Текст книги "Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 3"

«Сунгари Мару»

Старший механик Александр Смолин в качестве утвержденного по резерву уже два года продолжал свою кочевую жизнь по различным судам пароходства, и то, что совсем недавно казалось странным и необычным, стало частью его жизни и воспринималось как само собой разумеющееся. Он, как юный пионер, всегда был готов по первому звонку из кадров или из механико-судовой службы вылететь к своему очередному судну, независимо от района нахождения, до которого нужно долго добираться всеми видами транспорта, начиная с рейсового самолета и заканчивая конно-гужевым, оленьими нартами или собачьими упряжками со скуластыми каюрами, вооруженными шестиметровыми остолами. В этой кочевой жизни, кроме откровенных недостатков вечного скитальца, существовали и свои положительные стороны: знакомство с новыми людьми, зачастую интересными и надолго запоминающимися, всем многообразием судовых главных двигателей и механизмов, на которых еще не приходилось работать, насчитывающих в пароходстве не один десяток типов и стран-изготовителей, каждый из которых имел свои особенности и сюрпризы сродни головоломкам, которые интересно разгадывать, ну и, конечно же, непродолжительная работа на одном судне, что давало возможность гораздо чаще бывать дома и видеться с домашними. Пожалуй, на этом все преимущества заканчивались, а учитывая, что в подавляющем большинстве случаев замена действующего стармеха являлась совершенно неожиданной как для сдающего, так и принимающего, то дальнейшие события развивались подобно снежной лавине в горах: списание предшественника, как правило, вызывалось неожиданно возникшими обстоятельствами: болезнь, травма, болезни близких и, конечно же, отбившимися от рук детьми, когда жена, уставшая бороться со своими отпрысками, обращается в партком, и местный синедрион, вмешиваясь в работу кадров и службы судового хозяйства, дает указание списать по уважительной причине и подыскать временную работу на берегу, пока не наладит отношения в семье и не наставит на путь истинный своего оболтуса. Затем уже следует нотация в парткоме, и на этом воспитательная работа заканчивается, по большому счету, ее результаты никого не интересуют, но формальность соблюдена. Недаром третьей по важности задачей, стоящей перед партией, принятой еще на XXII съезде КПСС, являлось воспитание нового человека, достойного и активного строителя коммунистического общества; правда, что из этой затеи вышло, до сих пор вопрос дискуссионный и требует отдельного осмысления и повествования, и до сих пор сия разновидность homo sapiens до конца так и не изучена, и ученые всех мастей не имеют общей точки зрения на произведение социалистического реализма. Опыт, прямо скажем, удался не совсем, как тут не вспомнить профессора Преображенского из «Собачьего сердца» Михаила Булгакова. Но мы несколько отвлеклись от темы нашего перелетного героя, и пора к нему возвращаться.

В середине ноября 1982 года Александра вызвали в отдел кадров плавсостава пароходства и обрадовали тем, что необходимо срочно вылетать в солнечный Магадан, несмотря на хозяйничающую там зиму с ее известными всей стране морозами, на теплоход «Сунгари» из серии польских лесовозов типа «Беломорсклес», на котором у старшего механика случился инсульт, и он находится в местной больнице с очень туманными перспективами на выздоровление, которое если и произойдет, то совсем не скоро. Полеты в Магадан всегда были сопряжены с непредсказуемым поведением погоды на трассе, тем более в начале наступившей зимы с ее темными днями и ночами, когда светлое время занимает не более двадцати часов в сутки. Город широко известный не понаслышке и ставший нарицательным, как центр одиозного Колымского края, находится на той же широте, что и Петербург с его светлыми июньскими ночами. Декабрьские ночи как раз и являются их полной противоположностью, и продолжительность темного времени увеличивается так же, как и светлые июньские ночи. В этом Магадан полностью копирует вторую столицу с ее 60-градусной широтой. Каждый второй авиарейс в столицу Колымского края проходил с большими задержками. Условия, предлагаемые сложным рельефом по всей трассе полета, являются одними из сложнейших в стране, и взаимодействие громадной акватории Охотского моря с Восточной Сибирью с резко континентальным климатом, усугубленным Оймяконским полюсом холода, сами по себе уникальны, и изменения погодных условий на этой чёртовой кухне могут происходить практически мгновенно, вопреки всем прогнозам. Остывшие до больших значений отрицательных температур, когда земля трескается от сильнейших морозов, бескрайние просторы Сибири охлаждают и воздух над своей поверхностью, который, в свою очередь, смешиваясь с относительно теплым воздухом над просторами еще не замерзшего Охотоморья, порождает мощные атмосферные вихри, возмущающие водную поверхность, создавая серьезнейшие угрозы воздухоплавателям и мореплавателям. Но на этот раз повезло, и до Магадана долетели без приключений, если не считать нескольких зон жесткой турбулентности, когда нужно было держать язык за зубами из-за опасения потерять его откушенным собственными зубами. Неожиданностей ждать не приходилось, редкие деревца склонялись под порывами холодного колючего ветра, вздымающего сильную поземку с улиц, заваленных сугробами недавно выпавшего снега. Всматриваясь в снежные вихри, невольно приходилось ежиться, и холодок бежал за ворот, как в тексте старой советской песни о майской Москве давно забытого многими Лебедева-Кумача. Обширная Нагаевская бухта, похожая на длинный мешок, была скована льдом, но у причалов порта обрабатывалось несколько судов, проводку которых в порт осуществляли хорошо знающие местные непростые условия буксиры с ледовыми подкреплениями. Идущая с моря зыбь, отчасти умиротворенная плавающим крупнобитым льдом бухты, слегка покачивала корпуса судов, набивая и ослабляя швартовы. Зыбь в порту прекращается лишь на время, когда северная часть Охотского моря замерзает, оставляя лишь узкую полоску плавающего льда недалеко от Камчатского полуострова, которой и пользуются идущие в порт суда, обеспечивая круглогодичную навигацию, хотя бывают зимы, когда плавание без ледокольной проводки линейных ледоколов невозможно. Добравшись до местного отделения агентского филиала «Трансфлота», Александр узнал, что его пароход ушел в Иню (небольшой порт рядом с Магаданом) под выгрузку и затем, уже на обратном пути, заберет нового старшего механика. Связавшись по телефону с отделом кадров, Смолин известил о своем прибытии и необходимости подождать свое судно. Кадровики направили его на теплоход «Волчанск», стоявший у причала под выгрузкой, на котором ему выделили каюту на время ожидания. Особенностью Магаданского порта является то, что движение судов, за редкими исключениями, носит односторонний характер: грузы сюда только поступают, а обратно суда следуют в балласте, что в ледовых условиях далеко не лучший выход, но альтернативы нет, как и обратных грузов. Во время ожидания своего судна Александр несколько раз посещал в областной больнице своего предшественника, у которого парализовало речь и левую сторону: лежал он без движения с закрытыми глазами, не подавая признаков жизни. Лечащий врач известила, что за ним нужен постоянный уход, иначе все может закончиться далеко не лучшим образом. Александр ответил, что на днях прилетает его жена, которая и будет в роли сиделки ухаживать за ним. Прошло несколько дней магаданской изоляции, и наконец «Сунгари» зашел за ним. Порт предоставил буксир, на котором пришлось пробиваться через льды не менее двух часов, и наконец добрались до судна. Первым делом Смолин зашел к капитану, доложить о своем прибытии. Анатолий Васильевич, крупного телосложения, с суровым выражением лица нормандского викинга, первым делом заинтересовался, занимается ли новый старший механик спортом. Сам по себе первый вопрос во время первой встречи выглядел более чем странно, но вскоре все прояснилось. Удивленный Александр ответил, что когда-то серьезно занимался плаванием, но юношеский пыл давно угас, и в настоящее время ограничивается лишь физкультурой. Капитан ответил, что сам он мастер спорта по морскому многоборью, но на этом судне стармех спортом заниматься больше не будет. И снова немой вопрос в глазах прибывшего. И тогда он пояснил, поняв, что настало время объяснить причину столь невероятных и загадочных ограничений, касающихся спортивных увлечений. Оказалось, что прежний старший механик сначала вел нормальный образ жизни и лишь иногда заглядывал в рюмку, но в довольно умеренных дозах. Но потом неизвестно какая муха его укусила, решил резко взяться за здоровье, притащил в каюту тяжелые гантели и начал скакать с ними с утра до вечера, с небольшими перерывами для принятия пищи и общения с подчиненными. На подходе к Магадану его прыжки в собственной каюте совершенно неожиданно прекратились, что было немедленно замечено буфетчицей, так как каюта стармеха находилась над кают-компанией, где она и хозяйничала и не могла не заметить отсутствие стуков в каюте новоявленного бодибилдера, о чем сразу же поделилась с третьим механиком, в одиночестве завтракавшим после ночной вахты. Тогда третий механик решил заглянуть в каюту стармеха, узнать, чем вызвана столь неожиданная остановка спортивных занятий. Едва открыв дверь каюты, он увидел старшего механика, лежащего под столом. Мало ли что бывает, подумал третий: может, стармех медитирует или оскоромился, выпив несколько рюмок после напряженных занятий; и он тихонько закрыл за собой дверь, никому не сказав об увиденном. В обед буфетчица снова забеспокоилась отсутствием стармеха, не пришедшего к столу. На этот раз пришлось доложить капитану, и когда зашли в каюту, то убедились, что дед находился в таком же положении, что и утром. Судно в полном грузу находилось на рейде в ожидании выгрузки, и связь с берегом осуществлялась лишь буксирами в необходимых случаях. К тому же на борту не было врача, и пришлось опрашивать суда, стоящие на рейде. К счастью, на ближайшем сахалинце оказался врач, и между судами уже несколько часов образовалась обширная полынья, свободная ото льда. Мореходы, не думая о возможных последствиях от неожиданной подвижки льдов, когда любое небольшое плавательное средство может быть зажато дрейфующим льдом и вынесено в море, спустили судовой мотобот и доставили доктора на «Сунгари». Осмотрев не подающего признаков жизни пациента, тот пришел к выводу, что у него инсульт, и если бы сразу при утреннем обнаружении оказали помощь, то последствия не были бы столь тяжелыми. Срочно вызвали буксир, и на берегу уже ждала скорая помощь, доставившая парализованного человека в больницу. Александр действительно обнаружил в каюте гантели, по двенадцать килограммов каждая. Представив худосочную фигуру своего предшественника, занимающегося с такими увесистыми снарядами, Смолин предположил, что с такими тяжестями можно было заработать не только инсульт, но и грыжу с искривлением позвоночника, тем более что тот до начала спортивных занятий ничего тяжелого, кроме рюмки, не поднимал, и, естественно, организм не успел приспособиться к неожиданным нагрузкам и отреагировал по-своему. Начинать нужно было с малых весов – и только потом увеличивать нагрузку.

Пришлось с помощью второго механика принимать дела старшего механика по акту в одностороннем порядке. Из Магадана снялись на японскую Ниигату, на западном берегу Японского моря. Охотское море, скорее всего, к сожалению, еще не замерзло, и в осенне-зимнее время оно напоминает разбушевавшийся котел, ни в чем не уступая северной части Тихого океана: сибирские циклоны следуют один за другим, вызывая шести-восьмиметровые волны, сопровождаемые штормовыми ветрами, и при отрицательных температурах брызги воды еще в воздухе превращаются в ледышки, быстрыми темпами нарастает обледенение, угрожая потерей остойчивости, да и бороться с нарастанием льда на палубе и снастях практически невозможно, ибо громадные волны периодически заливают не только палубные проходы и бак, но и крышки трюмов, лишая возможности выйти на главную палубу для борьбы со льдом, не рискуя оказаться за бортом от первой набежавшей волны, откуда уже никогда не выбраться из этой беспощадной устрашающей круговерти, покрытой белой пеной, срываемой с гребней разбивающихся о корпус судна волн. Размах качки достигает тридцати и более градусов, передвижение по судну замирает, и установившаяся в судовой надстройке тишина иногда нарушается громкими ударами от сорванных со штатных креплений предметов судового обихода, и лишь штурманы лихорадочно меряют измерителем расстояние, оставшееся до северной оконечности Сахалина, когда можно будет укрыться от северо-западного ветра и волнения и наконец-то облегченно вздохнуть: «На этот раз пронесло!» Ситуацию значительно усугубляют громадные размеры Охотского моря, волнам есть где разогнаться, а судам, теряющим значительную часть своей скорости в штормовом море, совершенно негде спрятаться из-за отсутствия на всем пути естественных укрытий. Вот и приходится барахтаться в такой свистопляске суток трое, а то и четверо, особенно в балласте, чтобы добраться до северной оконечности острова Сахалин и далее следовать на юг вдоль острова уже под его прикрытием. В такой шторм и попал наш лесовоз с пустыми трюмами и закрепленными по-походному грузовыми стрелами. Качка была такой, что штатные прожекторы, установленные на мачтах, были вырваны вместе с подведенным кабелем и креплениями, с кормовых ростр вырвало «с мясом» приваренный к палубе запасной электродвигатель для грузовых лебедок с полтонны весом, и, улетая за борт, он по пути, как острой бритвой, срезал леерное ограждение. При наблюдении из штурманской рубки, окна которой также забрызгивались, за творящейся вакханалией невольно приходили на ум далеко не радужные мысли о тщетности земного бытия и человеческом бессилии перед разбушевавшейся стихией. Но мысли приходили и уходили, а бороться за свою жизнь было необходимо. Характерным для таких периодов является чисто иллюзорное замедление времени, начинающего течь на удивление крайне медленно. Четырехчасовые вахты кажутся бесконечными, особенно после того, когда вахтенный штурман откладывает измерителем на карте пройденное за вахту расстояние – всего лишь маленький графический отрезок в сравнении с просторами бушующего Охотского моря, и единственным самоутешением является понимание того, что расстояние до спасительного укрытия стало на 30—40 миль короче. А переход кажется бесконечно долгим, к тому же приходится сбавлять ход, чтобы уменьшить амплитуду качки на попутном волнении, и менять курс по той же самой причине. Но кажущаяся бесконечность наконец-то подходит к своему концу, на мостике становится гораздо оживленнее, когда на экране радара появляются отметки северной части острова, и последние сорок-тридцать миль так же медленно, но уверенно уменьшаются, будто единодушно выстраданное желание всего экипажа вынуждает судно двигаться быстрее. И вот уже почти на траверзе Сахалина волнение становится гораздо слабее, и ветер тоже падает. Проходит какой-то час, и пароход уже в совершенно другом состоянии весело бежит на юг, и от недавней качки остались одни лишь воспоминания. Возобновляется движение по судну, обитатели вылазят из своих кают и обмениваются репликами о прошедшем шторме, делясь новостями о повреждениях в каютах и собирая разбросанные по всей каютной палубе пожитки. Боцман с плотником обходят все судно, отмечая причиненные штормом повреждения. Наконец-то все осталось позади, и вскоре судно пришло в восточную Ниигату. Капитан, несмотря на свое суровое лицо, как у персонажей картины Карла Брюллова «Последний день Помпеи», пригласил Александра прогуляться и подышать свежим воздухом. Пройдя несколько городских кварталов и сменивший их частный сектор, оказались за городом, среди полей, занесенных снегом, со все еще не убранной лобой (японский овощ белого цвета, похожий на наш редис, но в разы крупнее, хотя она есть не что иное, как разновидность редьки). Погуляв по ближайшему лесу, снова вышли к полю с лобой, и вдруг капитан совершенно неожиданно промолвил: «А давай, дед, стащим лобу?» Александр, немного опешив от столь неожиданного предложения, не нашел ничего другого, как сказать, что воровать им не совсем приличествует. Но, по всей вероятности, капитан еще не сбросил многодневный стресс после штормового перехода, его душа жаждала совершить какой-нибудь детский необдуманный поступок, и он продолжал: «Ничего ты не понимаешь. Я сам детдомовский, и запомни, ничего нет вкуснее ворованной пищи!» C этими словами он ловко выдернул одну лобу и спрятал ее в пакет. Все-таки у него где-то в глубине сознания сидели воспоминания о нелегком детдомовском детстве, в котором навсегда отпечатались яркие страницы набегов на соседние сады и огороды, раскрывшиеся после затяжного стресса. Вот такие совершенно необычные и неожиданные странности жизни вдруг всплывают в памяти, и для Смолина они явились настоящим откровением: совершенно ясно, что человек никогда не будет рассказывать или делиться не лучшими страницами своей жизни, если он не доверяет своему собеседнику или не чувствует духовного родства после только что миновавшей опасности. Затем, уже на обратном пути, зашли в придорожное кафе и выпили по стаканчику горячего сакэ. За окном падал снег, и при полном безветрии снежинки казались мохнатыми и большими, медленно опускающимися на землю, создавая вполне сказочную картину. Продолжая разговаривать в уютном кафе, капитан упомянув о судне, с неожиданной для него нежностью в голосе несколько раз назвал свой пароход на чисто японский лад «СунгАри Мару», с ударением на букву «а» и добавляя японское «Мару», что означает «судно», и в Японии эта приставка обязательна в названии каждого парохода. Пережитый шторм понемногу забывался и уходил на второй план, и капитан, отдавая дань своему судну, не поскупился на похвалу, вначале показавшуюся по-детски наивной из уст человека, не привыкшего к телячьим нежностям в присутствии стармеха, с которым свела его судьба всего лишь несколько дней назад, но стоивших многих месяцев, и ставшего близким без всяких лишних разговоров. Оба понимали друг друга без слов, и какая-то невидимая ниточка соединила их души.

На следующий день к Анатолию Васильевичу пришли знакомые японцы из администрации порта с новогодними подарками и сувенирами – и в дружеской обстановке встретили наступающий Новый 1983 год. Через пару дней снялись на самый южный приморский порт Посьет. Капитан к тому же оказался заядлым охотником, и у него в сейфе хранились два ружья с соответствующими разрешениями, но все-таки было как-то необычно для нашей таможни позволять выходить за границу со своим арсеналом. Мастер давно работал на перевозках круглого леса, и Посьет являлся часто посещаемым портом, в котором у него было множество знакомых в различных структурах. При оформлении прихода пограничники, прибывшие на борт, не отпускали капитана, весело переговариваясь с ним, чувствовалось, что они давно знакомы и их связывало гораздо большее, чем простое общение на официальном уровне. На следующий день Анатолий Васильевич торжественно заявил обоим своим ближайшим помощникам – стармеху и старпому, что он отправляется на охоту и следует ждать его возвращения с добычей. А через сутки к борту подъехал боевой бронетранспортер с пулеметом, грязный и заляпанный снегом, будто только что с передовой. Из него выпрыгнул молоденький лейтенант и поднялся к старшему помощнику, который в это время пил чай вместе с Александром. Лейтенант передал записку от капитана с известием о том, что у охотников закончились провизия и напитки. Чиф, видимо, уже не раз сталкивавшийся с подобными просьбами о помощи, быстро распорядился, все необходимое тут же погрузили в БТР, и боевая машина сразу же укатила, задрав ствол пулемета в безоблачное зимнее небо, невольно имитируя фронтовую сцену. Капитан всю стоянку пробыл на охоте, и его помощники вполне допускали его возвращение с охотничьими трофеями. Но их ожидания не оправдались, Мастер вернулся без добычи, видимо, дичь успела разбежаться, лишь заслышав грохот БТР и громкие голоса охотников, которые взяли ружья и прикомандированный БТР, скорее всего, для личной охраны, чтобы какой-нибудь секач-беспредельщик не напал на них. Но настроение у капитана было бодрым, чувствовалось, что он, наконец, отрешился от прошедшего перехода и вернулся в свою обычную колею. Встряска ему была крайне необходима. Следующий рейс с круглым лесом, снова на Японию, не занял много времени, и судно вернулось во Владивосток. Александр списался 14-го января, передав дела вновь назначенному старшему механику, и на старый Новый год был уже дома.

Через несколько лет, следуя из Арктики на Северную Америку за канадской пшеницей, пароход Смолина зашел для оформления в Провидения, где он встретил Анатолия Васильевича, работавшего капитаном порта. Нелегкая судьба каким-то ветром занесла его на Чукотку, но Александр не стал его расспрашивать, понимая щекотливость ситуации, почему он оказался в этом забытом богом уголке. Оба лишь тепло пообщались, вспоминая давно минувшие события.