Текст книги "На буксире. Гошины штаны. Алина. Ключ на 32. Пляски розовой лошади"

– И до сих пор не хочется.

– Это вы бросьте.

– А вы бы бросили?

– Не знаю.

– Вот в том-то и дело.

Некоторое время мы молчали. Потом я сказал:

– И все же я не совсем понимаю, зачем им это?

– Зачем им Миша?

– Да. Зачем им Миша? Он находится у них, и что? Вы же можете приходить, видеться с ним. Вы мать и остаетесь ею. И вообще, для чего это все? Какой смысл в том, что ребенок физически проводит с ними большую часть времени?

– Вы правильно сказали: я мать. Сегодня – мать. А что, если завтра – нет? Я думаю, они от жадности испугались. Развестись без претензий на часть имущества – это одно, а вот ребенок – другое. Я же еще не рассказала вам, как они мне угрожали, чтобы я бумажки подписала. Расскажу еще. Потом. А пока смотрите: не знаю, что и как, но наверняка какое-то имущество Вася за время нашей совместной жизни все-таки нажил, и по закону надо было бы нам разделить его пополам.

– А что он мог нажить?

– Говорю же, не знаю. Но не удивлюсь, что папочка на него что-то записывал и какие-то миллионы у него появились… Ну не стали бы они так суетиться, если бы ничего не было. Я уверена.

– А почему тогда брачный контракт не составили?

– А вот этого я не знаю, – Алина развела руками. – Сама удивляюсь, как они такое проморгали.

– Странно, конечно.

– Да, упущение. Наверное, Ирина Сергеевна потом Артуру Ивановичу всю плешь проела, что он должен был проследить за этим и не проследил.

– То есть вы хотите сказать, что если вы отказались от денег, подписав какие-то бумаги, то с ребенком все оказалось сложнее…

– Да. Представьте, что Миша остается со мной. Во-первых, алименты. Там же какой-то процент от дохода или зарплаты. А это было бы до хрена! Не знаю сколько. У них ведь все, что касается денег, – тайна, покрытая мраком. Но ясно же: денег много. А потом – мало ли на что я и Миша сможем претендовать! Я не знаю всех законов и юридических тонкостей, но мне кажется, что дело именно в этом.

– Но вы же все равно мать…

– Да. Мать. Но могу и не быть ей.

– Это как?

– Да так, что они почти перестали меня пускать. Я приеду, а там как будто дома никого нет. Не открывают. Выходит охранник и говорит: «Никого нет и не будет». У них забор трехметровый. Трубки не берут, если я звоню. Позвонила с незнакомого номера. Взяла Ирина Сергеевна. Такая милая: «Да что же ты не заходишь? Приходи завтра, мы только рады будем». Ну и тому подобное. Я прихожу. Выходит охранник: «Никого нет и не будет». Представляете?

– Жесть.

– Именно. А теперь знаете что? Знаете, зачем все это?

– Нет.

– Суд будет…

Она запнулась. Эмоции мешали ей говорить. Она отпила чаю, закусила печеньем, хотя, могу поспорить, не чувствовала его вкуса и делала это просто машинально, чтобы отвлечься.

– …на котором меня лишат родительских прав, – наконец с трудом произнесла Алина и заплакала.

Я не находил, что сказать. Может быть, мне следовало бы подойти и обнять ее, но я этого не сделал. Я никогда не торопился сокращать дистанцию с людьми, а в этом случае – тем более. И хотя во время подобного разговора думать о таком, пожалуй, было странно, но все же я то и дело ловил себя на мысли, что она красива и очень притягательна. Наверное, я просто боялся. Боялся приблизиться. А потому молча смотрел, как Алина достает из своей сумочки бумажный платочек и вытирает слезы.

– Вот еще не хватало, – сказала она. – Разревелась, как ребенок. Извините. Нервы ни к черту. Как подумаю обо всем этом, так сразу накатывает. А тут еще вам рассказала. Теперь и вы бог знает что будете обо мне думать.

– Я ничего не буду думать, – сказал я. – Ничего плохого.

– Да, да, а сами, небось, возмущаетесь: как она могла взять и бросить собственного ребенка?

– Нет. Я так не думаю. Когда имеешь дело с подобными людьми, что угодно может случиться.

– Знаете, я раньше была храбрая. А как с ними столкнулась, превратилась в размазню какую-то… Вы как-то спросили, почему я их ненавижу. Вот почему. Вот поэтому. Их ненавижу и себя вместе с ними.

– Не надо. Себя вам ненавидеть не за что. Давайте лучше думать, что дальше делать.

– А я знаю, что дальше! – вскрикнула она и нервно рассмеялась. – Дальше суд, из которого я выйду уже не матерью. Чудеса, да? Заходишь – есть у тебя ребенок, а выходишь – уже нет.

– На каком основании?

– А на таком, что я не исполняю своих родительских обязанностей и у ребенка почти не появляюсь. Да он меня скоро забудет. Они все реже и реже пускают меня в дом. А там скажут, что это я не прихожу, что мне плевать. И вся их семейка это подтвердит, все друзья. Даже врать не надо, что меня там не бывает! А то, что я под забором у них стояла сто раз, – это не в счет. С ребенком-то не виделась. Он меня точно скоро забудет. У них адвокаты, судья купленный. Да что я вам рассказываю? Ясно же и так.

– Когда суд?

– Не знаю.

– Почему тогда вы думаете, что он вообще будет? Может, они не замышляют ничего такого?

– Валя сказала. Они это обсуждали. Она на днях случайно услышала и мне позвонила.

– И когда они это планируют?

– Она не знает. Но, наверное, скоро, раз готовятся. Может быть, месяц. Может, два. Не знаю. Ну что? Подождем повестки?

Она нервно рассмеялась, но быстро снова посерьезнела. Я был растерян и не скрывал этого.

– Алина, я могу вам чем-нибудь помочь? Кроме, конечно, моральной поддержки.

– Да чем тут поможешь, когда все так? Слушаете меня – и уже хорошо.

– Да, но это не сильно меняет ситуацию.

– Чтобы изменить ситуацию, надо связаться с этими уродами, взять оружие и продырявить им головы. Всем по очереди. По-другому это не решишь… Я, кстати, думала пистолет купить на черном рынке. Вот балбесина, да? Лежишь себе ночью, ненавидишь их и планы строишь. Представляешь, как вышибешь мозги сперва одному, затем другому… А потом вспоминаешь тех головорезов, которые на них работают, и понимаешь, что ты – наивная дура. Когда я начала говорить, что разведусь с этим козлом, и насчет Миши… Я же не так просто от него отказалась. И сейчас не отказываюсь! Помню, мы гуляли с ним в парке. Он в коляске. Маленький же. Тут подошли те самые, которые тогда меня у подружки нашли. «Алина Олеговна, пойдемте с нами». Я говорю: никуда не пойду. Они меня просто схватили, затащили в машину и увезли. Рот заклеили. Привезли на какую-то квартиру, пристегнули к батарее, сказали, что, если буду орать, вообще убьют. Я так почти сутки просидела. Утром они пришли и говорят: «Будешь плохо себя вести, оставим тебя тут навсегда. Так и сдохнешь». Такой разговор. И не шутят вообще. Понимаешь, что для них это – раз плюнуть. Обычное дело. Ты, говорят, слушай, что тебе старшие велят, да соглашайся, а что дают, подписывай. Короче, я и раньше была психом, а от этого у меня окончательно крышу снесло. От Васи и всей их семейки, от этих мордоворотов, от страха потерять Мишу. От всего. Я часто думаю, что ничего живого во мне не осталось. И в жизни уже ничего не будет.

– Но… – хотел было возразить я.

– А что может быть после такого? Испытывать уже нечего! Все! Все было!

Она помолчала и добавила:

– А лучше б не было.

Конечно, в этом она лукавила. Просто настроение было такое. Тяжелые воспоминания, тяжелые мысли. Однако насчет того, что испытывать уже нечего, – это она преувеличила. По крайней мере тяга к мужчинам и желание отношений с ними у нее остались, да и не могли не остаться. И более того: скорее всего, они только усилились на фоне всех событий ее жизни, как бы это ни было, может быть, странно.

Ясное дело, ничего такого я говорить не стал. Это другая тема. И один из героев этой темы – Андрей, которого она то бросает, то хочет вернуть, а второй – это я, которого она не прочь бы заполучить, хотя и не вполне понимает, зачем ей это нужно. Но так уж работает ее мозг. И так уж все мы устроены, в конце концов: одна часть нас страдает по какому-нибудь поводу и, может быть, даже хочет умереть, а другая продолжает цепляться за жизнь всеми возможными способами.

– Я тут подумал… – сказал я. – Эта статья, которую вы принесли, может быть хорошим знаком в вашей ситуации.

– Почему? – спросила Алина и посмотрела на меня с любопытством.

Видно было, что она хватается за малейшую надежду.

– Потому что, – ответил я, – такое им с рук не сойдет. И если за них скоро возьмутся, то никакого суда вообще не будет.

– Да вы оптимист, – сказала Алина и улыбнулась.

Похоже, эта мысль оказалась для нее новой и явно приятной. По крайней мере это был хоть какой-то луч надежды.

– А как иначе, – улыбнулся я. – Знаете, мне кажется, все будет хорошо. Надо на это рассчитывать.

– Думаете, может так случиться, что их скоро арестуют? – спросила она с таким выражением, как будто от моего ответа на самом деле зависела судьба ее и ее ребенка.

– Думаю, может, – сказал я.

И я действительно так думал.

– Полагаю, следствие должно быть быстрым. Понимаете, когда убивают таких высокопоставленных людей, это не просто преступление, это насмешка над органами, это… это как замахнуться на систему. А такое мало того что не оставляют без внимания, но и расследуют по-другому: быстро и жестко, несмотря на их связи и деньги. Здесь это не поможет. И сроки всем дадут такие, что мало не покажется. Понимаете, они на власть замахнулись. А такое не спускают на тормозах и не прощают.

Алина просияла.

– Володя, вы в меня вселили надежду!

Она встала, подошла ко мне и обняла. Затем села обратно.

– Извините. Я с трудом могу совладать со своими эмоциями.

– Это хорошие эмоции. С такими я всегда к вашим услугам, – сказал я, улыбаясь.

– Дай бог, чтоб вы оказались правы насчет всего этого!

Она призадумалась и потом произнесла:

– Еще я хочу сказать, что безумно рада, что познакомилась с вами. Не каждый бы стал терпеть мои причуды. Нет, не отрицайте. Я знаю. Представляю: приходит девушка, заявляет, что не нужна ей никакая психология, а нужен тот, кто будет просто слушать ее бредни и что-то отвечать время от времени. А она будет иногда устраивать истерики, потому что сама истеричка. Вы же так определили, да? Конечно так. И это правда. Я же и сама это знаю. Не знаю, что именно вы сделали… Как будто и ничего. Но… но вы мне очень помогли. И даже не тем, что сегодня дали мне надежду. А вообще всем. Я бы уже или свихнулась окончательно, или нажралась бы таблеток. И я думала, что больше не приду к вам, сказав, что мне надо уехать. А сама… никуда мне не надо было. Да это и так ясно. Куда я уеду? А тут Валя мне про этот суд говорит. Я вообще в шоке. Опять Андрей. Но он не может помочь. Ему даже не расскажешь всего. Я не рассказываю. Как-нибудь, может, расскажу. А может, нет. С ним вообще все сложно. У меня, сука, со всем сложно! С мужиками сложно, с ребенком сложно, с родственниками сложно, с друзьями сложно. Только с вами просто…

– Это потому, что я не вхожу ни в одну из этих категорий.

– Скорее всего. Я это понимаю. Кажется, понимаю. В общем, я хотела сказать: спасибо за все. Не знаю, как дальше сложится. И даже если будет этот проклятый суд, даже если… В общем, знайте: я вам очень благодарна. Вот.

– Алина, спасибо. Я, однако, думаю, что вы немного переоцениваете мое влияние на вас. Но все же мне приятно это слышать. Ну и, в конце концов, история же пока не окончена. Поэтому еще увидимся, я надеюсь, и не один раз.

– Я тоже на это надеюсь.

Этот разговор как будто перевел наше общение на какой-то другой уровень. Мы стали более близкими, но в то же время и более далекими, словно бы утвердив отсутствие перспектив сближения иного рода. Наши отношения должны были теперь остаться дружескими навсегда. По крайней мере, такое впечатление складывалось у меня, да и, я думаю, у нее. И, честно говоря, от этого было немного грустно.

На прощание она еще раз обняла меня и ушла. В следующий раз мы увиделись через две недели.

…Ты открываешь дверь, входишь в коридор, разуваешься. Твоя маленькая съемная квартира не кажется тебе такой уж убогой. Как будто что-то изменилось. Ты чувствуешь эти перемены. Наступает вечер. Закатное солнце светит в окна, красиво озаряя комнату желтым светом. Ты раздеваешься, кладешь одежду на стул. Хочешь видеть его.

Ты берешь телефон, ищешь нужный контакт, нажимаешь кнопку вызова.

– Привет.

Твой голос мягкий и мелодичный.

– Привет, – слышишь в ответ.

– Приедешь сегодня? – Это скорее не вопрос, а приглашение.

– Если хочешь, приеду.

– Захвати с собой какой-нибудь еды. У меня ничего нет, как всегда.

– И вина?

– И вина.

Он приезжает через час. За это время ты успеваешь сходить в душ и немного отдохнуть от дневных дел. Хотя и дел-то особо не было.

– Привет, – говорит он и закрывает дверь.

Ты бросаешься ему на шею.

– Я скучала.

Он обнимает тебя, потом отстраняет, но держит в своих крепких руках, смотрит на тебя, как будто не может понять причины такой разительной перемены, и спрашивает:

– Алина, все в порядке?

– Да, лучше, чем когда-либо, – отвечаешь ты. – А ты чего так напрягся? Не ожидал от меня? Я просто многое поняла и теперь буду другой! Я так решила!

– Ого! Может, поедим? – спрашивает Андрей. – А заодно расскажешь, что ты поняла и что решила.

– Да, давай. Блин, я в самом деле держу тебя в коридоре, как дура. Что у тебя там? – спрашиваешь ты, заглядывая в пакет, который он принес с собой и до сих пор держит в руках.

– Там роллы, пиво, вино, пармезан, еще что-то.

– Какой ты молодец!

Ты берешь пакет, идешь в кухню. Достаешь напитки и помещаешь в морозильную камеру – так быстрее остынет. Вынимаешь роллы, палочки, соевый соус, васаби, имбирь, кладешь все это на большую тарелку, берешь еще две тарелки поменьше, несешь все это в зал.

– Здесь будем есть, – говоришь ты Андрею.

– Как скажешь, – раздается его голос из ванной.

Он зашел туда помыть руки, дверь оставил незапертой.

– Ты что пить будешь? – спрашиваешь ты.

– Я – пиво! – отвечает он.

– Ну, с роллами, может быть, пиво и лучше будет, – соглашаешься ты, идешь на кухню, достаешь из морозилки бутылку «Жигулевского», разливаешь ее по стаканам и несешь в зал.

Вы съедаете роллы, выпиваете две бутылки пива.

– Я раньше никогда не любила пиво, – говоришь ты. – Все вино, шампанское, и подороже. Скажи, не понимала ничего?

– Ну не знаю. Я всегда любил. Тем более наше, со «Дна»44
  «На дне» – культовое место в Самаре возле Жигулевского пивоваренного завода. Здесь продают пиво на розлив прямо с завода, а также находится несколько питейных заведений. – Примеч. автора


[Закрыть].

– Я раньше думала, что его только алкаши пьют и всякое отребье… Господи, где я вообще жила? Как я жила…

– Вкусы меняются, – философски замечает Андрей.

Он то и дело посматривает на тебя, пытаясь разгадать причину случившейся перемены и заодно понять: это перемена временная, вызванная каким-нибудь импульсом, или постоянная и с этого момента ты будешь такой всегда. Само собой, надеется он именно на второе.

– Давай вина выпьем. Принесешь? – говоришь ты.

– А где оно? – спрашивает Андрей, поднимаясь.

– В морозилке. И сырка нарежь.

– Ага.

Андрей возвращается с подносом, на котором бутылка вина, два бокала и тарелочка с нарезанным сыром. Он наливает вино в бокалы.

– Ну, за что выпьем? – спрашиваешь ты.

– За тебя! – говорит Андрей.

– Это слишком эгоистично! Не хочу быть эгоисткой сегодня!

– Тогда за нас!

– Давай за нас!

Вы немного выпиваете. Закусываете сыром. Ты смотришь на него и после некоторого раздумья спрашиваешь:

– А скажи мне…

– Да?

– Только честно.

– Ага.

– Если бы у меня был ребенок, я была бы тебе нужна?

– Да, – говорит Андрей не раздумывая.

– Я имею в виду, если бы у меня был ребенок от другого мужчины, – осторожно уточняешь ты.

– Я же сказал: да, – отвечает Андрей с выражением, словно удивляясь, что его предыдущий ответ потребовал уточняющего вопроса.

Потом он добавляет:

– Даже если бы у тебя было двое. Какая разница?

– Боже, ты чудо! – говоришь ты и целуешь его.

Он еще пьет вино, закусывает сыром и спрашивает:

– Кто он?

– Кто отец моего ребенка? – спрашиваешь ты, замешкавшись.

– Да на кой черт мне отец? – с недоумением говорит Андрей. – Ребенок кто? Мальчик, девочка, как зовут, сколько лет?

– Андрей, ты чудо! – повторяешь ты, с восторгом глядя на него.

– Ага, большое, любящее пожрать чудо, – говорит он. – Ты какая-то странная сегодня. Все нормально?

– Да, все нормально. Даже более чем нормально. Я ж говорю: я теперь другая!

– Ну посмотрим, – отвечает Андрей, впрочем, без особых эмоций.

Вероятно, он воспринимает твое поведение как очередную забаву или каприз.

– Так что с ребенком? – спрашивает он.

– У меня есть сын, Миша. Ему три года, – говоришь ты.

– Ага. Где он?

– Скоро я тебя с ним познакомлю.

– Ну ладно.

Ты наливаешь себе еще вина, пьешь и спрашиваешь:

– А ты Наташу любил?

– Нет.

– А зачем встречался с ней?

– Ну как бы тебе сказать… Так, чтоб время проводить…

– И ты не жалеешь, что вы расстались?

– Нет. Мы бы все равно расстались. А тут так вышло.

– Интересно, как она сейчас?

– Не знаю, мы не общаемся.

– А она… – спрашиваешь ты осторожно. – Скажи мне… в постели она как?

– Что именно тебя интересует? – ухмыляется Андрей.

– Все! Расскажи мне подробности! Я хочу знать! – говоришь ты приказным тоном и трогаешь рукой его брюки. – О, какой он большой и твердый! Знаешь что? Сходи пока в душ, а я тебя здесь подожду. Только быстро! Хочу тебя немедленно! И сильно!

– Скоро буду, – с серьезным лицом говорит Андрей и уходит.

…После вы лежите на диване. Твоя голова на его руке. Ты ощущаешь умиротворение и счастье, которого давно уже не ощущала. Странно. Может быть, это временно (скорее всего, временно) и наверняка связано не с какой-то переменой в отношении к Андрею, а с тем новым ожиданием, что вот-вот – может быть, уже завтра – все будет хорошо. Но и Андрей теперь воспринимается как-то по-другому: сильный, надежный. С ним чувствуешь себя уверенно.

– Ты меня не бросишь? – спрашиваешь ты.

– Нет, – отвечает Андрей.

– А если я буду опять устраивать истерики?..

– Э-э-э…

– А если я буду устраивать истерики, ты накажешь меня… сам знаешь как, – говоришь ты игриво. – Все, договорились!

Ты чувствуешь, как мышцы Андрея напряглись, и он крепче обнял тебя. Ты закрываешь глаза и погружаешься в приятную дремоту…

– …Алина! – слышишь ты знакомый голос и оборачиваешься.

Ирина Сергеевна сидит за столом. Лицо ее мрачное. Такой ты ее еще не видела. Кажется, даже в день смерти отца она выглядела лучше.

– Неужели ты заберешь у нас все?

– Мама, пошли отсюда! – слышишь ты и чувствуешь, как кто-то дергает твою руку.

Ты смотришь вниз. Там Миша, держит тебя за руку и смотрит в глаза с просящим выражением лица.

– Забери меня отсюда. Я не хочу больше здесь.

– Конечно, сынок. Ты больше никогда здесь не будешь. Я пришла за тобой. Мы уходим.

Ты смотришь на Ирину Сергеевну и говоришь:

– Я заберу только Мишу. Потому что он мой. А от вашей поганой семейки мне ничего не нужно.

– Всегда знала, что не надо Васе с тобой связываться! Из-за тебя все!

– А людей вы убивали тоже из-за меня?! – кричишь ты с яростью.

– Кто убивал? – раздается голос Артура Ивановича.

– Заткнись! – кричит Ирина Сергеевна и пинает кого-то под столом.

– Ай-ай! – кричит Артур Иванович и вылезает из-под стола. – Ты чего дерешься?!

– Тебе кто велел вылезать?!! – орет Ирина Сергеевна.

Артур Иванович забирается обратно под стол.

– Ирина Сергеевна, – обращаешься ты к ней с ехидным выражением. – А правда, что Фикаду Артуру Ивановичу достоинство отрезал?

Артур Иванович подпрыгивает под столом, ударяется головой, скулит и замолкает. Ирина Сергеевна в гневе вскакивает:

– Да что ты знаешь?! Сука!

– А вот знаю, что тебя никто нормально не трахал последние лет сорок! Корова тупая!

Ирина Сергеевна с раскрытым ртом и выпученными глазами смотрит на тебя. Артур Иванович, кряхтя и держась за голову, вылезает из-под стола и обращается к Ирине Сергеевне:

– Ну-ка, скажи ей, Ира! Давай, скажи!

– Что сказать?

– Ах, тебе и сказать нечего?! – вспыхивает Артур Иванович. – Погоди! Сейчас! Погоди!

И убегает.

– Ты еще за все ответишь! – кричит тебе Ирина Сергеевна.

– Нет, – говоришь ты. – Теперь твоя очередь отвечать. И всей вашей шайки. За всё. За Подколодного, за Климова, за других. Сколько их было? За сынка наркомана. За мою испорченную жизнь. За…

Ты прерываешься, потому что видишь Артура Ивановича, несущего тяжеленную статую Фикаду.

– Ну сейчас… Где ты? Твой негр идет к тебе. Член свой натер, отполировал. Смотри, как сверкает! Как ты любишь. Где ты, сука?! Я не вижу тебя за ним! А-а-а… Вот…

Он подходит к сидящей на стуле Ирине Сергеевне и с воплем: «Раскрой объятия для своего негритоса!» – кидает в нее статую. Она ловит Фикаду и под его тяжестью падает на пол. Слышны ее стоны.

– Похоже, ей нравится, – говорит Артур Иванович, затем смотрит на тебя, разворачивается и уходит.

Ты вместе с Мишей молча идешь к выходу…

…Звонит будильник. Ты просыпаешься. Андрей заходит в комнату. Он встал раньше.

– Выспалась?

– Да… Впервые за… даже не помню за сколько времени. А еще мне сон приснился хороший.

– Про голых мужиков?

– Про эфиопа.

– Ого!

– Ты даже не представляешь!

Вы оба смеетесь.

Эти два мордоворота пришли ко мне через три дня после нашей с Алиной последней встречи. Как только они появились, я сразу догадался, кто это и по какому поводу. Я включил диктофон, который у меня всегда наготове. Конечно, они не знали, что я собираюсь записывать, иначе неизвестно, чего от них можно было бы ожидать. Но я подумал, что эта запись еще может пригодиться (мало ли как сложатся обстоятельства), и потому решил рискнуть.

Говорил один из них. Второй все время молчал.

Запись от 7 июня 2016 года

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Владимир Владимирович?

– Да.

– Вам знакома Алина Олеговна Солодецкая?

– Да, а что?

– Она к вам по каким вопросам приходит?

– По психологическим.

– Слушай! Ясно, что не колбасу покупать. Что она тебе тут рассказывает?

– У нее психологические проблемы. Ей требуется помощь. Рассказывает… А в чем дело вообще?

– Врачебная тайна и все такое, да?

– Во-первых, да. А во вторых, ты скажи, чё надо? Почему спрашиваешь?

– Короче, смотри, друг. Она была связана с одной семьей, очень влиятельной. Ну, ты в курсе? Говорила она про это? Рассказывала, кто они, что они?

– Толком нет. Говорила, что обеспеченные, бизнес какой-то. Без подробностей. Говорю же, у нас другие темы для разговора. У нее психологические проблемы.

– Да у нее всегда с башкой было не в порядке! Ха-а-а-ха-а-а… Помнишь тогда, да?! Ха-а-а-ха-а-а…

(Оба смеются. Затем первый продолжает.)

– Фамилия Подколодный тебе о чем-то говорит?

– Нет.

– А Климов?

– Нет.

– Сдается мне, что ты нам тут заливаешь…

– Зачем?

– А затем, чтобы мы тебе прямо здесь башку не свернули… Ладно… Ты слушай. Внимательно. Если она что-то говорила про этих людей… или про других… Если она тебе про семью свою говорила… Забудь. Она сдуру могла хороших людей очернить. Понимаешь?

– Да.

– Вот и хорошо. И это… если будет рассказывать что-то такое… Ну, ты понимаешь. Ты ее не слушай. И вообще, лучше бы тебе с ней не встречаться пока.

– Но мы с ней не закончили. У нас впереди еще несколько сеансов.

– Одним сеансом больше, одним меньше.

– Нельзя отменять. Ее состояние может усугубиться.

– Да хрен с ней! Ты чё, не понимаешь, про что мы тут тебе говорим?.. Ладно, слушай. Общаться с ней или нет, дело твое. На свой страх и риск. Но если, не дай бог, она начнет тебе рассказывать какие-то гадости про уважаемых людей (или уже рассказала), а ты потом кому-то это сообщишь…. Понятно, кого я имею в виду?

– Да.

– Хорошо. Короче, если что, то мы придем, заберем тебя с собой и увезем туда, где тебе будет долго и мучительно плохо. И назад ты уже не вернешься. Ну, ты все понял?

– Да.

– Тогда давай. Подумай еще над всем этим в свободное от работы время. Пока. Занимайся своей психологией. Только другим не вреди. У вас же так, у врачей? Да? «Не навреди»! Все, пока!

Конец записи

Странный, конечно, поступок. Идиотский, на мой взгляд. Неужели они думают, что, если дело вокруг этого семейного бизнеса завертится, кто-то будет молчать? Но, похоже, они искренне не понимают, что сейчас уже совсем не та ситуация, которая была лет пятнадцать назад и, тем более, раньше. Сейчас им вряд ли удастся отвертеться. Конечно, в полицию ни Алина, ни кто бы то ни было другой не пойдет. Но вот если этих ребят арестуют, будет суд, ее и других позовут как свидетелей – и это будет совсем другой разговор.

Она позвонила мне через пару дней и спросила, можем ли мы встретиться. Я сказал, что, конечно, можем, и она приехала. Зашла, поздоровалась и только начала говорить, как я прервал ее, жестом указал на сотовый телефон, взял его и вместе со своим положил в ящик стола, а потом закрыл его на ключ. Затем я направился к двери и жестом показал ей, чтобы она следовала за мной. Мы вышли на улицу.

– Ко мне приходили ваши знакомые, – начал я.

– Те бандиты, о которых я говорила? – спросила она, впрочем, без всякого удивления.

– Не знаю, те или другие, но на днях меня посетили двое отморозков. Поэтому от греха подальше давайте поговорим на улице.

– Думаете, могут прослушивать?

– Не знаю, но мало ли. Сейчас технологии вон какие. Говорят, можно и через сотовый прослушивать. И устройства всякие есть. Я в кабинете проверил – вроде ничего. Но кто знает… Может незаметно прилепили что-то куда-то. А может, я параноик.

– Да нет, не параноик. Но, похоже, вы поняли, что от них всего можно ожидать. И еще – что я не врала, когда рассказывала о них.

– Я никогда не считал, что вы врете.

– Но сомнения были, признайтесь же! – рассмеялась она.

– Ни капли не было! – сказал я серьезно и затем тоже засмеялся. Но после добавил: – Правда, не было.

– Они ко мне тоже приходили.

– Я так и подумал. Когда эти двое ко мне явились, я догадался, что у вас они уже наверняка побывали. Или собираются.

– Да. Не знаю, как они выяснили, что я к вам хожу. Может, по мобильнику отследили. А может, просто наблюдали за мной. Как в шпионских фильмах.

– Я только не понял, зачем они ко мне приперлись. К вашему парикмахеру тоже приходили, интересно? Или к специалисту по маникюру?.. – засмеялся я.

Алина ответила:

– Ну во-первых, они тупые. Скорее всего знаете как было? Они посмотрели, куда я хожу. Ага, психологическая помощь. И подумали, что психологу-то человек рассказывает прям все-все, и я, уж конечно, сообщила вам всю подноготную об этой семейке, об убийствах…

– А во-вторых?

– А во-вторых, они снова тупые! Потому что женский парикмахер или маникюрщица обычно знают куда больше психолога!

Алина рассмеялась. Приятно было видеть ее в хорошем настроении. И немного удивительно: она как будто не была напугана и вообще словно бы даже обрадовалась их появлению. Странно, конечно, потому что такой визит не может быть приятным, однако, похоже, их активность действительно могла означать удачное для Алины развитие ситуации.

– А почему они ко мне приходили? – спросил я. – Мне это кажется странным.

– Это я виновата, – сказала Алина. – Потому что у меня хватило ума поговорить с Валей и кое-что сообщить ей по телефону. А он на прослушке.

– Сотовый?

– Да нет. Говорю же, хватило ума. Валя мне позвонила с домашнего телефона. Она часто им пользуется. Мы обычно и болтали так, ни о чем. А если что-то особенное обсудить надо было, созванивались по сотовому. А тут забылись! И они поняли: я что-то знаю. И на фоне этих событий вон их как затрясло. Говорю же, тупые. Прибежали угрожать.

– Интересно, что же вы наговорили?

– Да ничего. Валя сообщила мне радостную новость, что к ним приходили менты. Артур Иванович очень нервничает. Ирина Сергеевна злая, как мегера. Только детям их плевать. Динис вообще редко появляется дома и как будто мало участвует в семейных делах. Вася заявляется чаще, но обычно обдолбанный. Она вообще сомневается, соображает ли он, что происходит и что их ждет дальше. А сестричка их как обычно: типа, не мои проблемы, решайте как хотите. Пока их допрашивали в качестве свидетелей – так это называется? Под подозрением Занников, который Палыч. Может быть, его скоро арестуют. Хоть бы уже арестовали!.. Ну вот, когда я это услышала, от радости и сболтнула, что теперь они за все ответят. И за Подколодного, и за Климова.

– И что именно вы сказали?

– Валя у меня спросила, кто это такие и какое отношение имеют к происходящему. А я сказала: нет их уже, убили. И что из-за Климова вся эта шумиха сейчас и поднялась. А она не знала. Они то ли фамилий не называли, то ли она не слышала. Ну, я ей и сказала, что это все Палыч да Артурка, то есть Артур Иванович. После этого они на Валю наехали, но хорошо хоть, пока не уволили. Она мне по сотовому об этом сообщила. Об убийствах они не упоминали и на подслушанный разговор не ссылались. Хватило ума. Но сказали, что запрещают ей со мной общаться.

– Они – это те два упыря, что ли?

– Да нет. Артурка и жена его. Позвали Валю и говорят: мол, у Алины с головой совсем плохо, она даже у психиатра на учете стоит… Это вы, наверное, психиатр. Представляете! – Тут она рассмеялась. – Ну что, поздравить вас с новой специальностью?

– Нет уж, спасибо. Не перестаю удивляться вашим родственникам!

– Да в гробу я видала таких родственников. Нет. Лучше пусть их пересажают всех.

– Скоро, судя по всему. Короче, после этого разговора с Валей они решили наведаться к вам…

– Не лично, конечно. Послал Артур Иванович своих верных и проверенных парней. Да, а еще они ей сказали, что состояние мое ухудшается, я начала нести всякий бред, страдать галлюцинациями и скоро меня положат в психушку. Поэтому они запрещают Вале со мной общаться, ведь я могу навредить и ей, и их семье, и Мише. А вот, мол, как вылечусь, так сразу можно будет.

– Какие заботливые.

– Да. Повезло прям с ними. Валя, конечно, в этот бред не поверила, а потом мне позвонила. Ну, мы посмеялись. Только смеяться и осталось. Вот… А потом они ко мне пришли. Говорят: что же это вы, Алина Олеговна, про людей всякие гадости говорите? Я спрашиваю: какие гадости? А они: нам Валя все рассказала: вы обвиняете Артура Ивановича и Василия Павловича в очень нехороших преступлениях, в убийствах. А Валя им не рассказывала. Я уверена, что не рассказывала. Значит, прослушивают телефон. Ну и стали угрожать, что в дурдом меня упрячут, если я эти мысли не забуду. А если хоть кому-то еще скажу, то сами меня лечить будут, электрошоком. Твари. Мы, говорит один, тебя однажды уже забирали для профилактики. Ты, говорит, помнишь: там еще батарея была. Но в тот раз без процедур обошлись. А теперь, если у тебя обострение, можем повторить, но уже с процедурами. Такой он, с юмором парень.

– Да, мне он тоже показался остроумным.

– Наверное, до фига кроссвордов разгадал, пока сидел и ждал приказов.

– На этом разговор закончился?

– Да, поугрожали и ушли. А, еще напомнили, что Миша-то там, а не со мной…

– Паскуды.

– А еще спрашивали, что я знаю про Подколодного и Климова. Я сказала: ничего не знаю, и все это сказала Вале просто со злости.