что мы более не являемся независимыми.

– Вот именно. Но работа пойдет нам на пользу.

– Интересно, увидим ли мы когда-нибудь Тома Кипинга еще раз?

Элис немного помолчала и только потом ответила:

– Дели находится далеко от Бомбея. Ты сама слышала, что он говорил о трудностях, с которыми приходится сталкиваться путешественникам.

– Это так странно. Когда путешествуешь с людьми, сближаешься с ними… А потом наступает миг расставания.

– Думаю, – трезво рассудила Элис, – этот факт следует принять как неизбежность с самого начала. А теперь давай попробуем заснуть. Завтра нас ждет долгий день.

Я поняла, что она боится ненароком выдать свои чувства. Бедная Элис. Я решила, что она все-таки привязалась к Тому Кипингу. И он мог бы ответить ей взаимностью, если бы они и дальше оставались вместе. Но теперь, похоже, собственные дела вновь захватили его с головой. Мне вдруг вспомнились строки Байрона:

 
«В судьбе мужчин любовь – не основное.
Для женщины любовь и жизнь – одно»[2]2
  Перевод Т. Гнедич.


[Закрыть].
 

На следующий день мы прибыли в Бомбей.

Приближается буря

Наступившее утро выдалось беспокойным и суматошным. Правда, я уже привыкла к этим моментам прибытия в порт. Люди менялись на глазах, и казалось, что те, кто совсем недавно были добрыми друзьями, вновь превращались в совершеннейших незнакомцев. Приходило горькое осознание: то, что выглядело прочной дружбой, на деле являлось лишь приятным, но мимолетным знакомством.

Бедная Элис! Она отдавала себе в этом отчет, будучи сильной и здравомыслящей женщиной, и никогда не призналась бы в том, что позволила себе увлечься мужчиной, которого могла более никогда не увидеть вновь.

И вот мы уже стояли на переполненном людьми причале.

Один из чиновников порта подошел к нам и осведомился, не являемся ли мы мисс Делани и мисс Филрайт. Получив утвердительный ответ, он сообщил, что нас ждет экипаж, дабы отвезти к месту назначения. В нескольких шагах позади него высился полный чувства собственного достоинства осанистый индиец в легком белом тюрбане и длинной голубой юбке поверх мешковатых белых штанов. Проигнорировав чиновника, он отвесил нам низкий поклон.

– Вы – мисс Делани? – спросил он.

– Да, – с нетерпением ответила я.

– Я прибыл за вами и мисси Нанни, няней.

– О, да, да.

– Следуйте за мной, пожалуйста.

Мы двинулись следом за нашим впечатляющим провожатым, а он уже отдавал распоряжения двум кули, которые, очевидно, были частью антуража.

– Кули несут багаж… Мисси идут следом, – было сказано нам.

И вот тут мы ощутили себя важными персонами, которых встречали со всеми полагающимися почестями.

Нас действительно ждал экипаж, запряженный двумя серыми в яблоках лошадьми, терпеливо замершими на месте. Их держал под уздцы еще один кули.

Здесь с нами расстался Том Кипинг, фактически передавший нас из рук в руки. Я заметила, как он крепко пожал Элис руку и явно не спешил отпускать ее. А она в ответ улыбнулась, глядя ему прямо в глаза. По мере того как я узнавала Элис, она все больше мне нравилась.

Наш любезный защитник помог нам подняться в экипаж; нам передали ручной багаж, в то время как чемоданы, насколько мы поняли, будут доставлены отдельно. Персона нашего сопровождающего внушала такое почтение, что мы нисколько не сомневались – все будет в полном порядке.

Воспоминания о той поездке до сих пор свежи в моей памяти. Полагаю, оттого, что это были мои первые впечатления от Индии.

Жара была нестерпимой. Повсюду сновали люди – шумные и яркие. Еще никогда в жизни я не видела ничего похожего. Буквально под ногами бесстрашно шныряли маленькие мальчишки. Поначалу я опасалась, что мы переедем кого-то, но наш возница ловко избегал их, хотя один раз и он разразился длинной тирадой, состоящей, предположительно, из одних ругательств. Виновник обернулся, метнув на него перепуганный взгляд, вызванный то ли тем, что он чудом избежал увечья, то ли серьезностью проклятий.

Улицы были яркими и разноцветными – белые дома, ослепительные и роскошные; а в боковых улочках, которые мы видели мельком, – темные крошечные хибарки, и люди сидят прямо на тротуарах… нищие старики, у которых, кажется, не осталось уже ничего, кроме костей и лохмотьев, маленькие дети, роющиеся в сточных канавах, совершенно голые, если не считать набедренных повязок… Полагаю, они искали еду. Немного погодя я узнала, что здесь на каждом шагу потрясающая роскошь соседствует с ужасающей нищетой.

Мне захотелось остановиться и отдать все, что у меня было, матери с ребенком на руках и еще одним малышом, цеплявшимся за ее изорванные юбки. Но наш возница упрямо вез нас дальше, не обращая внимания на то, какое впечатление произвело на нас увиденное. Полагаю, он видел все это столько раз, что уже принимал как должное.

Повсюду виднелись лотки, заваленные едой, которую я не всегда распознавала, и люди в самых разнообразных нарядах. Впоследствии я узнала, что они принадлежат к разным кастам и племенам: парсы со своими зонтиками, тамилы, патаны и прочие. Туда и сюда сновали кули, ища, где можно выклянчить или заработать немного денег. Я видела женщин под белыми вуалями, закутанных в бесформенные накидки, и представительниц низших каст, передвигающихся с бесконечным изяществом, с чудесными длинными волосами, ниспадающими на спину. Я подумала о том, насколько они привлекательнее женщин в парандже, приберегавших очарование исключительно для своих господ.

Мы почти не разговаривали, поскольку все наше внимание было приковано к окружающему миру, и мы стремились не упустить ничего заслуживающего внимания. Так мы проехали не одну милю, миновав несколько прекрасных особняков, и наконец остановились перед одним из них.

Резиденция выглядела впечатляюще – ослепительно белая, окруженная верандой, на которой стояли два белых стола и легкие кресла. Над столами висели зелено-белые тенты от солнца.

На веранду вели ступеньки. При нашем приближении из дома выбежали одетые в белое слуги. Они обступили экипаж, что-то восторженно щебеча на своем наречии.

Наш величественный возница сошел на землю, швырнув вожжи одному из слуг, и махнул рукой, приказывая остальным умолкнуть, а затем принялся отдавать распоряжения на языке, которого мы не понимали. Ему повиновались беспрекословно, что нас ничуть не удивило.

Мы поднялись по ступенькам, причем он выступал впереди.

Элис прошептала, обращаясь ко мне:

– Не хватает только фанфар – не для нас, правда, а для него.

Я согласно кивнула. Нас провели с веранды в дом. Контраст температур оказался поразительным. Внутри царила настоящая прохлада.

Комната была большой и погруженной в полумрак, с окнами в стенных нишах. Как я поняла, это было сделано для того, чтобы не пустить в дом жару и солнцепек. На одной из стен висел большой веер, который, как я узнала немного погодя, назывался опахалом. Подобным орудовал мальчик в униформе, состоящей из длинной белой рубашки и мешковатых брюк. Мне показалось, что вплоть до сего момента он бездельничал, потому что при нашем появлении вскочил на ноги и принялся яростно размахивать опахалом.

Наш величественный провожатый метнул на него испепеляющий взгляд, и я поняла, что мальчишке непременно достанется на орехи, но не сейчас, а когда момент окажется более подходящим.

– Мисси Нанни идет в комнату… детскую, – возвестил наш джентльмен. – Мисси Делани идет к мемсахиб леди графине.

На лице Элис отобразилось удивление, но один из слуг тут же выхватил у нее из рук сумку, которую она несла до этого, и поспешил прочь. Элис последовала за ним. Я осталась на месте.

– Вы мисси Делани. Вы идете, – было сказано мне.

Меня пригласили подняться вверх по лестнице. В одно из окон я мельком заметила внутренний двор. В нем имелся бассейн с плавающими цветками лотоса, а вокруг, под зелено-белыми навесами, были расставлены легкие кресла и стол.

Перед дверью мы остановились. Мой провожатый почтительно поскребся в нее.

– Входите, – разрешил голос, который я тут же узнала.

– Мисси входит, – изрек провожатый, улыбаясь с удовлетворением героя, выполнившего непосильную задачу. – Я приводить мисси, – добавил он.

И вот передо мною оказалась Лавиния.

– Друзилла! – вскричала она.

Я подбежала к ней, и мы обнялись. Дверь закрылась за моей спиной, но я еще успела услышать удовлетворенное ворчание.

– Тебя так долго не было!

– Путешествие оказалось долгим.

– Я так рада, что ты наконец приехала! Дай-ка мне взглянуть на тебя. Все та же добрая старая Друзилла.

– А чего ты ожидала?

– Именно того, что вижу… чему очень рада. Я боялась, что ты превратилась в ужасный синий чулок. У тебя всегда была склонность к этому.

– Зато от тебя я такого точно не ожидала! А теперь дай и мне взглянуть на тебя.

Лавиния отступила на несколько шагов, встряхнула своей роскошной гривой, небрежно перехваченной лентой, возвела очи горе и приняла смиренную позу.

Она чуточку располнела, но осталась такой же красивой, как и прежде. Я уже успела позабыть, насколько она хороша. На ней было длинное, свободного покроя бледно-лиловое нарядное платье, надеваемое к чаю, оно поразительно шло ей… Собственно, Лавинии шло абсолютно все, что бы она ни надела.

Я поняла, что она заранее распланировала нашу встречу и сейчас словно бы исполняла главную роль в пьесе, которую поставила сама.

– А ты ничуточки не изменилась, – сказала я.

– Очень на это надеюсь. Я работаю над собой.

– Индия очень тебе идет.

Лавиния насмешливо фыркнула:

– А вот я в этом не уверена. Мы возвращаемся домой через два года. Дугал ждет и не может дождаться этого момента. Он ненавидит эту страну. Он хочет вернуться домой и изучать какие-нибудь истлевшие старинные штуки. Дугал просто не знает, куда себя девать.

– Люди получают удовольствие от разных вещей.

Она подняла глаза к потолку – я хорошо помнила эту ее старую привычку.

– От Друзиллы всегда знаешь, чего ожидать, – сказала Лавиния. – Ты не пробыла здесь и пяти минут, а наш разговор уже приобрел философический оборот.

– Я привела всего лишь простой, не требующий обсуждения факт.

– То, что кажется простым такой умнице, как ты, представляется невероятно сложным такой тупице, как я. В общем, Дугал ждет не дождется, когда сможет вернуться домой.

– А где он сейчас?

– В Дели. Они вечно ездят куда-то. У старой Компании повсюду есть дела. Меня уже тошнит от нее. Фабиан, кстати, тоже там.

– В Дели?

– Там находится головная контора.

– Тогда почему вы живете не там?

– Потому что мне нравится в Бомбее, и мы останемся здесь еще на некоторое время. Хотя потом, пожалуй, все-таки переберемся в Дели.

– Понятно.

– Лучше расскажи мне о доме.

– Все осталось по-прежнему, если не считать того, что умер мой отец.

– Я слышала об этом от мамы… А тебе полагалось выйти замуж за добряка Колина Брэди и поддержать пасторскую традицию. Обо всем этом я знаю от нее. Но ты не проявила благоразумия, что означает – поступила не так, как она планировала.

– Я смотрю, ты хорошо осведомлена о делах прихода и Фрамлинга.

– Мама любит писать письма, и это у нее хорошо получается. Мы с Фабианом регулярно получаем от нее послания. Вот только оттуда она не может видеть, выполняются ее повеления или нет, и в этом заключается наше спасение.

– Она всегда неусыпно следила за всем. В этом ее жизненное кредо.

– Она устроила и мой брак тоже. – Мне показалось, будто Лавиния обиженно надула губы.

– Но ты весьма охотно пошла под венец.

– Тогда все это выглядело здорово, но теперь я уже большая девочка. И я сама решаю, что мне делать.

– Мне жаль, если все вышло не так, как ты хотела.

– В самом деле? Знаешь, он должен был жениться на тебе. Вы стали бы чудесной парой. И тебе бы нравились все его разговоры о древних временах. Они как раз в твоем стиле. Я уже вижу, как ты восторгалась бы каким-нибудь найденным горшком, потому что им пользовался сам Александр Македонский. А мне нет никакого дела до того, кто им пользовался, Александр Македонский или Юлий Цезарь. Для меня это просто старый горшок.

– Ты совсем не романтична.

Мои слова заставили ее рассмеяться.

– Я ужасно романтична! Я здесь прекрасно провожу время… тоже весьма романтично, кстати говоря. Ах, я так рада, что ты здесь, со мной, Друзилла. Совсем как в старые времена. Мне нравится, когда ты так неодобрительно смотришь на меня. От этого я чувствую себя ужасно испорченной.

– Полагаю, у тебя уже появились поклонники?

– Они были у меня всегда.

– С катастрофическим результатом.

– Я уже сказала тебе, что теперь я большая девочка и больше не попадаю в неприятности.

– Рада слышать.

– Ты опять напустила на себя чопорный вид. В чем дело на этот раз?

– Ты не спросила меня о Флер.

– Я как раз собиралась. Так что там с нею?

– Она здорова и счастлива.

– Тогда чем же вызвано твое неодобрение?

– Тем, что ты ее мать, но ваше родство тебя нисколько не волнует.

– Вынуждена напомнить вам, мисс Делани, что отныне я ваша работодательница.

– Если ты намерена вести себя так и дальше, я с первой же оказией возвращаюсь в Англию.

Она расхохоталась.

– Никуда ты не поедешь. Теперь я тебя не отпущу. Тебе придется остаться здесь и принять все как есть. Кроме того, ты всегда будешь моей старой доброй подругой Друзиллой. Нам слишком многое довелось пережить, чтобы сейчас все стало как-то по-другому.

Я сказала:

– Ты не повидалась с Флер перед отъездом. Собственно говоря, ты вообще виделась с нею после того, как Полли забрала ее к себе?

– Добрая Полли не захотела, чтобы я расстраивала ее. Таковы были твои собственные слова.

– Ты уже знаешь, что Фабиан осведомлен обо всем.

Лавиния согласно кивнула:

– Он прочитал мне целую нотацию по поводу моей глупости.

– Надеюсь, ты не думаешь, что это я рассказала ему обо всем.

– Он сказал, что это была Полли; она была вынуждена, потому что он пришел к кое-каким выводам относительно тебя. Причем, кажется, это разозлило его сильнее всего остального.

– Он был весьма любезен, – сказала я. – И даже положил некоторую сумму на депозит для Флер, дабы Полли воспользовалась ею по своему усмотрению, – на образование для девочки и прочее. Они собираются нанять для нее гувернантку. Флер должна получить образование.

– Вот и хорошо. Теперь нам больше не о чем беспокоиться. Даже эту гадкую Джанин – и ту убили. Так что все разрешилось очень удачно.

– Для тебя – может быть, а вот для нее – едва ли.

– Шантажисты заслуживают своей участи.

– А ты ни разу не думала о бедной Мириам?

– Я не очень хорошо ее помню. Это ведь ты совала свой нос повсюду, чтобы познакомиться с ними поближе, пока я страдала, готовясь к рождению ребенка. То место было просто ужасным, и я рада, что все кончилось.

– Ты расскажешь обо всем Дугалу?

– Боже милостивый, нет, конечно. С какой стати?

– Я подумала, что ты, быть может, захочешь повидать Флер, а потом и забрать ее к себе… хотя Полли и Эфф никогда этого не допустят. Или для того, чтобы облегчить свою совесть, а?

– Нужно учиться смирять угрызения своей совести.

– Уверена, что в этом предмете ты преуспела.

– Друзилла, ты опять завела свою шарманку. О нет, я не стану напоминать тебе о разнице в нашем положении, иначе ты опять обидишься, а я этого не хочу. Кроме того, мне нравятся твои строгие нравоучения. Они совершенно в твоем духе. Я рада, что ты приехала. А как насчет этой няньки, которую мама прислала с тобой?

– Она очень хорошая, мне нравится. Благоразумная, рассудительная и, я уверена, достойная всяческого доверия.

– Что ж, этого следовало ожидать, раз уж мама сама нашла ее.

– Мы с нею очень хорошо поладили.

Я начала рассказывать о нашем путешествии, полной опасностей поездке по пустыне и исчезновении месье Лассера, но потом заметила, что она меня не слушает. Она то и дело поглядывала на себя в зеркало, поправляя волосы, и вскоре я умолкла.

– Как насчет детей? – спросила я.

– Каких детей?

– То есть как это каких? Ты родила в браке двоих детей. А твою незаконнорожденную дочь мы только что обсудили и оставили в стороне.

Лавиния запрокинула голову и рассмеялась.

– Типичный друзиллизм, – сказала она. – Я люблю их. И не доставлю тебе удовольствия, лишив места за неуважение к своей хозяйке, так что даже не думай. Тебя выбрала для меня моя решительная мамочка, и мой назойливый брат одобряет ее решение, так что тебе придется остаться.

– Твой брат?

– Да. Кстати, если хочешь знать, именно он первым предложил твою кандидатуру. Он сказал мне: «Ты ведь была дружна с этой девочкой из дома приходского священника. Ты училась вместе с нею в школе. Смею надеяться, тебе будет приятно, если она приедет сюда». Выслушав его, я никак не могла понять, почему не додумалась до этого сама, и спросила лишь: «Но как она здесь окажется?» Ты же знаешь Фабиана. Он ответил: «Доберется на пароходе до Александрии, а потом от Суэца». Но, разумеется, я имела в виду совсем не это. Я сказала: «А зачем ей это нужно?» – «Видишь ли, – ответил он, – Друзилла – очень эрудированная молодая женщина. Она может учить детей. Именно этим и занимаются образованные молодые леди, не имеющие достаточных средств к существованию, – а дочь приходского священника, без сомнения, относится к их числу».

Она рассмеялась, а я почувствовала, как меня охватывает дурацкое ликование. Он сам предложил это. Должно быть, как раз во время своего последнего пребывания дома и ухаживаний за леди Джеральдиной он и побеседовал об этом с леди Гарриет.

Мне захотелось расспросить о леди Джеральдине, но я сочла, что момент не слишком подходящий, хотя Лавиния, не блещущая умом в других сферах, прекрасно разбиралась в чувствах к противоположному полу.

И потому я ограничилась тем, что сказала:

– Даже так?

– С маминой стороны это похоже на утверждение постановления парламентом, а одобрение Фабиана приравнивается к подписи монарха. И вот, сама видишь, предложение становится законом.

– Но ведь ты не всегда следуешь их советам.

– И поэтому грех так манит меня. Не имей я столь властной семьи, то не получала бы и половины удовольствия. Моя дорогая добродетельная Друзилла, так непохожая на свою вечно ошибающуюся подругу, я не могу выразить словами, как рада видеть тебя здесь. Как здорово, что приказ из Фрамлинга совпал с моими собственными желаниями. Впереди меня ждет масса приятных минут.

– Надеюсь, ты не имеешь в виду ситуации, подобные той…

Лавиния прижала палец к губам:

– Тема закрыта. Я больше не повторю прошлых ошибок. Нет, серьезно, Друзилла, я никогда не забуду той роли, которую ты сыграла во всей этой истории. А потом я похитила Дугала прямиком у тебя из-под носа.

– Он никогда не был моим.

– Зато с легкостью мог стать. Думаю, что не обрети он значимость в маминых глазах, то до сих пор ковырялся бы в своих книгах и неспешно ухаживал за тобою. И мог бы до сих пор не сделать тебе предложения. Быстрота не принадлежит к числу его достоинств. Но движение вперед было бы неуклонным… совершенно в его духе. Для тебя это могло стать выходом из положения, кстати. Уж куда лучше, чем этот самодовольный старина Колин Брэди, отказать которому у тебя достало здравого смысла. Впрочем, его у тебя всегда было в избытке. Знаешь, Дугал был бы куда счастливее без своего громкого титула. Бедняжка Дугал! Иногда я почти готова пожалеть его. Его сбили с черепашьего пути и женили на самой неподходящей для него женщине на свете. Тем не менее так решила мама, а это равносильно закону мидян или персов, о чем тебе известно куда лучше меня.

Я вдруг ощутила острый прилив счастья оттого, что оказалась здесь. Жизнь слишком долго оставалась унылой и скучной. А здесь все было незнакомым и даже загадочным – и Фабиан первым предложил, чтобы я приехала сюда.

Я спросила себя почему. Ради удобства Фрамлингов, разумеется. Лавинии нужна была компаньонка, быть может, кто-нибудь, кто смог бы уберечь ее от последствий маленьких слабостей и соблазнов, коих здесь наверняка встречается великое множество, куда больше, чем во французском пансионе благородных девиц, уж во всяком случае. А я уже однажды доказала свою полезность. Фабиан этого не забыл.

Таким образом, декрет о бракосочетании Дугала и Лавинии отныне распространялся и на меня. Я должна была оставить прошлое позади и прибыть для дальнейшего прохождения службы. И вот я здесь.

Я испугалась, что Лавиния заметит мое воодушевление и свяжет его с именем Фабиана, и потому сказала:

– Я бы хотела увидеть детей.

– Друзилла выразила желание. И я исполню ее прихоть хотя бы для того, чтобы продемонстрировать, как рада видеть ее. Идем, я отведу тебя в детскую.

Она первой вышла из комнаты и стала подниматься по лестнице. Мы оказались на верхнем этаже особняка, где располагались детские комнаты – два огромных помещения с маленькими скрытыми окнами. Их закрывали тяжелые портьеры, отчего в комнате царил полумрак.

Услышав голоса, я сообразила, что Элис осваивается на новом месте, знакомясь со своими будущими подопечными.

Лавиния привела меня в комнату, где стояли две маленькие кровати, затянутые сеткой от москитов, а на стене висело неизбежное опахало. Дверь в смежную комнату отворилась, и на пороге появилась невысокая темнокожая женщина в сари. Ее сопровождала Элис.