Текст книги "Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 3"

Я помню, как все начиналось…

Человеческая память избирательна, и многие события нашей жизни, особенно по прошествии многих лет, забываются и навсегда расстаются с нами, не оставив даже малейших воспоминаний, по неизвестным до сих пор причинам, самостоятельно выбирая свои приоритеты, которые не ржавеют даже спустя многие десятилетия. И лишь иногда, когда кто-то из участников давних событий заведет разговор, их двоих касающийся, вроде бы что-то чуть-чуть проявляется, но, скорее всего, это чисто кажущееся – и по большому счету память остается глухой даже с такими подсказками. А неназойливое поддакивание и кивание лишь подчеркивают напрочь забытое: скорее всего, люди не хотят показываться в не лучшем для себя свете, «рассказчик, который присутствовал в то время вместе со мной, помнит, а у меня напрочь вырубило». Этим и объясняется желание поскорее обойти тему разговора, как можно быстрее переключившись на что-то другое, и отделаться по-легкому, не выдавая себя. Вполне вероятно, что память каждого человека концентрируется на отдельных событиях или даже жизненных периодах, в зависимости от эмоционального и психического состояния каждого индивида и его состояния в тот самый момент или временной промежуток. Невозможно разделить множество людей на четыре известных психотипа. Черное и белое встречаются в чистом виде чрезвычайно редко, разве что на надгробном памятнике бывшего генсека Хрущева известного скульптора Эрнста Неизвестного на Новодевичьем кладбище, а если говорить о человеческих психотипах, то, скорее всего, – никогда. Да и знаменитый скульптор на контрасте этих противоположных цветов показал и подчеркнул непоследовательность давнего лидера страны. Самому же начинающему молодому ваятелю досталось от Никиты Сергеевича больше всех во время разгрома выставки художников-авангардистов в Манеже в начале декабря 1962 года. События такого рода уже никогда не забылись скульптором, и через десятки лет он вспоминал их до малейших подробностей: вместе со своими коллегами в состоянии сильнейшего стресса ежеминутно ожидал ареста в соответствии с недавними сталинско-бериевскими порядками, но репрессий не последовало, видимо, Хрущев понимал, что после его доклада на двадцатом съезде партии о развенчании культа личности вождя всех народов, в 1956 году, он просто не имеет права этого делать, не потому, что он ценил людей, но потому, что прекрасно осознавал последующую потерю авторитета в стране, вызванную полным противоречием с основными тезисами своего упомянутого доклада. Свое авторство хрущевского памятника Неизвестный считал самым удивительным и невероятным событием в жизни, поставившим жирную точку в его споре с генсеком. Естественно, что такие случаи единичны и спустя много лет фактически становятся мифами, но, в свою очередь, они ярче всего подтверждают эмоционально-психическую избирательность человеческой памяти. Первый и последний школьные звонки, поступление и окончание вуза и получение диплома, когда молодые специалисты спешат прикрепить к лацкану пиджака заветный ромбик, начало трудовой деятельности и первое место работы, как и женитьбу, рождение детей, наверняка помнят все как исключительные события своей жизни, хотя они, как близнецы, во многом похожи на точно такие же запоминающиеся даты у большинства других, в то же время оставаясь неповторимыми и исключительными для каждого. Ну а подавляющее количество жизненных успехов, неудач и событий разительно разнятся в зависимости от все той же избирательности памяти. Иногда неистово хочется забыть какие-то неприятные страницы своей жизни, которых хватает у каждого, но память, не считаясь с желаниями, продолжает их цепко хранить, временами напоминая во всей красочной непривлекательности. Возможно, что это результат эволюционного процесса человека, направленного на его воспитание и понимание, что такое хорошо и что такое плохо, как в детских стихах Маяковского.

Александр Смолин второго октября 1971 года окончил ДВВИМУ и получил диплом инженера-механика вместе со всеми своими однокашниками, сблизившись со многими из них, и пришло время расставаться, потому что на сухогрузных судах, как и на танкерах, двух четвертых механиков не бывает. Впрочем, иногда появляется и ремонтный механик, стоящий в судовой иерархии ниже четвертого. Естественно, каждая выпускная группа устроила свой выпускной бал в одном из ресторанов города. Многие молодые специалисты, будучи женатыми, явились с женами, знавшими большинство сокурсников мужа. Пошли тосты и спичи: сначала короткие, как выстрел, и ясные, как весеннее солнышко, а во второй половине банкета – все длиннее и малопонятнее, в чем не было ничего удивительного; были слезы, обнимания и взаимные признания, обещания писать и хранить дружбу, хотя большинство вскоре об этом забыло, не придавая ничего серьезного риторическим обещаниям, впоследствии между рейсами случайно встречаясь на улицах города или во время продолжительных стоянок во Вьетнаме или еще какой-нибудь экзотической стране. Но встречи были короткими, обменивались лишь общими словами: «Как жизнь, жена, дети?» У каждого появились новые друзья и приоритеты. Но небольшой костяк настоящих друзей сохранился надолго, никакие перипетии не смогли его поколебать, и дружба сохранилась на многие годы, вплоть до ухода из жизни кого-либо из них, и оставшиеся после таких событий сплачивались еще сильнее и, умудренные опытом, осознавали бренность и хрупкость жизни. «И каждый раз навек прощайтесь! Когда уходите на миг!» – строки из лирического стихотворения Александра Кочеткова как нельзя лучше объясняют приближение к своему жизненному порогу, когда время уходит по крупицам и становится поистине бесценным. Но впереди у них была целая жизнь, а что их ждет вдали, время покажет. Жены чутко следили за своими мужьями – и, когда «дошло веселие до точки», расхватали своих суженых и отправились по домам.

Александра распределили в Дальневосточное пароходство – самое престижное и большое из дальневосточных, и первого ноября, после положенного отпуска, его приняли на работу, и дата тоже стала знаменательной – с нее начался трудовой стаж. Но вакантных мест, несмотря на большое количество судов, не было: скорее всего, это было связано с наступающей зимой, и желающие идти в долгосрочный зимний отпуск не забрасывали отдел кадров радиограммами о предоставлении замены, откладывая столь важные решения на конец осени – начало лета. Молодые механики утром приходили в отдел кадров плавсостава и, услышав ставшее уже привычным «вакантных мест нет», отмечались и находились неподалеку в ожидании своей востребованности. Заработная плата шла с первого дня поступления в компанию в размере семидесяти пяти процентов от оклада. Получилось, что они, еще не работая, сразу же перешли в категорию «бичей» – слово, пришедшее к нам из английского языка, в буквальном смысле означающее нахождение на берегу, будучи списанным с корабля, и трансформированное в русском языке в значении спившегося сезонного рабочего из рыбаков, лесозаготовителей и прочих специальностей, требующих тяжелого физического труда. В пароходстве же оно означало лишь моряков, ожидавших свое судно, и не принималось как что-то оскорбительное. Александру пришлось отпраздновать наступление Нового 1972 года в кругу семьи, что было явно положительным событием, и лишь намного позже он поймет, что попасть домой в канун Нового года – неслыханная удача и везение. Но в тот момент на душе скребли кошки, внутри зрело недовольство собой, хотя его вины и в помине не было, и если бы он мог заглянуть вперед, то вряд ли удалось подсчитать случаи, когда его выдергивали из отпусков, не говоря уже об отгульных выходных и праздничных днях. Но это все в будущем, а сейчас он стремился в море, на любое судно, независимо от размеров и предстоящих районов плавания. В закоулках сознания все же теплилась мысль попасть на судно, идущее в иностранные порты, и посмотреть своими глазами, как там у них. Во время всех своих учебных практик его угораздило все время попадать лишь на каботажные, в основном грузопассажирские линейные суда, хотя, конечно, там тоже были свои преимущества больших экипажей и проходящих пассажиров. Александру «повезло», и восьмого января он получил назначение на такой известный нам серийный «Пионер», теплоход «Зина Портнова», который имел самое красивое название не только среди всех пятнадцати пароходских систершипов, но, возможно, и во всей компании. Местные остряки иначе как Элизабет Тэйлор, по имени голливудской примы, его не называли, трансформируя Зину в Элизабет, а Портнову в Тэйлор (по-английски «тэйлор» означает «портной»). Первый рейс Александра и в самом деле оказался заграничным: с круглым лесом из Находки в японскую Ниигату на западном побережье, куда ходу всего-то полтора суток, где его в компании нескольких членов экипажа, после оформления властями, увезли в недалекую больничку и, сделав отсутствующую прививку согласно японским карантинным правилам, доставили обратно на судно. О нерентабельности лесных перевозок на таких небольших твиндекерах уже не раз говорилось в ранних рассказах, но путем каких-то эзотерических пассов заработанные несколько десятков тысяч долларов превращались в большую кучу советских рублей и перевыполнение плановых заданий, что предполагало премию всему экипажу. В настоящее время ни один порт не дал бы согласие на обработку твиндечного судна с таким грузом, но тогда порты принадлежали пароходствам и ослушаться не могли. Первый японский совсем небольшой порт и город заставил Александра несколько по-иному взглянуть на нашу соседку: обилие товаров в магазинах, назначение многих из них было совершенно непонятно жителям страны развитого социализма, бурное развитие радиоэлектроники, кассетные магнитофоны, и особенно поразили наличие мандариновых деревьев с ярко-оранжевыми спелыми плодами на улицах вдоль дорог и жилых домов частного сектора, которые никто не рвал и даже не заглядывался, вежливые улыбчивые японцы и прекрасное обслуживание в больших и малых магазинах. В отечественной прессе того времени поведение обслуживающего персонала объясняли тем, что они улыбаются не искренне, а только за деньги. Но по большому счету простому обывателю абсолютно безразлично, за деньги ли они улыбаются или нет: они просто хорошо выполняют свою работу, в этом вся и разгадка. Объясняющие прекрасно понимали, что в обстановке всеобщего дефицита наш обслуживающий персонал улыбаться ни за что не будет. В таком качестве судно проработало до конца мая, а затем пришел сезон арктических перевозок. Александру еще повезло с судном, то ли из уважения к названию и имени голливудской красавицы, то ли по случаю, но пароход не отнесли к категории судов-снабженцев с тракторами и баржами на борту, когда приходится по-настоящему вкалывать, зачастую рискуя жизнью, или сутками сидеть на голом, обдуваемом всеми ветрами пологом берегу Южной Чукотки в ожидании своего судна, ушедшего дальше в море от блокирующих льдов побережья, пригнанных южными ветрами, в ожидании ухода дрейфующих льдов. Пароход поставили на колымскую линию, куда он должен был доставлять народно-хозяйственные грузы в самый северный поселок знаменитой реки, названный каким-то язвительным острословом Зеленым Мысом, хотя, может быть, и без злого умысла, потому что далее на север вплоть до побережья Ледовитого океана уже ничего, кроме мхов, не росло. Но поселок, словно родовитый дворянин, имел и второе имя – Черский, в честь геолога и географа, исследователя Сибири Ивана Черского. Переход до Берингова пролива проходил в обычных для этих морей условиях: густой туман, и тоскливый протяжный стон судового тифона каждые две минуты навевал еще большую грусть и уныние. И только после прохода Петропавловска-Камчатского небо прояснилось и разогнало кажущийся вечным туман. Но вместе с ним усилились волнение Берингова моря и сопутствующие разгоняющие волны ветры. Несмотря на смену погоды, хотя трудно сказать, что лучше: густой туман с безветрием с относительно спокойным морем или солнечные штормовые условия с приличной качкой разных направлений, когда ветровое волнение смешивается с океанской зыбью и волны разных направлений порождают смешанную бортовую и килевую качку, вынуждая судно рыскать и крениться как от бортовой, так и от килевой качки, самой неприятной для экипажей судов, когда трудно определить ее дальнейшее развитие и регулярность, постоянно уходящую из-под ног палубу, вынуждая каждый раз хвататься за неподвижные конструкции судна, и главной проблемой является сон, прерывистый, короткий и тревожный. В столовой и кают-компании во время принятия пищи поднимаются бортики столов и скатерти увлажняются до мокрого состояния, чтобы уменьшить скольжение столовых приборов, особенно супниц с горячим первым блюдом. Как только судовой кок со своей помощницей управляются с приготовлением пищи, танцуя словно эквилибристы возле большой электрической плиты, умудряясь не обжечься и не разлить содержимое чанов по кафельной палубе камбуза! Волнение поутихло только после прохождения пролива и выхода в Ледовитый океан, где дрейфующие льды даже при сильных ветрах не дают волне разгоняться до опасных величин. Вскоре подошли к точке встречи, назначенной ведущим линейным ледоколом. Несколько судов уже лежали в дрейфе, ожидая дальнейших команд лидера. Через пару дней, дождавшись подхода еще двух судов, построившись в походный караван под порядковыми номерами следования, двинулись на запад. И снова, как и во время последней плавательской практики, – туман, снежные заносы, бледное небо и солнце, с трудом пробивающее мглу заполярья, ледяные поля и форсирование ледовых перемычек, постоянное ожидание реверса и возникающее от нескончаемого ожидания напряжение кажущейся бесконечной вахты. По мере продвижения на запад количество судов каравана редело: большинство направлялось в Певек: восточную столицу Арктики, некоторые отваливали еще раньше – на мыс Шмидта, и оставшиеся следовали в Тикси. На баре Колымы вынуждены были стать на якорь в ожидании наступления полной воды, которая предполагалась через трое суток, и с проходной осадкой четыре метра двадцать сантиметров должны проскочить бар, а там уже вверх по реке осадка не лимитировала, достигая двадцати метров, которой бы хватило даже для любого ледокола, который там совсем не нужен, так как ледоход уже закончился и с верховьев в небольших количествах стали прибывать лиственные плоты. У речников имеются свои мелкосидящие ледоколы, которые помогают окалывать стоящие на зимовках в затоне суда и пробивают образующиеся на реке заторы, а если это им не удается, то в ход идет взрывчатка, после которой местные ледобои довершают дело. Не теряя времени, решили сходить на рыбалку в реку, погода, правда, не крымская: все в болотных сапогах, свитерах и фуфайках. Интересно, что в арктических морях, начиная с Карских ворот и кончая Чукотским морем, рыбы почти нет, и по официальной статистике на всем этом громадном протяжении за год вылавливают порядка четырехсот тонн – мизерное количество, тем более что в соседнем Баренцевом море вылавливают более миллиона тонн трески, пикши, палтуса, морского окуня, сельди и других ценных промысловых пород, которых насчитывается около двадцати. Ученые предполагают, что дело в том, что воды Баренцева моря богаты кормовой базой, и особенно планктоном, служащим основой пищей для всех морских обитателей. В то же время начиная с восточной стороны Карских ворот наблюдается совершенно противоположная картина – и кормовая донная база почти совсем отсутствует. Объяснение находят в том, что всё восточное побережье подвержено огромному сбросу пресных вод, приносимых великими сибирскими реками: Обью, Енисеем и Леной. Пресная вода не успевает перемешиваться с соленой, тем более что приличная часть российского шельфа мелководна и морская вода, как более тяжелая, стоит у морского дна, а пресная наверху, тем самым две разных по солености и плотности среды лишают возможности создания кормовой базы для всех обитателей биологической вертикали – и рыба обитает лишь в пресноводных реках.

Многие из экипажа, уже не однажды побывавшие в местных краях, хорошо знали рыбные места. Основательно запасшись провиантом, погрузив сети и палатку, двинулись в путь. Видимость была нулевая, и мотобот вели по судовому радиолокатору, сообщая нужные курсы по радиостанции. Зайдя в реку и войдя в одну из проток, обосновали становище, разбив палатку, нашли предполагаемое рыбное место и приступили к первому замету, который всех воодушевил. Продолжили рыбалку, сделав еще несколько заметов с очень неплохим уловом, а так как коммерческой деятельностью решили не заниматься, то пора бы и завязать. В основном в сети попадались горбоносые муксуны, ряпушка – серебристая жирная рыбешка порядка тридцати сантиметров в длину. Она очень вкусна в любом виде – и особенно хороша в вяленом и подкопченном виде, когда янтарный жир стекает по ладоням и благоухает в радиусе нескольких метров. Муксун хорош в виде строганины, вряд ли у него найдутся достойные соперники. Наступили долгие северные сумерки, перед сном решили поставить сеть на ночь, и при этом мотобот прилично присел на илистой мели. Вся бригада переместилась на корму, а самые сильные – Александр и электромеханик – пытались, отталкиваясь от берега веслами, столкнуть плавсредство на воду. Совершенно неожиданно для четвертого механика, явно изрядно нагрузившего, скорее всего, под небольшим углом, свое орудие, весло, спружинив, резко вытолкнуло его вверх, подобно фиберглассовому шесту прыгуна в высоту, и, описав приличную дугу на фоне закатного неба, Александр плюхнулся в воду во всем своем снаряжении. Неизвестно, установил ли он при этом личный или, может, и вовсе арктический рекорд по этому виду спорта, из-за отсутствия дипломированных арбитров установить не удалось, но зрители при этом присутствовали. Выбравшись на берег, принялся сушить насквозь промокшую одежду, с которой ручьями стекала колымская вода, начиная с телогрейки и заканчивая носками. Настроение от вынужденного купания не ухудшилось – напротив, подумав, что он, может быть, единственный из всего плавсостава пароходства, принявший омовение в водах Колымы, Александр значительно приободрился, а поспевшая настоящая ароматная уха и вовсе сделала его счастливым. Утром, сделав еще два замета согласно русской пословице: «Много-много, а еще бы столько», с богатым уловом вернулись на судно.

А затем были Ванино и Певек, Тикси, и опять Ванино – и, наконец, Находка. Как-то прохаживаясь по Певеку, увидели у местного мужичка крохотного щенка болонки. Поторговавшись с мужичком, купили пёсика за пятьсот японских иен: с советскими рублями почему-то было совсем туго. Абориген озадаченно разглядывал иностранную, доселе невиданную, деньгу и спрашивал, что на нее можно купить. В ответ услышал: «Все, что захочешь!» – и со смехом арктические постояльцы ушли на свое судно. Щенка, оказавшегося сучкой, назвали Жужей и подарили капитану на день рождения, чему он был безмерно рад.

В середине ноября большую часть экипажа списали в отпуск, когда же еще отдыхать полярникам, как не зимой, ведь они к ней привыкли. Смолин тоже оказался в числе отдыхающих на протяжении всей зимы и снова, как и год назад, стал задумываться о будущем месте дальнейшей работы. Совершенно неожиданно его вызвали в отдел кадров и предложили вернуться на «Зину Портнову». Как выяснилось, судно поставили в Находке под погрузку калийной соли на Австралию, сродни тому, что и незаряженное ружье раз в год стреляет, и капитан предупредил кадровиков, что на юг пойдут те, кто отпахал предыдущую полярку, а «шаровики» ему не нужны, пусть посидят дома до весны. Почти все отпускники вернулись на судно, и в прежнем спаянном составе экипаж отправился в Мельбурн, на самый юг Зеленого континента, в Большой Австралийский залив, где вовсю чувствуется дыхание Южного полюса с его хороводом циклонов и вечными льдами, гораздо более серьезными, чем у его северного тезки. Но, слава богу, до них было далеко, хотя зыбь, идущая с полюса, давала о себе знать. Первое прохождение экватора все новички отметили неприятной процедурой «чистилища» и полным обрядом, установленным самим Нептуном, из рук которого Александр получил охранную грамоту и высочайшим повелением дарованное имя «Судак». В дальнейшем эта грамота не раз спасала его от повторных попыток прохождения обряда, на который так охочи помощники морского властелина. На всем долгом пути на юг Зеленого континента стояла прекрасная погода, и экипаж радовался столь быстрому и неожиданному превращению. Но к хорошему быстро привыкают, а исключительное быстро становится обыденным. Летучих рыб поутру набиралось целое ведро, когда вахтенный матрос обходил с рассветом судно с обоих бортов, что и немудрено: у полностью загруженного парохода надводный борт был минимальным, и летающие водоплавающие перелетали через фальшборт, совершенно его не замечая, чтобы потом, ударившись о комингсы трюмов или другие возвышающиеся судовые конструкции, тут же упасть обездвиженными и вскоре пойти на завтрак экипажу. Свежая морская рыба, к тому же прекрасного вкуса и качества, еще никому не навредила. Об Австралии Александр даже не мечтал – и вдруг, по щучьему велению и совершенному нехотенью, он оказался там, где в своих самых далеких планах не предполагал так быстро появиться. Кенгуру, не боящиеся людей, опоссумы, более не встречающиеся нигде, вечно засыпающие коалы, стоит им отведать листок любимого ими эвкалипта, который при переваривании в их желудках выделяет какой-то слабый наркотик, ну и, конечно, неповторимые национальные парки с их уникальной природой, словно на мультяшных картинках, – не просто страна, целый новый мир, экологичный и добрый, который австралийцы хотят сохранить надолго, если не навсегда. После выгрузки в Мельбурне перешли в совсем недалекий Джелонг под погрузку шерсти: чего-чего, а баранов в Австралии хватает, недаром лорд-спикер в английской палате лордов сидит на мешке с шерстью, благодаря которой Великобритания во многом обязана своему былому владычеству. Джелонг почти самая южная точка континента, как раз напротив Тасмании через Бассов пролив, относительно небольшой портовый город, но с австралийским шармом и многочисленными национальными парками, как и везде на Зеленом континенте. Экипаж был тепло встречен русскими эмигрантами всех времен: благодаря комфортному климату, их здесь больше, чем где-либо еще. Они с видимым удовольствием, соскучившись по соотечественникам, показывали местные достопримечательности, приглашали мореходов домой в гости и в финале по случаю Пасхи устроили грандиозный банкет. После переполнявших всех австралийских впечатлений и прекрасно проведенного времени, похожего на путешествие в сказочную неведомую страну, пароход снялся на Владивосток, повторяя климатические зоны в обратном порядке в чисто меридиональном направлении с юга на север. После окончания выгрузки в своем порту успели сделать несколько рейсов на Японию с круглым лесом, а затем с тем же дружным коллективом снова отправились в Арктику по уже хорошо знакомому маршруту, с той лишь разницей, что в Тикси взяли лес на японскую Хакату, расположенную на юго-западном острове Кюсю, совсем рядом с Цусимским проливом, хорошо известным каждому российскому уху из-за самой крупной неудачи в истории отечественного императорского флота, на удивление оформившись на выход за границу в Провидения вместо Петропавловска. После японского рейса снова пришли во Владивосток, где Александр списался в очередной зимний отпуск, ему очень хотелось встретить Новый 1973 год с семьей, как и год назад, но все еще будет впереди, и будут случаи, когда в канун Нового года, буквально за несколько часов до наступления, придется уходить, чтобы не мозолить глаза начальству: «С глаз долой – из сердца вон». В общей сложности Александр отработал на своем первом судне почти два года и до сих пор с теплом вспоминает свой маленький «Пионер».

Память действительно избирательна, и старший механик Смолин во всех деталях помнит свое первое судно, хотя с той поры миновало почти пятьдесят лет, его неповторимые рейсы, знакомство с Зеленым континентом, и хранит ту самую охранную грамоту, полученную из рук властителя морей и океанов Нептуна, и, оглядываясь назад, не припоминает никаких раздоров, неудач и прочих неурядиц, хотя их тоже хватало, но память их напрочь вычистила, оставив лишь добрые воспоминания.