Текст книги "Индийский веер"

– Знакомьтесь, – сказала я, – мисс Элис Филрайт. Элис, это графиня.

– Привет, – дружелюбно поздоровалась с нею Лавиния. – Я рада вашему приезду. Вы уже познакомились с детьми?

– Это первое, что я всегда делаю, – ответила Элис.

Они вошли в комнату. Худенькая смуглая женщина отступила в сторону, давая нам пройти. Она выглядела настороженной, и я решила, что она опасается: наше появление здесь приведет к тому, что ей откажут от места. Я улыбнулась ей, и она улыбнулась в ответ. Казалось, она прочла мои мысли и поблагодарила меня за них.

Луиза была само очарование. Она немного походила на Флер, в чем не было ничего удивительного, ведь они приходились друг другу сводными сестрами. У нее был маленький и аккуратный носик, светлые вьющиеся волосы и восхитительные голубые глазенки, но не было того тигриного взгляда, который запомнился мне еще с первой встречи с Лавинией (она в тот момент была чуть старше Луизы). Она была симпатичным ребенком, но ей недоставало яркой красоты матери. Девочка отличалась некоторой застенчивостью и ни на шаг не отходила от индианки, к которой питала явную привязанность. Мальчику было меньше двух лет. Он учился делать первые шаги, и пока ему с трудом удавалось сохранить равновесие.

Когда же Элис подхватила его на руки, он пристально взглянул на нее и, похоже, не счел неприятной.

– Друзилла, твоей ученицей будет Луиза, – сказала Лавиния.

– Привет, Луиза, – поздоровалась я. – Мы с тобой будем учиться всяким замечательным вещам.

Она окинула меня строгим взглядом, но, когда я улыбнулась, одарила ответной улыбкой. Я подумала, что мы с нею отлично поладим. Дети всегда привлекали меня, и, хотя нам редко доводилось общаться, я обладала врожденным даром легко находить с ними общий язык.

Лавиния наблюдала за нами с некоторым нетерпением. Мне вдруг стало жаль ее детей. Их привязанность к айе была очевидной, а вот к Лавинии они относились, как к чужому человеку. Внезапно мне стало интересно, как они ведут себя с Дугалом.

Лавиния не пожелала надолго задерживаться в детской и чуть ли не силой увела меня оттуда.

– Нужно столько всего организовать, – сказала она и одарила Элис ослепительной улыбкой. – Я вижу, что у вас все получается просто замечательно.

Элис ответила ей благодарным взглядом, и я поняла, что она уже решила для себя – и решила правильно, – что вмешиваться в ее дела и в этой детской никто не будет.

Я отправилась в свою комнату, чтобы разложить вещи, отдавая себе отчет в том, что испытываю приятное возбуждение, которого давно уже не чувствовала.

* * *

Каждый день нес с собой новые приключения.

Я решила, что для начала Луизе будет довольно двухчасовых занятий, и Лавиния была готова согласиться с любым моим предложением. Я съездила с нею на прогулку по городу в экипаже, и мы повидали место погребения парсов, тела которых оставляли на открытом воздухе, сухом и жарком, чтобы стервятники могли дочиста обглодать их кости. Все вокруг привлекало меня своей новизной, и я впитывала ее всеми фибрами души. Окружающая экзотика произвела на меня неизгладимое впечатление.

Время от времени мы с Элис выбирались в город вместе. Нам нравилось бродить по улицам, которые не уставали поражать нас своей жизнью. Со всех сторон нас осаждали попрошайки, чей вид ужасал, причиняя почти физическую боль. Дети-калеки угнетали меня куда больше изможденных взрослых, мужчин и женщин, выставлявших свои увечья напоказ, чтобы снискать сочувствие и выклянчить пару монет. Мы с Элис брали с собой некоторое количество денег, которые раздавали тем, кто, на наш взгляд, пострадал сильнее всего, хотя были неоднократно предупреждены, что если нас увидят за раздачей милостыни, то подвергнут безжалостным домогательствам. Мы смирились с этим, и угрызения совести уже не терзали нас так, как прежде.

Здесь наблюдалось поистине страшное нашествие мух, которые садились на разложенные для продажи товары, на белые одежды женщин, на розовые и желтые тюрбаны знатных джентльменов и, самое неприятное, на лица, но местные жители настолько привыкли к ним, что совершенно не обращали на них внимания.

Мы смотрели, как заклинатель змей наигрывал на дудочке свои унылые мелодии; прогуливались по узеньким улочкам, а мимо нас сплошным потоком носились кули, вышагивали водоносы с медными кувшинами на плечах и плелись нагруженные ослики. Иногда до нас доносились звуки незнакомой музыки, вплетавшейся в крики людей. Большинство лавок не имели витрин и передних стен, товары были разложены на лотках или прямо на земле, и среди них гордо восседали владельцы, изо всех сил старавшиеся заманить нас к себе. Здесь можно было купить еду, медную посуду, шелка и драгоценные изделия. Последними торговал пухлый мужчина в огромном розовом тюрбане, куривший кальян. Также по улицам часто перегоняли стада овец. Повсюду сновали мальчишки, совершенно обнаженные, если не считать грязных набедренных повязок, и похожие на шкодливых воробьев, выжидающих подходящего момента, чтобы обворовать какого-нибудь простофилю.

Мы с Элис приобрели себе отрезы бухарского шелка, показавшегося нам на удивление дешевым и при этом очень красивым. Я остановила свой выбор на голубом и сиреневом, а Элис предпочла светло-коричневый. Лавиния, кстати, заявила, что мои платья просто ужасны, и порекомендовала очень хорошего местного портного darzi, который шил быстро, умело и… крайне дешево. Он же, мол, поможет выбрать фасон, который подойдет мне лучше всего, и с готовностью придет к нам на дом. К его услугам прибегали все европейцы; все, что требовалось от клиента, – сказать, чего именно он желает. Ему смело можно было заплатить названную им цену без обычной для местного люда шумной торговли. Репутация значила для портного ничуть не меньше заработка.

Лавиния проявила недюжинный интерес к моему внешнему облику и принялась с энтузиазмом подбирать для меня наряды. Я поняла, что для этого у нее имеются свои резоны. Впрочем, исключительно ими она руководствовалась во всех своих делах и поступках.

Она вращалась в кругах армейских офицеров и чиновников Компании, поскольку и те и другие поддерживали тесные связи между собой. Компания являла собой не просто торговую организацию. Она была частью правительства страны, а армия находилась здесь для того, чтобы оказывать ей поддержку. Она защищала интересы Британии в Индии.

Лавиния была вполне довольна собой и жизнью, и это явно что-то значило. Я была уверена, что у нее есть любовник. Я уже давно поняла, что Лавиния принадлежит к числу тех женщин, у которых он обязательно должен наличествовать. Восхищение, преклонение и то, что она называет любовью, обязаны всенепременно присутствовать в ее жизни. Она привлекала мужчин, не прилагая к тому никаких усилий, а когда еще и прилагала, то эффект получался сногсшибательный. Я перехватила взгляды, которыми она обменивалась с неким майором Пеннингтоном Брауном. Ему слегка перевалило за сорок, и у него имелась серая мышка-жена, которая, как мне представляется, в свое время полагала его замечательным мужчиной. Не исключено, что с тех пор она изменила свое мнение. Мне он показался позером и хлыщом, но при этом обладающим несомненной привлекательностью.

Я попыталась было расспросить о нем Лавинию. Она ответила:

– Ага, ты уже шпионишь за мной?

– Для этого не требуется прилагать каких-то особенных усилий. Я просто предположила, что интрижка развивается полным ходом. Мне хорошо знакомы ее признаки. Они не слишком изменились с тех времен, когда тебе так не вовремя повстречался твой граф-француз.

– Гэрри так мил, и он буквально обожает меня.

Итак, майор Пеннингтон Браун уже стал Гэрри!

– Уверена, что его жена согласна с тобой.

– Бедняжка.

– Очевидно, в свое время он так не думал. Он наверняка полагал ее привлекательной, если женился на ней.

– Скорее привлекательным ему показалось ее состояние.

– Понятно. И такое поведение представляется «милым»?

– Прошу тебя, оставь этот тон. Не забывай…

– Что я – слуга. Очень хорошо…

– Тише! Тише! Я не позволю тебе вернуться домой кипящей от возмущения, чем бы оно ни было вызвано. Даже если тебе не нравится Гэрри, я нахожу его довольно милым, и почему он не может считать привлекательной меня?

– Поскольку ему нужна лишь любовная интрижка, полагаю, так оно и есть.

– Всего лишь любовная интрижка! Не стоит столь презрительно отзываться об этом восхитительном времяпрепровождении. Что тебе вообще известно о любовных интрижках?

– Ничего, и у меня нет желания узнавать о них что-либо.

– Ой, какие мы добродетельные, скажите, пожалуйста.

– Но мы совсем не глупы, если ты это имеешь в виду.

– Извини, но тут ты явно льстишь себе, учитывая, что заранее отказываешься от возможности получить огромное удовольствие. – Она вдруг прищурилась. – Когда-нибудь я заставлю тебя передумать, вот увидишь.

Теперь я знала, что она задумала. Она хотела, чтобы я нашла себе кого-нибудь среди ее знакомых, кого-нибудь, с кем можно закрутить роман. Ей хотелось иметь рядом ту, с кем можно было бы похихикать, обсудить и сравнить ощущения. Правда, я не совсем понимала, для чего Лавинии понадобилась я, когда она могла с легкостью подыскать себе конфидентку среди многочисленных жен офицеров или служащих Компании, которые с радостью откликнулись бы на ее зов.

Круг ее друзей и подруг не привлекал меня: они казались мне поверхностными и не слишком интересными. Зато я радовалась занятиям с Луизой, которой очень понравились книжки с картинками, что я привезла ей. Она любила рассказывать мне свои простые истории, а когда я входила в детскую, она спешила мне навстречу и зарывалась лицом в мои юбки, радуясь моему приходу. Я уже любила этого ребенка всей душой.

Айя иногда сидела и наблюдала за нами, кивая головой и улыбаясь. Наша общая любовь к Луизе породила незримую связь между нами.

Однажды я встретила ее в саду. У меня сложилось впечатление, будто она нарочно последовала за мною из дома, чтобы, улучив момент, заговорить.

В саду имелась беседка, ставшая моим излюбленным местом отдыха. Из нее открывался чудесный вид на лужайку, в центре которой росло раскидистое баньяновое дерево.

Она подошла ко мне и сказала:

– Пожалуйста… мы можем поговорить?

– Разумеется, – ответила я. – Прошу вас, присаживайтесь. Здесь очень красиво, вы не находите? Какое чудесное дерево, и трава такая яркая.

– Она становится такой после сильных дождей.

– Вы хотите поговорить о Луизе?

Она кивнула.

– Ей нравится учиться, – сказала я. – И учить ее – большая радость. Она кажется мне очаровательной маленькой девочкой.

– Она мне как родная дочь.

– Да, – сказала я. – Понимаю.

– Но теперь…

– Вы опасаетесь, что теперь, когда приехала новая няня, вас отошлют прочь?

Айя жалобно взглянула на меня своими большими глазами.

– Луиза, – сказала она, – для меня она как дочь, я не хочу терять ее.

Я взяла ее за руку и крепко пожала.

– Понимаю.

– Мисси Элис… она – новая нянька. Бедная айя… больше не нужна.

– Дети любят вас, – сказала я.

Лицо ее осветилось улыбкой, которая тут же сменилась выражением печали.

– Мне скажут, – проговорила она. – Мне скажут уезжать.

– Чего бы вам очень не хотелось.

– Очень не хотелось, – повторила она.

– Но почему вы говорите об этом мне? Вы думаете, что я могу что-либо изменить?

Она кивнула:

– Мемсахиб графиня очень вас любит. Она послушает. Она очень счастлива оттого, что вы приехали. Все время говорит: «Где мисси Друзилла?» – Айя показала на меня. – Вы слушаете… а она не слушает. Я думаю, она скажет – уходи.

– Я поговорю с нею. Я расскажу ей, как вас любят дети. Я скажу ей, что будет лучше, если вы останетесь.

Она просияла, а потом поднялась, сложила руки перед грудью и склонила голову, словно в молитве. После чего грациозно удалилась, оставив меня смотреть на баньяновое дерево. Но, глядя на него, я видела другое: как айя пришла в этот дом, стала заботиться о Луизе, полюбила девочку, обрадовалась скорому появлению на свет еще одного ребенка и потом распространила свою любовь на Алана. Но теперь вся эта любовь и забота оказались никому не нужными по прихоти леди Гарриет. А ведь та ничего не знает о том, что здесь происходит, и вряд ли поверит в любовь, которая может существовать между няней-индианкой и ее английскими подопечными.

При первой же возможности я заговорила об этом с Лавинией. Она отдыхала перед тем, как начать готовиться к вечеру, когда перед ужином у нее соберутся друзья. Я уже побывала на нескольких подобных сборищах, и она любезно представила меня как свою подругу из Англии. На меня с усмешкой и любопытством поглядывали мужчины, решившие, вероятно, что усилия, которые пришлось бы приложить для того, чтобы вскружить мне голову, не стоят того; а когда вдобавок стало известно, что я подвизаюсь здесь в роли гувернантки и что знакомству с ними обязана великодушию Лавинии, меня начали более-менее вежливо игнорировать. С тех пор подобных встреч я старалась избегать всеми силами.

Она лежала на кровати, накрыв глаза кружочками ваты.

– Лавиния, – сказала я, – мне нужно поговорить с тобой.

– Разве тебе не сказали, что я отдыхаю?

– Сказали, но я все равно пришла.

– Что-нибудь важное? – Она сняла с правого глаза кружок ваты и взглянула на меня.

– Очень важное.

– Тогда рассказывай. Ты передумала и решила пойти на прием? Хорошо. Надень свою сиреневую «бухару» – все равно ничего лучшего у тебя пока нет.

– Дело не в этом. Сколько у тебя здесь слуг?

– Ну и вопросы ты задаешь! Спроси хансаму. Он должен знать.

– Их наверняка много, так что одним больше, одним меньше – разницы никакой.

– Полагаю, ты права.

– Я хотела поговорить с тобой насчет айи.

– А что о ней говорить? Она скоро уедет отсюда.

– Не думаю, что ей следует уехать.

– Знаешь, я уверена, что няня Филрайт захочет избавиться от нее.

– Не захочет.

– Это она тебе сказала?

– Да. Понимаешь, Луиза любит ее.

– Дети всех любят.

– Неправда. Послушай, Лавиния. Айя была с твоими детьми с момента рождения Луизы. И потому она много значит для них. Безопасность, стабильность. Неужели ты сама этого не понимаешь?

Лавинии явно прискучил этот разговор. Ей хотелось поговорить со мной о некоем капитане Ферримене, который заставил ревновать майора.

Но я не собиралась уступать.

– Лавиния, тебе ведь решительно все равно, останется айя или нет.

– Тогда зачем докучать мне такими вопросами?

– Затем, что ты можешь изменить ее жизнь. Сейчас, например, она очень несчастлива.

– В самом деле?

– Послушай, Лавиния, я хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня.

– Дарю тебе полцарства, как говорили в сказках.

– Это слишком много.

– В любом случае оно твое.

– Прошу тебя, будь серьезной. Я хочу, чтобы ты позволила айе остаться.

– И это все?

– Для нее это много значит.

– А при чем здесь ты?

– Потому что мне не все равно, Лавиния. Я хочу, чтобы она была счастлива. Я хочу, чтобы была счастлива Луиза. Если айя уедет, несчастливы будут обе.

– Теперь ты послушай меня, Друзилла. Почему ты так настаиваешь на этом? Почему я должна забивать себе голову тем, уедет эта женщина или останется?

– Я знаю, что тебе нет дела до таких вещей, а вот мне есть.

Она рассмеялась мне в лицо.

– Ты такое странное создание, Друзилла. И навязчивые идеи у тебя тоже очень странные. Впрочем, мне все равно, чем ты там занимаешься. Можешь оставить себе эту айю, если только няня Филрайт не возражает. Мне не нужны здесь неприятности. Она не должна расстраиваться. И мама рассердится, если что, потому что это был ее выбор.

– Уверяю тебя, Элис Филрайт согласится со мною. Она принимает близко к сердцу благополучие Луизы. И Алан уже полюбил ее, кстати.

– Передай мне зеркало. Тебе не кажется, что я слишком растолстела?

– Что касается твоей внешности, ты прекрасна, как всегда.

– Значит, черная у меня только душа.

– Не то чтобы черная…

– Но и не сияющая белизной.

– Увы. Но я все-таки не считаю тебя совсем пропащей.

– А если я пойду навстречу твоему желанию, ты станешь молить за меня, когда будешь пожинать плоды своей добродетели, а меня приговорят к адскому пламени?

– Обещаю.

– Ну хорошо. Можешь считать, что твоя просьба удовлетворена.

– Значит, я могу сказать айе, что ты желаешь, чтобы она осталась?

– Можешь сказать ей все, что твоя душа пожелает.

Я подошла к кровати и поцеловала ее в лоб.

– Благодарю тебя, Лавиния. Ты даже не представляешь, какой счастливой меня сделала.

– В таком случае прекращай и поговори со мной, пока меня не придут одевать. Я хочу рассказать тебе о капитане Ферримене, который действительно очень красив. И довольно умен, следует отметить. Говорят, он еще обладает хорошим чувством юмора.

Итак, я выслушала ее, отпуская комментарии, которых она ожидала, а потом пришла горничная, чтобы помочь Лавинии подготовиться к вечеру.

Что ж, я заплатила небольшую цену за победу.

Когда я сообщила айе о том, что вопрос о ее увольнении больше не стоит, она взяла меня за руку и трепетно поцеловала.

Я поспешно отняла руку, пробормотав:

– Какие пустяки… Оттого, что вы остаетесь, будет лучше всем.

Но она продолжала проникновенно смотреть на меня, вкладывая в этот взгляд всю душу.

Спустя время в разговоре со мной Элис заметила:

– Айя смотрит на тебя, как на всемогущую богиню.

Я рассказала ей о случившемся.

– Полагаю, ты заслужила ее вечную благодарность, – только и сказала она.

* * *

Луиза менялась на глазах, сияя счастьем. Она была готова одарить своей любовью каждого, кто выказывал ей заботу и ласку. С нею осталась айя, а теперь приехали еще и мы: Нанни и я. Элис была строгой, но любящей воспитательницей; она как нельзя лучше подходила для своей работы и выполняла ее со знанием дела. Алан тоже полюбил ее. Несмотря на то что он был совсем еще маленьким, я начала учить и его. Ему нравились картинки в книжках, которые я привезла с собой, и он уже различал животных, которых я показывала ему.

Луизе нравилось петь. Она полюбила колыбельные, которым я научила ее, так что в детской частенько раздавались «Баю-баюшки-баю» и «Вокруг розовых кустов».

Детская стала средоточием счастья. Мне нравилась моя работа, и Элис тоже. При этом меня не покидало ощущение мимолетности бытия, я словно бы знала, что это ненадолго.

Все чаще заходили разговоры о Дели, куда мы должны были перебраться рано или поздно.

– Кажется, военные останутся здесь, – с сожалением заявила Лавиния. Она от всей души наслаждалась соперничеством между своими капитаном и майором. При этом она неоднократно пыталась ввести меня в свой круг друзей, но я относилась к ним совершенно равнодушно, как, впрочем, и они ко мне.

Лавинию же мое поведение раздражало, причем изрядно.

– Я зла на тебя, – заявила она мне. – Ты не стараешься. Просто не желаешь прилагать усилий.

– Ты хочешь, чтобы я закатывала глаза и усиленно обмахивалась веером, как это делаешь ты?

– Ты никогда и никого себе не найдешь, если и дальше станешь напускать на себя вид «оставьте меня в покое». С таким же успехом ты можешь вырезать этот девиз на дощечке и повесить его себе на шею.

– Он хотя бы служит контрастом твоему завлекательному «спешите все сюда!».

Мои слова заставили ее рассмеяться.

– Друзилла, ты хочешь моей смерти. Я умру от смеха.

– Я всего лишь сказала правду.

– Все равно, «спешите все сюда!» звучит куда дружелюбнее, чем «оставьте меня в покое!».

– Твой девиз помогает поддерживать твое сокрушительное обаяние. Твоя манера равносильна приглашению всех и каждого. «Ищу любовника. Долгие ухаживания не обязательны».

– Хотелось бы мне знать, почему я мирюсь с твоими выходками?

– Выбор есть всегда.

– Ага, мы снова взялись за старое? Ладно, сдаюсь. Ты чересчур забавна, чтобы я так просто взяла и отпустила тебя. Лучше я не буду обращать на тебя внимания и при первом же удобном случае снова надену выражение «все сюда!».

– Ничего иного я не ожидала.

Словом, наши беззлобные препирательства продолжались, и не было никаких сомнений в том, что Лавиния безумно счастлива иметь меня рядом с собою. Более всего на свете ей нравилось повергать меня в шок.

Однажды, войдя в классную комнату, я застала там айю в обществе девочки одиннадцати или двенадцати лет. Она была поразительно красива. Ее длинные черные волосы были перевязаны серебряной лентой, а бледно-розовое сари чудесным образом оттеняло смуглую кожу. Глаза у нее были большими и бархатными.

– Это, мисси, моя племянница.

Я сказала, что очень рада познакомиться с нею.

– Она… Рошанара.

– Рошанара, – повторила я. – Какое замечательное имя.

Айя улыбнулась и кивнула.

– Она пришла к вам в гости?

Айя снова кивнула.

– Мисси позволит ей остаться послушать мисси Луизу?

– Ну конечно, – сказала я, и, пока мы с Луизой занимались, Рошанара внимательно слушала и смотрела.

* * *

Рошанара была исключительно красивым ребенком даже для индианки. Ее природная грация приводила меня в восхищение. Она уже вполне сносно разговаривала по-английски. Ей очень нравилось учиться, и я с восторгом наблюдала, как ее серьезное маленькое личико расплывается в улыбке, когда ей удается овладеть очередным незнакомым словом. Луиза очень любила, когда она приходила к нам, и эти два часа занятий стали моим самым любимым временем дня.

Постепенно я узнала кое-что о Рошанаре. Она приходилась айе племянницей, ее отец был процветающим торговцем, и она должна была унаследовать от него некоторую сумму денег, что означало, что ее перспективы удачно выйти замуж выглядели весьма многообещающими. Она, кстати, уже была помолвлена с молодым человеком на год старше себя. Он был сыном Большого Хансамы, дворецкого-распорядителя в доме в Дели.

– В доме, – поведала мне айя, – в котором живут большие сахибы. Сахиб мемсахиб графини и ее брат-сахиб.

От нее я узнала о делийском доме больше, чем от Лавинии. Особняк принадлежал Компании, как и большинство здешних домов, которые содержали ради удобства ее важных директоров. Особняк в Дели был намного роскошнее здешнего, но Лавиния полагала последний более уютным. Я же думаю, что здесь, вдали от мужа и критического взора брата, она просто чувствовала себя куда свободнее.

По словам Рошанары, домом в Дели безраздельно распоряжался Большой Хансама, который и впрямь был важной персоной. Его наняла Компания, как и хансаму в Бомбее, и в их обязанности входило обеспечивать наибольший комфорт важным джентльменам, прибывающим из Англии, – таким как Фабиан и Дугал.

Того человека в Дели знали под именем Большой Хансама Нана. Впоследствии я спрашивала себя, нарекли ли его так от рождения или же он обзавелся именем вследствие своего диктаторского отношения к тем, кто оказывался в его власти. Тогда я еще не слышала о Нане Сахибе, революционном деятеле, прославившемся своей животной ненавистью к Британии и британцам. Сейчас, оглядываясь назад, я считаю странным, что мы даже не подозревали о том, что над нами сгущаются грозовые тучи.

У Большого Хансамы Наны был сын, и именно с ним была помолвлена Рошанара. Когда семья с домашними переедет в Дели, что случится уже скоро, настанет время сыграть свадьбу.

– Ты ждешь ее с радостью? – спросила я у Рошанары.

Заглянув в ее ясные глаза, я увидела в них проблеск страха, который тут же заглушила отчаянная покорность.

– Так должно быть, – ответила она.

– Ты еще слишком юна, чтобы выходить замуж.

– Уже подошел возраст замужества.

– Но ты же еще никогда не видела своего жениха!

– Нет. И не увижу до тех пор, пока мы не поженимся.

«Бедное дитя!» – подумала я, испытывая прилив нежности к ней. Мы постепенно становились добрыми подругами. Я часто разговаривала с нею и тешила себя надеждой, что завоевала доверие девочки, ставшее следствием нашей дружбы.

Что до айи, то она выглядела вполне довольной жизнью, пожалуй, была даже счастлива. Она получила возможность остаться с детьми, которых полюбила, и ее дорогая племянница была с нею – обучалась, как она говорила, у очень умной леди.

Поначалу я побаивалась, что не справлюсь с обязанностями гувернантки, но уже совсем скоро поздравила себя с тем, что у меня, кажется, неплохо получается.

Через два года мы вернемся в Англию. Тогда у Луизы, разумеется, с подачи леди Гарриет, появится профессиональная гувернантка, и ее научат всему тому, что должна знать молодая англичанка. А пока что для этой роли сгожусь и я.

Однажды Лавиния послала за мной. Был полдень, на дом опустилась тишина, которую нарушал только скрип опахал, когда полусонные мальчишки налегали на ременные шкивы.

Лавиния, томно раскинувшись, возлежала на кровати в зеленом пеньюаре, который чудесным образом контрастировал с золотисто-коричневой гривой ее волос.

Я присела на краешек ее постели.

– Мы переезжаем в Дели, – сказала она. – Приказ пришел с самого верха.

– Вот как? Ты довольна?

Она скривилась:

– Не совсем. Здесь становилось довольно-таки интересно.

– Ты имеешь в виду соперничество между симпатичным майором и амбициозным капитаном?

– Разве он амбициозен?

– Он стремится изведать твое несомненное обаяние.

– Благодарю тебя. Комплимент из твоих уст многое значит, потому как ты нечасто раздаешь их. Ты одна из тех ужасно честных людей, которые всегда должны говорить правду и только правду. Ты скорее предпочтешь пройти огонь и пытки, чем скажешь хоть словечко неправды.

– А ты готова изрекать ее без малейших угрызений совести.

– Так я и знала, что ты недолго станешь хвалить меня. Нет, серьезно, Друзилла. На следующей неделе мы должны будем уехать отсюда.

– То есть немедленно после получения указаний.

– Напротив, там сочли, что предупредили нас заранее, а столь долгая отсрочка объясняется лишь наличием детей. В противном случае нам пришлось бы собраться и выехать в течение суток. Просто кто-то очень важный приезжает в Бомбей… папа, мама и трое детей. Им понадобился дом, так что нам придется перебраться в Дели. Впрочем, рано или поздно мы должны были там оказаться.

– Значит, мы выезжаем на следующей неделе?

Лавиния кивнула.

– Будет интересно увидеть Дели.

– Там нас будет ждать Дугал и, полагаю… Фабиан.

– Ты наверняка будешь рада вновь увидеться с мужем и братом.

Она с явным неодобрением поджала свои пухлые губы.

– Ах да, – с сарказмом заметила я, – полагаю, это означает, что тебе придется уделить больше внимания соблюдению приличий.

– Перестань! Я и благопристойность? Нет, я просто буду сама собой. Никто не заставит меня измениться. Кстати, перевезти детскую – не такое уж простое дело. Хорошо, что айя с нами. Нам придется ехать в этих ужасных dâk-gharis, как они называют свои конные повозки. Говорю тебе, они начисто лишены малейших удобств.

– Что ж, я уже успела выжить в ходе путешествия по пустыне, и можешь мне поверить, это была самая дискомфортная моя поездка.

– Подожди, пока не увидишь dâk. Дорога предстоит долгая, а ведь с нами поедут еще и дети.

– Не думаю, что тебе придется сильно беспокоиться о них.

– С ними будет Нанни Филрайт и айя… не говоря уже об их находчивой гувернантке.

– А как же Рошанара? – спросила я.

– А, та молоденькая девочка, которая должна выйти замуж за сына Большого Хансамы? Она поедет с нами. Мы не можем позволить себе оскорбить Б. Х.

– Б. Х.?

– Перестань. Куда подевались твои мозги? Б. Х. означает Большой Хансама, разумеется. Насколько я поняла, в тамошнем особняке он правит железной рукой. Нужно быть моей мамой, чтобы суметь противостоять ему. Дугал на это не способен. А вот Фабиан мог бы, разумеется. Но он сочтет это напрасной тратой времени.

– Итак, – сказала я, – мы, те, кто работает в детской, выдвигаемся в Дели?

– Именно так, вместе со всеми остальными.

– Буду ждать возможности увидеть и узнать Индию поближе, – сказала я и подумала: «Там же будет Фабиан. Интересно, он изменился или остался прежним?»

* * *

Нужные приготовления были сделаны быстро. Айя пришла в восторг оттого, что едет с нами, и заявила, что своим счастьем обязана мне. Она знала, что именно после разговора со мной мемсахиб графиня позволила ей остаться.

– Я этого никогда не забуду, – с жаром сообщила мне она.

– Какие пустяки, – попыталась отмахнуться я, но она не приняла мои слова всерьез. Она сказала мне, что очень счастлива еще и оттого, что увидит свадьбу своей племянницы. Она очень любила Рошанару и была рада тому, что та заключит столь выгодный брак.

А вот Рошанара вовсе не выглядела счастливой, и с каждым проходящим днем на ее личике все явственнее проступал страх.

– Понимаете, я совсем не знаю его, – призналась она мне.

– Мне представляется неправильным выдавать тебя замуж за того, кого ты никогда не видела.

Она обратила на меня взор своих печальных глаз, в которых поселился фатализм.

– Так случается со всеми девушками, – сказала она. – Иногда они счастливы, иногда нет.

– Я слышала, что он – важный молодой человек.

– Сын Большого Хансамы в Дели, – не без гордости поведала она. – Большой Хансама – важный джентльмен. Все говорят, что мне выпала большая честь выйти замуж за его сына.

– Он почти твой ровесник. Вы повзрослеете вместе. Это может пойти вам на пользу.

Она невольно вздрогнула всем телом. Я видела, что она успокаивает себя, рисуя безоблачную картину совместного будущего, в которое, правда, и сама не верила.

В нужный срок мы были готовы выехать. Багаж уже отправился впереди нас на повозках, умело уложенный слугами под руководством хансамы – не Большого, разумеется, но тоже весьма внушительного джентльмена. И вот теперь пришел наш черед.

Дорога предстояла дальняя, и, будучи уже относительно опытной путешественницей, я предвидела серьезные неудобства.

Да и в целом я была настроена пессимистически.

Для нас подготовили несколько dâk-ghari. Наш оказался дурно сработанным экипажем, запряженным какой-то дикой лошадью. Я должна была ехать в обществе Лавинии и некоего капитана Крэнли, задачей которого, как я подозревала, являлось защищать нас. Дети расположились вместе с Элис, айей и Рошанарой. Вместе с ними разместили и тот небольшой багаж, что понадобится нам непосредственно в дороге. В еще одном экипаже мы везли медные тазики, которые пригодятся для умывания, и тюфяки, на которых нам предстояло спать, если в гостиницах для путешественников, где мы будем останавливаться, не окажется спальных мест.

И вот мы отправились в путь.

Все было, как и полагается в Индии, интересно, познавательно и волнительно, но мы так старались удержаться на месте, пока наш dâk переваливался с боку на бок, что уделить внимание окружающей природе были просто не в состоянии.

Лавиния вздыхала по паланкину, путешествовать в коем было бы несравненно удобнее. Паланкин, как она объяснила мне, это разновидность носилок с тюфяком и постельным бельем внутри, на котором с комфортом может устроиться его обитатель. Паланкин размещался на шестах, которые несли четверо носильщиков.

– А ведь им приходится нелегко, – заметила я.