Текст книги "Индийский веер"

– Как по-вашему, она расскажет обо всем Дугалу?

– Уверен, что нет.

– А вы думаете, что она должна это сделать?

– Это ей решать.

– Разве он не должен знать?

– Я вижу, что вы моралистка.

– А вы нет?

– Я сторонник здравого смысла.

– И морали не всегда есть в нем место?

– Я бы так не сказал. Просто в каждом случае необходимо разбираться отдельно. В таких вещах обобщения недопустимы.

– То есть вы полагаете правильным – или даже разумным, – что женщина, имеющая ребенка, не рассказывает о нем своему будущему супругу?

– Будь женщина добродетельной, у нее не могло бы оказаться внебрачного ребенка изначально, посему не следует ожидать от нее примерного поведения впоследствии. Этот вопрос Лавиния будет решать для себя сама.

– А Дугал – разве не будет он обманут в этом случае?

– Да, будет. Но не исключено, что он предпочитает ничего не знать.

– Вы и в самом деле так полагаете? А как поступили бы вы в схожих обстоятельствах?

– Мне чрезвычайно трудно представить себя на месте Дугала. Я не Дугал. Я это я. Дугал – хороший и достойный человек. Я уверен, что он вел исключительно добропорядочный образ жизни. Не могу сказать того же о себе. Посему я смотрю на вещи несколько иначе, нежели он. Я уверен, что к жизни следует относиться легко, и если неведение приносит больше успокоения, чем знание, то лучше оставаться в неведении.

– Какая странная философия!

– Боюсь, вы не одобряете меня.

– Я уверена, что вы боитесь очень немногих вещей, и мое одобрение или неодобрение не относится к их числу.

– Мне всегда будет приятно ваше хорошее мнение обо мне.

Я рассмеялась, вдруг обнаружив, что в его обществе чувствую себя легко и свободно. Я даже начала ждать его визитов, хотя и постоянно напоминала себе об опасности увлечься им чрезмерно. Мне достаточно было одного раза, когда я обожглась с Дугалом. Он выглядел таким безупречным джентльменом. Фабиан же был не таков, но мне он казался куда интереснее.

Вопросы, которые поднимал Дугал, представлялись мне волнующими и занимательными, но Фабиан привлекал меня как личность.

Я ступила на тонкий лед. Полли знала об этом и потому не теряла бдительности.

* * *

Был вечер. Флер лежала в кроватке, а я сидела с Полли и Эфф у очага на кухне. Эфф только что в очередной раз заметила, какая в нем хорошая тяга, как вдруг раздался стук в дверь.

Эфф мгновенно пришла в смятение. Она очень не любила, когда кто-либо заставал ее за тем, что она использует кухню как гостиную.

– Один из жильцов, – сказала она. – «Дальний Второй Этаж», держу пари на что угодно.

Встряхнувшись, она напустила на себя полный достоинства вид, который приберегала для арендаторов, и направилась к двери. Полли последовала за нею, ну а я замыкала процессию.

Это оказался не «Дальний Второй Этаж», а кто-то из других жильцов, причем с газетой в руках.

– Я подумала, что вы могли не слышать последних новостей, – взволнованно сообщила женщина. – Это по делу Джанин Флетчер.

Мы все вошли в приемную. Полли выхватила у посетительницы газету и развернула ее на столе. Мы столпились вокруг. Заметка была помещена на первой странице, это был так называемый экстренный выпуск.

«Ошеломляющее развитие событий в деле Джанин Флетчер. Полиция полагает, что раскрыла его».

И все.

– Так-так, – промолвила Эфф. – Это было очень мило с вашей стороны, миссис Тенби.

– Я так и подумала, что вы захотите узнать. А мисс Делани вообще должно быть интересно, учитывая, как близко она знала бедняжку.

– Да, – согласилась я.

– Теперь остается только ждать. Посмотрим, к чему это приведет, – заметила Полли. Тем временем Эфф в высшей степени достойно выпроваживала миссис Тенби в коридор.

– Благодарим вас за то, что дали нам знать.

После ее ухода мы вновь собрались на кухне, спрашивая себя, что бы это значило, и оттого отправились на покой позже обыкновенного.

Перед сном я пошла взглянуть на Флер, как делала каждый вечер. Она крепко спала, прижимая к себе купленную для нее Эфф крохотную куколку, с которой наотрез отказывалась расставаться. Я наклонилась и поцеловала ее, малышка что-то пролепетала во сне. Я испытывала огромное облегчение оттого, что Фабиан все знает, ведь это означало, что ее ждет счастливое будущее.

Я долго не могла заснуть, раздумывая над тем, что же нового обнаружилось в деле и увижу ли я Фабиана на следующий день.

* * *

Газеты нам принесли рано утром, и уж там было что почитать. Для меня это стало еще одним потрясением, и я почувствовала, что увязла в этом деле глубже прежнего. Драмы… трагедии… они ведь часто случаются. Когда читаешь о них, они кажутся нереальными, потому что происходят с другими людьми, которых мы можем лишь представить в своем воображении; но когда они касаются тех, кого мы знаем лично, то это совсем другое дело.

Прочитанное повергло меня в тоску и печаль, хотя Лавинии должно было доставить ни с чем не сравнимое облегчение.

Они нашли убийцу – но не путем какой-либо дедуктивной работы со стороны полиции, а благодаря признанию.

«Убийца Джанин Флетчер признается в содеянном».

Изложено все было весьма витиевато, я бы даже сказала поэтически вычурно.

«…в маленьком домике на окраине Уонстеда, близ Эппинг-Форест, умирал Джек Эверетт Мастерс. Смертельные раны он нанес себе сам. Рядом с ним лежало тело его жены, Мириам Мэри Мастерс. Она была мертва вот уже несколько часов.

Их знали как самую счастливую пару в округе. Джек был моряком. Соседи рассказывают, как Мириам ждала его возвращения и как всякий раз, когда он приходил домой, для них словно начинался очередной медовый месяц. Но почему же тогда она решила покончить с собой, приняв чрезмерно большую дозу лауданума? Да потому, что у нее недостало сил справиться с последствиями беспечного и неосторожного поступка, который она совершила в то время, пока Джек был в море».

Следующий заголовок кричал: «Двойное самоубийство».

«…Мириам не могла и далее мириться с положением, в котором оказалась, и решила, что ей более незачем жить. И тогда, написав два подробных письма – одно Джеку, другое коронеру, – она призналась в убийстве Джанин Флетчер. В послании своему супругу она назвала причины своего поступка.

«Я люблю тебя, Джек».

Письмо, написанное ею мужу, содержало объяснение случившегося. Как-то вечером, когда Джек был в море, друзья убедили ее отправиться на вечеринку. Поначалу она не хотела идти. Не отдавая себе отчета в том, что ступила на путь, ведущий к страданиям и смерти, не будучи привычной к алкоголю, она выпила слишком много и уже не сознавала, что с нею происходит. Кто-то воспользовался состоянием бедной девушки и соблазнил ее, в результате чего она забеременела. Мириам была в отчаянии. Как рассказать обо всем Джеку? И поймет ли он? Она очень боялась, что не найдет у него понимания. Счастье ее разбилось вдребезги. И все-таки она сделала попытку выпутаться из беды. Она слышала о Доме призрения миссис Флетчер в Нью-Форесте. Заведение было не из дешевых, но гарантировало сохранение тайны. Она решила, что у нее нет другого выхода, кроме как отправиться туда, а после родов устроить передачу ребенка приемным родителям. Когда Мириам рожала, там оказалась Джанин Флетчер, племянница владелицы дома призрения. Джанин узнала ее тайну. Ребенок появился на свет, и его усыновили. Мириам вернулась домой, чтобы оставить прошлое позади. И так бы оно и было, если бы в ее жизнь не вошла Джанин Флетчер.

Нельзя сказать, что подобного не случалось ранее. Джанин потребовала денег за молчание. Мириам заплатила – раз или два, – а потом обнаружила, что более не может платить. Последствия внушали ей неизбывный ужас. Она не решилась рассказать Джеку обо всем. Вместо этого она тайком приобрела револьвер, отправилась к Джанин, которая снимала комнату, и прострелила ей голову. С места преступления она сумела уйти незамеченной. Но потом ей стало ясно, что с таким грузом на совести она не сможет жить дальше, и потому Мириам написала эти письма.

Несчастные влюбленные.

Они были современными Ромео и Джульеттой. Он пришел и обнаружил ее мертвой. Потом прочел ее письмо. И едва не сошел с ума от горя. Он бы все понял. Он бы простил ее. Быть может, они разыскали бы ребенка и он мог бы стать ему отцом.

Слишком поздно.

Она убила Джанин Флетчер. Должно быть, она вдруг со всей ясностью осознала, что с грехом адюльтера можно было жить, а вот тяжесть убийства стала для нее неподъемной. И несчастные влюбленные погибли, а загадка убийства Джанин Флетчер оказалась раскрыта».

* * *

Тем же утром, но уже ближе к обеду, нам нанес визит Фабиан.

– Вы уже слышали новости? – первым делом осведомился он.

– Да, – ответила я. – И была глубоко тронута. – Я очень хорошо помнила Мириам, помнила ее горе и сейчас думала о том, что жизнь жестоко обошлась с нею.

– Вы выглядите потрясенной, – сказал он.

– Я знала ее. Она уже была там, когда мы только приехали. Она была таким мягким человеком. Я не могу думать о ней как об убийце.

– Дело закрыто. Теперь мы можем вздохнуть свободно. Господи милосердный! Все наверняка выплыло бы наружу. Стало бы известно о том, что Лавиния замешана в этой истории. И вы тоже, кстати. Я каждый день ожидал, что правда выйдет наружу. Но теперь все кончено.

Я сказала:

– Она любила своего мужа, очень сильно любила. Должно быть, и он любил ее. И мысль о том, чтобы жить дальше без нее, оказалась для него невыносимой. На меня история произвела глубокое впечатление.

– Она, наверное, была очень необычной женщиной – взять револьвер и застрелить своего врага!

– Все это выглядит таким ненужным. Если бы только она рассказала мужу обо всем! Если бы только Джанин попыталась зарабатывать на жизнь честным трудом, а не прибегла к шантажу! Ах, если бы Лавиния не увлеклась тем мужчиной!

– Если бы только мир был другим, а все в нем живущие являли собой идеал, жизнь стала бы куда проще, не правда ли? – Фабиан с горечью улыбнулся мне. – Вы стремитесь к совершенству, – продолжал он. – Как мне представляется, вам придется удовлетвориться чем-то намного меньшим. А сейчас я собираюсь развеселить вас. Я хочу предложить вам отобедать со мной. Думаю, у нас с вами есть что отпраздновать. Дело закрыто. Готов признаться, что временами даже мне становилось не по себе!

– За Лавинию, – подсказала я.

– И за вас.

– Мне нечего было бояться.

– Всегда неприятно признаваться в чем-то недостойном. Непременно остается… впечатление. Люди помнят такие вещи, пусть и смутно. Они забывают подробности, забывают, кто был кем, какую роль сыграли они сами. Так что мы можем вздохнуть с облегчением – все наконец-то кончилось.

– Я не могу не думать о Мириам.

– Она нашла, как ей казалось, наилучшее решение стоящей перед нею дилеммы.

– И тем погубила свою жизнь и жизнь своего мужа заодно.

– Увы. Таков был ее выбор. Печальная история. Я заеду за вами в двенадцать тридцать.

Новости взволновали Полли.

– Бог ты мой, я сходила с ума, думая, что будет дальше, а теперь ты едешь на обед с ним. – Она покачала головой. – Будь осторожна с этим типом. На твоем месте я бы не доверяла ему ни на грош.

– В тебе говорит предубеждение, Полли.

– Дай-то бог. Но ты все равно будь осторожна.

– Конечно, Полли, даже не сомневайся.

* * *

За обедом Фабиан обращался со мной с подчеркнутым уважением. Он пребывал в приподнятом расположении духа. Естественно, он не был знаком с Мириам, и ее трагедия для него означала лишь благополучное разрешение ситуации, которая могла стать опасной.

– Ну, не странно ли? – говорил он. – Мы с вами познакомились, когда вам было всего два года, но только теперь узнали друг друга получше. Для чего понадобилось это небольшое недоразумение, которое сблизило нас. Я крайне сожалею о том, что вскоре мне предстоит покинуть Англию.

– Вы отправляетесь в Индию?

– Да, в конце этого года или же в начале следующего. Путешествие обещает стать целым событием.

– Вы когда-нибудь уже бывали в столь дальних краях?

– Нет. Но я много слышал об этом. В Доме всегда есть люди, связанные с Ост-Индской компанией, и они постоянно говорят о ней.

– Часть пути вы проделаете на корабле, разумеется.

– При этом придется делать выбор – или плыть кружным путем мимо Мыса Доброй Надежды, или же высадиться на берег, скажем, в Александрии, и отправиться посуху через пустыню в Суэц, где всегда можно сесть на один из кораблей Ост-Индской компании.

– Вы сделаете последнее, как я полагаю.

– Мы пойдем именно этим маршрутом, да. Он сэкономит нам время, разве что путь через пустыню может оказаться небезопасным.

– Уверена, это будет чрезвычайно интересно.

– Я тоже в этом не сомневаюсь. Но все же мне будет жаль покидать Англию.

Он многозначительно улыбнулся мне, и я почувствовала, что краснею. У меня еще свежи были в памяти воспоминания о том случае, когда он, как мне показалось, сделал мне недвусмысленное предложение.

– Не знаю, когда ваш друг Дугал, наш новобрачный, начнет собираться в дорогу, – продолжал Фабиан. – Он должен был отправиться вместе со мной, но теперь новые обязательства могут задержать его в Англии.

– А где находится его родовое гнездо?

– Не слишком далеко от Фрамлинга. Я бы сказал, милях в сорока-пятидесяти. – Он пристально взглянул на меня. – Смею полагать, что вы получите приглашение нанести визит. Пожалуй, вам там понравится.

Он ухитрялся вкладывать двойной смысл в обычные, казалось бы, реплики. Вот и сейчас он намекал на мои чувства к Дугалу, на то, что я имею чаяния и надежды. Я почувствовала, что меня охватывает негодование. При встречах с ним это было мое обычное состояние.

– Разумеется, молодожены наверняка пожелают, чтобы на некоторое время их оставили одних, но, вне всякого сомнения, это пройдет. И тогда, я уверен, вы станете почетным гостем.

– У Лавинии появятся новые интересы. Я уверена, что для меня у нее не найдется времени.

– Но ведь вас с Дугалом чрезвычайно интересовали древности. Крайне маловероятно, что его интерес к ним не вернется после того, как утихнут первые восторги семейной жизни.

– Поживем – увидим.

– Согласен. А у вас философический склад ума.

– Я этого не знала.

– Мы многого не знаем о самих себе.

Он вновь заговорил об Индии и Компании. Из его слов следовало, что он может отсутствовать несколько лет.

– К тому времени как я вернусь, – заявил он, – вы уже забудете, кто я такой.

– Едва ли. Фрамлинг и его обитатели доминируют в деревне, сколько я себя помню.

– Кто знает, быть может, вы выйдете замуж и уедете.

– И это тоже маловероятно.

– То, что сегодня кажется невозможным, завтра может стать неизбежным. – Он поднял свой бокал. – За будущее – ваше и мое.

Его поведение все сильнее беспокоило меня. Он намекал, что Дугал мне небезразличен и что я пребываю в печали, потому что леди Гарриет и Лавиния отняли его у меня. А я не могла объяснить ему, что, хотя мне и впрямь нравился Дугал, и мы с ним стали добрыми друзьями, и я даже почувствовала себя уязвленной оттого, что, ошеломленный красотой Лавинии, он моментально позабыл меня, – мое сердце вовсе не было разбито.

Фабиан перегнулся через стол.

– А известно ли вам, – сказал он, – что вы всегда представляли для меня особый интерес?

– В самом деле?

Он кивнул.

– С тех самых пор, как я похитил вас и увез во Фрамлинг. Вам кто-нибудь рассказывал, как я ухаживал за вами на протяжении этих двух недель?

– Я кое-что слышала об этом.

– Вам не кажется, что это что-нибудь да значит?

– Это означает лишь то, что вы были избалованным ребенком. Вас посетил очередной каприз. А тут под руку вам подвернулась я и, будучи ничем не хуже других, привлекла ваше внимание. Вы увезли меня к себе домой, поскольку не могли отказать себе в удовольствии. И разлучили меня с моей семьей.

Он рассмеялся.

– Это свидетельствует о моей целеустремленности.

– Скорее о том, что вас окружали те, кто потворствовал вам и вашим капризам.

– А ведь я помню вас. Вы были тогда совсем крохой. Правда-правда. А мне нравилось изображать отца. И я вновь хочу сказать, что эта игра пробудила во мне особый интерес к вам. Что вполне естественно.

– Полагаю, у вас возникает вполне естественный – пусть и преходящий – интерес к большинству молодых женщин.

Он весело рассмеялся.

– Что бы вы ни говорили, я полагаю, что наше маленькое приключение породило между нами особенную связь.

Но я лишь покачала головой в ответ:

– Ничего подобного.

– Вы меня разочаровываете. Неужели вы ее не чувствуете?

– Нет, – отозвалась я.

– Друзилла, давайте будем друзьями. Хорошими друзьями.

– Нельзя стать друзьями по заказу.

– Но можно попробовать. Мы живем неподалеку друг от друга. Мы могли бы часто видеться. Этот инцидент… он ведь сблизил нас, не правда ли?

– Надеюсь, он научил вас кое-чему, чего вы не знали, когда пришли к поспешным выводам в отношении меня.

– Он позволил мне многое понять в отношении вас, и я сгораю от желания узнать больше.

Я решила, что понимаю, к чему он клонит, – не столь грубо, как в первый раз, когда он сделал на мой счет неверные выводы, но с прежним желанием.

Перед моим внутренним взором встало лицо Полли. Она не доверяла ему. Как и я, впрочем. Посему я вновь завела разговор об Индии, и он многое рассказал об этой стране, пока я не заявила, что мне пора. При этом я удивлялась самой себе. Мне хотелось, чтобы наш обед не кончался. Тем не менее я сознавала, что Полли права. Этого мужчину мне следовало опасаться.

Когда я вернулась домой, она с некоторой тревогой всмотрелась в мое лицо.

Должно быть, на нем отразились признаки душевного подъема, который общество Фабиана неизменно вызывало во мне.

* * *

Я не могла вечно гостить у Полли. Настало время возвращаться домой.

Близился день свадьбы.

Лавинию закружил водоворот всеобщей суматохи и оживления. Я нанесла ей визит, и она приняла меня с подчеркнутым радушием, воодушевленно посвятив во все подробности подготовки к свадьбе и медовому месяцу. Когда мы наконец остались одни, она выпалила:

– Ох, Друзилла, если бы ты только знала, через что мне пришлось пройти.

– Другим тоже, Лавиния.

– Разумеется. Но ведь я как раз собираюсь замуж.

– Бедной Мириам тоже довелось немало пережить.

– В голове не укладывается, что она это сделала! До сих пор не могу поверить.

– Бедная девочка. Она, что называется, дошла до той точки, когда просто не осталось сил терпеть дальше.

– Я ужасно беспокоилась и нервничала. А вдруг полиция поместила бы мое имя в газетах! Я ведь уже появлялась там, правда, по другому поводу. Знаешь, меня назвали самой красивой дебютанткой года.

– Я слышала об этом.

– Дугал был очень горд. Конечно, он обожает меня.

– Конечно, – согласилась я.

– Будет очень весело. Мы поплывем в Индию.

– Значит, ты окажешься там вместе со своим братом.

Она поморщилась:

– Из-за этого дела он стал таким раздражительным! Прочитал мне нотацию насчет Флер и всего остального. Но я сказала ему, что устроила ее удочерение, так что теперь ей обеспечен хороший уход. Что еще я могла сделать?

– Ты могла бы забрать свою дочь домой и воспитывать ее сама.

– Не говори ерунды. Разве я могла так поступить?

– Сделай признание, переверни страницу и стань любящей матерью. Флер – просто чудо.

– Правда? Пожалуй, надо будет как-нибудь съездить туда и повидать ее.

– Полли будет возражать. Она скажет, что это расстроит ребенка.

– Она расстроится из-за того, что повидается с матерью?

– Разумеется. Ведь мать бросила ее на попечение других людей, чтобы не путалась под ногами.

– Ах, перестань. Ты говоришь совсем как Фабиан. С меня довольно. Все кончено. Об этом позаботилась Мириам.

– Да уж, она облагодетельствовала тебя, это точно.

– Ты очень странно смотришь на вещи.

– Напротив. Скорее это можно сказать о тебе. Ты хоть представляешь, какие муки выпали на ее долю?

– Ей следовало бы рассказать обо всем своему мужу.

– Как ты рассказала Дугалу?

– Это совсем другое дело.

– Все, что происходит с Фрамлингами, по определению отличается от того, что случается с обычными людьми.

– Прекрати. Я хочу поговорить с тобой о свадьбе. Проводить медовый месяц мы будем в Италии. Дугал хочет показать мне сокровища искусства. – И она недовольно скривилась.

«Бедный Дугал!» – подумала я. А потом разозлилась на него. Как он мог оказаться настолько глуп, что собрался жениться на такой девушке, как Лавиния? Ведь она совершенно не подходит ему.

Какая же она самовлюбленная эгоистка! Она даже не вспомнила о Мириам, разве что с благодарностью, потому что та устранила единственного человека, который мог угрожать ей самой.

В те дни я грезила наяву. Я мечтала, чтобы Дугал осознал свою ошибку и вернулся в дом приходского священника, дабы возобновить нашу приятную дружбу; и чтобы связь между нами окрепла.

Как странно, что в моей жизни появились стразу трое мужчин, имевших для меня большое значение. Первым был Колин Брэди, готовый жениться на мне потому, что это было для него очень удобно и стало бы первым шагом к получению собственного прихода, особенно учитывая, что здоровье отца продолжало ухудшаться и он скоро попросту не сможет исполнять обязанности пастора; вторым стал Фабиан, прозрачно намекнувший на свою готовность вступить со мной в некие отношения… беспорядочные, разумеется, поскольку брак в его расчеты явно не входил. Я нисколько не сомневалась, что леди Гарриет, которая столь ловко приобрела звучный титул для дочери, питает еще бо́льшие амбиции в отношении сына. Разумеется, он мог воспротивиться, будучи явно не столь податливым и уступчивым, как Лавиния. Должно быть, к настоящему моменту леди Гарриет сообразила, что ее обожаемый сынок обладает столь же сильной волей, как и она сама. Но было и еще кое-что, о чем не следовало забывать. Если предположить, что я действительно ему небезразлична, ему достаточно просто решить, что он женится на мне. Леди Гарриет, сколь бы горько разочарована и взбешена она ни была, вынуждена будет уступить его желаниям. Но это решительно невозможно. Быть может, он испытывает ко мне достаточно сильное влечение, чтобы затеять легкую любовную интрижку, но не может быть и речи о том, чтобы наследник Фрамлинга женился на скромной дочери священника. Ну и, наконец, был еще Дугал. Он обладал манерами и моральными принципами настоящего джентльмена. Я могла бы гордиться тем, что заполучила такого мужа. Я могла бы разделить его интересы. Но он увидел броскую красоту и пал ее жертвой. Будь я умнее, мне следовало бы согласиться с Полли и сказать себе: мне повезло. А вдруг это случилось бы позже, когда я увлеклась бы им намного сильнее?

Перед отъездом Полли сказала мне:

– Мужчины – очень странные создания. Есть хорошие и плохие, верные и те, кто не пропустит ни одной юбки, даже зная, что те сидят на бочке с порохом. Так что главное в этом деле – выбрать правильного партнера.

– Если подобный выбор есть, – напомнила я ей.

– Выбор заключается уже в том, чтобы сделать его или нет. Вот что самое главное. А еще есть такие мужчины, к которым я бы не подошла и на пушечный выстрел.

Я знала, конечно, что одним из них был и Фабиан; но вот Дугал не принадлежал к их числу, зато скоро он свяжет себя матримониальными узами с Лавинией, что было, как изящно выразилась Полли, все равно что садиться на бочку с порохом, когда фитиль уже подожжен. Можно было с уверенностью утверждать, что их брак не будет спокойным и благополучным.

Наступил день свадьбы. Он обещал стать праздником для всей деревни. Церемонию венчания проводил мой отец. Церковь была украшена цветами всех форм и расцветок. Их прислали нам из близлежащих оранжерей, выбрав для этой цели лучшие сорта. Вместе с цветами прибыли и две дамы, дабы расположить их наилучшим образом, к негодованию мисс Глин и мисс Берроуз, которые ранее всегда занимались украшением церкви.

Обряд венчания получился впечатляющим. Лавиния в наряде невесты выглядела настоящей красавицей, при виде которой перехватывало дыхание, а из Дугала получился очень симпатичный жених. Церемонию почтили своим присутствием многочисленные гости.

Я сидела в задних рядах, видела леди Гарриет, поражающую роскошью своего платья, и Фабиана рядом с нею, строгого и чопорного, и чувствовала себя сереньким воробышком среди роскошных павлинов.

Итак, Лавиния вышла замуж за Дугала.

Джанин была мертва. Будущее Флер было устроено. Но я знала, чувствовала, что это еще не конец истории.