Текст книги "Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 3"

В дальнем плавании

В начале девяностых годов пароходство еще уверенно держалось на плаву и обеспечивало работой большинство своего постоянного плавсостава, хотя все республики уже провозгласили свой суверенитет и разбежались по своим квартирам, обвиняя друг друга во всех действительных и надуманных неудачах. Акционирование пароходств уже свершилось, и подавляющая часть моряков, поддавшись на многочисленные уверения в своей причастности к обладанию частью компании посредством выделенных через ваучеры акций, в самом деле верили в очередную сказку. Красные директора были совершенно другого мнения: через своих подставных подручных они в своем большинстве занялись скупкой акций, и вскоре многие из них уже владели контрольным пакетом акций, что давало им право безраздельно распоряжаться многомиллионной собственностью пароходств, из состава которых под любыми надуманными причинами начали выводиться современные и лучшие суда для вхождения в состав смешанных компаний, появившихся как грибы после дождя. Наравне с отчуждением судов в такие компании начиналась и продажа на сторону, объясняемая нерентабельностью таких судов, хотя подобные утверждения в своем подавляющем большинстве являлись «филькиной грамотой» (где только тот Филька, придумавший такую элементарную разводку), и никакой другой цели, кроме личного обогащения, под собой не имели. Миноритарные акционеры ни сном ни духом не помышляли о таких преобразованиях, искренне полагая, что они и являются хозяевами компании. Но принимаемые на совете директоров решения были хорошо продуманы и не доводились до миноритариев. Процесс только начинался и сначала был и вовсе не заметен, напоминая небольшие ручейки, ответвляющиеся от главного русла. Продавались и отчуждались не только суда, но и другие объекты собственности: здания, инфраструктура, ремонтные предприятия, вспомогательные суда портового флота и многое другое. Полученные средства выводились за границу на вновь открывшиеся счета в зарубежных банках для определенного круга заинтересованных лиц. Управленческий состав в пароходствах, видя, что происходит на самом верху, также уже не был заинтересован в прибыльной работе компаний, ориентируясь лишь на свою личную выгоду в предварительных переговорах с иностранными фрахтователями, создавая свои собственные иностранные компании и отфрахтовывая суда через них, тем самым снимая приличную часть со ставок фрахта в свою личную пользу, при этом объясняя собственные действия слабым фрахтовым рынком и многими другими надуманными заранее причинами, продолжая поддерживать заведомо убыточные и обреченные линии, объясняя их существование едва ли не государственными интересами, а на самом деле ставя на место линейных агентов своих доверенных лиц, через которых и отчуждалась солидная часть фрахта: результат их работы в любом случае отрицательный, и будет ли он еще несколько хуже – какая разница. Так и потекли ручейки от основных фондов компании, но, учитывая ее громадные активы, на первых порах все возрастающие махинации не были столь заметны. И лишь спустя несколько лет невидимое стало очевидным, и разбазаривание пароходства походило на снежную лавину, несущуюся с горы со все возрастающей скоростью и массой. Но пока все это было впереди, до критической массы было еще далеко, и на фоне тысяч других предприятий, уже полностью разорившихся, обанкротившихся и закрывшихся, пароходство выглядело вполне уверенно: суда, как и прежде, работали во всех уголках мирового океана, регулярно выплачивалась заработная плата их экипажам вместе с подфлажной частью иностранной валюты, что было особенно притягательно в условиях галопирующей в стране инфляции, соседняя Япония поддерживала материальное благосостояние работников пароходства своими подержанными автомашинами, ни в какое сравнение не идущими с новенькими отечественными «ладами» и «москвичами». В отделе кадров плавсостава вовсю расцвела коррупция, хотя и раньше она тоже имела место, и примелькавшиеся «жучки» постоянно дежурили даже на подступах к зданию, не говоря уже о заполненных коридорах, готовые по любому движению глаз выполнить желание инспектора. Они жаждали только Японию, рейсы на которую с разрешением неограниченного приобретения автомашин стали супервыгодными и престижными. Именно на автомашинах сколачивались первые солидные состояния, давшие дорогу в жизнь первым миллионерам. Но японских судов хватало далеко не на всех, и основное большинство моряков работало на других судах пароходства.

В мае 1993 года старший механик Александр Смолин получил назначение на крупный балкер – теплоход «Кооперация», из серии судов типа «Зоя Космодемьянская», построенный на Николаевской верфи в 1989 году и названный в честь той знаменитой «Кооперации», которая совершила три рейса в Антарктиду в период с 1956 по 1958 годы с антарктическими полярниками на борту для смены состава антарктических станций, о чем немало сказано в советской литературе тех лет очевидцами тех героических рейсов. Особенно известна «Ледовая книга» эстонского писателя Юхана Смуула, бывшего участником третьей антарктической экспедиции на «Кооперации». По своим размерам то судно ни в какое сравнение не шло с современным балкером, но оно было грузопассажирским и способно взять помимо груза еще и более сотни полярников. Современная «Кооперация» имела 215 метров длины, 32 метра ширины, восемь грузовых трюмов и 53 тысячи тонн дедвейта. В пароходстве ее в шутку называли «бэби-панамакс». По тем временам суда типа панамакс, которые и строились из расчета прохода по Панамскому каналу, начинались с дедвейта 60 тысяч тонн, и «Кооперация» совсем немного не дотягивала до них. Отсюда и «бэби-панамакс». При всех ее приличных размерах, грузового вооружения на ней не было, и грузовые операции в портах захода осуществлялись кранами портов захода. Грузовое устройство на панамаксах отсутствовало по простой причине: при количестве груза около пятидесяти тысяч тонн грузовые операции судовыми средствами были нецелесообразными, так как занимали много времени, что значительно ухудшало коммерческие показатели, и гораздо целесообразнее было использовать портовое грузовое оборудование, значительно сокращавшее время погрузки-выгрузки.

Судно являлось чисто трамповым, то есть каждый последующий рейс был неизвестен и оно отфрахтовывалось на следующий рейс исходя из чисто финансовой составляющей, которая предварительно подсчитывалась согласно результатам предлагаемого груза и направления. Заходы в базовые порты были скорее исключением, чем правилом, и смена экипажа в основном производилась в иностранных портах, куда можно было добраться наиболее быстрым и экономически оправданным путем. «Кооперация» находилась в Таллине, и путь предстоял не близкий. Вся группа, летевшая на смену, состояла из пятнадцати человек, но предварительно вместе их никто не собирал: каждый получил направление индивидуально, и познакомиться пришлось лишь во Владивостокском аэропорту. Александра, как старшего группы, заверили в отделе кадров, что все направляемые на судно имеют положительные характеристики и находятся на хорошем счету. Обычная политика кадров: с глаз долой – из сердца вон, побыстрее отправить на судно, а там уже пусть администрация разбирается. Уже в аэропорту Смолин обратил внимание на некоторых будущих соплавателей, от которых разило еще не перегоревшим алкоголем, что его несколько насторожило, но делать было нечего, время проверки каждого направляемого на судно давно прошло, и кадровики постарались не акцентироваться на нем, что само по себе еще более настораживало. Часть экипажа, включая капитана и некоторых командиров, сменилась совсем недавно в преддверии настоящего рейса. В Петербург вылетели без задержки, куда и прибыли согласно расписанию, лишь семь часов временной разницы накладывали свой отпечаток, добавляя усталости и заразительной зевоты. По прибытии разместились в гостинице для моряков. Эстония уже стала отдельным государством, и для того, чтобы попасть на ее территорию, необходимо было получить столь прозаичные, но необходимые визы в ее питерском консульстве. Александр вместе со вторым помощником, старшим штурманской группы, собрали паспорта всех прибывших и отправились в эстонское консульство оформить разрешение на въезд в их столицу. Вернувшись в гостиницу через несколько часов, к своему удивлению, старший механик обнаружил доктора, третьего механика и электрика в изрядно приподнятом состоянии, распространяющими во все стороны столь знакомое амбре. Да и лишняя говорливость и отсутствие координации лишь подтверждали их знакомство с Питером в отличие от известного вальса Иоганна Штрауса «Прощание с Петербургом», хотя если продолжать дальше, то прощание с Питером для них не за горами, о чем Александр не замедлил предупредить сплоченную троицу. Веселая компания все же поумерила свой пыл, понимая, что старший механик даром пустыми словами разбрасываться не будет. На следующий день уже были в Таллине, и сразу же из аэропорта прибывших доставили в морской порт, где уже находилось судно в ожидании выгрузки зерна из Соединенных Штатов. Через несколько дней наступила и очередь «Кооперации», которую поставили к зерновому причалу и ни шатко ни валко приступили к выгрузке, которая и в дальнейшем шла очень медленно. Причал находился в пригороде, и дорога до города занимала минут сорок. Прибалтика и в советское время сильно отличалась от остальной страны, больше смахивая на немецкие города с их остроголовыми кирхами и черепичными крышами. Весенняя солнечная и теплая погода располагала к знакомству с городом и особенностями эстонской столицы; множество небольших уютных кафе и баров предлагали свои услуги, так и хотелось присесть в уютном уголке и насладиться запахом настоящего хорошо сваренного кофе под стать запахам итальянских городов. Трудно себе представить, что двести лет тому назад А. C. Пушкин в своем «Медном всаднике» писал об этих местах «…приют убогого чухонца…», и, видимо, эти народы балтийского побережья до сих пор не забыли его опрометчивого высказывания. Отношение к русским всегда не отличалось дружелюбием, а ко времени распада Страны Советов напряжение еще более усилилось – многие не хотели общаться на русском языке, делая вид, что не понимают. В магазинах также не хотели обслуживать на русском языке, и приходилось общаться на английском. Но как бы то ни было, острых эксцессов не возникало: эстонская медлительность и неторопливость уже превратились в расхожее мнение, обросшее массой анекдотов, где агрессивности места не было. Для Эстонии предназначалась лишь часть груза, основной же шел на Петербург. Тем не менее простояли в Таллине под выгрузкой почти целый месяц, который остался светлым пятном в сердцах всего экипажа, несмотря на эстонскую скрытую недоброжелательность. В течение всей стоянки судовой доктор превратился в невидимку, его практически не было видно на судне, тем более что его каюта находилась на главной палубе рядом с медицинским блоком: лазаретом, амбулаторией и запасными неиспользованными каютами. Судно было построено из расчета 45 одиночных кают для всей команды, но с сокращением экипажа до двадцати восьми человек многие каюты опустели и стали запасными. Таким образом доктор оказался единственным хозяином и жильцом кают на главной палубе, своего рода комендантом. Он и до этого не отличался трезвостью, но постоянное безделье и вынужденное одиночество подвигли его на настоящий загул, когда он неделями не показывался на людях. Но шила в мешке не утаишь, и в конце концов его предупредили, что добром его поведение не кончится и воздушный мост между Питером и Владивостоком работает бесперебойно. На этом он вроде бы притих – по крайней мере, так показалось. Выгрузка зерна наконец-то закончилась, и начали готовиться к отходу. Ранним утром проверили наличие экипажа на борту. Второй механик доложил «деду» о наличии машинной команды на борту за исключением третьего механика и электрика. Спустя полчаса появился третий механик, грязный, как странствующий средневековый дервиш, и к тому же с выразительным фингалом под глазом. Последним вечером перед отходом судна он поехал отдохнуть к своим знакомым жрицам любви, но явно переоценил свои способности по части алкоголя и, обессиленный в неравной борьбе, неведомо как оказался в придорожных кустах, где его обнаружили «добрые люди», не забыв обчистить и раздеть, сопроводив пинками, но из-за непоколебимой недвижимости и отсутствия проблесков сознания бросили его отдыхать и дальше. Вот таким и было его утреннее пробуждение в состоянии, еще полностью не позволяющем оценить свои двигательные и умственные возможности, и возвращение на судно явилось его единственно правильным решением. Все еще отсутствовали доктор и электрик. Александр заверил капитана, что электрика можно не ждать: на судне было два электромеханика, и проблем с его отсутствием не возникнет. Но капитан, старый морской волк, Булгаков Альберт Николаевич, решил еще какое-то время подождать отставших. Посидели у него в каюте за чашкой кофе, обсуждая создавшуюся ситуацию, и дождались доктора, который в довольно неприглядном помятом виде, с отекшим и побуревшим от постоянного пьянства лицом появился в капитанской каюте, заявив с порога, что у электрика сифилис и его нужно оставить в береговой больнице. Весь его пассаж на отвлечение внимания и явился последней каплей, переполнившей чашу капитанского терпения, когда он сказал доктору, чтобы тот собирал чемодан и готовился лететь во Владивосток за свой собственный счет, не рассчитывая на компенсацию. После прибытия заблудших перешли на рейд Кронштадта, где продолжили выгрузку оставшейся пшеницы на баржи порта до приемлемой осадки, позволяющей ошвартоваться у причала. Доктора отправили с рейда первым же катером. А еще через три дня на судно прибыл новый врач, и через час из его каюты донеслись звуки баяна и знаменитой блатной песни «Гоп со смыком это буду я…». Вновь прибывший доктор, проверяя наличие медицинского имущества в кладовке, соседствующей с его каютой, обнаружил самый настоящий баян, неизвестно кем оставленный и не проходивший ни по одной инвентаризационной ведомости. Услышанные рулады произвели неизгладимое впечатление: «Неужели и этот является успешным продолжением только что списанного? Они что, близнецы?» Капитан немедленно наказал старпому предупредить нового доктора, что не дай бог тот последует по пути своего предшественника, дорога во Владивосток обкатана и хорошо известна, и за нею дело не станет. Между тем выгрузка на баржи продолжалась, и вскоре осадка позволила стать к причалу, где простояли еще три недели, и экипаж, пользуясь необычно теплой, без дождей, погодой, столь несвойственной для Питера, успел побывать в Петергофе, насладившись золотыми фонтанами дворцово-паркового ансамбля, каскадом спускающимися вниз, знаменитыми творениями «русских» итальянца и француза Растрелли и Фальконе, авторами Зимнего дворца и Медного всадника. С питерским гидом тоже повезло, им оказался начальник судовой радиостанции, закончивший местное Арктическое училище и знавший город как свои пять пальцев. После окончания выгрузки у причала «Кооперация» оказалась в совершенно неожиданной для себя роли распаузника: перегрузчика зерна с громадных американских балкеров по 200 тысяч тонн дедвейтом, стоящих на рейде и не имевших никакой возможности зайти в порт из-за своей глубоководной осадки. Казавшаяся громадной по своим размерам «Кооперация» на фоне этих гигантов выглядела совсем небольшой, напоминая обычный катер у борта морского судна. Из бездонных трюмов этих мастодонтов зерно перегружали в трюмы нашего судна, и оно шло к причалу под выгрузку. В итоге было сделано четыре подобных рейса, которые продолжались еще месяц, тем самым продлив для всего экипажа вынужденные каникулы и удовольствия в прекрасном городе, да еще с необычной для него летней погодой, скорее подходящей для средней полосы России, чем для болотистой местности гнилого угла Финского залива. К тому же зачастили случайные, не прогнозированные ранее праздники, начавшиеся со дня рождения старшего механика, пригласившего капитана по этому случаю выпить по рюмке коньяку и душевно поговорить после принятия ароматной пахучей жидкости. А на следующий день начальник радиостанции принес уже настоящему «деду» радиограмму с известием о рождении внука. И снова повторился вчерашний сценарий, уж такое событие капитан не смог отклонить, но не замедлил сказать, что если праздники будут продолжаться в таком же темпе, то мы далеко пойдем. На что Александр тут же парировал английской пословицей: «Хорошее начало – половина дела». И в самом деле так и произошло: на следующий день к капитану приехала из Москвы дочь с близнецами лет шести. С этого времени каюта капитана стала самым оживленным местом на судне, близнецы покоя не давали никому, они были такими же озорными и гораздыми на выдумки, вездесуще громогласными, как их прототип – «вождь краснокожих» из рассказа О’Генри. Однажды, проходя мимо каюты капитана, Александр услышал визг и крики, напоминающие призывы о помощи, и со всей серьезностью полагая, что там происходит что-то ужасное, постучался и вошел. Мальчишки с криками носились по каюте, изображая тех самых индейцев, а обессиленный дедушка-капитан сидел в кресле, тяжело дыша. Так что праздник и не помышлял прекращаться и продолжался до самого отхода. Наконец-то как-то незаметно балтийская многомесячная стоянка стала подходить к концу. За два дня до отхода совершенно неожиданно исчез третий механик, и попытки его найти во всех злачных местах успехом не увенчались. Впору было обращаться в милицию и объявлять в розыск. Но его друг второй радист, понимая, чем игра в кошки-мышки может закончиться, признался, что знает, где скрывается третий. Проявляя мужскую солидарность, он надеялся, что механик вернется на судно и все сойдет ему с рук. Старший механик попросил моториста, ранее служившего в морской пехоте, помочь радисту в розыске третьего и возвращении его на судно. Через пару часов оба вернулись на судно, но без механика. Моторист рассказал, что, несмотря на многочисленные непрерывные звонки за искомой дверью, им никто не открывал, хотя явственно были слышны голоса. Моторист не стал больше ждать и ударом ноги выбил дверь, и в глаза сразу бросились сидящий за столом абсолютно голый третий механик и две обшарпанные временем и напряженным укладом жизни такие же нагие девицы рядом с ним. Они по очереди прикладывались к пластмассовой бутылке с водкой. Загулявшего механика спросили, не пора ли возвращаться на судно, на что тот ответил, что собирается жениться, не уточняя, на которой из двух потаскух. Одна из этих гетер, вернее будет – мегер, не стесняясь своей наготы, приблизившись к мотористу, похвасталась, что она королева Петербурга по оральному сексу и ей достаточно сделать один звонок – и «Кооперация» останется у причала. Моторист, не слышавший никогда ничего подобного, потерял дар речи, не силах вымолвить и слова. Придя в себя, он напомнил третьему, что у того жена и две малые дочери во Владивостоке, но до того ничего не доходило: видимо, он окончательно свихнулся со своими проститутками, отягощенный двухсуточным пьянством. С тем радист и моторист вернулись на судно. Стармех и капитан, выслушав откровения очевидца, так же, как и он в начале, были сильно ошарашены. Александр сразу же принял решение ни при каких условиях не принимать на судно третьего, о чем и сообщил капитану, который был того же мнения, тем более что на судне в штате имелся системный механик с дипломом третьего разряда, и передвижка механиков не представляла ничего сложного. Четвертый механик стал третьим, а системный – четвертым. К отходу судна неожиданно появился и исчезнувший с сифилисом электрик, который принес справку из больницы об отсутствии у него сифилиса и показал ее стармеху. Александр поздравил его со столь радостным событием, хотя почти уверился, что история с сифилисом была инспирирована доктором для отвода глаз и перевода стрелок на электрика, чтобы отвлечь внимание от его беспрерывного пьянства. Мнимый сифилис электрика тот использовал как дымовую завесу, в которой и хотел раствориться, и не более того. Сифилис в одночасье не излечивается. Электрик пустил слезу у капитана, имитируя откровенное чистосердечное раскаяние и, ссылаясь на своих двоих детей, умолял простить и оставить его на судне. Разжалобить капитана ему и в самом деле удалось, и он остался на судне. Впоследствии удивило то, что электрик, неожиданно для всех, сдержал свое слово и до конца рейса никаких нареканий не вызывал. То ли перепугался мнимого сифилиса, то ли в самом деле бледная спирохета оказала магическое действие на его сознание. Но, как бы там ни было, гнусный и провокационный эксперимент доктора дал совершенно неожиданный результат. Через три дня после отхода капитан Альберт Николаевич зашел в каюту старшего механика и ознакомил его с радиограммой из питерского «Трансфлота», которая сообщала об обратившемся к ним гражданине, назвавшемся третьим механиком теплохода «Кооперация», с просьбой купить ему билет на самолет до Владивостока с последующим удержанием стоимости из заработной платы. Ясно, что он крупно поиздержался, истратив все свои наличные на питерских «жриц любви», и свадьба на «королеве» не состоялась по причине отсутствия золотого запаса, почему его и выставили за дверь, хотя по всем раскладам на руках у него была значительная сумма: двухмесячная зарплата и деньги за зачистку судовых трюмов. Александр был категорически против подтверждения покупки билета, считая, что полового гиганта и судового дезертира нужно как следует проучить: пусть идет в подземный переход и просит милостыню. Спустив предназначенные семье деньги на питерских проституток, он заслуживал того, чтобы стоять на паперти с протянутой рукой, собирая пятаки и гривенники на билет до Владивостока. В итоге решили с ответом подождать, чтобы помучился, и дали подтверждение лишь через четыре дня.

Получив следующее рейсовое задание под погрузку зерна во французском Руане для Армении с выгрузкой в грузинских портах, так как Армения не имеет выхода к морю и, соответственно, не имеет морских портов, снялись в рейс по назначению. Предстояло на коротком переходе приготовить необъятные судовые трюмы к предъявлению сюрвейеру. Балтийское море само по себе мелководно, окружено множеством государств и имеет единственный выход в Северное море через датские проливы: Малый и Большой Бельты, Эресун, Каттегат и Скагеррак. Все проливы довольно коротки, со сложным маневрированием, особенно для крупных судов, но лоцманы и штурманский состав судна оказались на высоте, и вскоре «Кооперация» рассекала свинцовые воды Северного моря, где уже чувствовалось океанское дыхание северной Атлантики. Хотя все еще стояло лето, но небольшая океанская зыбь напоминала о бескрайних просторах, температура заметно снизилась, и тяжелые темные облака дополняли довольно неприглядную картину. Экипаж, отвыкший за несколько месяцев стоянки от открытого моря и его вечного движения, с трудом расставался с курортными условиями необычно теплого лета северной столицы. Затем последовал пролив Ла-Манш, или Английский канал, как его называют англичане в отличие ото всех других национальностей, и залив реки Сены, на берегах которой и расположена столица древней Нормандии – город и порт Руан. Следование по реке напоминает что-то мультяшное: такие же яркие краски, зеленые луга и деревья, из-за которых выглядывают очертания древних замков. Ощущение такое, будто мгновенно сработала машина времени и действительность провалилась на несколько веков назад, но бегущий параллельно реке поток автомашин возвращает все на свои места, совмещая древность и современность. Погрузка прошла очень быстро, и мечте побывать в Париже не суждено было сбыться, хотя Александр всячески провоцировал капитана на эту поездку. Недаром французский король Генрих четвертый, переходя из протестантов в католичество, сказал свою знаменитую фразу: «Париж стоит мессы». Впрочем, не отстал от короля и Эрнест Хемингуэй, написавший книгу о своей жизни в Париже, назвав ее «Праздник, который всегда со мной». Мечта о посещении одного из самых своеобразных городов мира, столицы мировой культуры и моды, так и осталась неисполненной. Не удалось воочию увидеть лучший музей мира Лувр, Собор Парижской Богоматери, откуда горбун Квазимодо выливал на головы осаждающих расплавленное олово в пятнадцатом веке, и многое другое, чем богат и славен город.

Закончив погрузку, «Кооперация» снялась на грузинский Поти. Оставив по корме Ла-Манш, изменили курс к югу, чтобы, миновав Гибралтарский пролив, войти в Средиземное море и следовать к черноморским проливам Дарданеллы и Босфор, пройдя которые, почти оказаться у цели. Прохождение Босфора заслуживает отдельных слов. Пролив узок и короток, с двумя противоположными течениями, и проход большого судна, хотя и с турецким лоцманом на борту, – нелегкое испытание, сопряженное с большим риском. По обеим сторонам пролива расположен самый большой турецкий город-мегаполис с восьмимиллионным населением, Стамбул, бывшая столица многих империй: Римской, Византийской, Латинской и Османской, сменивший за всю свою историю несколько названий: Византий, Константинополь и, наконец, Стамбул, расположенный на двух континентах: Европе и Азии. Несколько высоких мостов связывают европейскую и азиатскую части города. На берегах расположены древние дворцы и памятники христианства и ислама, мировые сокровищницы – мечети Айя-София и Голубая мечеть, воплотившие в себе все достижения средневековой архитектуры и вошедшие в мировой список всемирного наследия ЮНЕСКО. Множество древних и современных построек, спускающихся к самой воде пролива. Толпы людей и автомашин, ну и, конечно, турецкие базары с их многоголосием и разнообразием Ближнего Востока. Благополучно миновав Босфор, вышли в Черное море и вскоре оказались на рейде грузинского Поти, где и легли в дрейф в ожидании дальнейших распоряжений. Дело осложнялось вооруженным грузино-южноосетинским конфликтом. Шла настоящая гражданская война между властью в Тбилиси и сторонниками Звиада Гамсахурдиа, главы правительства, находящегося в изгнании в западной Грузии. Несмотря на то, что судно дрейфовало в нескольких милях от берега, временами отчетливо слышались автоматные очереди. Спустя несколько дней получили указание следовать под выгрузку в Батуми, где было относительно спокойно. С окончанием швартовки экипажу был запрещен сход на берег в темное время суток, ибо с наступлением сумерек рядом с портом начиналась стрельба. Но вскоре автоматные очереди уже не казались чем-то необычным, и экипаж быстро привык к их трескотне. Все сорок пять тысяч тонн пшеницы были предназначены для Армении, и выгружать ее никто не торопился: ежедневно подавали по пять-шесть вагонов, и стало очевидно, что выгрузка затянется надолго. Между тем подошел срок ежегодного предъявления судна Регистру для продления судовых документов на год. Утром капитан и старший механик отправились в инспекцию Регистра подать заявку на предъявление. Здание инспекции находилось в центре города на набережной. Пообщались с инспекторами, сильно нервничавшими из-за сложившейся обстановки, ранее никогда не случавшейся в Грузии. Они сообщили, что почти весь состав инспекции отправил свои семьи в Россию, а через месяц-два уедут и они, обстановка никак не располагала к дальнейшему представительству в суверенной республике с боевыми действиями, да и отношение к русским менялось на глазах далеко не в лучшую сторону, и можно просто случайно попасть под раздачу, тем более правоохранителей абсолютно не волнуют выходцы из России. Инспекторы также посоветовали, что будет гораздо лучше, если экипаж не будет выходить в город. Оговорив дату предъявления судна и закончив беседу с соотечественниками, решили немного побродить по городу, осмотреть местные достопримечательности. Александр предложил зайти к его другу Демури Отаровичу Топурия, проживающему недалеко от инспекции Регистра и до 1990 года работавшему директором второго треста общественного питания во Владивостоке. Его старший брат Элгуджа также жил во Владивостоке и работал в пароходстве старшим механиком. С ним Александр был знаком ранее: вместе учились на курсах повышения квалификации. С Демури он познакомился позже, через его старшего брата. Во время долгих отпусков частенько общались с выездом на природу, активно проводя свой досуг. В 1989 году у братьев Топурия умер отец, и, по их национальным обычаям, младший брат должен жить в отчем доме и заботиться о матери. Поэтому Демури вынужден был вернуться в родной батумский дом. Александр с капитаном быстро нашли нужный дом, поднялись на второй этаж и позвонили в дверь. Им открыла пожилая женщина в черном платье. Александр представился и сообщил, что они из Владивостока и хотят видеть Демури. Женщина, как показалось, не обратила внимания на его просьбу и в свою очередь спросила, знает ли он Элгуджу. По всей вероятности, он и являлся главой семьи и его авторитет был превыше всего. Александр ответил, что знает Элгуджу очень хорошо и вместе с ним работает. После этого грузинская мама ответила, что Демури на работе и будет к вечеру. Ничего другого, как оставить записку с указанием судна и номера причала, не оставалось. Побродив по городу, вернулись на судно. Около шести вечера стармеху позвонил перепуганный матрос и срывающимся голосом сообщил, что у борта судна собралась большая группа людей, спрашивающих старшего механика. Александр быстро спустился на лифте на главную палубу, вышел к трапу и обомлел: у входа в надстройку толпилось семь человек с корзинами фруктов, коробками и свертками в руках. В центре стоял и улыбался сам Демури. После дружеских объятий поднялись всей компанией в большую каюту старшего механика с прилегающей кухней, где сразу же начал хозяйничать парень Отари с задатками хорошего повара. Начали накрывать стол и готовить закуски. Пригласили и капитана на вечер встречи, который прошел в прекрасной дружеской обстановке и разговорах о прошлом и настоящем. Было множество тостов чисто грузинского обряда, когда высказаться должен каждый, и не по одному разу, и чем продолжительней и заковыристей тост, тем большим уважением пользуется произносивший, своего рода соревнование знатоков фольклора. Гости уехали далеко за полночь. Через день последовал ответный визит: Демури организовал выезд экипажа на природу. Все свободные от вахт и работ на трех автобусах отправились на берег моря, вот уж действительно: море лучше всего наблюдать с берега. Не обошлось без традиционных шашлыков, приправленных многими травами, до которых грузины большие любители и знатоки. В обязательном порядке присутствовала чача, хорошее настоящее вино и множество национальных закусок. Что может быть лучше грузинского шашлыка, приготовленного на природе, с незабываемым ароматом диких трав и свежего поджаренного мяса как верха кулинарного искусства. Один лишь запах готов свести с ума даже плотно поевшего человека, и аппетит не только не уменьшается, но и продолжает усиливаться после глотка ароматного домашнего вина. И снова тосты, тосты, тосты, один краше другого. Грузинский обычай винопития и провозглашения тостов предполагает небольшой глоток вина после произнесения каждого тоста и продолжение словесного состязания. Большинство же экипажа «Кооперации», не понимая культуры пития, осушали свои емкости до дна. Александр, не мудрствуя лукаво, поспешил предупредить своих подопечных, чтобы они уменьшили темпы и наблюдали за хозяевами, следуя их обряду, в противном случае они не увидят всей программы. А тосты продолжали сыпаться как из рога изобилия, хозяевам так хотелось показаться хорошими ораторами. Затем последовали грузинские мелодичные песни, как в хорошем национальном театре, тем более что из гостей их никто и никогда не слышал, что, в свою очередь, добавляло им необычного и завораживающего звучания, и невозможно было оторваться от их пронзительной глубины, идущей из самых укромных уголков души. Двое из экипажа все-таки сломались, не выдержав совместного удара чачи и вина: пришлось их по-тихому уложить в автобус. Вылазка на природу и в самом деле удалась. Такое действо нужно видеть и слышать, если повезет в жизни.