Текст книги "Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 3"

Спустя несколько недель Александр случайно встретил на улице третьего механика и убедился, что моторист полностью рассчитался с ним за купленные авиабилеты.

Морская практика

Для занятия первой инженерной должности четвертого механика на судне необходим плавательский ценз 12 месяцев в любом рядовом качестве, начиная с практиканта-моториста до моториста первого класса, правда, свидетельство моториста первого класса курсанты получали не ранее третьего курса, так было 40 лет назад и осталось до сих пор. Без наличия плавательского ценза, даже если не хватает всего лишь одного-двух дней, невозможно получить рабочий диплом механика третьего разряда, самый первый для работы на судне в должностях младших механиков. Отсутствие рабочего диплома по любым причинам равносильно катастрофе и крушению жизненных надежд: все-таки в закрытой стране загранплавание оставалось одним из немногих ремесел, позволявших увидеть столь привлекательный и необъятный мир, ради которого подавляющее большинство вчерашних мальчишек и шло в высшие морские учебные заведения, которых на всю огромную страну существовало всего-то три вуза. Поэтому к концу учебы все будущие механики подсчитывают, сколько еще осталось до столь необходимых 12 месяцев, и, отправляясь на последнюю плавательскую практику, точно знают количество дней, которое необходимо доплавать до заветного рабочего диплома, на всякий случай прихватывая несколько дней про запас: мало ли как могут посмотреть в дипломной группе капитана порта при проверке справок о плавании с судов, на которых зарабатывался этот самый ценз, и не дай бог не засчитают какую-то неправильно или небрежно оформленную справку, и тогда снова нужно отрабатывать на судне все недостающие дни в качестве рядового моториста. К сожалению, такое иногда случалось, и можно понять убитых горем молодых инженеров-механиков, вынужденных идти в рейс простыми мотористами, в то время когда все их однокашники уже на полных правах занимали свое место в кают-компании, а вынужденные неудачники все еще оставались на какое-то время в столовой команды. Психологический удар был силен, и каждый переживал его по-своему наедине с собой. Но проходило необходимое для ценза время – и все вчерашние переживания безвозвратно исчезали, после того как виновник торжества получал новенький, еще пахнущий типографской краской, рабочий диплом, дающий право сменить столовую команды на офицерскую кают-компанию. Диплом об окончании высшего учебного заведения лишь дает возможность работать в составе плавсостава на командных должностях, но без рабочего диплома молодой инженер может работать по профессии лишь на береговых предприятиях, а в море ему путь заказан. Во время учебы в высшей мореходке все эти столь необходимые месяцы разбивались на примерно равные промежутки времени, начиная с окончания второго курса и по последний включительно. После первого курса будущие механики проходили чисто механическую практику на береговых предприятиях пароходства: на заводах, в механических мастерских и прочих многочисленных ремонтных базах пароходства, осваивая слесарные и токарные премудрости, сварочные работы как основы своей будущей профессии: ведь негоже не знать азы обращения с металлами, в отличие от своих будущих подчиненных. К теоретической основе по металловедению, которую молодые специалисты изучают в процессе обучения, необходимы практические навыки, и лишь симбиоз теории и практики дает им право называться настоящими механиками. Остальному они научатся уже в процессе работы, обретут опыт и уверенность, без которых невозможно представить любой вид человеческой деятельности, и мореплавание в особенности.

Первая плавательская практика у механиков ожидалась после окончания второго курса, в 1968 году, и хотя она планировалась не на самых лучших и современных судах пароходства, далеких от загранрейсов, но все ждали ее с нетерпением: все-таки по сути дела – первое знакомство с морем, и от того, какой она получится, зависело очень многое в дальнейшей учебе и выбранном жизненном пути. Наслушавшись рассказов старших товарищей, уже неоднократно побывавших в море и любивших приправить «морскую травлю» изрядной долей домыслов и выдумок, первооткрыватели морей и океанов с тревогой и непосредственным беспокойством ожидали своего часа: «А вдруг у меня непереносимость качки или пресловутая водобоязнь, когда берега растаивают вдали и ты остаешься среди безбрежного морского простора?» – и таких вопросов хватало у каждого, хотя никто не хотел показывать свою озабоченность и внутреннюю тревогу, сохраняя внешний вид бравого морехода, которому все нипочем. Группу курсантов, в которую попал Александр, направили на грузопассажирский теплоход «Тобольск», одно из серийных судов типа старого «Норильска», итальянской постройки 1952 года, который обслуживал приморскую линию с рейсами из Владивостока вдоль всей береговой линии приморского побережья с заходами в порты и совсем незначительные порт-пункты, в которые другим путем попасть было совсем непросто. Находка-Преображения, Валентин, Рудная пристань, Пластун, Малая Кема, Амгу, Светлая, и конечным портом захода являлся порт Ванино Хабаровского края, после которого следовал обратный переход с заходами в те же пункты до Владивостока. В некоторых пунктах отсутствовали даже элементарные причалы – и судно оставалось на рейде, а пассажиров доставляли на каком-нибудь утлом плашкоуте, заливаемом волнами неспокойного моря. Маленький буксирчик с трудом управлялся с неповоротливым тяжелым плашкоутом, швартуя его к борту, и одинокие пассажиры на плашкоуте молча и терпеливо ожидали окончания швартовки, скорчившись на холодном пронизывающем ветру: что поделаешь, «охота пуще неволи». Других возможностей попасть на Большую землю у них не было, и приходилось терпеть всю неотвратимую экзекуцию. При своих далеко не самых гигантских размерах – длиной 102 метра и шириной 14 метров, теплоход брал на борт 274 пассажира. Остойчивостью он также не мог похвастаться, и его болтало даже при самом малом волнении моря, которое практически всегда присутствует на восточном побережье, где сталкиваются холодное приморское течение, идущее из Татарского пролива вдоль всего приморского побережья, и ветры южных направлений во время летнего муссона, принося с собой дождливую ненастную погоду с постоянной моросью. Среди пассажиров преобладал мужской контингент: рыбаки-отпускники из местных рыбколхозов, вербованные сезонные рабочие, лесорубы из леспромхозов, ну и, конечно, военные, которых хватало на всех «точках» побережья. Вырвавшись из-под начальственной опеки и почувствовав себя настоящими отпускниками, многие из них сразу же отыскивали судовой бар и сутками не покидали его, наверстывая упущенное за многие месяцы работы без выходных и порой спуская на судне все свои немалые заработанные деньги, чтобы, лишившись всего своего золотого запаса, залезая в долги, купить билет на обратный рейс сразу же после прибытия во Владивосток и спустя совсем недолгое время снова появиться на своем прежнем месте работы – к удивлению многих товарищей по работе, как на картине Ильи Репина «Не ждали». В своих классических привычках они сильно походили на золотоискателей из романа Шишкова «Угрюм-река», разве что без портянок из атласа. Впрочем, во многом человеческие слабости не зависят от выбранной профессии – это всего лишь стиль жизни.

Группу курсантов поселили на корме в двух шестиместных каютах, не изуродованных излишней роскошью, а скорее напоминающих небольшие камеры без удобств и с условиями жизни, оставлявшими желать лучшего. Но курсантам, не избалованным пятизвездными гостиничными номерами, они казались обычными и вполне пригодными для жилья на все три месяца практики. Да и можно ли было ожидать чего-то лучшего от пожилого грузопассажира. В каждой каюте имелся стол, за которым одновременно могли работать два человека, что и было необходимо практикантам для оформления отчета о выполненной программе и исполнения «домашнего» задания за все время практики. Группу разбили на микрогруппы по 2—3 человека и распределили по вахтам в разные отсеки машинного отделения. Самым лакомым местом несения вахты, по единодушному мнению, являлось помещение гребных валов: там было тихо и прохладно, а в обязанности вахтенных входила проверка температуры подшипников валопроводом и контроль за работой рулевой машины, что не особенно обременяло молодежь и оставляло достаточно времени для других забот. Вполне понятно, что обязанности каждого практиканта дублировали должностные требования вахтенных механиков и их исполнение, но в любом случае курсанты почувствовали определенный круг ответственности за вмененные им обязанности, что и заставляло их совершенно по-другому взглянуть на собственную роль на судне и в машинном отделении, прививая начальные азы ответственности за порученное дело. Не прошло и нескольких дней, как они ориентировались в машинном отделении, как и на всем судне, как рыба в воде, напрочь забыв о своих прежних опасениях. Однообразную жизнь на судне скрашивали многие неизвестные до сих пор развлечения в малолюдных медвежьих уголках необъятной страны. Чего только стоит рейдовая стоянка в Рудной пристани, когда весь экипаж на протяжении ночи занялся ловлей кальмаров, громадное стадо которых заполнило все подходы к бухте, и азарт захватил всех рыбаков-любителей и даже тех, кто ничего подобного в своей жизни не видел и к рыбалке относился совершенно индифферентно.. Такой знатной рыбалки у Александра не было больше никогда: вся главная палуба была усеяна горами кальмаров и стала черной от «чернил», которыми эти головоногие моллюски беспрестанно «плевались»: стоило им на мгновение коснуться воды, как их «насос» сразу же всасывал морскую воду и мгновенно превращал ее в чернила с помощью присущих им ферментов. Запомнилось и первое «крещение», на которое развели неопытных курсантов видавшие виды мотористы-каботажники. С приходом в порт Ванино к ним пристали штатные мотористы-лишенцы, лишенные загранвиз за какие-то совсем уж из ряда вон выходящие проступки и обреченные на вечный каботаж. Они-то и требовали от своих неопытных коллег обязательного «проставления» после первого рейса, ссылаясь на морские традиции, которые нельзя нарушать, хотя таковая традиция существовала лишь в их воображении и желании выпить на дармовщинку. Настоящие же традиции не имеют под собой ничего подобного и очень даже разнообразны: при первом пересечении экватора устраивают праздник морского повелителя Нептуна и всех новичков прогоняют через чистилище-бочку с выбитым днищем и вымазанную долго не смываемыми остатками нефтепродуктов, а затем свита Нептуна бросает принявшего крещение в бассейн с забортной водой. По окончании всей процедуры новичкам выдают особые дипломы с указанием названия судна, даты, времени и координат пересечения экватора, чтобы они вторично не угодили под крещение в случае отсутствия диплома. У подводников каждого новичка с первым погружением заставляют выпить кружку соленой морской воды, взятой на глубине погружения, то есть «в каждой избушке свои погремушки». Но мотористам очень хотелось промочить горло, и они не отставали от практикантов, которым поневоле пришлось принять их условия, чтобы избежать дальнейших насмешек и упреков в жадности. Купив несколько бутылок крепленого вина типа «Варна», распили их тут же в порту, спрятавшись за штабеля какого-то груза. Не привыкшим к возлияниям курсантам крепленое вино ударило в голову, и ощущение было не из самых приятных. Едва отвязавшись от мотористов, требовавших продолжения банкета, вся группа вернулась на судно. Стоянка, как и всегда, была короткой, и через три часа «Тобольск» снялся в рейс. Сразу же с выходом из порта началась сильная качка, и начинающих мореходов вскоре вывернуло наизнанку: видимо, Нептун не принял обряда «проставления», предложенного мотористами, а выпитое вино лишь усугубило их состояние, не оставив от прежней романтики ни малейшего следа. Шторм не утихал еще долго, и практикантам, переживающим свое не лучшее физическое состояние, отказавшимся от обеда и ужина, пришлось совсем плохо, и одно лишь упоминание о пище вызывало рвотные потуги. Впоследствии урок, полученный от мотористов, запомнился надолго, и выводы из него были сделаны совершенно противоположные: на протяжении всей трудовой деятельности никто из прошедших псевдокрещение впоследствии не позволял себе ничего подобного. Но и другим пассажирам тоже пришлось несладко: укачавшись, они выходили на верхнюю палубу подышать свежим воздухом. Помогало ли это на самом деле, определенно неизвестно, но отвлекало от затхлого воздуха запертых кают наверняка, и позеленевшие пассажиры долго стояли, вглядываясь вдаль и мечтая увидеть вдалеке свободное от тяжелых свинцовых облаков, несущих непогоду и страдания, небо, а где-то «там, за далью непогоды, есть волшебная страна: не темнеют неба своды, не проходит тишина», как точно охарактеризовал их чаяния русский поэт Николай Языков еще в девятнадцатом веке в своем стихотворении «Нелюдимо наше море…» Но в семье не без урода, даже в такой, как экипаж каботажного парохода: в такие напряженные моменты у одного из мотористов – безмозглого двухметрового детины под 120 килограммов веса – любимым развлечением являлся его выход на палубу, когда он, улыбаясь, обращался к бледно-зеленым пассажирам: «Ну что? Поблюем, что ли?» – и, наклонившись к борту, издавал горловые звуки, похожие на позывы к рвоте. Услышав такую провокацию, бедные пассажиры судорожно хватались за животы и, перевешиваясь через борт, начинали корчиться в муках, извергая остатки содержимого пустых желудков. Подобные идиотские приколы продолжались не единожды, пока кто-то из страдальцев не обратился с жалобой к капитану с просьбой оградить их от провокаций злодейского моториста. На общесудовом собрании обсудили поведение моториста и для начала объявили ему замечание с предупреждением. Одним мотористом экстравагантные случаи на судне не ограничивались: на палубе часто показывался полупьяный подшкипер (помощник боцмана, занимающийся судовой оснасткой, канатами и красками) – небольшого роста невзрачный мужичок, которого все величали Федей. Из его заднего кармана всегда торчала чекушка, как неотъемлемое лекарство для гипертоника или сердечника. Странным было лишь то, что никто из начальства не обращал внимание на его постоянно взвешенное состояние вполсвиста: видимо, все привыкли к его поведению и принимали как естественное, и никому и в голову не приходило отстранить его от работы. Да и не так-то просто найти среди завзятых каботажников иного специалиста, далеко не факт, что следующий будет лучше.

Три месяца пролетели незаметно, и практика подошла к концу. Отчеты с хорошими отзывами были сданы в отдел практики, и практиканты списались с судна. В те времена в центре города у ресторанов «Золотой Рог» и «Челюскин» часто обращала на себя внимание серая лошадка с телегой, груженной какими-то ящиками и мешками. Александр как-то в очередной раз увидел знакомый конно-гужевой транспорт – и с удивлением узнал в сидевшем на телеге мужичке судового Федю со скучающим взглядом, наполненным грустью и тоской: скорее всего, тот вспоминал морские просторы и синие дали. По всей видимости, на судне дошла очередь и до него, и его постоянное хождение с чекушкой в заднем кармане изрядно надоело. Вот он и оказался водителем неказистой кобылки.

Судьба «Тобольска» также сложилась далеко не лучшим образом. В 1975 году в Рудной пристани из-за разгильдяйства и халатности вахтенных он был выброшен начавшимся штормом на мель вместо того, чтобы заблаговременно отойти подальше от берега на безопасные глубины. Распоров днище на большом протяжении о прибрежные камни, судно прочно застряло на грунте. Через открытую шахту лага, которая всегда должна быть наглухо задраена, забортная вода затопила машинное отделение до середины главных двигателей. Спасательная операция длилась очень долго и стоила немало, и в дальнейшем восстанавливать «Тобольск» из-за крупных повреждений признали нецелесообразным и списали на лом. Так что работа на приморской линии стала его лебединой песней.

Вторая плавательская практика проходила после окончания третьего курса летом 1969 года, на грузопассажирском паротурбоходе, полученном по репарациям при разделе флота побежденной Германии, «Александре Можайском», довольно древнем, 1919 года постройки на голландских верфях. Судно обеспечивало постоянную линию Находка—Магадан—Находка, а в летнее время и в Охотском море плавать можно, когда вся его огромная акватория отдыхает после осенне-зимних и весенних штормов, да и пятнадцати узловая скорость вкупе с приличными размерами позволяют чувствовать себя уверенно и надежно, не опасаясь внезапно выскочившего из-за Шантарских островов заблудившегося нежданного циклона: всегда можно прибавить скорость, чтобы разойтись с нарушителем спокойствия на безопасном расстоянии. Первоначально судно называлось «Patria», что в переводе с испанского означает «Родина». В пароходстве оно появилось в 1953 году, и малышом его уже назвать никак нельзя: длина – 152 метра, ширина – 17 метров и осадка в полном грузу около восьми метров. Да и скоростью тоже бог не обидел: 15 узлов – совсем неплохо для пятидесятилетнего ветерана. Пассажировместимость «Можайского» составляла 366 человек. Большое машинное отделение, разделенное на несколько отсеков, впечатляло своими размерами. Группа курсантов насчитывала пятнадцать человек. На этот раз практикантов поселили на баке в пассажирских каютах третьего класса, в самом низу, то есть каюты были без иллюминаторов и круглосуточно освещались лишь электрическим светом. К тому же при малейшем волнении, когда штевень судна вспарывал встречные волны, поднимаясь на гребень и опускаясь к подошве волны, все удары незамедлительно и со всей остротой ощущались в курсантском носовом кубрике без иллюминаторов. Комфорт для пассажиров третьего класса не предусматривался, но выбора не было, и до собственных кают с большими окнами-иллюминаторами и персональной ванной было еще несказанно далеко, а пока и такие устроят. На «Можайском» курсантов уже с полным основанием привлекали к работам в машинном отделении и по всей программе: они участвовали в моточистках вспомогательных двигателей и в котлочистках главных паровых котлов. Штатные механики и мотористы норовили спихнуть на своих дублеров самую грязную работу, не замедлив уколоть поговорками типа: «Учись студент – стармехом будешь» или суворовской: «Тяжело в учении – легко в бою». Особенно этим пользовались мотористы, тем самым подчеркивая свою значимость, ведь не часто случаются курсанты высшей мореходки в подмастерьях у простых мотористов, что наверняка им льстило – и они вырастали в собственных глазах. Так что, наверное, это и есть самое настоящее крещение. Монотонная и однообразная работа на постоянной линии никак не устраивала молодежь – без выхода их неукротимой энергии, несмотря на ежедневную тяжелую работу в машинном отделении. До прихода курсантов никакого досуга на судне не наблюдалось и в помине: каждый после ужина и просмотра очередного «нового» кинофильма, прокрученного не единожды, как единственного вида судового досуга, закрывался в каюте до утра. Книги из скромной библиотеки также были зачитаны до дыр, да и разнообразие оставляло желать лучшего. Так уж получилось, что границы досуга неизмеримо расширились с приходом курсантов, хотя никто их на подвиги не побуждал. В составе группы оказалось несколько человек из музыкального взвода, и вскоре самопроизвольно образовался классный джаз-банд, который и стал главной и единственной причиной вечеров отдыха, устраиваемых в вечернее время после рабочего дня. Штатные члены экипажа не припоминали ничего подобного, и, по их единодушному мнению, так весело на судне никогда не бывало. О столице колымского края до этого мало что знали, разве что из книг или рассказов побывавших там друзей. Но на этот раз даже самые упертые домоседы облазили все ближайшие сопки, знакомясь с северной природой. Сам город впечатления не произвел: стандартные пятиэтажные дома с редкими хилыми деревьями на улицах никак не оправдали ожидаемых надежд. Областной город с трехсоттысячным населением был однообразен и угрюм: видимо, нелегкое прошлое еще крепко держало его в своих руках.

Все три месяца практики прошли в ровном ключе без особых волнений и казусов. Все-таки пятнадцать человек курсантов позволяли ощущать себя в своей тарелке, не сильно отличаясь от училищных будней и совместная практика сблизила их намного теснее, чем совместная учеба.

Через три месяца вся группа, получив лестные оценки судовой администрации, списалась с судна и продолжила дальнейшую учебу. А еще через пару лет, в 1971 году, «Александр Можайский» был передан под общежитие в быстро развивающемся порту Восточный в бухте Врангеля. Конечно, пришла пора ему успокоиться на пятьдесят третьем году от рождения после трудовой и богатой на события жизни.

Третья плавательская практика для Александра стала индивидуальной. Летом 1970 года после окончания четвертого курса его направили в штат мотористом второго класса на теплоход «Тайгонос» из серии польских шеститысячных лесовозов. Направление в штат всегда было желанной мечтой каждого курсанта – появлялась возможность заработать наравне с другими членами экипажа. Практикантам, как известно, заработная плата не начисляется и кроме бесплатного питания и койки с еженедельно меняемым бельем никаких других привилегий не предусматривается. Если сильно повезет и он попадет в составе небольшой группы на современное судно, то ему светит и одноместная каюта.

Теплоход «Тайгонос», судно типа «Беломорсклес», всего-то пяти лет от роду, в прекрасном техническом состоянии, и выглядел почти как новый. Работать и проходить одновременно практику было одно удовольствие. Александру уготовили ходовую вахту в компании четвертого механика для подробного изучения заведования в связи с тем, что после получения обоих дипломов предстояло начинать трудовую деятельность с этой должности. Первый рейс последовал в порт Беринговский в бухте Угольной на южном побережье Чукотки, где, загрузившись углем, направились в порт Певек на трассе Северного морского пути. Навигация того года не отличалась суровостью, и сплоченные паковые льды появлялись лишь изредка, становясь скорее исключением, чем обыденностью. К тому же все ледоколы были на трассе, и проблем с форсированием льдов не возникало. Александр за все время работы в Арктике в течение практики впервые увидел белых медведей, стада ревущих моржей и множество любопытных нерп, плюхающихся в воду при приближении судна. Арктика и в первый раз показала свое неприветливое лицо со снежными зарядами и дрейфующими льдами, когда безотлучно приходилось стоять в машинном отделении у реверса управления главным двигателем, ежеминутно ожидая команды с мостика об изменении режима работы двигателя, особенно при плавании в составе каравана судов, форсируя ледовые перемычки и преодолевая полосы тумана, когда видимость уменьшается до нескольких десятков метров и впереди лишь едва усматривается гакабортный кормовой огонь впередиидущего судна. В полярной суете незаметно пролетели три месяца практики, а «Тайгонос» все никак не мог добраться до родных берегов. Наконец-то с окончанием навигации в первых числах ноября зашли в Ванино, откуда пришлось самолетом через Хабаровск добираться до Владивостока. Учеба давно уже началась, и Александр поневоле оказался в группе штрафников-практикантов, опоздавших к началу занятий. Всего таких набралось около двадцати человек. Посему пришлось пройти разбор полетов на факультетской комиссии, где всех опоздавших строго предупредили, что если кто-нибудь из них не нагонит упущенное и не сдаст зачеты по пройденному материалу, то будет отчислен. Никакие ссылки и оправдания из-за задержки судов в недоступных районах во внимание не принимались, и поблажек ожидать также не приходилось. Оставалось лишь усердно заниматься¸ чтобы до очередной экзаменационной сессии ликвидировать «хвосты», появившиеся вопреки своей воле. Но, ко всеобщему удовлетворению, дальше угроз дело не зашло, и никто не был отчислен: стоило учиться четыре года, чтобы быть бесславно выставленным из стен училища за неуспеваемость накануне его окончания! Желающих пойти на самоубийство не нашлось, тем более что массовые опоздания с плавательской практики были в порядке вещей на всех факультетах. Да и избавиться от них в обстановке неопределенности работы судна просто невозможно: районы плавания и возможность списания с парохода в конкретно необходимый и означенный срок есть не что иное, как гадание на кофейной гуще, и никому знать заранее, где будет твое судно через несколько месяцев, не дано. Направление курсантов на практику осуществляется на основании предварительной информации пароходства о предстоящих рейсах судов. И эти предварительные наметки оправдываются лишь в условиях линейного плавания, а что будет в обычном трампе или в арктическом завозе, известно лишь одному богу.