Текст книги "На буксире. Гошины штаны. Алина. Ключ на 32. Пляски розовой лошади"

– Вадим, иди лучше спать. А я… я сейчас досмотрю про зеленого человечка и тоже лягу.

«Ничего, завтра отойдет», – подумал Вадим, пожелал матери спокойной ночи и ушел к себе.

Вообще Вадим пришел домой в отличном настроении, и если бы не обнаружил мать в таком состоянии, все было бы у него совсем замечательно. А настроение было у него отличным потому, что он предвкушал скорую расправу над своим врагом Костей, опозорившим его. И хотя ничего более конкретного после разговора с Мариной он про него пока не узнал, но сегодня заручился поддержкой друзей в своем решении сломать ему ребра. Он рассказал им, что Вите грозит срок, что «с ментами уже все порешали» и что как только подонок выйдет из больницы, так сразу его в СИЗО и запрут, а оттуда – прямо на нары уже в другое место. Конечно, в реальности все вряд ли было бы именно так, но Вадим едва ли хотел и мог это понимать. Главное – скоро справедливость восторжествует, «виноватый подонок» будет наказан. А большое количество пива придавало Вадиму смелости, и рассказ получался красочным.

– …Ну, короче, пришел я к ментовскому начальнику, этому полковнику Разгуляеву, и говорю: так и так, типа избил меня гондон, вот на роже все видно, в карточке записано, мать свидетель, короче, типа пришел вот заявить.

– А ты чё, сразу к начальнику ментовки попер? – спросил Дед, удивившись.

– А чё мне? – невозмутимо ответил Вадим. – Мы это, типа знакомы.

– Нехеровые у тебя связи, – сказал Овсеенко.

– А ты думал… Ну короче, сказал он мне, чё и как написать, сказал: не ссы, засадим урода.

Это дало друзьям повод от души порадоваться, посмеяться и поздравить Вадима с победой, красивой и серьезной. Выпили за это.

– Теперь главное, чтобы он в больнице не подох, – пошутил Иванов.

– Все с ним в порядке. Подумаешь, сотрясение мозга да рука сломана. Херня, – ответил Вадим, когда прошел общий хохот от удачной шутки Иванова. И добавил: – А то ведь, в натуре, все впереди у пацана. Там его научат, как руками махать. Быстро станет пассивным педерастом.

В таком духе разговор продолжался еще какое-то время. Друзья шутили над Витей, представляя его уже на нарах, спящего «у параши», «опущенного» в первый же день и прочее, что казалось им очень забавным.

А затем Вадим напомнил друзьям, что еще один «ублюдок», который осмелился покуситься на «чужую собственность» (здесь он имел в виду свою бывшую девушку Иру), ходит себе как ни в чем не бывало и радуется жизни, и даже нос у него не сломан.

– Нехерово было бы его наказать… Но, кажется, тут больше Ирка виновата, – сказал Иванов, выслушав рассуждения Вадима о случившемся, пропитанные явным желанием отомстить.

– Она баба тупая, что с нее взять! – ответил Вадим, слегка разгорячившись от такого ответа друга.

Согласно их «настоящему и правильному» пониманию жизни женщина была не более чем одной из мужских принадлежностей. С женщиной нечего было обсуждать, нечего было решать, и сама женщина, конечно же, решать ничего не могла «своим бабьим куриным мозгом». Мужику полагалось все, а бабе – только одно: ублажать мужика. На вопрос, могло ли такое понимание прийти в эти молодые головы само собой, конечно же, следует ответить «нет» и пояснить, что возникло оно исключительно благодаря окружению и родителям вроде Гоши, которые несли именно такую правду жизни в массы. Одно только было отличие – Гоша и подобные, уже имея жизненный опыт, использовали такую правду для своих целей и спекулировали ею и так и эдак: где надо, он живет «по понятиям», а где надо, и мать родную продаст. Эти же, малолетние ребята, за плечами ничего толком не имея (не считая нескольких сотен литров выпитого спиртного и дюжины осчастливленных проституток), принимали все на веру, и от этого их действия в спорных ситуациях были не только жестче, но и почти всегда глупее. Некоторым из них только какое-то чутье, какая-то природная хитрость позволяла использовать основные принципы этих ребят себе на пользу не хуже Гоши.

– Иван, Вадя прав, – вмешался в разговор Дед. – Бабы дуры. Он ей навешал на уши, выпили, музыка там, чё, и все. Кто б не дал?

– Моя бы не дала, – сказал Овсеенко.

Речь шла об Оле – одной из трех девушек, в компании которых Вадим застал друзей на съемной квартире после своего дня рождения. С тех пор Овсеенко с Олей стали встречаться.

– А ты так уверен? – заспорил Дед. – Мы вот тут разговариваем, а может, она щас там трахается с кем-то. Как с тобой неделю назад.

– Ни хера! – возмутился Овсеенко.

– Овес, ты дебил? Ты с ней сам как познакомился?

– Ну-у…

– Хули, ну? А то мы не помним? В кабаке этом неделю назад. Потом на хату поехали. Она говорила, что парень у нее есть. И чё? Засунул ей, и нет парня. Все, бля!

– Ну ты сравнил, – сказал Овсеенко. – Засунул я или какой-то урод щуплый. Конечно, от меня она охренела. Так и сказала, что никто ее так не трахал. Понял?

Все засмеялись.

– Да ты гигант, – сказал Дед, явно подтрунивая над другом.

Вадим вспомнил слова Иры, очень похожие на эти, которые сказала Овсеенко его новая подружка, и спросил:

– Ее, случайно, не Ира зовут?

Он, конечно же, знал, что подругу Овсеенко зовут Оля.

– Почему Ира? – спросил Иванов.

– Потому что она так же говорила про того коня, который на нее залез. Так и сказала: «До сих пор не могу забыть».

– Вадя, может, у тебя просто член маленький?

– Пошел ты!

В разговоре наступила пауза, и прервал ее Овсеенко, которому с того момента, как заговорили о его новой подружке и о том, как он ее заполучил, пришла в голову странная мысль и требовала обсуждения.

– Так это чё выходит, – сказал он, оглядывая товарищей. – Если так думать… Раз мы хотим этого коня оприходовать, меня щас тоже надо отпиздить за то, что я чужую бабу отодрал и вообще увел?

Вадим уставился на него в тупом молчании. Иванов, решив пошутить, сказал:

– Ну, если желаешь, снимай штаны, щас ремня тебе дадим.

И только Дед нашел подходящее разъяснение по поводу такой ситуации.

– Да ты у кого бабу увел? У задрота какого-то. Если бы не зассал он, уже бы наехал на тебя. Но обоссытся он скорее, чем на пацана наедет. Вот и все. А у таких чего не забрать-то? Попялить ее, а там как пойдет. Может, еще и назад вернуть.

Друзья расхохотались. Дед продолжил:

– А этот черт пацана обидел. Поэтому и получить должен. И отхватит. Верно Вадя говорит: напинать его надо, лысину ему начистить. Чтоб знал. А баба, она в натуре дура. Ну хочешь, дай ей леща. Но хули толку? Только вонять будет.

– Верно говоришь, Дед, – сказал Иванов, одобрительно кивая.

Вадим тоже качал головой, давая понять, что согласен с аргументами товарища. Овсеенко сидел молча и не выражал эмоций, думая о том, что вдруг и он правильного пацана обул, и тот придет не сегодня-завтра ему «лысину чистить», как выразился Дед.

Вадим, понимая, что пришло время заручиться поддержкой друзей, спросил:

– Так чё, пацаны? Вы со мной? Накажем урода?

– Само собой, Вадя, – тут же ответил Дед. – Считай, уже пиздец ему.

Остальные тоже, разумеется, подтвердили свое участие. После этого Дед спросил:

– А где его искать-то? Ты знаешь?

– Я тут навел справки. Но пока все мутно. Вроде учится он в Тольятти, здесь у него родственники, где-то на Советской Армии вроде, приезжает к ним иногда. Вот пока все.

– А зовут его как?

– Смышляев Костя.

– Ну ты шпион. Не удивлюсь, если у тебя и папка есть картонная, на которой сверху написано: «Дело». А там досье на него, – сказал Дед и рассмеялся.

– Это мне Марина рассказала, подружка ее, – ответил Вадим.

– Бабская дружба… – усмехнулся Дед.

– Слушай, – вмешался Овсеенко. – А Ира с этим Костей сейчас не мутит?

– Не знаю, – ответил Вадя, задумавшись. – Марина не сказала.

– Верно мыслишь, – сказал Дед, показав пальцев на Овсеенко и одобрительно кивнув. – Если ей понравилось, а у него никого нет, то там его и надо искать. Может, не сейчас. Сейчас она поревет, успокоится. Может, уже успокоилась. А потом опять захочет. И он захочет. И припрется из своего Тольятти… Ну это, конечно, если неохота его там ловить.

– И чё предлагаешь? – спросил Вадим. – Ирку караулить?

– А на хера тебе ее караулить… – начал Дед, глядя Вадиму прямо в глаза, и, сделав небольшую паузу, продолжил: – …Если Марина ее покараулит.

– Дед, ну ты черт, – сказал Овсеенко.

– Демон, – подтвердил Иванов.

– А если она не захочет? – засомневался Вадим.

– Вадя, – сказал Дед. – Поверь, бабы – глупые курицы. Ты о бабской дружбе слышал что-то? Потому что любая баба свою подружку за так продаст, только для радости. Прожил двадцать лет, а ни черта не понял. Всему тебя учить надо.

– Ну… – с сомнением протянул Вадим. – Можно попробовать.

– Вот и попробуй, – сказал Дед. – А как узнаешь, чё да как, мы поможем: подкатим и встретим этого фраера достойно.

Так и был придуман план дальнейших действий, по крайней мере первая его часть, которая основывалась на расчете, что найти негодяя Вадиму поможет Марина. На случай, если этот вариант не сработает, был придуман другой план, но детальный разговор по этому поводу решили отложить до того, как будет известно наверняка, удастся ли Вадиму склонить Марину к сотрудничеству.

Больше этот вопрос обсуждать не стали, и начались разговоры на совсем другие темы. А под конец дня друзья разошлись, Вадим пришел домой и застал мать за просмотром телевизора с бутылкой коньяка.

Он еще раз с удовольствием прокрутил в шумевшей от выпитого голове все сегодняшние диалоги с друзьями, восхитился про себя мудростью Деда и решил, что в ближайшие дни встретится с Мариной и попытается склонить ее к тому, чтобы она рассказала, встречается ли Ира с этим Костей Смышляевым, а если сейчас и не встречается, то заручиться ее поддержкой на случай, если Ирина вдруг начнет, а Марина узнает. Затем он в деталях припомнил последний разговор с Мариной, потом – предыдущие случаи их общения, и подумалось ему, каким-то шестым чувством ощутилось, что Марина сдаст подругу с удовольствием. Повыпендривается, конечно, время потянет, может быть возмутится, потребует веской причины, в конце концов, однако – сдаст. Точно сдаст. И тут главное – повод. Не прийти же к ней и не сказать прямо: «Марина, ты мне скажи, когда Ира с этим уродом встречаться будет, а я приеду и башку ему сверну». Нет, здесь так нельзя. Надо по-другому: вроде как изобразить страдальца, который жить не может без нее, но если уж она так решила, то путь уходит, вроде сказать про благородный мотив решить уже все раз и навсегда, и именно втроем, чтобы она здесь и сейчас определилась, мол, вот двое – выбирай. Вот так надо. Конечно, будет импровизация, потому что никогда не знаешь, как пойдет разговор, но в целом по цепочке – туда-сюда, так-сяк – он должен выйти вот к этому, к «благородной цели». А она… Она, конечно, поймет, если не дура, что за всем этим кроется, но подыграет. А если и не поймет – все равно подыграет. Потому как если мозг ее и не сможет осознать всю глубину коварного плана, то женским чутьем она обязательно догадается и не сможет удержаться. Может быть, даже всплакнет ради нового счастья подруги и ее бывшего друга и – сдаст! Обязательно сдаст!

Так, может быть несколько наивно, порассуждал Вадим в свое удовольствие и захрапел сном младенца, слегка, правда, разбавленным алкоголем.

Глава 12

На другой день, в воскресенье, Юля проснулась с головной болью и в подавленном настроении. Хотелось разве что умереть, и расстраивало то, что умереть было нельзя.

«Хотя почему это нельзя? – мысленно возразила она себе, вышла на балкон, оперлась руками на перила и посмотрела на тротуар. – Если головой вниз, то наверняка. А иначе можно и промахнуться. Еще сломаешь себе кости да выживешь. Нет. Такого нам не надо. Страшно, правда. Хотя… Лететь-то всего секунды три. А может, и меньше. Три секунды замешательства, и готово. Три секунды и потерпеть можно. И не столько терплю уже из-за этой толстой мрази».

А потом она подумала, что еще рано. «Надо сначала Витю спасти. Убедиться, что все в порядке, что этот урод с ментами все уладил. А потом уже…»

Сегодня надо идти к Вите. Сегодня точно надо. Она не видела его уже два дня, хотя должна была бы прийти еще вчера. Придется сослаться на плохое самочувствие. Или на встречу с адвокатом. Да, лучше на встречу с адвокатом.

И вдруг представилась ей вся абсурдность и в то же время правдивость этой мысли и этого сравнения, и она зашлась истерическим смехом. «Встреча с адвокатом… Ха-ха-ха!.. Встреча с огромным адвокатом на твоей, Витя, кровати… Ха-ха-ха… Будьте добры внести залог… Ха-ха-ха-ха-а-а-а… А давайте я внесу залог. Откройте рот… Ха-ха-ха…»

И вдруг из глаз ее полились слезы, и, всхлипывая и дрожа всем телом, она опустилась на корточки, а потом села на пол, забившись в угол балкона. «Господи… знал бы ты, Витя, какого адвоката я тебе нашла… Но как иначе?.. Как иначе-то с ними?»

Посещение больных разрешалось или утром, с десяти до двенадцати, и вечером, с пяти до семи. Юля решила, что лучше пойти с утра. Взять себя в руки, прогнать все мысли хоть на время и идти. Она приняла душ, позавтракала, собралась и ушла, пока Вадим еще спал. По крайней мере она так подумала, потому что он до ее ухода не появлялся и дверь в его комнату была закрыта.

В больницу она отправилась пешком (было недалеко, около километра от дома), по дороге зашла в магазин купить фруктов, молока и печенья и через полчаса уже стояла на пороге палаты.

Состав был тем же: кроме Виктора, который лежал на своей койке и читал газету, были Василий и Петр, которые сидели, каждый на своей кровати, и разговаривали, вернее, как обычно, спорили.

– Ну что ты опять начал про своего Бога? – раздражался Петр. – Как что, так сразу: «Бог простит». С чего ты взял-то? А?

Василий молчал, то ли желая выслушать оппонента до конца, то ли подбирая нужные аргументы. Петр воспользовался паузой и продолжил, тем более что очень уж удачная, как он считал, мысль пришла ему в голову, и надо было ее высказать немедленно.

– Молчишь? А я тебе сейчас расскажу, как он прощает и кого. Сейчас. Вот тебе примерчик. Был во времена Второй мировой у япошек косоглазых отряд… Назывался «Отряд 731». Слыхал про такой?

Василий покачал головой, что означало «нет».

– Нет. А ты послушай. Эти ублюдки построили свою базу на территории Китая, где-то в Манчжурии, и делали там биологическое оружие. Чумных блох выращивали, холеру разводили и другую всякую нечисть. Но это фигня, чё такого, да? А только испытывали они это на людях. На живых людях испытывали. Как тебе такое? Но и это еще цветочки. Это только часть работы, которую они там проводили. А вообще деятельность у них была разнообразная. Вскрытие живых людей. Вот. Изучение влияния холода, жары, звука и другого. Ага. Постановка задачи из японского центра: определить, сколько времени раздетый догола человек может продержаться на тридцатиградусном морозе при вариантах: а) если его не поливать холодной водой; б) если поливать…

– Зачем ты все это рассказываешь? – перебил его Василий, у которого перед глазами уже вставали эти ужасные картины.

– А ты дослушай. Потому что самое интересное в конце. Война закончилась, отряд был спешно расформирован, следы его деятельности уничтожены, насколько было возможно. И вот что сделал Бог с теми, кто людей на органы разбирал живьем, кто заражал их самыми страшными болезнями и смотрел, как эти болезни протекают, кто… В общем, ясно… И что твой Бог с ними сделал? А? Чего молчишь? А я скажу тебе. Он их простил! Конечно простил. Он же милосердный. Вернулись они в свою Японию, открыли частные клиники или устроились в действующие, где проработали всю жизнь до самой глубокой старости и жили припеваючи. Вот таких он прощает. И ясно же: ну что такого сделали-то ребята? Ерунда же все. Мелочи! А тебя вот не простил! За твои грехи непростительные будешь хромать всю жизнь, и по больницам шляться, и жить хрен знает как. Потому что где-то ты согрешил! По-настоящему, видать, согрешил! Не то что те косоглазые. Признавайся!..

Тут только Петр, увлекшийся спором и разгорячившийся, посмотрел в сторону двери и увидел стоящую в проходе Юлю, растерянную и не решающуюся войти.

– Здрасьте, – сказал он.

– Здравствуйте, – ответила Юля и продолжила стоять.

Виктор, услышав знакомый голос, отложил газету и посмотрел на жену:

– Юля, привет. Ты чего не заходишь?

– Да у вас тут… разговоры… серьезные, – попыталась отшутиться Юля, но от этого ей самой стало еще больше неловко.

– У этих двоих других разговоров не бывает, – сказал Виктор, улыбнувшись. – Проходи.

Юля зашла в палату, подошла к тумбочке Виктора и принялась выкладывать на нее продукты.

– Вот тут кефир, молоко, печенье, бананы, яблоки…

Делала она это торопливо, не глядя на Витю. Он же смотрел на нее, думал: что-то не так – и пытался сообразить, что, собственно, не так и в чем причина.

– Спасибо, – сказал он. – Поедим после обеда.

– Ага, – отозвалась Юля, складывая в руках пакет и по-прежнему стоя.

– Садись, чего стоишь, – сказал Витя.

Юля села на стул возле койки.

– С тобой все в порядке? – спросил Витя, глядя на лицо жены.

– Да… Да, все нормально…

– Ты какая-то странная.

– Да просто… Нервно все это… Насчет тебя переживаю…

– Ну, это не стоит, – сказал Виктор, улыбнувшись, и задумался. А потом продолжил: – Скоро поправляюсь, выйду отсюда. Через неделю обещают отпустить. А там посмотрим.

– Да… ты главное… поправляйся. Мы тебя дома ждем… То есть я жду…

– Ты насчет адвоката не узнавала?

– Насчет адвоката… узнавала… – начала говорить Юля и замолчала.

– Ну и что? – спросил Виктор.

– Ну. Все хорошо должно быть. Мне сказали… У моей сотрудницы муж адвокат… У него спросила… Он сказал, что это ерунда какая-то и дело должны закрыть…

– Почему должны закрыть? – спросил Витя, не понимая причин такого предположения и такой уверенности адвоката.

– Не знаю, Витя, я же не понимаю этих тонкостей. Оснований у них нет, что ли. Не знаю. Но я думаю, что так и будет.

– Как будет? – спросил Витя, явно раздражаясь. – Менты приходили и сказали, что дело заводят, не шутя, что сынок твой написал на меня заявление, а ты мне говоришь, что ничего не будет и давай подождем. Давай подождем! Ты чё, наших ментов не знаешь? Отсюда прямо на нары пойду.

И он тяжело задышал.

– Витя, не заводись, прошу тебя, – сказала Юля, пытаясь успокоить мужа.

– Да что «не заводись»! Так и будет. А адвокат этот ни черта не соображает. Просто заниматься не хочет…

– Адвокат соображает! – вскрикнула Юля и залилась слезами.

– Юля… Юля… Ты чего? – пробормотал он, сжимая ее руку. – Успокойся. Я не хотел сказать, что ты виновата… Никто не виноват… Но я не верю, что сами они отстанут. Они не отстанут.

Через минуту Юля более или менее успокоилась, по крайней мере перестала плакать. Виктор смотрел на нее и не мог до конца понять, что стало причиной такой реакции: ситуация с ним или что-то другое, ею скрываемое. Все же он больше склонялся к первому, потому что тут все действительно было непросто, и поставь себя на место Юли – еще и не так начнешь реагировать. Если вдуматься, он тут, избитый ни за что, вторую неделю в больнице, сын-придурок, фактически сам во всем виноватый, однако заявивший на него в милицию, милиционеры-уроды, жаждущие только денег, а за этим всем Гоша – большой, наглый, самодовольно улыбающийся во весь рот. Понял Витя также, что тему с адвокатом надо, судя по всему, пока закрывать и не требовать от Юли больше никаких действий. Сделала что смогла, и ладно. Хотя и то, что она сделала, было странным. Нашла неясно кого, поговорили непонятно о чем, он сказал, что беспокоиться не стоит и дело они сами закроют, и она успокоилась, ушла, и уверена, что он прав. Что это за адвокат, который не хочет заработать? Тем более если и делать ничего не надо. Они такие же жулики, как и все другие, даже почище многих, и тут – такое благородство. С чего вдруг? Вроде знакомый. Вроде подруга. Ерунда какая-то…

Такие мысли крутились у Вити в голове, и в результате раздумий решил он, что надо дать Юле успокоиться, разговора на тему адвоката больше не заводить и ждать – ждать еще неделю, пока не выпишут из больницы. А там видно будет.

– Юля, я подумал… А кто знает, может быть, он и прав, адвокат этот. Давай на самом деле подождем. Еще неделю я здесь. Вот и посмотрим. А если ничего не случится, то когда выпишут, тогда уже будем думать. Так сказать, по ходу.

Юля молчала. Не дождавшись ответа, Виктор обратился к ней, повышая голос:

– Юля? Эй! Ты меня слышишь?

– Да, – тихо ответила Юля. – Слышу. Да… Давай так.

Затем она посмотрела на него и добавила:

– Витя, я уверена, что все хорошо будет… Вот увидишь.

– Твои бы слова да богу в уши, – ответил Виктор.

И тут Петр, до сих пор молча слушавший разговор Вити и Юли и ради того, чтобы им не мешать, даже прекративший спор с Василием, произнес:

– Об этом уж ты не беспокойся. У нас тут специалист есть. Василий, передашь ему, а? Прямо в уши…

– Злой ты, Петя.

– Я не злой. А просто сказал «а», говори и «б». Или, как там, назвался груздем – полезай в кузов. Да как угодно.

Юля оглядела Петра и Василия, улыбнулась и сказала:

– А у вас здесь весело.

– Еще не вечер, – сказал Виктор.

– А иначе тут с ума сойдешь, – объяснил Петр. – Телевизора нет. Радио нет. Чем себя развлечь? Да и было бы, что с того? Слушать, как у нас все хорошо? Сверхдержава. Пенсии растут, машины строим… Не-ет, тут только дебатами и развлекаться. И новыми знаниями. Вот Вася… Он специалист по… высоким материям. А я – дилетант. Я вопросы задаю, а он объясняет. И все так понятно объясняет…

– Это кто как понимает, – угрюмо ответил Василий.

– Да я-то все понимаю… – сказал Петр и, озаренный новой пришедшей в голову идеей, обратился к Юле: – А вы сами попробуйте!

– Что попробовать? – спросила она.

– Ну, спросите у него о какой-то ситуации, или идее, или какую-то мысль озвучьте… Только посложнее… А он вам сразу все разъяснит, почему и как надо делать с точки зрения высшего разума, так сказать…

– Да я не знаю…

– Вы не переживайте, если вас это беспокоит. Мы только рады будем. То Василий меня тут поругает, то я его. Вася, ты же не против, если в наших дебатах женщина поучаствует?

– Когда ты просишь, Петя, я на все согласен. Я не против.

– Итак, Юля, – сказал Петр с воодушевлением, потирая руки. – Тема!

– Ну…

– Давайте, Юля, все что угодно… Любое, что придет в голову… – поторопил ее Петр, сгорая от нетерпения.

Юля вдруг посерьезнела и сказала:

– Измена.

– Вот это я понима-а-ю, – сказал Петр, растягивая от удовольствия каждое слово. – Такого у нас еще не было. Юля, вы гений! Столько новизны одним словом!

– Надеюсь, это случайно родилось? – спросил Витя и засмеялся.

– Витя, у женщин только эти романтические штучки на уме: поцелуйчики, свиданьица, свадьбы, расставания… Моя вон эти сериалы только так смотрит и ревет над ними. А измена для них – о… это… Короче, Юля, тема отличная!

Юля улыбнулась.

– Ну что ж… – продолжил Петр и обратился к Василию: – Коллега, как это с точки зрения вашей науки? Измена – гадость или радость?

– Измена – грех, – сказал Василий и посмотрел на Юлю.

– Так и думал, что ты это скажешь… – начал заводиться Петр. – Грех… Не удивил. Понятное дело. Вот если бы мне жена изменила, я бы точно ее убил. Почему? Потому что – грех. А за грехи надо платить! Но что если я и не узнаю никогда?

– И будешь жить счастливо, – ответил Василий.

– Не-е-ет… Тут нужна справедливость… Мне наставили рога, а я живу себе счастливо. Это несправедливо! И такого терпеть я не хочу. Я хочу наказания! Что ты можешь предложить?

– Если ты не знаешь, то и живешь себе счастливо. А она мучается. Она знает, что изменила, и изводит себя. И так всю жизнь. Подумай, кто из вас счастливее. А судить… Не нам ее судить и не тебе. Когда к Богу попадет, там ей и отвечать.

– Мучиться будет… Знаешь, как они мучаются? Я сейчас тебе расскажу… Моя первая… Короче, застал я ее дома прямо под любовником. Он даже соскочить с нее не успел, как я зашел. И она не сразу поняла, что такое, пока в себя пришла, пока меня разглядела… Ну короче, кровь к мозгу не сразу поступила. Представляешь, такой экстаз от любовничка – и тут бац, все прекращается, он исчезает, а перед ней муж стоит. Не убил я его. И ее тоже нет. Чего грех на душу брать. Тем более я не без греха-то и сам был, чего уж там… – И тут он засмеялся, а после продолжил: – И вот что ты думаешь, мучила ее совесть? А скажу я тебе, что ее кое-что другое мучило: скорее бы он снова на нее запрыгнул. Так и говорила мне: куда тебе до него! Быстрее бы с тобой уже развестись, чтобы трахал он меня каждый день… Так и говорила. А ты – совесть…

– Но ты ведь тоже ей изменял, выходит? Вот и наказание понес.

– То есть ты хочешь сказать, что в отместку все можно?

– Нет, я хочу сказать: что посеешь, то и пожнешь.

– Вася, скучный ты сегодня. Набор дежурных фраз, а не оппонент. Как с тобой разговаривать?

– Так это необязательно… А вообще тема сложная. Изменить-то можно и по любви, и по принуждению, да и мало ли…

Юля насторожилась, а Василий продолжил:

– …Чего только не бывает в жизни…

– То есть простить? – спросил Петя и начал раздражаться. – Ты опять к тому, что все простить? Как тех япошек, которые людей резали? Шла моя жена, шла, влюбилась и в припадке любви переспала с кем-то. Что же с ней делать? Простить! И сама себя пусть мучит! Сама себя пусть наказывает! И еще там ее накажут! Где? Да бог знает где! А вообще знаешь что, мне твоя позиция нравится: делай что хочешь, и все тебе будет прощено, или сам себя мучай! Но тут уж на твой выбор. А если что случайно с тобой произойдет, беда какая-то – так тебе и надо, только не в наказание, потому что мы милосердны, а что посеешь, то и пожнешь.

– А что ты хочешь от меня услышать? Что их надо жечь на костре?

– Пусть бы и так. Да хоть что-то. А то и так не так и эдак не эдак. Никакой определенности. Вроде этого нельзя, типа грех. А как согрешил, так – простить! Или накажи себя сам. Сжечь! Вот что я предлагаю.

– Тогда вот с себя и начни. Ты же изменял жене. Сам же сказал.

– А-а… Нет. Это не по твоей науке. По моей все просто: хотел – изменял, хотел – не изменял. Она хотела – изменила, я захотел – ее выгнал. И все. А по твоей что? Вот о чем я уже полчаса тебя спрашиваю! Вот о чем речь-то. Ты-то что скажешь? Вот… вот давай так… Предположим… Вот… Юля… – Он указал на нее пальцем. – Предположим, Юля изменила Вите…

Юля вытаращила глаза на Петра, так что тот даже отшатнулся, но быстро нашелся и объяснил:

– Нет-нет, это только, так сказать, для наглядности. Предположение. Я бы и сам мог на себя примерить, но… Он меня знает и нагородит сейчас знакомый огород. А Юля – гость нечастый. Итак, предположим, чисто для эксперимента, что Юля изменила своему мужу Вите и теперь сидит тут перед вами и… И что будем делать? Советуйте!

Василий вздохнул и сказал:

– Во-первых, Юля, не слушайте этого человека, который и сам запутался, и других запутывает. И эксперименты дурацкие предлагает.

– А во-вторых? – спросила Юля тихо, как будто смущаясь.

– А во-вторых, это все, – ответил Василий.

– Вот и все, – сказал Петр с явным ехидством.

– Вот и все, – тихо повторила Юля и встала с койки.

– Уходишь? – спросил Витя.

– Да, пойду. Пора уже. Дел много. Да и у вас обед скоро.

Юля поцеловала Виктора.

– Выздоравливай. Все будет хорошо. Я уверена. Всем до свидания. Интересный разговор получился.

И направилась к выходу.

Василий смотрел на нее не отрываясь и, когда она была уже на пороге, сказал, обращаясь, впрочем, не к ней, а как будто к самому себе:

– Я на самом деле думаю, что Бог прощает.

Юля остановилась на секунду, обернулась, посмотрела на Василия, хотела, кажется, что-то сказать, однако словно передумала, ничего не сказала и ушла.

Виктор взял газеты и стал делать вид, что читает, а на деле погрузился в свои мысли по поводу всего происходящего, которые теперь стали еще более тревожными из-за несколько странного поведения Юли. Василий и Петр взяли передышку до следующего повода подискутировать, легли на свои койки и, глядя в потолок, ждали обеда.

Глава 13

Вскоре после того как Юля ушла в больницу к Виктору, Вадима разбудил телефонный звонок. Звонил Гоша.

– Вадя, завтра едешь к Разгуляеву забирать заявление!

Вадим не поверил своим ушам и от удивления даже переспросил:

– Какое… заявление?..

– А у тебя их два?! – отрубил Гоша.

Гоша знал, как надо действовать, чтобы избежать лишних расспросов: говорить следует быстро, четко и приказным тоном, ошарашить собеседника, как будто что-то случилось, как будто вариантов нет, кроме как сделать то, что он требует.

– Пап, а что случилось? Зачем? Я же только…

– Так, не могу больше говорить. Потом. Завтра к двум ты у него. Он в курсе. Тема серьезная. Понял?

– Да, понял.

– Все, давай. Потом объясню.

В трубке раздались короткие гудки, а Вадим снова почувствовал себя ребенком, не имеющим возможности и шагу ступить без папиного разрешения. Только накануне вечером он рассказывал своим друзьям о том, как практически подписал смертный приговор своему обидчику, и они всей компанией смеялись над дальнейшей судьбой этого несчастного, как сегодня утром звонит ему высшая сила и приказывает все прекратить, не называя причин. Причины-то наверняка есть, потому что не стал бы отец принимать такое решение на пустом месте и тем более заранее договариваться с Разгуляевым. И причины эти наверняка серьезные. Но опять, как и после того как наказал Виктора не он сам, а его отец, Вадим чувствовал себя никудышным, никчемным дитем, не способным ничего ни решить, ни сделать. И что теперь пацанам сказать? Папа приказал, а он побежал исполнять… Выходит тогда, что и решение о том, чтобы Виктора засадить, было не его, а папино…

И пускай его рассуждения можно назвать не вполне логичными, но именно такими они и были, хотя вариантов объяснения и для друзей, и для самого себя можно было найти массу. Но Вадим находил взаимосвязи там, где их могло и не быть, и выводы делал странные – о том, что он не мужик, что ничего не решает и что все за него делает папа.

На другой день был понедельник, и Юля пошла на работу, задержавшись там дольше обычного и не имея ни малейшего желания возвращаться домой. Коллеги отметили ее взволнованность и раздражительность. Двое даже спросили, все ли у нее в порядке, на что она ответила, что в целом да, не считая некоторых мелких неприятностей.

Вадим съездил в отделение милиции, забрал свое заявление, подписал пару бумажек, которые ему дал Разгуляев, и уехал. Вадим, не считая того что поздоровался, когда входил в кабинет Разгуляева, все время молчал и подписи ставил, не читая и не спрашивая. Разгуляев, решив, видимо, подбодрить Вадима (хотя сам был не в том настроении, чтобы кого-то подбадривать), склонился над ним, когда тот сидел за столом, и тихо сказал: «Просто так вышло. Мы тут прикинули. Неприятности могут быть. А у нас проверки. Сам понимаешь. Отец тебе подробнее расскажет. Тут, сам понимаешь…» – и сделал круговое движение пальцем, таким образом намекая на прослушивающие устройства.