Текст книги "Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 3"

Мистер Питкин на борту «Синегорска»

После Японии и пережитых треволнений вновь воссозданный «Синегорск» зашел в свой базовый порт Владивосток. Многие члены экипажа списались в отпуск, устав не только от продолжительности рейса, но и от непрерывных бурных или буйных событий на судне, которых реально опасались в будущем. Списались и неразлучные друзья: мастер и Михалыч. Казалось, со списанием друзей наступит другое время и похожие события уже не грозят никому. На смену капитану пришел Владимир Алексеевич Горбатенко, как две капли воды похожий на знаменитого английского киноактера-комика Нормана Уиздома, сыгравшего роль мистера Питкина более чем в десяти фильмах нашего детства; комедийных фильмов тогда было совсем мало, и при демонстрации фильмов с Питкином залы ломились от зрителей. Новый капитан был небольшого роста, очень подвижный и энергичный под стать сэру Норману Уиздому, и, конечно же, к нему быстро прилипло новое прозвище: мистер Питкин. На смену первому помощнику пришел Василий Михайлович (еще один Михалыч) Зиновьев, сразу же заявивший, что он юный троцкист. Вероятно, основанием для этого утверждения послужила его фамилия. Юный троцкист оказался бывшим вторым механиком и сразу принялся совать свой нос в машинные дела, чем и заслужил негативное отношение со стороны всей машинной команды. Ушла в отпуск и судовой доктор, на смену которой пришел хмурого вида мужичок средних лет. Странно, что во Владивостоке на судне не было никаких разборок со стороны парткома и отдела кадров по следам разнузданной вольницы во время затяжного рейса. Скорее всего, никто из экипажа не проболтался о известных нам подвигах.

После Владивостока «Синегорск» последовал во вьетнамский порт Хонгай под погрузку угля на Японию. С приходом на рейд вьетнамского порта выяснилось, что предстоит долгая стоянка на рейде из-за скопившейся у угольного причала очереди. Помполит Зиновьев решил организовать спортивно-оздоровительное мероприятие с выездом на пляж и посещением интерклуба, заранее заказав пропуска и приготовив продукты, чтобы было чем перекусить и можно было бы приготовить шашлык на свежем воздухе. После всех приготовлений заказали катер, и на берег отправились все свободные от вахт и работ члены экипажа. На пляж ходил паром, но его нужно было дожидаться еще полтора часа. Времени для его отправления было более чем достаточно, и единственной возможностью скоротать медленно текущее время стало посещение интерклуба с дегустацией холодного пива и прохладительных напитков. Интерклуб находился по соседству с паромной переправой, и закупка необходимого не заняла много времени. Перед переправой находился пограничный пост, где необходимо было сдать свои паспорта моряка и получить бумажные пропуски взамен. Автобус, выделенный для экипажа, также въехал на паром и был предоставлен на весь день в пользование экипажу. На противоположной стороне залива находились знаменитые хонгайские курортные пляжи. Одежду и личные вещи оставили в автобусе и высыпали всей толпой на пляж. Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья. Все присутствующие отрывались в теплой и чистой воде хонгайских пляжей как могли. Накупавшись вдоволь, растянулись на белом мелком песке. «И жизнь хороша, и жить хорошо!» Отдохнув и повалявшись в песке, начали готовить шашлык и закуску. Тем временем на пляж приехали наши летчики из Камрани. Летуны давно не были в родных местах и очень обрадовались новым людям и знакомству с ними. Быстро организовали совместный стол и стали отмечать встречу. На жаре некоторых изрядно развезло, и спасало освежающее купание в море. Веселье продолжалось, но в какой-то момент перешли экватор – и усталость начала одолевать, чему способствовали жара и яркое солнце. В разгар веселья Питкин подозвал третьего механика Смолина и показал на моториста Жабко, который лежал в воде возле берега и пускал пузыри: то ли воды нахлебался, то ли баловался. Смолин вытащил из воды потенциального утопленника, и стало ясно, что тот уже начал захлебываться. Пришлось откачивать и затем оттащить в тенек, наказав ему больше не соваться в воду. Питкин подозвал помполита и предупредил, что если тот не будет следить за экипажем, то огребет по полной схеме. Сидя на песочке у края пляжа, капитан и третий механик о чем-то мирно беседовали, но вскоре присоединился помполит и стал доставать Смолина по механической части и учить, что и как нужно делать. Питкин, услышав стандартные подначки механического комиссара, вновь предупредил Зиновьева, что если у третьего механика лопнет терпение и он даст в глаз, то защищать юного троцкиста капитан не станет, а вполне может добавить тому на орехи. Но помполит, не обращая внимания на предупреждение, продолжал задирать Смолина, он тоже прилично принял, и реакция была замедленной. Тогда капитан вскочил и крикнул своему политическому помощнику: «Я тебя сейчас сам проучу!» Зиновьев, понимая, что уже не до подколок и его ждет неминуемая расправа, испугался и скрылся в ближайших джунглях. Тем временем летчики предложили перебраться к ним в бунгало, которое сняли на весь недельный отпуск. Ко всему прочему там находилась и волейбольная площадка. Бунгало оказалось совсем рядом, и судовой народ пошел туда не одеваясь, оставив одежду и нехитрые пожитки в автобусе. Наигравшись в волейбол и сбросив алкогольное оцепенение, темнеющим вечером сели в автобус и поехали к парому, чтобы перебраться на свою сторону. В автобусе начали разбирать свои вещи и одеваться, но тут выяснилось, что у многих пропали рубашки и другие предметы верхней одежды. У Смолина исчезли брюки и вместе с ними вьетнамский пропуск, находившийся в кармане. На пропускном пункте пограничников начали обменивать пропуска на паспорта моряка. Смолину ничего не оставалось, как поделиться с капитаном своей проблемой. Тогда Питкин недолго думая подошел к столу, где лежали паспорта, и незаметно вытащил паспорт третьего механика: сделав вид, что его толкнули, упал на стол и быстро переворошил все паспорта, незаметно вытащил паспорт Смолина (на паспортах были приклеены крупные бирки с фамилиями их владельцев) и был таков. Пограничники ничего не заметили и не заподозрили. Находчивости мастеру было не занимать. Миновав пограничный пост, экскурсанты решили напоследок посидеть в интерклубе, отведать пива с жареными лягушками, тем более что действие алкоголя закончилось и многие были не прочь сделать дозаправку. Смолин сказал, что подождет в автобусе: куда же идти без штанов. До него опять докопался Зиновьев: «Что ты из себя строишь, ребята и вовсе пошли без рубашек». И вновь послышался раздраженный голос Питкина: «Ну ты третьего уже достал. Сейчас я тебе устрою!» – и мастер двинулся к юному троцкисту. Зиновьев, поняв, что сейчас его будут бить, рванул в сторону ближайших зарослей. В тот вечер его больше никто не видел. Судовой народ разместился в клубе, и Смолин, избавившись наконец от своего «доброхота», тоже присоединился к коллективу, усевшись за ближайший столик. Сделав заказы, стали ожидать их исполнения, и пиршество снова начало набирать обороты, разогрев некоторых до неприличия. Группа курильщиков вышла на открытую террасу, выходящую к морю. Боцман, закурив, уселся на ее ограждение. Матрос-артельщик (завпрод на торговом судне) подзадорил боцмана, что тот не сможет нырнуть в море прямо со своего места. Боцман возразил, что легко сможет и тут же кувыркнулся с перил в воду. Артельщик перелез через ограждения и начал вытаскивать боцмана из воды. Народ чинно сидит за столиками, и тут появляются мокрые до нитки, с которых вода льет ручьем, боцман и артельщик. Увидев такое безобразие, Питкин взревел: «Прекратить балаган! Всем на судно!» – и люди потянулись к выходу. Смолин, боцман и артельщик пошли в сторону стоянки катеров и, разговаривая, незаметно вышли к парому, на котором возвращались с пляжа. Паром был битком набит вьетнамцами и готовился отойти от причала согласно расписанию. Артельщик после купания в море все перепутал и, зайдя на паром, начал убеждать своих попутчиков последовать его примеру. Смолин же, напротив, был уверен, что нужно миновать небольшой пригорок и идти на катер, стоящий на соседнем причале. Пока шли препирательства в диалоге между обоими, совершенно неожиданно появился Питкин: ни слова не говоря, он подскочил к артельщику и нанес ему сокрушительный удар в челюсть. Тот рухнул как подкошенный, ударившись при этом затылком об открытую аппарель парома для заезжающих автомашин. Чистый нокаут. Боцман склонился над своим другом и начал причитать: «Вовочка, Вовочка, что с тобой?» В этот момент мастер подскочил к боцману и заехал ему в ухо, тот и лег рядом с артельщиком. Дракон (общепринятое прозвище боцманов на судах) с трудом поднялся и спросил, за что ему попало. «За то, что распустил палубную команду», – ответил обветренный как скалы капитан. Затем озверевший Питкин подбежал к Смолину, замахнулся и хотел увеличить счет своим жертвам, но на этот раз не получилось, Смолин увернулся и перехватил его руку: спасла реакция, выработанная еще в юношеские годы, когда он занимался боксом. Но капитан на этом не остановился: он замахнулся свободной рукой, но и здесь апперкота не получилось, Смолин перехватил вторую руку и крепко держал Питкина за обе руки. Мастер сразу притих и вымолвил: «А ты меня бить не будешь, потому что я маленький!» Аргумент был действительно обезоруживающий, слишком уж разные весовые категории, различавшиеся примерно раза в два. Тем временем артельщик лежал без движения, не подавая признаков жизни. Боцман взял его за ноги, Смолин – за плечи, и понесли его к катеру через пригорок. Паром все еще не отходил, и толпа вьетнамцев сошла на берег и двинулась за мореходами, любопытствуя о дальнейшем развитии событий. Вся группа экскурсантов, за исключением первого помощника, уже собралась на катере. Вьетнамцы тоже остановились и не расходились. Тогда Питкин и предложил Смолину: «Давай разгоним эту толпу. Зачем нам свидетели?» – и они вдвоем, с криками и улюлюканьем, словно североамериканские индейцы из вестернов, ринулись на толпу. Картина, достойная романов Фенимора Купера. Человек пятьдесят вьетнамцев, обезумевших от страха, обгоняя и давя друг друга, ринулись на паром. Событие, конечно, запоминающееся и достойное войти в исторические анналы. Толпа вьетнамцев во всю прыть улепетывала от двух ненормальных белых варваров, один из которых был совсем маленький, но удары наносил сногсшибательные, в чем вьетнамцы убедились, наблюдая первый акт разразившейся драмы. Так и приходят на ум слова Лермонтова из поэмы «Беглец»: «Гарун бежал быстрее лани, быстрей чем заяц от орла; бежал он в страхе с поля брани…» Пробежав еще немного за быстроногими вьетнамцами и видя, что дистанция заметно увеличилась, наши преследователи вернулись на катер как победители и, подойдя к борту, начали подниматься по парадному трапу. Электромеханик, идя по трапу, промахнулся мимо площадки и упал с катера в воду, но его успели поймать за ногу и вытащили из воды, да и борт был сравнительно низкий. Тут же к электромеханику подбежал Питкин и спросил, не ушибся ли он во время падения. Электромеханик ответил, что все нормально, и тут же получил в челюсть нокаутирующий удар. Капитан и в самом деле во время спортивно-оздоровительной вылазки показал настоящую школу бокса. Кстати, настоящий мистер Питкин – Норман Уиздом – в свое время был чемпионом Англии по боксу в весе пера. Так что сходство двойников было не только внешним. Юный троцкист Зиновьев вернулся на судно уже за полночь на другом катере, босиком и без рубашки. Где он скитался и прятался, неизвестно, и рассказать о своих приключениях он не рискнул. Но уроков бокса ему все же удалось избежать. Матрос-артельщик все еще находился в коматозном состоянии, и оно не улучшалось. Хотя он и очнулся, но госпитализация была крайне необходима, что и подтвердил судовой доктор. Делегация от экипажа вместе с доктором пошла к капитану, но тот закрылся в каюте и через дверь сказал, что не откроет из-за опасения быть избитым. По всей видимости, до него лишь утром дошло, что он вчера натворил. После долгих уговоров и получения гарантий неприкосновенности мастер открыл дверь. Доктор доложил ему о сотрясении мозга у артельщика. Капитан связался с властями, и больного увезли в больницу. Спасла капитана и весь экипаж от скандала и тяжелых последствий длительная стоянка: пятнадцать суток на рейде и четверо у причала. Лишь к отходу судна артельщика поставили на ноги во вьетнамской больнице. Тому просто повезло, что травма не оказалась гораздо тяжелее. Статистика знает немало случаев с летальным исходом при падениях с ударами головой о твердые предметы. Как продолжение драмы – интересен факт подписания судового амбулаторного журнала капитаном. Когда доктор зашел к Питкину подписать амбулаторный журнал, в котором он подробно описал все случившееся с артельщиком, Питкин выкинул журнал в открытый иллюминатор, а доктора предупредил, что если он в новом журнале напишет что-нибудь о случившемся, то получит настоящие уроки бокса.

Вот так и началась биография нового «Синегорска», явно не лучшим образом, которым можно было гордиться. Капитан Врунгель из известного мультфильма совсем не врал, когда утверждал: «Как вы яхту назовете – так она и поплывет»; но в данном случае более приличествует: «Каково начало – таков и конец». Но несмотря на предупреждение пословицы, «Синегорск» в дальнейшей деятельности был ничуть не хуже своих собратьев-близнецов, ежегодно как минимум дважды форсируя на брюхе колымский бар, чтобы затем ощутить глубины известной реки на пути к привычному Черскому или Зеленому Мысу. Киноактеры на судне иногда встречались, но далеко не такого калибра, как Евстигней и мистер Питкин.

Через несколько лет, уже будучи старшим механиком, Смолин случайно встретил в магазине капитана Афонина-Евстигнеева. Иван Петрович рассказал, что купил автомобиль «Москвич», совсем не пьет и радуется жизни, добавив, что нужно было купить автомобиль давным-давно. Лекарство оказалось совсем простым и вполне доступным.

А еще лет через десять Смолин так же случайно встретил стармеха Бориса Егоровича. Обнялись и пообщались. Густая шевелюра Егорыча стала совсем седой, но осталась такой же густой и хорошо скрывала следы австралийского столкновения с унитазным фланцем.

После ликвидации института помполитов как класса юный троцкист Зиновьев снова вернулся туда, откуда пришел: к механическому сословию, и спустя много лет встретился со Смолиным, который давно уже работал старшим механиком. Он тоже вырос до старшего механика на маленьком портовом ледоколе типа «Харитон Лаптев» c его 5000 лошадиными силами, но от помполитовских привычек больше не осталось и следа, да он нигде и не старался афишировать свою бывшую политическую деятельность как представителя КПСС на судне. Ему еще сильно повезло: многие коллеги, напрочь позабыв свои прежние морские специальности, в таких ситуациях переходили в судовые стюарды, справившись от безысходности со своей гордыней.

Следы капитана Питкина затерялись то ли на голубых дорогах, то ли на грешной земле, и весточек о нем не поступало.

Камчатские приливы и сопутствующие сюрпризы

Молодые старшие механики преодолевали почти те же препятствия, что и капитаны, прежде чем стать хозяином в машинном отделении: характеристики-рекомендации, многочисленные курсы, партком, экзамены, смены рабочих дипломов – необходимые атрибуты для достижения своей цели. В ноябре 1980 года Александр Смолин, только что прошедший все возможные экзекуции и впервые ставший старшим механиком «в законе», закончив курсы «Автоматизация судовых силовых установок» в далекой и солнечной Одессе, был назначен стармехом на теплоход «Иван Бабушкин» бельгийской постройки 1956 года рождения. Чтобы попасть на такое судно, не обязательно заканчивать курсы автоматизации судовых силовых установок, которые имели к нему отношение как пятое колесо к телеге: с автоматизацией на старом судне, прямо скажем, было небогато, но что сделано, то сделано, и лишних знаний не бывает, а прожить несколько месяцев в Одессе, не особенно себя утруждая, совсем неплохо, да и очередной северный завоз тем временем может пройти незамеченным. Но отдел кадров пароходства и механико-судовая служба об Александре не забыли, и стоило ему лишь появиться, как направление было готово. Мечты о положенном отпуске так и остались мечтами, но это было повсеместное и обычное явление в компании, и Смолин особо не расстроился. Пароходик, несмотря на свой преклонный возраст и отсутствие автоматизации, о чем, видимо, не знали в службе судового хозяйства, направляя туда Александра, оказался довольно шустрым и выдавал свои 13 узлов, имея далеко не самый мощный главный двигатель, в 2400 лошадей. К основным положительным его качествам можно было отнести отсутствие ледового класса, что автоматически накладывало «табу» на Арктику, и Смолина это известие в известной степени обрадовало, ибо стоять часами, если не сутками, у реверсов главного двигателя при плавании вдоль арктических берегов нашей необъятной страны – то еще удовольствие, и для молодого старшего механика оно было ни к чему, хотя вполне могло и случиться, попади он на другое судно известного направления с ледовым классом. Психология только что ставшего стармехом любого механика, прежде всего, ориентирована на доверие самому себе, тем более – не зная способностей, ответственности и знаний младших механиков, и особенно это качество проявляется в арктических завозах. Должно пройти какое-то время, пока новоиспеченный старший механик начнет доверять своим помощникам стоять самостоятельные вахты при форсировании ледовых полей и даже при обычном плавании в высоких широтах. А до этого он будет сутками не спать, изнуряя себя бесчисленными бессонными вахтами, дублируя своих помощников. Но, к счастью для Александра, его первое судно без особой автоматики и ледового класса лишило этого условного преимущества – испытать пределы своего организма. Для него оставался усеченный завоз без выхода в арктические моря, ограниченный мысом Семена Дежнева и Беринговым проливом. В Тихом океане тоже хватает ненасытных «точек», требующих ежегодного полномасштабного снабжения в летнюю навигацию. А посему усеченный завоз представлял собою снабженческие рейсы в основном по порт-пунктам Приморья, Курильских островов и Камчатки. Осенью и зимой в качестве передышки спускались на юг: Вьетнам, Япония и ряд других стран Юго-Восточной Азии. Но иногда случались и отдаленные рейсы на остров Беринга, в Пенжинскую губу, похоже, туда и направляли для того, чтобы экипаж не забывал о дальневосточных просторах Берингова и Охотского морей. Ассортимент грузов тоже был разнообразен, чтобы людям хватило до следующей навигации: от промтоваров, мотоциклов, продуктов до горюче-смазочных материалов и крупного рогатого скота.

После зимних рейсов на Вьетнам и Японию весной 1981 года пароход зашел во Владивосток и начал готовиться к снабженческому рейсу. Штатный капитан Кулаков Павел Павлович – чуть выше среднего роста и средней комплекции, рыжеватый, с хорошим чувством юмора – списался в отпуск, и ему на смену пришел Калинин Федор Ерофеевич, среднего роста, спокойный, малоразговорчивый с малоподвижным лицом умудренного опытом канцелярско-офисной работы сотрудника. У него был значительный перерыв в капитанской работе из-за нескольких лет работы в управлении пароходства. После окончания погрузки снабженческими грузами во Владивостоке, с обновившимся наполовину экипажем, взяв на борт два трактора и две самоходные баржи для выгрузки на необорудованный берег, снялись на южные Курилы, обработка нескольких точек на которых не представляла особых трудностей: сезон штормов заканчивался, льда уже не было, и волнение моря не представляло серьезных препятствий для снующих между берегом и судном барж. Погода обычная для этого времени года: пасмурная с редкими туманами, только подступающими к островам. Голые пики местных скал на фоне серого неприглядного неба рисовали довольно мрачную картину, но рассматривать местные пейзажи было некогда: в снабженческих рейсах день месяц кормит, и нужно использовать с максимальной эффективностью возможности рабочей обстановки. После Курил последовали к южному берегу Камчатки, где необходимо обработать несколько точек на открытом берегу юго-восточного побережья полуострова. Небольшие бухточки с пологими берегами, окаймленные песчаными пляжами, выглядят как близнецы и почти не отличаются друг от друга. Даже опытные снабженцы, не раз побывавшие в этих местах, не всегда различают их и вполне могут перепутать, как и произошло в нашем случае. На подходе к месту выгрузки старпом уверенно доложил капитану: «Нам в эту бухту, я здесь был в прошлом году…» Подойдя на минимально возможное расстояние к берегу, стали на якорь и начали готовить баржу с трактором. Волнения почти не было, бухточка хорошо защищала от западных и северных ветров, оставляя лишь небольшую рябь. Спустили баржу на воду, погрузили в нее трактор и благополучно отправили на берег. Трактор приступил к подготовке площадки для приема грузов. Старпом с берега подтвердил благоприятное развитие событий и попросил отправить вторую баржу с трактором. Когда оба трактора оказались на берегу, баржи вернулись к судну и начали грузиться. Опытный экипаж быстро загрузил баржи, и они направились к берегу. Пока происходила выгрузка, начался отлив, и обе баржи оказались на мели. Попытки столкнуть их в воду тракторами ни к чему не привели – отлив отступал все дальше, и вскоре баржи стали выглядеть как памятники в пустыне. Едва не утопив трактор, прекратили бесполезное занятие, решив дождаться прилива. Экипажи барж, трактористы и старпом остались на берегу в роли сторожей техники, благо ночи уже стали теплыми. Утром на рассвете с мостика судна открылась фантастическая картина: ровный пологий берег с двумя недалекими песчаными холмами и баржами, возвышающимися на каждом из них. Вскоре пришел прилив, но, к удивлению присутствующих, он остановился далеко от барж. Такая же картина наблюдалась и с последующими приливами. Очевидно, что первый судовой десант высадился по большой полной воде и следующую полную воду нужно ждать еще неделю. Капитан в силу своего долгого отсутствия на мостиках судов не просчитал или просто не обратил внимания на величину приливов и не дал указания помощникам проверить их высоты на даты выгрузки. А ларчик открывался просто: существуют сизигийные и квадратурные приливы. При сизигийном приливе силы притяжения солнца и луны складываются, так как оба небесных тела находятся на одной прямой, и общая гравитация увеличивается, вызывая большую воду. При квадратурных приливах солнце и луна находятся под прямым углом к друг другу, и сила прилива уменьшается на разницу солнечной гравитации, хотя она в 300 раз сильнее лунной. Но именно луна является основной причиной, вызывающей приливы, в связи с тем, что рельеф нашего небесного светила также оказывает сильное воздействие на приливы, и чем он разнообразнее, тем сильнее прилив. Но чем дальше расстояние до небесного тела, тем более однообразным становится рельеф, в конце концов на большом удалении он оказывается полностью однообразным, и его влияние минимально. А так как солнце находится на расстоянии, в 400 раз превышающем дистанцию до Земли от луны, то и воздействие нашего ночного спутника вопреки всему значительно сильнее солнечного. Ничего не оставалось, как ждать следующего сизигийного прилива. Вот таким образом обе баржи и приземлились во время самого высокого прилива.

Продукты, теплую одежду и смену трактористов и баржевиков производили судовым мотоботом. Старпом все время находился на берегу, чувство вины так и лежало на нем, и он предпочел не показываться на судне, чтобы избежать капитанского гнева и подшучивания экипажа, дождавшись, когда время сгладит остроту ситуации. Он по-прежнему возглавлял многочисленные, но бесполезные попытки снятия барж с мели, хотя и сам прекрасно понимал их бесперспективность. Наконец подошла полная вода, и баржи, не испытывая прежних усилий, благополучно снялись с мелей и возвратились на судно. И всего-то нужно было недельку подождать, что в свою очередь дало возможность экипажу отдохнуть после курильских грузовых операций. К тому же еще и выяснилось, что старпом перепутал бухты. Нужная бухточка находилась рядом, за соседним мысом, и потребовалось немало усилий и внутренних резервов, чтобы уговорить получателей груза с выгруженных двух барж оставить его на месте доставки, а не грузить обратно в баржи и перевозить в ранее оговоренное место складирования. В противном случае пришлось бы делать двойную, но более сложную работу, теряя и без того драгоценное время: остальные «точки» тоже дожидались своей очереди, и, упустив подходящие погодные условия, можно было, к неудовольствию пароходства, задержать выгрузку на неопределенное время, да и о премиях в этом случае можно было позабыть. Перейдя в свою бухточку, спокойно выгрузили весь предназначенный груз в течение трех дней. Подвели самоуверенность старшего помощника и доверчивость капитана, объяснимая разве что большим перерывом в морской капитанской деятельности. К концу погрузки начала портиться погода, видимо, лимит наибольшего благоприятствия был полностью исчерпан, включая целую неделю безделья, которая очень бы пригодилась в конце выгрузки. Нужно было срочно закрывать крышки люковых закрытий, чтобы не залить морской водой и не испортить грузы в трюмах. Судно было не из современных и имело еще более древнюю систему закрытия трюмов, довольно сложную, требующую времени и усилий. Поперек трюма устанавливались бимсы (балки), а между ними вставлялись лючины (деревянные вставки), и все утлое сооружение закрывалось сверху брезентом. Лючины и бимсы имели солидный износ, и обращаться с ними нужно было очень осторожно, соблюдая все правила безопасности, чтобы не угодить в трюм. В какой-то момент боцман стоял на лючине и готовился принять следящую. Совершенно неожиданно лючина выпала из пазов бимса под ногами у «дракона» (прозвище боцмана на торговых судах), и боцман полетел вниз. Хотя у него никогда не было парашютной подготовки, но, как говорится: «Жить захочешь – не так раскорячишься…» Каким-то образом ему удалось спланировать наискосок трюма и приземлиться в твиндеке на мешке с мукой. Не понимая, что с ним произошло, дракон сидел на спасительном мешке и только тряс головой, соображая, как он оказался в твиндеке. Инстинкт самосохранения зачастую работает гораздо быстрее сознания человека. Матрос-плотник, увидев летящего в трюм дракона, побежал по закрытой части трюма на выручку своему другу и начальнику. Но стоило ему наступить на крайнюю лючину у просвета, как все повторилось в прежней последовательности: лючина выпала из просвета, и плотник полетел вслед за боцманом. Извернувшись в воздухе каким-то кошачьим приемом, он ухватился за край брезента и начал кричать благим матом так, что напугал планирующих рядом с судном чаек, враз бросившихся в сторону от парохода. Подбежавшие матросы успели схватить бедолагу и вытащить его на верхнюю палубу. Повезло обоим летунам, отделавшимся лишь легким испугом. Но хорошо то, что хорошо кончается, хотя им просто здорово повезло – и удача в этот день явно была на стороне обоих. Но полеты в трюмы нечасто заканчиваются так благополучно: зачастую переломы, сильные ушибы и даже летальные исходы неизбежны. Смолин, наглядевшись на своих страдальцев, неожиданно для самого себя вспомнил рассказ знакомого второго механика, с которым он когда-то работал в подменном экипаже. Случай имел дело на обычном серийном польском лесовозе «Тайганос». Судно получило указание зайти в японский порт Хакодате забрать самолет МиГ-25П, угнанный старшим лейтенантом Беленко с аэродрома села Чугуевки в сентябре 1976 года. Летчик-перебежчик перелетел в Японию на суперсекретном новом перехватчике МиГ-25П и передал иностранным властям самолет со множеством секретной для того времени аппаратуры на борту, которая тут же была в деталях изучена приглашенными американскими военными специалистами. Японцы доставили к борту судна фюзеляж и крылья по отдельности. Экипаж погрузил все самолетное имущество во второй трюм. И надо же было такому случиться, что во время крепления самолета в трюме стокилограммовый моторист-газоэлектросварщик забрался в кабину пилота и начал забавляться, словно ребенок с понравившейся игрушкой, издавая звуки, напоминающие рев турбин, изображая полет в высоких слоях атмосферы. Но в отличие от малых детей, которым не разрешают трогать незнакомые предметы без спроса родителей, он, как взрослый самостоятельный человек, увидев рядом с креслом красную кнопку, бездумно нажал не нее. В тот же момент сработала катапульта, раздался небольшой хлопок, и туша моториста, взлетев вверх и описав в воздухе дугу, по-лягушечьи шлепнулась на палубу трюма. Ему еще повезло из-за большого собственного веса, ведь катапульта не рассчитана на тяжеловесов-летчиков, которых просто не бывает. Будь он полегче килограммов на двадцать-тридцать, катапульта забросила бы его гораздо выше – и последствия для него не сулили бы ничего хорошего, вплоть до летального исхода. Вся бригада мореходов по креплению самолета потеряла дар речи: все случилось совершенно неожиданно и не предсказуемо даже в самом мрачном сне. Наш увесистый пилот, ударившись о металлическую палубу трюма, был без сознания. Подняв его лебедкой на верхнюю палубу, тут же вызвали врача. На его счастье, отделался лишь переломом руки и сильными ушибами, видимо, под счастливой звездой родился. Вот к чему приводит излишнее любопытство даже взрослых зрелых людей.

В пароходстве еще долго вспоминали самостоятельный полет вместе с кульбитом любителя испытаний самолетных катапульт.

Наконец, вопреки всем преградам, закрыли все трюмы, действуя с особой осторожностью, и приступили к погрузке техники на борт: тракторы погрузили на палубу, а баржи – на крышки трюмов, надежно закрепив их стальными тросами. Когда грузили вторую баржу и стали выводить тяжеловесную стрелу над трюмом, в этот момент от планширя (горизонтальная стальная полоса, приваренная к вертикальному фальшборту, фальшборт – металлическое ограждение по краям главной палубы) оторвался рым, за который закреплена оттяжка тяжеловесной грузовой стрелы, и как снаряд просвистел в двух сантиметрах от уха капитана, находящегося на палубе. Оказалось, что не выдержал изношенный металл планширя фальшборта. Федор Ерофеевич махнул рукой и ушел на мостик, добавив, что для первой обкатки после долгой работы на берегу с него достаточно.