Текст книги "Индийский веер"

– Они привыкли к этому. Думаю, что в следующий раз я просто откажусь путешествовать без паланкина.

Путь казался бесконечным. Мы останавливались в нескольких dâk-бунгало, которые напомнили мне те караван-сараи, что попадались нам в пустыне на пути из Каира в Суэц. В них нам обычно подавали овсянку и жареных цыплят, а потом мы пили чай с козьим молоком, которое мне не очень понравилось, если честно. Тем не менее голод – не тетка, как здесь говорят, и потому мы не привередничали.

На каждой остановке дети встречали нас так, словно мы не виделись несколько месяцев, что бесконечно умиляло и радовало. Но вот наконец в положенный срок мы увидели вдали красные кирпичные стены прекрасного Дели.

Поездка по городу получилась волнующей и полной впечатлений. Меня переполняло предвкушение чего-то необыкновенного. Я жалела о том, что рядом со мной нет гида, способного ответить на мои нетерпеливые расспросы и объяснить, что за величественные здания нас окружают.

Обнесенный стенами город располагался на возвышении, окруженный буйной зеленью. Купола, минареты и сады придавали ему загадочное очарование, приводившее меня в восхищение. Я увидела красные стены Форта и старый дворец Шах-Джахана. Мне отчаянно захотелось узнать побольше о его истории, и я вдруг подумала: «Дугал, должно быть, отдыхает здесь душой».

Мы проехали через весь город, миновав по пути соборную мечеть Джами-Масджид, которая наверняка была одним из красивейших сооружений во всей Индии. Вдали промелькнуло британское кладбище. Я не знала, что сулило мне будущее, но была твердо уверена, что всегда буду благодарить судьбу за то, что побывала в Индии.

Итак, мы прибыли в Дели.

* * *

Город своей роскошью и размерами превосходил все, увиденное нами в Бомбее.

Нас встретил Большой Хансама, мужчина средних лет, преисполненный такого чувства собственного достоинства, какого я прежде не встречала ни в одном из своих знакомых. Глядя на него, можно было подумать, будто дом принадлежит ему, а мы стали почетными его гостями, пусть и не принадлежащими к его высокой касте.

Стоило ему хлопнуть в ладоши, как со всех сторон набежали слуги. Он окинул внимательным взглядом Рошанару, и на лице у него проступило неодобрительное выражение. Я вспомнила, что он должен был стать ее свекром, и ради ее же блага понадеялась, что он не будет жить рядом с молодоженами.

– Добро пожаловать в Дели, – изрек он с таким видом, словно город принадлежал ему.

Мы поймали себя на том, что испытываем к нему нешуточное почтение. Наблюдая за ним, я заметила, что, когда взгляд его задерживается на Лавинии, в глазах его появляется блеск, как и у остальных мужчин, когда они глядят на нее. Она знала об этом и, похоже, ничуть не возражала.

Нас вели в отведенные нам комнаты. Повсюду висели опахала, и я обратила внимание, что уж здесь никакого манкирования своими обязанностями не было и в помине.

Я никак не могла отделаться от мысли, что скоро увижу Дугала… и Фабиана.

Элис вместе с айей увела детей в отведенные им помещения. Мне показали мою комнату, которая выходила на веранду с величественным священным фикусом с пышной зеленой листвой. Сад, представший моим глазам, был прекрасен. В пруду, под сенью индийского финика, плавали кувшинки и цветки лотоса.

Повсюду царила атмосфера безмятежности и умиротворенной красоты. Впоследствии я поняла, что это было затишье перед бурей, но в ту минуту меня не одолевали никакие дурные предчувствия.

Немного погодя я пошла взглянуть, как там устроились Элис с детьми. Отведенные им комнаты оказались куда просторнее, чем в Бомбее. С ними была и Рошанара. Я заметила, что она дрожит всем телом.

– Все будет хорошо, – сказала я.

Она с мольбой взглянула на меня, словно я могла хоть чем-то помочь ей.

– Так говорит мне чутье, – добавила я с улыбкой.

– А мне чутье подсказывает нечто совершенно иное.

Я решила, что властная манера Большого Хансамы вселила в нее страх.

– У строгих отцов очень часто бывают нежные сыновья, – сказала я. – Понимаешь, их воспитывали в строгости, и им довелось немало выстрадать, отчего они сами склонны выказывать доброту и понимание.

Она слушала меня с каким-то жадным вниманием. А я подумала: «Бедное дитя! Какая печальная участь – быть выданной замуж за незнакомца». Мне, сумевшей успешно противостоять усилиям леди Гарриет сочетать меня браком с Колином Брэди, было особенно жаль тоненькую, словно тростиночка, Рошанару.

Новая детская привела Элис в восхищение. Жизнь тоже представлялась ей новой, странной и волнующей; но иногда я подмечала в ее глазах печаль и понимала, что она вспоминает о Томе Кипинге. И я подумала: «Ведь он тоже прибыл в Дели; и он тоже работает на Компанию. Не исключено, что мы вскоре встретимся». Мысль эта воодушевила меня. Элис оказалась доброй и верной подругой. Ей бы следовало обзавестись собственными детьми вместо того, чтобы одарять своей любовью чужих, которых с легкостью могли отнять у нее.

Навестив детей, я вернулась к себе в комнату. Там меня уже поджидала Лавиния, простершись в одном из кресел.

– Где ты была? – пожелала узнать она.

– Помогала им обустроиться в детской.

– Я ждала тебя.

Извиняться я не стала. Меня уже начало понемногу раздражать полное отсутствие у нее интереса к благополучию собственных детей.

– Ты отужинаешь с нами сегодня вечером?

– Разве это обязательно?

– Там будет Дугал. Как и Фабиан, насколько я понимаю… если только оба не ужинают где-нибудь в другом месте, что случается довольно часто. Дела Компании требуют их постоянного внимания.

– Понимаю. Но ведь я здесь исполняю обязанности гувернантки.

– Не говори ерунды. Они знают тебя. Причем Дугал – довольно хорошо, как мне представляется. Разразится скандал, если тебя отнесут к категории слуг, пусть даже старших.

– Не думаю, что они станут возмущаться.

– Не выпрашивай комплименты. Это сугубо моя прерогатива. Я хочу, чтобы ты присутствовала. Разумеется, за столом будет много скучных разговоров о Компании. Так что мы с тобой сможем поболтать о своем.

– Что ж, если я для чего-либо пригожусь…

Она рассмеялась мне в лицо.

– Мне бы хотелось остаться в Бомбее. Ах, эти ужасные повозки! Они были невыносимы. Я сделаю замечание Дугалу за то, что он не выслал за нами паланкины. Я скажу, что если мемсахиб человека, работающего на Компанию, разъезжает на этих ужасных штуках, то тем самым они наносят ей оскорбление. В таком случае они могут и обратить внимание на мои слова. Нет, ну почему мы не могли остаться?

– Я знаю, что тебе очень не хотелось покидать романтичного майора и честолюбивого капитана.

Она прищелкнула пальцами.

– Впрочем, здесь расквартирован целый полк. Иначе нельзя. В конце концов, Дели – важный центр, где заключается бо́льшая часть сделок. Здесь и в Калькутте… Должна сказать, что я предпочту остаться здесь, чем поеду туда.

– В общем, ты найдешь замену своей галантной парочке.

– На этот счет можешь не беспокоиться. Итак, что мне надеть сегодня вечером? Именно об этом я и хотела поговорить с тобой.

Она принялась болтать о своих нарядах, но я слушала ее крайне невнимательно. Голова моя была занята мыслями о том, каково это будет – вновь увидеть Дугала и Фабиана.

Ответ на этот вопрос я получила очень скоро.

* * *

Первым я увидела Дугала, когда вошла в аванзал перед гостиной. Он был уже там. У меня сложилось впечатление, что он уже знал о нашем приезде и поджидал меня.

Он шагнул мне навстречу и взял мои руки в свои.

– Друзилла! Очень рад вас видеть.

Он постарел и растерял прежний энтузиазм, с которым смотрел на мир, ожидая приятных сюрпризов. Между бровей у него уже залегла едва заметная морщинка.

– Как поживаете, Дугал? – поинтересовалась я.

На долю секунды он заколебался.

– Хорошо, благодарю вас. А вы?

– Аналогично, – отозвалась я.

– Я был в восторге, когда узнал о том, что вы приезжаете… и очень расстроился, узнав о вашем отце.

– Да. Это было большое горе.

– Я всегда буду помнить те дни, когда мы подолгу беседовали. – В глазах его появилась тоска. Прочесть мысли Дугала для меня не составляло особого труда, хотя, пожалуй, не всегда – разве не я одно время верила, что он увлекся мною? Да, несомненно, он был увлечен мною. Но, как выяснилось, не настолько, как я полагала.

А потом в комнату вошел Фабиан, и я перенесла все внимание на него.

Он остановился, расставив ноги, и пристально взглянул на меня. Вот только прочесть его мысли с той же легкостью, что и мысли Дугала, я не могла никогда. Но я заметила, как уголки его губ дрогнули и поползли вверх, словно сам факт моего присутствия здесь изрядно забавлял его.

– Так-так, – изрек он. – Мисс Друзилла Делани. Добро пожаловать в Индию.

– Благодарю вас, – ответила я.

Он подошел ко мне вплотную, взял мои руки в свои и заглянул мне в лицо.

– Ага… все та же мисс Делани.

– А вы ожидали увидеть кого-либо другого?

– Я надеялся не увидеть перемен. И теперь я вполне удовлетворен. – В тоне его голоса сквозила беспечность. – Как вы нашли путешествие?

– Невероятно интересным. Быть может, это чуточку утомительный, но при этом незабываемый опыт.

– Вы отнеслись к нему философски, понимаю. Разумеется, я знал, что так оно и будет. Но я очень надеюсь, что интерес и зрелищность перевесили неудобства.

Тут в комнату вошла Лавиния. Оба мужчины повернулись к ней.

Она выглядела настоящей красавицей, волосы ее были уложены в высокую прическу, а платье из полупрозрачной материи облегало безупречную фигуру.

Я моментально ощутила себя серой мышкой в присутствии яркой павы.

Дугал подошел к ней, и они обменялись равнодушным поцелуем. Пожалуй, совсем не этого следовало ожидать от мужа и жены, на много месяцев лишенных общества друг друга. Я вдруг заметила в Дугале еще одну перемену. В его манерах появилась настороженность.

Лавиния обернулась к Фабиану.

– Что ж, сестрица, – заговорил он, – ты выглядишь лучше, чем всегда. Полагаю, ты в восторге оттого, что к тебе присоединилась мисс Друзилла.

Лавиния обиженно надула губы.

– Ах, она не одобряет моего поведения, не так ли, Друзилла?

– Полагаю, на то у нее есть свои резоны, – заметил Фабиан.

– Друзилла неизменно сохраняет благоразумие, – с обреченным видом заявил Дугал.

– Ну еще бы, Друзилла у нас – просто образчик добродетели, – насмешливо протянула Лавиния.

– Что ж, будем надеяться, ее пример пойдет тебе на пользу, – добавил Фабиан.

– Давайте пройдем в столовую, – предложил Дугал. – Иначе Большой Хансама будет недоволен.

– В таком случае давайте опоздаем, – заявил Фабиан. – Кажется, это мы здесь должны устанавливать правила.

– Он может изрядно осложнить нам жизнь, – напомнил ему Дугал и повернулся ко мне. – Слуги повинуются ему беспрекословно.

– Все равно, – возразил Фабиан, – я не намерен позволить ему управлять еще и моей жизнью. Но, полагаю, еда остынет и станет невкусной, если мы не поспешим. Так что, пожалуй, Большой Хансама не так уж неправ. К тому же мы ведь не хотим произвести дурное впечатление на мисс Друзиллу, не так ли?

В столовой было прохладно. Она представляла собой большое помещение, похожее на салон, с французскими окнами, выходящими на прелестную лужайку с прудом, в котором плавали уже знакомые кувшинки и цветы лотоса. В воздухе раздавалось слабое гудение бесчисленных насекомых, и я уже знала, что стоит только зажечь лампы, как придется наглухо задергивать портьеры, чтобы не дать злонамеренным созданиям проникнуть в комнату.

– Вы должны рассказать нам о своей поездке, – предложил Фабиан.

Я рассказала им обо всем, упомянув в том числе и полное опасностей путешествие по пустыне.

– Вы, случайно, не подружились с кем-нибудь из пассажиров? – поинтересовался Фабиан. – Обычно на корабле так и происходит.

– Да, был там один француз. Он оказался нам очень полезен, но заболел во время пути по пустыне, и больше мы его не видели. А потом мы встретили человека из Компании. Полагаю, вы знаете его. Это некий мистер Том Кипинг.

Фабиан кивнул:

– Думаю, он был вам полезен.

– Да, очень.

– А что вы думаете об Индии?

– Как мне представляется, пока что я видела очень мало.

– Здесь все отличается от Англии, – с ноткой сожаления заключил он.

– Именно этого я и ожидала.

В комнату вошел Большой Хансама. Одет он был в светло-голубую сорочку поверх мешковатых белых брюк, голову его украшал снежно-белый тюрбан, а на ногах красовались темно-красные туфли, которыми, как я вскоре узнала, он очень гордился. Он носил их с таким видом, словно они были признаком его высокого положения.

– Все готово к полному удовлетворению, – сказал он таким тоном, словно предлагал нам набраться мужества и оспорить сие утверждение.

Лавиния одарила его теплой улыбкой.

– Все просто замечательно, – заверила она его. – Благодарю вас.

– А сахибы? – осведомился он.

Фабиан и Дугал поспешили подтвердить, что полностью удовлетворены.

Только после этого он поклонился и вышел вон.

– Он действительно очень высокого о себе мнения, – пробормотал Дугал.

– Проблема в том, – ответил Фабиан, – что такого же мнения о нем и остальные домашние.

– А почему он так важничает? – поинтересовалась я.

– Его наняла Компания. Для него это постоянная работа. Он полагает особняк своей собственностью, а тех из нас, кто пользуется им, – кем-то вроде временных постояльцев. Во всяком случае, такова его точка зрения. Разумеется, он знаток своего дела. Полагаю, именно поэтому его и терпят.

– Думаю, с ним можно легко найти общий язык, – предположила Лавиния.

– Особенно если продемонстрировать ему полное подобострастие, – сообщил ей Фабиан.

– Что для вас совершенно неприемлемо, – сказала я.

– Я не допущу, чтобы моей жизнью повелевали слуги.

– Не думаю, что он рассматривает себя в таком качестве, – заметил Дугал. – Наверняка он полагает себя великим набобом, правителем всех нас.

– Есть в нем нечто такое, что заставляет меня все время оставаться настороже, – сказал Фабиан. – Если он станет слишком уж заносчивым, я приложу все силы к тому, чтобы заменить его… Итак, что нового дома?

– Война закончилась.

– Давно пора.

– Раненых привезли домой из Крыма, и теперь за ними ухаживают сестры милосердия. Они справляются просто замечательно.

– Благодаря несравненной мисс Найтингейл.

– Да, – согласилась я. – Пришлось приложить немало усилий, чтобы люди стали прислушиваться к ней.

– Итак, война закончилась, – сказал Фабиан. – И закончилась нашей победой – хотя, боюсь, она была пирровой. Потери оказались поистине чудовищными, но французам и русским досталось куда сильнее нас. Хотя и наши потери были велики.

– Слава богу, что все кончилось, – сказал Дугал.

– Для этого нам понадобилось слишком много времени, – заметил Фабиан. – К тому же не думаю, что это принесет нам много пользы здесь.

– Вы имеете в виду, в Индии? – спросила я.

– Они пристально наблюдают за тем, что делают британцы, и я пришел к выводу, что после начала войны отношение к нам изменилось.

Фабиан озабоченно хмурился, глядя в свой бокал.

Лавиния подавила зевок и обронила:

– Здешние лавки наверняка ничем не отличаются от бомбейских.

Фабиан рассмеялся.

– Поскольку этот вопрос очень важен, я не сомневаюсь, что ты быстро изучишь его.

– Почему отношение к нам должно измениться из-за войны, которая идет далеко отсюда? – спросила я.

Фабиан водрузил локти на стол и в упор уставился на меня.

– Компания принесла Индии много пользы – мы так считаем, во всяком случае. Но всегда нелегко навязать свои обычаи и правила другой стране. Пусть даже некоторые изменения ведут к лучшему, всегда – и неизбежно – возникает отторжение.

– И в нашем случае отторжение, несомненно, имеет место быть, – согласился Дугал.

– Именно это вас тревожит? – осведомилась я.

– Не совсем, – ответил Фабиан. – Но, полагаю, мы должны оставаться настороже.

– И это одна из причин, по которой вы терпите деспотические методы Большого Хансамы?

– Я вижу, вы очень быстро разобрались в положении дел.

– О да, Друзилла очень умна, – подхватила Лавиния. – Намного умнее меня.

– Ты тоже не лишена проницательности, раз отдаешь себе в этом отчет, – сказал ее брат. – Хотя, должен заметить, это довольно очевидно.

– Вечно Фабиан меня обижает, – надув губы, заявила Лавиния.

– Я всего лишь говорю правду, сестрица. – Он повернулся ко мне. – За последний год или около того кое-что изменилось. И, на мой взгляд, в первую очередь это связано с войной. В газетах писали о том, какие тяготы и страдания выпали на долю наших солдат, о долгой осаде Севастополя. И я уверен, что здесь это восприняли с определенным удовлетворением.

– Но ведь наше процветание наверняка идет на пользу и им.

– Так и есть, но далеко не все люди руководствуются логикой, как вы и я. Не зря же говорят: выколю себе глаз, пусть у моей тещи будет кривой зять. И, как мне представляется, многие аборигены готовы поступить именно так – допустить, чтобы пострадало их собственное благосостояние, ради того чтобы увидеть нас униженными.

– Слишком бессмысленное намерение, чтобы следовать ему.

– Во всех нас сильно чувство национальной гордости, – вставил Дугал. – И независимость дорога большинству из нас, и многие боятся лишиться ее, пусть даже ее сохранение означает потерю некоторых привычных удобств.

– И к чему же приведет такое чувство? – спросила я.

– Ни к чему такому, с чем бы мы не смогли справиться, – ответил Фабиан. – Но время от времени оно проявляет себя. Хансама этого дома обладает чрезмерной гордостью, в чем вы сами могли убедиться.

– Я считаю, что он довольно забавен, – сказала Лавиния.

– Если вы признаете его главой домашнего хозяйства, то все будет хорошо, – сказал Фабиан. – Полагаю, что он не тот человек, которому стоит противоречить.

– И что же он может сделать?

– Осложнить нам жизнь сотней самых разных способов. Слуги будут повиноваться ему. Возражать они не посмеют. Если в стране нарастает напряжение, то вызвано оно, скорее всего, тем, что мы приняли новые законы. Местные жители опасаются, что мы навяжем им свой образ жизни до такой степени, что их собственные институции отомрут за ненадобностью.

– Тогда стоит ли это делать?

Фабиан взглянул на меня и кивнул.

– Бандитизм. Убийства из-за угла. Самосожжение вдов… Вот то зло, которое уничтожили британцы. Я вижу на вашем лице удивление. Очевидно, вы и не подозревали ни о чем подобном. Все это пагубные, безнравственные, жестокие обычаи, давно изжившие себя. Мы сделали так, что их практика стала незаконной. Многие индийцы боялись этих обычаев, но при этом им не нравится, что мы пришли сюда и сделали их уголовно наказуемыми деяниями. Дугал, разумеется, изучал этот вопрос куда подробнее.

– Еще бы, – вставила Лавиния.

Дугал даже не посмотрел на нее. Вместо этого он повернулся ко мне:

– Это все туги. Мы называем это бездумной жестокостью. В основе ее лежит культ богини Кали, самой, пожалуй, кровожадной из всех богов. Она постоянно требует кровавых жертвоприношений. Те, кто приносит ей клятву верности, являются профессиональными убийцами. И убийство почитается достойной профессией.

– Но ведь наверняка все согласны, что это нужно прекратить, – сказала я.

– Все – за исключением самих тугов. Но здесь имеет место вмешательство чужеземцев в обычаи страны.

– Но ведь люди наверняка до смерти боялись их.

– Это было религиозное сообщество. Люди, принесшие клятву верности, промышляли убийствами. До тех пор пока они убивали, не имело особого значения, кто именно погибал при этом. Они грабили своих жертв, но мародерство не было самоцелью. Они всего лишь стремились задобрить свою богиню. Сбивались в шайки, примыкали к путешественникам, завоевывали их доверие, а потом выбирали подходящий момент, чтобы убить их.

– Какая… дьявольская изощренность!

– Обычно они совершали убийство путем удушения.

– Очень многие из них прибегают к помощи дурмана, – сказал Фабиан.

– Это особое снадобье, – пояснил Дугал. – Здесь оно повсюду растет в изобилии. Листья и семена используются в медицине. Высушенные листья обладают наркотическим свойством. Стоит только увидеть это растение, как вы сразу же узнаете его. Собственно, на латыни оно называется «датура», но в обиходе его именуют дурманом. Он имеет разделенную на пять лепестков чашечку с большой короной в форме воронки, снабженную характерной колючей оболочкой.

– Там, где Дугал, всегда завязывается научный диспут, – насмешливо заметила Лавиния.

– Здесь нет ничего научного, – возразил ее супруг. – Это понятно любому человеку.

– Полагаю, что не узнаю этого растения, даже если увижу его, – заявила Лавиния. – А ты, Друзилла?

– Я согласна с тобой.

– Вот видишь, Дугал. Ты утомляешь нас своим описанием. А вот о яде я хочу узнать побольше.

– Он смертелен, – ответил Дугал. – Из него можно дистиллировать особый алкалоид под названием датурин. Кое-кто из местных жителей использует его в качестве наркотика. После его приема начинается дикое возбуждение. Мир представляется прекрасным, и люди приходят едва ли не в исступление.

– И что же, им это нравится? – спросила я.

– О да, еще бы, – отозвался Дугал. – Они буквально парят в небесах… пока длится его действие. А вот потом, насколько мне известно, наступает сильнейшая депрессия, явление вполне обычное в случае с такими веществами. Более того, она может быть очень опасной и в конце концов даже фатальной.

– Вы говорили, что эти бандиты использовали дурман, чтобы убивать своих жертв.

– Это был один из их методов, – вступил в разговор Фабиан, – но, по-моему, наиболее распространенным было все-таки удушение.

– Казалось бы, большинство людей должны были испытать огромное облегчение, когда этих бандитов и убийц объявили вне закона.

Фабиан пожал плечами и поднял глаза к потолку.

– Мы уже говорили об этом, это вопрос предпочтений: независимость или лучшее правление. Всегда найдутся те, кто желает первого. То же самое относится и к самосожжению вдовы после смерти мужа.

– Оно было запрещено примерно в то же время, что и убийства с ограблением, – поведал мне Дугал. – Они и впрямь должны быть благодарны лорду Уильяму Бентинку. Он двадцать лет был губернатором Мадраса, а потом стал генерал-губернатором, коим и оставался с 1828 по 1835 годы. Вы знаете, что такое самосожжение вдовы? Когда умирает муж, его вдова прыгает в погребальный костер и сгорает заживо вместе с его телом.

– Какой ужас!

– Так думали и мы все, и лорд Уильям ввел в оборот законы, запрещающие самосожжение вдовы и ритуальные убийства с ограблением, – добавил Фабиан.

– Это стало большим шагом вперед, – заметил Дугал.

– Знаете что? – заметил Фабиан. – Думаю, и то и другое все еще практикуют где-нибудь в глухих местах. В знак протеста против британского правления.

Лавиния в очередной раз подавила зевок и сказала:

– Право слово, я чувствую себя, словно на уроке истории!

– Захватывающем уроке, – поправила ее я.

– Друзилла, не будь такой занудой! Ты приводишь меня в бешенство. А их просто провоцируешь. Я знаю, что она сейчас скажет. «Если тебе что-то не нравится, я могу вернуться домой ближайшим пароходом». Вечно она грозит мне возвращением домой.

– Этого, – с самым серьезным видом заявил Фабиан, – мы не должны допустить ни в коем случае.

А у меня вдруг стало радостно и покойно на душе. Нечто подобное я уже испытывала раньше. Я словно бы возрождалась к новой жизни.

Весь остаток вечера мы говорили об Индии, о разных кастах и религиях. Глядя на лужайку, я думала, что она являет собой одну из самых мирных сцен, которые я когда-либо видела.

В ту ночь я долго не могла заснуть, вспоминая минувший вечер и размышляя о том, что живу под одной крышей с двумя – в чем следовало признаться хотя бы самой себе – самыми важными мужчинами в моей жизни: Дугалом и Фабианом. Какие же они все-таки разные! Меня изрядно встревожила тоска, которую я подметила в глазах Дугала. Он был полон печали и сожалений. Даже постороннему наблюдателю было ясно, что женитьба разрушила все его иллюзии; за то недолгое время, что я провела в его обществе, я ощутила, что он готов обратиться ко мне за утешением. И решила, что должна быть осторожной. Что до Фабиана, то он почти не изменился. Но я не должна позволять, чтобы он произвел на меня чересчур большое впечатление. Я должна помнить о том, что он был и остается одним из Фрамлингов, а они не меняются. Они всегда будут считать, что весь мир создан исключительно для них, а люди, населяющие его, должны руководствоваться лишь их интересами. Более того, я не должна забывать и о леди Джеральдине, которая скоро прибудет сюда, чтобы сочетаться с ним браком.

* * *

Рошанару выдали замуж почти сразу же по приезде. На церемонии, проведенной в полном соответствии со старинными индийскими обычаями, мы не присутствовали. Правда, богато украшенные экипажи не заметить было невозможно, поскольку по такому случаю церемонией руководил сам Большой Хансама, выглядевший весьма представительно. Его легкий тюрбан искрился блеском драгоценных камней.

От айи я узнала о том, что Ашраф, новобрачный, был на год старше Рошанары.

– Бедные дети, – сказала Элис. – Я молю Господа о том, чтобы жизнь маленькой Рошанары и ее мужа не оказалась чересчур тяжелой.

После свадьбы Рошанару я больше не видела. Вместе с мужем она готовилась к переезду на чайную плантацию, где он работал на своего дядю, а та находилась довольно-таки далеко от Дели. Хотелось бы мне знать, дядя у Ашрафа такой же важный, как и отец? Впрочем, едва ли кто-либо мог потягаться с ним в этом.

Жизнь наша вошла в привычную колею. В детской мы устроили классную комнату, в которой я учила детей. Нам всем недоставало Рошанары. Алан взрослел и уже походил на маленького человека.

Дети были счастливы. Перемена места практически не повлияла на них, потому что те, кого они любили, были рядом, и они во всем полагались на этих людей. Печально, говорила Элис, что мать почти не обращает на них внимания, на что я отвечала, что так было всегда, так что и в этом смысле для них ничего не изменилось. Да, она приходилась им матерью, но формальности ничего для них не значили, и они были счастливы в обществе Элис, айи и меня. Мы олицетворяли собой их маленький мирок, и они не требовали большего.

Немного освоившись, Лавиния даже обрадовалась переезду. Дели был крупнее Бомбея и пользовался большей популярностью; являясь средоточием деловой жизни, он располагал и много большим количеством военных, что доставляло ей несомненное удовольствие.

– Выбор симпатичных офицеров здесь куда больший, – сардонически заметила я.

Лавиния показала мне язык.

– Завидуешь? – спросила она.

– Ни в коей мере.

– Обманщица.

Я в ответ лишь пожала плечами:

– Будь по-твоему.

– Бедная Друзилла, стоит тебе только притвориться, что они замечательные, как они тут же полюбят тебя.

– Предоставляю это тебе.

Она явно потешалась надо мной.

По своему обыкновению, Лавиния была чрезвычайно занята собой и своей внешностью, а также выбором нарядов, подчеркивающих ее. Она отыскала какие-то экзотические духи, которые очень ей понравились. Я же изумлялась тому, что жизненный опыт ничему не научил ее. Отвратительная история с мнимым графом миновала бесследно, она ни о чем не сожалела и начисто забыла о Флер, словно той и вовсе не существовало на свете. Об устранении этой ее досадной оплошности позаботились другие. Полагаю, она воображала, что в ее окружении всегда найдутся люди, готовые на все ради нее. Но по-своему она была привязана ко мне, и моя завуалированная критика тоже была ей по душе. Стоило мне только заикнуться о том, что я готова оставить ее, как она едва ли не впадала в панику. Таким образом, в моих руках оказалось оружие, которым я время от времени и пользовалась. Она отдавала себе в этом отчет и смирилась. В общем, несмотря ни на что, я тоже любила ее, хотя нередко ее поведение представлялось мне возмутительным.

Лавиния последовала обычаю прежних хозяек и каждое утро обсуждала с хансамой меню на день, чем изрядно удивила меня, потому что в Бомбее она ничтоже сумняшеся пренебрегала этой своей обязанностью. Зато теперь исполняла ее неуклонно. Пожалуй, стоило попытаться выяснить почему.

Большой Хансама с привычной помпезностью являлся в верхнюю часть особняка, и Лавиния принимала его в небольшой комнате вроде будуара рядом со своей спальней. По такому случаю она надевала украшенный лентами пеньюар или иной подчеркнуто женственный наряд, что я лично полагала неблагоразумным.

Похоже, она попросту не отдавала себе отчета в том, что это была церемония – своего рода ритуал. Хозяйке, полной сдержанного достоинства и скрупулезности, полагалось бы сидеть во главе стола, внимательно выслушивать предложения Большого Хансамы, иногда подвергая их сомнению и выдвигая свои собственные, после чего уступать или настаивать на своем в зависимости от того, что требовал этикет.

В исполнении Лавинии вся процедура выглядела совершенно по-иному. Я знала, чем вызваны ее старания. Все дело в том, что преисполненный чувства собственного достоинства Хансама в ее присутствии отбрасывал свои царственные замашки, давая понять, что полагает ее красивой.

Дугал и Фабиан бо́льшую часть дня отсутствовали. Иногда они ужинали дома, нередко – в иных местах. Дугал появлялся дома чаще Фабиана, обязанности которого перед Компанией, как мне представлялось, были строже и обширнее.

Я трапезничала с ними вместе. Одно время мне было неловко оттого, что Элис при этом ела или в детской, или в своей комнате. Однажды я даже попыталась было объясниться с нею.

– Думаю, это все оттого, что я, предположительно, должна исполнять роль компаньонки графини. Я знаю ее с детства, мы жили по соседству. И сейчас, похоже, она нуждается во мне. Разумеется, все может измениться. В этом смысле она совершенно непредсказуема.

– Так даже лучше, – отмахнулась Элис. – И меня это вполне устраивает.

– Надеюсь, ты и правда не возражаешь.

– Моя дорогая Друзилла, с какой стати? Иногда мне даже бывает жаль тебя, ведь тебе приходится проводить с графиней столько времени.

– Я хорошо знаю ее. И не позволяю помыкать собой.

– Она представляется мне крайне беспечной особой.

– Всегда была такой.

– Я уже и сама догадалась об этом, но почему-то думала, что здесь она станет вести себя по-другому, чем в Англии.

Я согласилась. Иногда меня и саму одолевали дурные предчувствия насчет Лавинии. Что ж, если она опять попадет в неприятности, то теперь у нее есть супруг и брат, чтобы помочь ей выпутаться из них.

Мы обедали. Фабиана с нами не было, за столом сидели лишь Дугал, Лавиния и я. Разговор шел ни о чем, и, как только с едой было покончено, Лавиния заявила, что идет спать.

Вот так мы с Дугалом остались одни. Мы сидели в гостиной. Дневная жара уже спала, и вечерняя прохлада казалась восхитительной.

– В лунном свете сад выглядит просто прекрасно, – сказал Дугал. – Если мы задуем лампы, то сможем отдернуть занавески и полюбоваться чудесным видом.