Текст книги "На буксире. Гошины штаны. Алина. Ключ на 32. Пляски розовой лошади"

Медленно двигавшийся (чтобы не нарушить картину раньше времени) Судьбоносный по пути захватил толстенную книгу о навигации в космическом пространстве, почти вплотную приблизился к Капитану Назарову сбоку, размахнулся как следует – и в тот момент, когда изо рта оратора вылетело очередное: «Наз…», опустил увесистый том прямо ему на лицо.

Голова Капитана Назарова резко откинулась, он взвыл, сделал пару шагов назад, стараясь удержать равновесие, стукнулся затылком о стену и взвыл еще сильнее. Судьбоносный отодвинул стул, схватил Капитана Назарова за шиворот и усадил.

– Нормально? – спросил он.

Капитан Назаров, сморщившийся от боли и держащийся за нос рукой, выдавил из себя:

– Да.

– Ну как, коллеги?! – громко произнес Судьбоносный.

– Что это было? – спросил очнувшийся Фридман. – Что за пляски?

Остальные молча смотрели то на одного, то на другого.

– Ты не слышишь, что ли? – обратился Судьбоносный к Капитану Назарову. – К тебе вопрос, плясун!

Тот убрал руку от носа, шмыгнул, оглядел всех уже ровным, не прыгающим взглядом и ответил:

– А чё сказать-то?

– Расскажи, что за представление сейчас было. Как оно называется. Для чего проводится. Будет ли продолжение. Ну?!

– Это… это… такой… Как назвать… Танец такой…

Судьбоносный вернулся на свое место, сел, взял оставленную в пепельнице сигару.

– Ну вот, потухла, – сказал он и принялся заново ее разжигать.

Остальные молчали.

– Ну что, господа, похоже, на сегодня наш друг исчерпал свой словарный запас и говорить больше не может… Сидеть! – крикнул он, прервавшись на полуслове, когда увидел, что Капитан Назаров привстал со стула и явно намеревается уйти.

Тот покорно сел обратно. Судьбоносный продолжил:

– Итак, друзья, есть предположения, что это было?

– Гипноз какой-то, – сказал Картавый. – Странный немного, конечно. Но точно гипноз. Я не поддался. Я же знаю все эти приемы, поэтому попытался устроиться наблюдателем. Вернее, слушателем. Я закрыл глаза через некоторое время. Это интересно и…

Картавый встал и медленно направился в сторону Капитана Назарова.

– Это интересно и… И это не просто гипноз, господа… Это…

Он подошел к Капитану Назарову, склонился над ним и в самое ухо медленно и негромко, однако так, чтобы все слышали, сказал:

– …внушение.

Капитан Назаров на это утверждение никак не отреагировал. Картавый между тем так же вкрадчиво продолжил:

– Что же он хотел нам внушить?.. Что же… Что же он хотел… он хотел… Что же он хотел… что же… что же… Что капитан… капитан…

Картавый принялся медленно раскачиваться над Капитаном Назаровым, как бы нависая над ним, говорил мелодично, нараспев, так что его движения и речь гармонировали и составляли словно бы единое целое.

– …Капитан… капитан… Он на этом корабле… на корабле… на корабле… Понимаете, да?

Картавый резко оборвал свое выступление, остановился, оглядел всех и сказал:

– Этот человек хотел нам внушить, что он тут главный!

– Браво, Семен Михайлович! – воскликнул Судьбоносный.

Капитан Назаров по-прежнему молчал, а лицо Проторгуева после этих слов исказилось от злости. Он вскочил с места, подбежал к Капитану Назарову, схватил его за отворот пиджака, потянул вверх, так что раздался хруст надрывающейся ткани – казалось, он поднял взрослого мужчину как щенка, – и злобно прошипел ему:

– Ну что, Че Гевара! Революции захотел?! Сейчас я тебе устрою революцию!

– Осторожно, не повреди его, – предупредил Судьбоносный. – Ему еще на К-200 высаживаться.

Проторгуев положил руку на плечо Капитана Назарова и с силой усадил его на стул. Импульс, судя по всему, был настолько мощным, что Капитан Назаров весь перекосился и лицо его сморщилось. Он оглядел присутствующих злобным взглядом и процедил:

– Вы все дерьмо! Дешевое дерьмо у меня под ногами!

– Дешевое? – переспросил Фридман.

– Ага, – сказал Блок и развел руками.

Капитан Назаров отодвинул манжету пиджака на левой руке:

– Не дай бог часы разбил… тогда…

Он осмотрел часы, убедился, что с ними все в порядке, и сказал:

– Это же «Радо». Вам, колхозникам, даже не понять, что это такое…

– Куда нам! – сказал Судьбоносный.

– И у моей жены тоже «Радо»! Поняли?

Судьбоносный посмотрел на сигару, которая снова почти потухла, взял ее в рот и несколькими затяжками раскурил. Затем он пригубил ром и обратился к Капитану Назарову:

– Послушай, я ведь просил тебя обойтись без этих фокусов. Или ты забыл?

Тот молчал.

– Что молчишь? Только не говори, что у тебя амнезия. А то сейчас к доктору отведем.

– Помню, – сказал Капитан Назаров.

– Помнишь… Хорошо… – Судьбоносный еще покурил, выпустил очередной клуб дыма и продолжил: – Но тогда ты – тупая скотина?

Все обернулись на Судьбоносного. Сейчас он говорил в нехарактерной манере, жестко и грубо, а последняя фраза была и вовсе не принята в среде интеллигенции.

Капитан Назаров же был оскорблен, судя по всему, до глубины души: он выпучил глаза и злобно прошипел:

– Ты за это ответишь!

– Да, да, за все отвечу, – спокойно признал Судьбоносный. – Утомил ты нас. Иди отсюда. К себе в комнату. Закройся там вместе со своей женой, и чтоб до конца полета я тебя не видел. И ее тоже. Готовься к высадке. Материалы посмотри. Поизучай. Чтоб эти гоблины на К-200 тебя в первый же день не съели…

– А он уже видел своих новых друзей? – спросил Проторгуев, кивнув на лежащие на столе фотографии.

Не успел Судьбоносный ответить на этот вопрос, как Капитан Назаров вскочил со стула, затрясся и завопил:

– Я Капитан Назаров! Капитан Дальнего Плавания Назаров! Поняли?! Щенки! Собаки! Запомните! Я тут хозя-я-я-я…

Фраза прервалась тяжелым шлепком руки Проторгуева о голову Капитана Назарова, так что с того фуражка слетела.

– Он в натуре тупой, – сказал безопасник, когда скулящий и держащийся за голову Капитан Назаров удалился из комнаты.

Теперь все с удивлением смотрели на Проторгуева. Рукоприкладство в интеллигентном обществе тоже обычно не проявлялось и не поощрялось.

– Извините, не сдержался, – сказал он и пожал плечами.

Это у него вышло так по-детски непосредственно и забавно, что все улыбнулись. После этого Фридман обратился к Судьбоносному:

– Саша, ты, кажется, хотел нам рассказать, кто этот клоун.

– Да, – кивнул Судьбоносный. – Да…

Он сделал затяжку, выпустил облако дыма, выпил немного рома, оглядел всех и сказал:

– Фу-у… Одни нервы… Надеюсь, Валерич его не повредил.

– Да у него вторая голова вырастет, если что, – ответил Проторгуев. – Пусть тренируется!

– Ладно, – сказал Судьбоносный и добавил: – Усаживайтесь поудобнее, угощайтесь, слушайте, спрашивайте.

Об этом человеке вообще мало что известно, и когда наш Мегамозг определил его как наиболее подходящего кандидата для внедрения в общество планеты К-200, я, честно говоря, был сильно озадачен. Но что тут скажешь: там сложные алгоритмы и хитрая нейросеть, способные решить такую задачку с высоченной достоверностью. Вот они и выдали заключение: Капитан Назаров и его жена – два уникума, которые должны органично вписаться в чуждое для нас общество на К-200. Наверное, эти алгоритмы и нейросеть ориентировались на информацию об относительно недавней деятельности этих двоих – передвижения, разговоры, покупки, активность в Интернете, поведение в обществе и прочее. Я говорю о недавней деятельности, потому что никаких данных об их прошлом просто нет. Информация, содержащаяся в наших базах, имеет короткую, даже очень короткую историю. Лет пять, наверное. А до этого – ничего, пустота. А он ведь пожил. Ему, как видите, уже лет пятьдесят, наверное. К тому же – его имя. Я очень удивился, когда увидел в базе данные о нем, и подумал, что это ошибка, но потом посмотрел его паспорт и убедился, что нет. По документам его зовут Капитан Назаров. Это записано в графе «Имя». Графы «Фамилия» и «Отчество» пустые.

– А так можно? – спросил Проторгуев.

– Я узнавал: как будто бы да. То, что отчество необязательно, это, в принципе, и так ясно. В некоторых странах его вообще нет. И допустим, если иностранец, какой-нибудь американский Джон Смит, решает стать гражданином нашей страны, то отчество у него не указывают. Я, конечно, не знаю, может быть, если он захочет, то из имени его отца сделают ему и отчество: напишут в паспорте, что он, например, Джон Мэйсонович. Но, как мне сказали знающие люди, так обычно не делают. А с фамилией сложнее, потому что она чаще всего есть. Но! И здесь бывает «но», как выяснилось. Еще бог знает в какие времена возникли два прецедента (два на всю страну!), когда у людей не было фамилий.

– Как это возможно? – спросил Фридман.

– Не знаю. Но суть в том, что в свидетельстве о рождении человека значилось только имя. Оформляли документ где-то в глухой деревне на Крайнем Севере. Может, они и не знали, что такое фамилия. А может, забыли. Но факт есть факт: в свидетельстве о рождении было записано только имя.

– Значит, и отца тоже не знали, – пошутил Проторгуев.

– Может, сомнения у дамы были. Кто знает. Как бы там ни было, это факт. И второй случай похожий. А когда пришло время получать этим людям паспорта, то туда все переписали из свидетельств о рождении.

– Так может, они к тому времени уже узнали и фамилию, и кто отец, – предположил Картавый.

– Может, и узнали, но бумага есть бумага. Как это… «Без бумажки ты – букашка, а с бумажкой – человек»1010
  Из «Песенки бюрократа» поэта В. И. Лебедева-Кумача.


[Закрыть]. Так и тут: нет в свидетельстве фамилии – значит, нет. И появиться она не могла. Это ведь сложно объяснить. А тем более – мало ли что, вдруг еще засудят да дадут с десяток лет лагерей за подделку документов. Времена-то какие были! В любом случае, я думаю, даже если бы и фамилия обнаружилась, и отец нашелся, никто ничего менять не стал бы. Но это тоже не суть важно. А важно то, что потом, спустя годы, эти два случая легли в основу того, что Верховный суд признал необязательным наличие фамилии и отчества. Там, в общем, один из них должен был получить наследство, а второй… я не помню. И его родственник пытался оспорить решение, потому что у него в паспорте написано только имя, например Ваня. А таких Вань бог знает сколько по стране, и вдруг этот Ваня вообще не родственник тому, который наследство оставил… Но суд решил, что есть и другие способы его идентифицировать и что фамилия и отчество, то есть их отсутствие, этому не препятствуют. Короче, с тех пор на законных основаниях допускается не иметь фамилии и отчества. Вот так.

– То есть я могу взять и отменить собственную фамилию? – спросил Проторгуев.

– Сможешь. Если предпримешь такие же действия, как Капитан Назаров.

– И что этот урод сделал?

– Судебная практика по таким вопросам была связана только с этими двумя делами, когда свидетельство о рождении выдавалось без фамилии и отчества. Случаев, чтобы человек самостоятельно отказался от них, не было. И скорее всего, такое никто не пропустил бы. В общем, однажды человек исчез, а потом опять появился. И о том, кто исчез, в базах никаких сведений нет. А тот, кто появился, – вот этот самый, у которого в паспорте вместо имени указано: Капитан Назаров.

– Наверное, неплохо он кому-то заплатил, чтобы почистить базы, – сказал почти весь вечер молчавший Блок.

– Возможно, – ответил Судьбоносный. – Это мы вряд ли узнаем.

– Ну, все зависит… – проговорил Блок и умолк.

– От чего? – подтолкнул его Судьбоносный.

– А это я по-американски ответил, – сказал Блок с ухмылкой. – Ты знаешь, что в их языке это не всегда требует продолжения. Произнес многозначительно: «Well, it depends…» – и сиди себе с видом, будто ты умный и знаешь больше, чем другие.

Судьбоносный посмотрел на него с прищуром:

– Ваня, но ведь ты как раз умный и знаешь больше, чем другие.

Блок развел руками:

– Се ля ви, как говорят французы.

– Ты либо что-то знаешь, – гнул свое Судьбоносный, – либо что-то задумал.

– Могу тебя заверить, что я ничего не знаю… – ответил Блок.

– Тогда задумал, – показал на него пальцем Судьбоносный и ухмыльнулся.

– Ну, это зависит… – развел руками Блок.

На какое-то время воцарилась тишина. Кто-то курил сигары, кто-то просто сидел, потягивая виски или ром, и думал.

– Так кто он в итоге такой и что это за клоунский гипноз? – нарушил тишину Картавый.

– Он… – начал Судьбоносный, но вдруг замолчал и после паузы признался: – На самом деле я не знаю, кто он.

Все посмотрели на него с удивлением.

– А что тут странного? – раздраженно спросил Судьбоносный.

– То есть ты взял на корабль не пойми кого, вообще ничего о нем не знаешь и даже не представляешь, кто он такой? – спросил Фридман. – Да может, он тут всех нас зарезать хочет?

– Слушай! – ответил Судьбоносный. – Ты, ей-богу, как ребенок. Разве не знаешь, как все делается? Сказать тебе? «К безусловному исполнению!» – «Так точно! Будет исполнено!» Все!

– И что, им безразлично, кого грузить на корабль, лишь бы высадить на К-200? Любого кретина можно? Так, выходит?

– Во-первых, не любого кретина, а отборного. И его жену. Забыл, что они лучшие из лучших по потенциальной живучести на К-200? А во-вторых… Во-вторых, на остальные вопросы ответь себе сам.

Судьбоносный раздражался все сильнее. Ему самому от всего этого было не по себе. Но что делать? Разве ему оставили выбор? Вернее, выбор-то есть всегда, но что если бы он отказался во всем этом участвовать? Нетрудно предположить, что последствия были бы самыми жесткими: как минимум увольнение, а то еще и статья за государственную измену или что-то в таком роде. Но теперь он и сам начал сомневаться в этом, думая, что, может быть, просто струсил сказать слово против там, наверху… И от каждого вопроса коллег и товарищей на душе у Судьбоносного становилось все более гадко. Поэтому он решил скорее рассказать все, что знал, и закончить этот разговор, по крайней мере на сегодня.

– В общем, коллеги, вопросы, почему он здесь и тому подобные, я предлагаю больше не поднимать. Думаю, все вы всё понимаете, – сказал он. – А что я о нем знаю, сейчас расскажу.

После того как состоялось наше знакомство, мы, конечно, встречались, чтобы обсудить условия его поездки и так далее. Не только я с ним общался. Несколько встреч проходило при участии людей из спецслужб. Потом пошли медицинские осмотры, подготовка его к полету. Всё – в строжайшей секретности. Конечно, один на один я с ним тоже беседовал. И сперва он был как будто нормальным. То есть почти нормальным. Говорил только, что у него амнезия и ничего дальше пяти лет не помнит. Говорит, авария была, пострадала память. Я спросил, что за странное имя и почему нет фамилии и отчества. Он ответил: наверное, его родители очень сильно хотели, чтобы он стал капитаном. Однако, говорит, это только предположение, потому что сам он этого не помнит и их не помнит, поскольку память ему отшибло напрочь. Но после он сказал, что и сам хочет быть капитаном, и не исключено, что до потери памяти он им и являлся, так как это у него в душе. Странное дело, подумал я.

А потом началось вообще невероятное. В другой раз у меня в кабинете он начал пляски типа таких, как сейчас. А я смотрел-смотрел на него и потом спросил: «С вами все в порядке?» Он обалдел. Он так удивился, что меня не пробрало! Даже потерял дар речи. А я тогда еще не знал ведь, в чем дело, и тоже удивился, почему такая реакция. Да и вообще не понял, что это было. А потом он стал приставать ко мне, чтобы мы вечерком пошли в бар: посидели, поболтали по душам. Ну, мы пошли. Думаю, черт с тобой, посмотрим, что ты задумал. А он задумал для начала меня напоить. Я смотрю, сам делает вид, что выпивает, а пьет мало, только для вида. Интересно, думаю, и изображаю, что я пьяный больше, чем на самом деле. Мне ж много надо. А я вроде как три рюмки выпил и окосел. То есть сделал вид, что окосел. И тут снова начались такие же пляски. Что-то говорит, бормочет, жужжит. Я смотрел на него, изображая сильное опьянение, а потом встал, подошел ближе, приобнял одной рукой, другой налил водки полную рюмку и сказал: «Ну, друг, выпей и расскажи теперь, что все это значит». Он до того удивился, что у него челюсть отвисла. Молча выпил рюмку, не закусывая, и сказал: «Я такого не встречал».

Короче, не буду утомлять вас подробностями нашего разговора, скажу только суть. Это на самом деле гипноз, и очень сильный, какое-то особое внушение. И он ни разу не встречал человека, на которого бы оно не подействовало. А тут я, и – не действует. В конторе не получилось. Он решил меня напоить, чтобы увеличить шансы. И опять не вышло. В итоге он сам напился как свинья и рассказал мне, что в прошлой жизни действительно был капитаном, ходил по морю на огромных судах и было у него какое-то приключение где-то в Южной Америке: там он попал в дикое племя и изучил эти приемы. А потом он уснул прямо за столом. Это все, что я знаю. Если, конечно, это правда. А скорее всего, просто пьяный бред.

– Не густо, – сказал Фридман.

– Да. В любом случае имейте это в виду и будьте с ним аккуратнее, если встретите.

– Я буду сразу в рыло бить.

– Только не повреди его.

– Предлагаю осмотреть его жену.

– Осмотреть или посмотреть?

– Я хочу осмотреть!

– В каких местах?

– Ты же умный человек…

«Пляски розовой лошади»

Глава 4. Фея

Единорог проснулся утром в ужасном состоянии и расположении духа. После попойки у волшебного пня он уснул в кустах, забыв про свои страхи быть съеденным волками. Впрочем, страхов быть и не могло: он просто не помнил, как попал в эти кусты и как уснул. Проснулся он помятый, с жуткой головной болью, тошнотой и со следами рвоты на рукаве. Он приподнял голову, огляделся. Голова кружилась.

– Господи боже… Сволочи, напоили…

Он попытался подняться на ноги и сперва встал на передние, но тут его зашатало, тошнота подкатила нестерпимо, и он освободил желудок от остатков еды на траву прямо перед собой.

– Фу-у-у… А еще волшебный лес… волшебный пень… водка волшебная… А похмелье хуже обычного! – с горечью сказал он.

Он хотел было встать, но, чувствуя очередной спазм в желудке, так и остался сидеть на траве: задрал морду кверху, закатил глаза и, преодолевая бурю в животе, еще раз про себя проклял вчерашний день и двух своих новых друзей. Спазм прошел, он облегченно вздохнул, опустил морду, открыл глаза и обнаружил, что на шее у него болтается красная карточка в форме сердца.

– Какого… дьявола?! – возмутился он.

Он взялся за карточку, чтобы рассмотреть получше, особенно если на ней что-то написано. Гадкое предчувствие охватило его. Сердце взволнованно застучало.

– Уж не выходит ли, что…

Он сдернул с шеи веревку с карточкой и прочитал надпись, сделанную таким корявым почерком, что едва можно было разобрать буквы:

«Вчера ты был бесподобен. С надеждой на новые встречи, твои друзья В. и Е.».

После слова «встречи» было нарисовано сердечко.

В животе Единорога случился спазм, и его стошнило еще раз. Он закрыл глаза и изо всех сил пытался вспомнить, что же все-таки вчера произошло.

«Так, выпивали, потом Верблюд подарил костюм, трусы Енота и часы, потом еще выпили, потом еще выпили, потом меня развезло, Верблюд сказал, что пора… Так… пора… Что пора?.. Не помню… А дальше не помню!..»

Он сжал челюсти и снова пытался восстановить в памяти события вчерашнего дня, но ничего не получалось.

– Эы-эы-ы-ы, – взвыл он сквозь зубы.

Хотя и было ему ужасно плохо, он прыгнул на радугу и поскакал прочь из этого проклятого леса (из еще одного проклятого леса!).

«Куда? Куда она сказала скакать? На запад! Там исполнится моя мечта! Там сбудется великое пророчество! Так она сказала!»

Однако, изнеможенный вчерашними похождениями, Единорог быстро выбился из сил и почувствовал, что если не передохнёт прямо сейчас, то еще, чего доброго, отдаст концы прямо в воздухе, а падать с такой высоты совсем несподручно: черт-те что может получиться. Он поскакал вниз, к земле, и оказался в лесу.

Снова лес, подумал Единорог, осмотревшись. И так его почему-то разозлил этот факт, что он злобно воскликнул:

– Опять чертов лес! У них тут вообще что-то другое есть?! Сволочи! – И грязно выругался.

– Эй, ты чего ругаешься? – услышал он голос над самым ухом.

Единорог открыл глаза, посмотрел туда, откуда был голос, и увидел женщину с крыльями, ростом не более полуметра, зависшую в воздухе и смотрящую на него с любезной улыбкой. У нее было такое выражение лица, словно они сто лет друг друга знают. И как раз эта ее дружелюбность, непосредственность и безобидность настолько ему не понравились, что он, и без того взвинченный до предела, мгновенно вышел из себя. С криком: «Пошла отсюда, корова!» – он изо всей силы ударил ее копытом. Она отлетела, стукнулась о дерево так, что закачались ветки, отскочила и упала в кусты.

– Хоть бы сдохла! – скалясь, сказал Единорог.

– Да нет дружок, не так быстро! – услышал он все тот же дружелюбный голос из зарослей.

Кусты зашевелились, раздалось жужжание, и женщина с крыльями снова подлетела к нему. Он очень удивился, что она еще жива, и озлобился вдвое сильнее.

– Иди сюда, я тебя сейчас задушу… – прошипел он.

– Это вряд ли, – спокойно произнесла она. – И не таких видали…

Он разозлился еще больше:

– Кого ты видала? А? Ну-ка, иди сюда!

Он встал на дыбы и замахал передними ногами.

– Опять эта колдунья чудит, что ли? – все тем же спокойным голосом продолжала говорить женщина с крыльями. – Какое-то нашествие безумных единорогов. Ты, милок, уже пятый.

– Тебе какое дело? – огрызнулся он, все же постепенно усмиряя свой порыв пришибить летающую женщину.

На самом деле теперь ему было скорее интересно послушать, что она скажет.

– А такое мне дело, что я хозяйка этого леса, и ежели через мой лес всякая нечисть ходит, это меня очень беспокоит.

– И что ты в таких случаях делаешь? – спросил Единорог с явной издевкой. – Убиваешь?

– Иногда и убиваю, – ответила она, и от интонации, с которой она это сказала, ему стало не по себе: он понял, что она вовсе не шутит и, если пожелает, в два счета убьет и его.

Он задрожал.

– Да не переживай ты раньше времени, – сказала она, заметив его волнение. – Расскажешь мне все для начала, а дальше поглядим. Я – Волшебная Фея, хозяйка этого леса. Теперь ты рассказывай: кто, откуда…

– Я… – начал Единорог. – Я… Да, это она… Она меня заколдовала… Она каталась на мне по двору, а потом сказала: скачи…

– Вот как… – задумалась Фея. – А до этого ты кем был?

– Я… – замялся Единорог. – Я не знаю… Собакой, наверное…

– Это точно, – засмеялась Фея. – Судя по тому, какой ты злой. Я бы тебя назад в собаку превратила, но не могу. В чужое колдовство лучше не лезть. А то дел натворить можно, и будешь ты не собакой, а, к примеру, земляным червем… Или попробуем?

– Не-е-ет! – взмолился Единорог. – Не надо.

– Да я же не настаиваю. Как хочешь. А про проклятье она что-нибудь говорила?

– Что-то бормотала, – признал Единорог, уже почувствовав, что опасность почти миновала, и держась более свободно. – Какую-то чушь несла о том, что скоро кто-то упадет с неба и всем тут конец… Или что-то в этом роде.

– А ты, случайно, не упал с неба? – спросила Фея, пристально поглядев на него.

– Да я теперь каждый день с неба падаю, – рассмеялся Единорог, чувствуя себя уже вполне вольготно. – Я скачу по радуге. А до этого псом бегал. Или еще кем-нибудь. Я не помню.

– Да-а-а, – протянула Фея и задумалась.

После некоторого размышления она сказала:

– Похоже, наша колдунья Мила совсем тронулась. Сначала запугивала древним проклятием, о котором и так все знают, ведь оно еще задолго до нее было известно. Только она придумала сделать так, что сама будет тут всем править. Шантажировать нас, хозяев лесов, вздумала! А потом еще вот это: «Придет розовая лошадь и спляшет на костях ваших». Запугивает, видишь ли! И что ж теперь, всех розовых лошадей да единорогов поубивать, что ли?

– Не надо убивать, – прошептал Единорог.

– Вот и я думаю, что не надо. Тем более, ты вчера у Верблюда был, и они с Енотом тебя не убили, – сказала она и многозначительно улыбнулась.

– Откуда ты знаешь? – настороженно спросил Единорог.

– Оттуда, что ты в его костюме, и еще оттуда, что воняет от тебя Енотом, который, скорее всего, подарил тебе… как бы это сказать… – Она хихикнула. – …Нижнюю деталь своего гардероба. – И поморщилась: – Фу-у-у… А еще, – продолжила Фея, – могу сказать, что вы выпивали у волшебного пня…

– А это откуда знаешь?

– Оттуда, что они всегда там выпивают. А еще оттуда, что разит от тебя страшно. Я уже сама, кажется, захмелела. Фу-у-у…

Он смотрел на нее с удивлением. Действительно Волшебная Фея!

– И никакого волшебства! – весело сказала она, словно прочитав его мысли. – А вот после пьянки, – продолжала Фея, говоря медленнее и изображая на лице смущенную улыбку, точно ей было неловко говорить об этом, – когда ты уже не помнишь…

– Замолчи! – закричал Единорог.

– Ладно, ладно! – Она подняла руки ладошками вверх. – Как хочешь.

Однако по игривому выражению ее лица было ясно, что она хочет продолжения – немного поглумиться над Единорогом, подразнить его.

– Скажи мне, перед тем как попрощаемся, как тебя звать-то? – спросила она.

– Авнозар.

– Авнозар! – повторила Фея серьезно, а после по ее лицу расплылась улыбка. – Господи, кто же тебя так назвал! Ну ладно, ладно, не кипятись. Это все ведьма проклятая. А я так, можно сказать, любя. Хе-хе. Любя, конечно, но не так сильно, как… Божечки, не знаю, как сказать… Старость – не радость, ага… Люблю тебя не так сильно, как те двое. Вот! Вот так!

– Чё ты городишь, овца? – прошипел Единорог, снова приходя в бешенство.

Она подлетела к нему и зависла перед его мордой.

– А зря не веришь, мой хороший! Зря! Если бы ты прикинул дважды два в уме или хоть в столбик, то давно бы понял, что если я чего говорю, то так оно и есть…

– Врешь ты все! – злобно бросил Единорог и, потеряв уже всякий страх и контроль над собой, попытался ударить Фею, но не смог: его копыто остановилось рядом с ней и дальше двигаться никак не хотело.

Такого он не ожидал, сильно удивился, огорчился, разозлился еще больше и оскалил зубы:

– Ы-ы-ы…

– Я бы на твоем месте давно поняла, что Фея имеет кое-какую силу, – произнесла она с улыбкой. – И вообще я бы не советовала тебе считать, что если с тобой кто-то вежливый, то он слабый. Это, знаешь ли, плохо.

– Да пошла ты! – заорал Единорог, вскочил на все четыре ноги и попытался убежать, но не смог даже сдвинуться, хотя и скакал что есть мочи.

Он просто греб копытами землю, при этом оставаясь на месте. Когда он опомнился, видимо рассчитывая, что находится далеко от этого проклятого леса и наглой Феи, то обалдел, обнаружив, что не удалился от нее ни на миллиметр.

– Глупенький! – сказала Фея. – Погоди! Успеешь еще ускакать. Ведь я твое желание не исполнила.

– Какое желание?! – огрызнулся Единорог, перестав бежать и пытаясь отдышаться.

– Как какое? Ты ведь хотел узнать, что у вас произошло на волшебной полянке у пня? Вот! Сейчас узнаешь!

– Заткнись, глупая скотина! – заорал он. – Не хочу тебя слушать!

– А тебе и не придется, единорожка! – ответила Фея, улыбаясь. – Я просто верну тебе память, которую тебе с перепоя отшибло, и ты сам все узнаешь. А дальше – как хочешь. Вот. А вообще, скажу я тебе, та поляна – непростая! Она хранит тайну!

Голос ее стал тихим, интонация – загадочной.

– Страшную тайну хранит и поляна, и лес на пять верст вокруг нее… Открою тебе эту тайну… Если в тот лес, где хозяин Верблюд, попадает новый гость – новый, понимаешь? Гость вроде тебя, мой розовый друг, – Верблюд, со своим приятелем Енотом заманивает его выпить у волшебного пня, одаривает его, а потом…

– Заткнись! – заорал Единорог.

– Ладно, ладно, – сказал Фея уже серьезно. – Поиграли – и хватит. Сам думай, решай, что да как. А мне пора. Будешь в наших краях, заходи в гости.

Она развернулась и полетела вглубь леса. Уже издалека она крикнула:

– А все-таки ты гигант!

И потом тише:

– Это ж надо…

И Фея скрылась в гуще леса.

Конец четвертой главы

Следующую неделю полет шел в штатном режиме. На борту было тихо. Каждый занимался своим делом. Мероприятия проводились по расписанию: утренние доклады о состоянии дел, завтрак, обед, ужин, занятия по самообороне с Проторгуевым, в среду и пятницу – вечерние посиделки с сигарами и выпивкой у Судьбоносного. Вот, собственно, и все. Что касается полета – двигатели работали ровно, компьютер управлял процессами исправно. Биолог Заброшенный и социолог Конюхов, помещенные доктором Дудиным на карантин, на другой же день ожили и чувствовали себя прекрасно. Может, и прав был Проторгуев, что недуг их был связан с чрезмерным употреблением накануне алкогольных напитков. Как бы там ни было, все порадовались, что это оказалась не инфекция и что долетят они к цели если и с приключениями, то никак не связанными с какой-нибудь гадкой болезнью. В общем, все было хорошо. И кроме того, хорошо было, что Капитан Назаров не показывался целую неделю.

Он снова как будто исчез. И с одной стороны, это радовало Судьбоносного и других членов команды, но с другой – тот день, когда он выскочил как черт из табакерки, получился благодаря этому чрезвычайно разнообразным и потому запомнившимся всем, кто имел возможность тогда познакомиться с Капитаном Назаровым. А кроме того, многим не давала покоя мысль о его жене. Прошло уже две недели полета – две недели изоляции в исключительно мужском обществе, – и сама мысль о женщине начинала будоражить мужские умы и организмы, а сознание того, что эта женщина должна находиться здесь, рядом (а не на какой-нибудь планете за миллионы километров), только усугубляло желание прикоснуться к прекрасному: увидеть, поговорить, а может, и большее, если звезды сложатся.

За завтраком сидели Судьбоносный, Блок, Фридман и Проторгуев.

– И все же, господа, в этой столовой чего-то не хватает, – сказал инженер, показывая рукой широту помещения.

– Чего же? – спросил Судьбоносный.

– Женщины! – ответил Фридман, придав голосу торжественности.

– О-о-о, – протянул Проторгуев. – Пару недель прошло, а ты уже заскучал? В армию тебе надо, сынок!

Он рассмеялся.

– Ой, ладно, вояка! Что хорошего в вынужденном воздержании? – с усмешкой спросил Фридман, провоцируя оппонента на дальнейший спор.

Он знал, что Проторгуев – человек принципиальный, и служба была одним из этих принципов: островок святости, которого никто не имел права касаться. А тем более это было непозволительно совсем не причастным вроде Фридмана.

– Слышь! – ответил он раздраженно (но скорее больше изображая раздражение). – Вот еще я с барышнями вроде тебя не обсуждал серьезные темы!

– А знаешь почему? – спросил Фридман.

– Я же тебе сказал почему!

– Нет, – не унимался Фридман. Он проглотил ложку каши, запил кофе и сказал: – Ты не привел никаких аргументов. А ты поясни нормально, без этих твоих шуточек армейских. Чтобы мы все поняли. Что хорошего в том, что человек не имеет контакта с женщинами? А?