Текст книги "На буксире. Гошины штаны. Алина. Ключ на 32. Пляски розовой лошади"

Хорошевский же, когда узнал сплетни о моей якобы причастности к этому делу, заявил Михайлову, что это чушь собачья. Более высокому руководству – главному инженеру и директору завода – он намекнул, что в сговор с Комаровым вступил не кто иной, как сам Михайлов, а теперь пытается найти жертву, чтобы отвести от себя даже потенциальные подозрения. Более того, при помощи своих друзей Хорошевский пустил в компании слух, что Михайлов – последний взяточник и теперь связался к Комаровым, чтобы в очередной раз получить деньги нелегальным способом.

Мотив такого его поведения, полагаю, банален до безобразия – месть. Он хотел уничтожить Михайлова, просто сравнять его с землей. И на это были причины.

Вот такой зверинец.

Засохшая грязь

В субботу я проснулся, вышел на балкон и уставился на солнечный пейзаж за окном. Как ни странно, на душе было хорошо. Что-то доброе и светлое, как сама любовь. Как будто мне семнадцать и не зачерствел я еще от работы и остального. Как будто все еще не приелось и как будто опять как раньше, в детстве или даже в школьные и студенческие годы: выходишь на улицу, вдыхаешь свежий воздух, слушаешь весенние звуки, и весь мир перед тобой, и ты переполнен… Все как тогда.

Я часто вспоминаю один день в моей жизни. Было мне около пяти. Утро выдалось солнечным, а я сидел на лавочке во дворе нашей пятиэтажки и о чем-то думал. О чем – не помню, да и неважно. Важно только, что солнце тогда было необычайное. Казалось, что есть только я и солнечный свет. Больше такого в моей жизни не повторялось ни разу. И все, что ощущается сегодня и в другие редкие подобные дни, – не что иное, как отголосок того единственного дня в моем детстве.

Еще однажды такое же чувство было. Когда в первый раз увидел ее, мою любовь. Речь не о жене и тем более не о любовнице или об одной из тех шлюх, которые снимают с себя все за деньги. Хотя насчет шлюх я, может быть, и поторопился. И о них это тоже…

Был такой же светлый солнечный день, я был почему-то счастлив без особых причин, она подошла к нашей компании, я посмотрел на нее и подумал, что она должна быть моей. И она стала моей. А потом все развалилось: то ли потому, что она как раз оказалась шлюхой, то ли потому, что я оказался наивным дурачком.

А я еще и в идеалы верил. А кто не верит в семнадцать? Это сейчас я понимаю, чего бабам надо. А тогда что я понимал?.. Романтик, типа того: цветы, конфетки, плюшевые мишки. А она за это будет спать с твоим другом. Глупости, конечно, все это. Сейчас я понимаю, что глупости. А в том возрасте все вроде как серьезно. Думал, сейчас встречусь с ним, морду набью. Встретились – и… ничего. А что толку? Ну хочешь – вали к нему, я другую найду. Так и решили.

Она мне сказала, что это произошло, когда они на турбазе отдыхали в одной компании. Ага, только меня забыла предупредить, что куда-то едет. Он ворвался в ее комнату, и она не смогла его остановить. А потом не могла останавливать его еще месяц, пока я обо всем не узнал. И ведь думал тогда, глядя на нее: что-то не так. Но верил, потому что любил.

Короче, благословил я их на счастливый брак, пошел в кабак, выпил. Товарища с собой взял. Он был в курсе, я ему рассказал. Решили мы по такому случаю найти девочек, чтобы, так сказать, отомстить. Я еще пошутил:

– Хочешь сказать, от одной шлюхи к другой?

– А почему нет? – ответил он.

Поехали к нему уже вчетвером. Утром было плохо от похмелья, но хорошо от содеянного.

Она мне еще что-то писала. Я старался не отвечать, хотя и очень хотелось. Иногда она намекала на то, что нам можно было бы, наверное, начать все заново. Я отвечал уклончиво, что вроде как у нее уже есть тот, с кем можно не только начинать, но и кончать. Дальше шли сопли о том, что я бессердечный, не готовый понять ни ее, ни вообще никого, кроме себя, и все такое. Ну да, так и есть. Никого, кроме себя, не понимаю. Это факт. Но тогда хотя бы не я начал.

Стало ли мне все равно? Нет. Мне еще долго было противно до глубины души, и игнорировать ее стоило мне усилий. Но что делать? Решил – значит, решил. Что осталось к ней? Если существует любовь, то есть и другие чувства: отвращение, ненависть. Я не простил ее. Каждый раз мне представлялись картины ее с ним, особенно когда по вечерам я оставался один.

Зачем все это было? Да ни зачем. Просто было, возможно, как первый повод избавиться от иллюзий, идеалов и прочей дряни. Научило ли меня это чему-нибудь? Ага, можно подумать. Сам я, как уже говорил, со временем стал изменять жене, а иной раз изменяю и любовнице (или это не в счет?). Но, думаю, это уже несколько другое – тут все по согласию (по крайней мере, по уведомлению), да и женаты мы уже достаточно долго. Короче, с годами все меняется.

А тогда просто рассыпалась очередная порция представлений о мире. Ощущение, схожее с тем, когда от рук отваливается засохшая грязь. Может быть, в этом и есть секрет: чтобы почувствовать, насколько ты на самом деле свободен, нужно измазаться в грязи, подождать, пока она высохнет, и стряхнуть ее с себя?..

Это в порядке вещей

В понедельник я еду в К. по поручению Хорошевского. Все по стандартной схеме: с утра на работу с чемоданом, после работы в аэропорт, всю ночь в самолете, утром, в ужасном состоянии, прибыл на место. Одно радует: служба безопасности ничего не нашла. Официальных выводов по расследованию еще нет, но я уже уведомлен. Хотя для меня эта новость, в сущности, ничего не меняет: ничего бы и не нашли. Я ж говорю, что ни при чем. Просто одним паскудам лишь бы подставить, а другим – лишь бы порасследовать и найти виноватого. На этот раз не удалось. Не там ищут.

Нужно поговорить с Ивашкевичем насчет поставок оборудования печи, которую строит Чесноков. Поставки эти почему-то постоянно срываются. Собственно, сама печь и была оборудованием, но устройство это сложное, состоящее из многих комплектующих, и их поставка должна была проводиться в несколько этапов, увязанных с графиком строительства. Проект реализовывается таким образом, что сама печь закупается и поставляется заводом, при этом закупками руководит Хорошевский, а строительные материалы и всякую мелочь закупает Чесноков.

Короче говоря, вот такая сложная схема, суть которой в том, что Хорошевский имеет отношение еще и к закупке оборудования для этого строительства, а соответственно – все возможности извлечь из этой закупки наибольшую личную выгоду. А что, удобно. Придумал такое, что черт ногу сломит, обосновал, кому надо, и ловишь рыбку в мутной воде. Впрочем, не он это придумал. Все так делают.

Ивашкевич поставляет оборудование немногим лучше, чем Чесноков строит. Ему совершенно нет дела до графика, условий договора и прочих формальностей. Но это такие мелочи, когда все проплачено и все куплены.

Хорошевский, из-за того что так положено, иногда покрикивает на Ивашкевича, как и на Чеснокова, но каждый раз словно бы по совпадению оказывается, что тот, как и Чесноков, не сильно-то и виноват в том, что не может поставить оборудование вовремя. То ему кто-то что-то не согласовал, то что-то изменили в спецификации, то еще куча причин. При этом Ивашкевич регулярно получает авансирование, благодаря чему у Хорошевского регулярно улучшается настроение.

В случаях, когда ситуация накаляется настолько, что вышестоящее руководство начинает более серьезно спрашивать о состоянии дел, причинах этого состояния и так далее, Хорошевский предпринимает более решительные действия: посылает к Ивашкевичу кого-нибудь из своих подчиненных с тем, чтобы тот провел переговоры, проверку и разработал вместе с Ивашкевичем так называемый план корректирующих мероприятий. Такой ход неплохо замыливает глаза руководству, потому что выглядит как действительно эффективный.

В этот раз я ехал в К. именно с такой целью. Разумеется, от Хорошевского я выслушал весьма красочную постановку задачи, лозунги, что надо заставить Ивашкевича работать, и прочее, едва сдерживая себя от того, чтобы не посоветовать ему прекратить эту дешевую комедию. Смотрел на него и думал: ну и урод. Из тех, которые считают, что хитрожопее них никого на свете нет.

Если вдуматься, всё сейчас – дешевая комедия, которую одни разыгрывают перед другими, часть которых понимает, что происходит на самом деле, а часть (те, которые далеки от происходящего или от способности мыслить критически) не понимает. Готов поспорить, везде так. И, пожалуй, всегда, в той или иной мере.

Снаружи это все вроде еще ничего, но оно как снег в начале ноября: красив, едва выпал, а когда наступаешь на него, открывает под собой грязную липкую жижу – жижу самодурства, идиотизма, низкопробности, коррупции и всего такого прочего.

Но в девяностые было еще хуже. Поэтому то, что есть, можно воспринимать как большой прогресс. Крадут хотя бы половину, а не девяносто процентов. Обидно только, если сам в этом процессе не участвуешь, а только смотришь, как паскуды делят деньги, особенно не стесняясь.

Я приехал в К. очень уставшим. Вылет по расписанию в десять вечера до М., а оттуда – в час ночи в К. Рейс из М. задерживают до пяти утра. В итоге в самолет я сажусь уже в выжатом состоянии, да и в нем не сплю еще в течение пяти часов. Редкий раз могу спать в самолетах.

Прихожу в гостиницу, раздеваюсь, иду в душ. Голова тяжелая, мутная. Вода льется на волосы, стекает на плечи, вокруг пар – как пять, или семь, или бог знает сколько лет назад, я точно уже не помню, но отчетливо вижу, как двое просыпаются утром в гостинице со странным ощущением. По крайней мере, я – со странным. Еще бы: я женат.

Есть три вещи, которые притягивают любого мужика (если, конечно, он нормальный мужик или не умственно отсталый). Это деньги, женщины и алкоголь. Остальное я в расчет не беру, потому что остальное является либо производным от денег, либо извращением: нетрадиционные связи и наркота. Особенно притягательной является совокупность трех перечисленных явлений, если их можно так назвать. И когда оказываешься с деньгами, под влиянием алкоголя, в компании женщины, которая тебе нравится и которой нравишься ты… Ну, короче, все пропало тогда, будь ты даже трижды женат, и жены твои ревнивые до того, что разорвут тебя на части, если узнают.

А с другой стороны, куда мы без женщин и всего этого? И дело не в том, что я волочусь за всеми подряд, но вообще без них-то как? Как жить тогда, если радостей и без того мало? Бухло не в счет. Бодрящий адреналин на работе – тоже.

Утро принесло проблемы. Терпеть не могу утро с проблемами. Ненавижу просыпаться с запахом перегара. И вообще с бухлом надо завязывать. Это я сейчас так говорю. Завтра, когда полегчает, передумаю. А похмельным утром понимаешь, что весь день испорчен, и от этого становится еще отвратительнее.

Мы просыпаемся утром. Кто «мы»? Я и она, моя подружка, Света. Это та, которая теперь с Карлсоном. Тогда это случилось в первый раз. Я тупо смотрю на нее, толком не зная, что сказать. Все непривычно, и в первую очередь она: жесты, мимика, голос, цвет кожи, запах… Когда просыпаешься утром и ощущаешь этот запах, понимая, что он – от женщины, которая была близко, становится не по себе. Им пропитана подушка, постель, одеяло и вообще, казалось бы, всё. Вспоминаешь о жене и думаешь: на кой черт вообще тебе это надо было? Но это как с куревом: первый раз противно, а потом втягиваешься… Пишешь ей, приходишь в гости, спишь с ней, перестаешь особо скрывать от жены, та делает вид, что ничего не замечает, или устраивает скандалы, или денег требует, или тоже заводит себе любовника (тут у каждого по-разному), – так и живешь, уже без остроты ощущений, но зато с разнообразием.

А что, у кого-то иначе? Я вас умоляю. Кто не изменяет, тот хочет этого. Скажете, что это совсем другое? Себе скажите, а также не забудьте объяснить, почему не смогли свое желание воплотить в жизнь. Совесть? Вспомните про свою совесть, когда в ближайшую пятницу напьетесь до поросячьего визга и припретесь в таком виде домой, когда наорете на жену или дадите ей леща, или по-тихому, по-доброму так будете изводить ее, пока она нервный срыв не получит… Или подумаете в очередной раз, глядя на нее, что растолстела она как поросенок и краситься перестала, и выскажете ей все (в грубой, конечно, форме) по этому поводу (не забудьте только в зеркало посмотреть на свое пузо и небритую рожу). Зато никаких измен. Зато все благородно и по совести.

А вообще у нас это в порядке вещей. Едешь в командировку, наорешь на всех как следует, или сам получишь таких, что мало не покажется, или просто без всякой такой эмоции, а скорее по случаю напьешься, ну и вызовешь бабу (а что, чем ты хуже Гены Букина?). А утром проснешься как кусок говна – трезветь и приходить в себя.

Идеальный мир наполнен идеальными людьми, а реальный – другой. Вот и вся правда. Можете за это называть меня уродом.

И вот лежал я тогда рядом с ней, смотрел на нее, думал, зачем она мне нужна и вообще зачем мне все это, – и не находил ответа. Я улыбнулся. Она спросила, почему я улыбаюсь. А что я мог ответить? Я заржал во весь голос. Смеялся я над собой, конечно. Она-то здесь точно ни при чем. Наверняка она подумала, что я псих. А я ей сказал, что фильм вспомнил забавный, и вообще…

А между тем, зачем? Даст она мне любовь, заботу и счастье? Я вас умоляю! Деньги? Ага, альфонсом я еще не был. А впрочем, это идея… Детей? А что дальше? И зачем они мне? Двоих хватает. Да и вообще, зачем все это? И я тебе зачем? Ладно Карлсон: он, может, холостой и предложит руку, сердце и все прочее. Но я-то нет. Рассчитывать, что я брошу семью, глупо. Рассчитывать, что меня бросит жена, можно, но… Опять одни «но». Когда тебе не семнадцать лет, все это становится чуть сложнее, чем «я тебя так люблю, что без тебя не могу». Я могу и ты можешь. Тогда на кой черт все это? Потрахаться и разойтись. Вот и вся правда: суровая, тошнотворная, зато правда.

Это случилось некоторое время назад, в И. Мы оба приехали туда на конференцию и оба были из С. Сперва деловая встреча, потом не деловая, потом – постель. Знаете, как бывает: смотришь впервые на женщину, она смотрит на тебя, и ты понимаешь, что даст. Так все и случилось. Почувствовал ли я счастье? Нет. Но она мне нравилась. А может быть, я даже влюбился в нее. Скорее всего да, именно влюбился. Когда черт знает сколько времени никакого разнообразия, одна скука (скотство на работе не в счет) и одни проблемы, то грех при случае не втрескаться в красивую бабу. Вот и случилось. Потом, правда, прошло. Но сперва, конечно, меня прямо трясло. Я там в начале описал, как ходил по городу и чуть ли не волком выл – дурак, вспомнил молодость.

Я уходил от нее утром, с мерзким чувством на душе, но не от того, что мне не понравилось произошедшее, а от нелепости самой ситуации и сожаления, что произошедшее нельзя отменить. А была б моя воля, отменил бы все, совсем, начиная с нашей с ней встречи. Потому что осознал я теперь, что влип основательно.

Я зашел к себе в номер, лег на кровать, попробовал еще поспать, но понял, что это бесполезно, поднялся и пошел в душ – хоть как-то взбодриться. Пар заполнял душевую кабину. В моей жизни что-то изменилось, причем так, как я сам того не хотел. А как я хотел? Уж точно не влюбиться в ее глаза, руки, молодое упругое тело, в ее голос… Вот дурак же.

Я выключил воду, вышел из ванной, подошел к окну и стал смотреть на дорогу с туда-сюда снующими автомобилями.

Гипотеза. Часть пятая

Итак, представим, что какой-нибудь умник придумал такую программу, которая при помощи множества вычислений позволяет создавать модель планеты и всего, что на ней существует. Используя рассуждения, приведенные раньше, предположим, что моделирование проводится от самого начала (допустим, мы знаем, где это начало) и воссоздает развитие событий с некоторой скоростью, существенно более высокой, чем текущий ход времени. Таким образом, эта программа демонстрирует процессы развития планеты, то есть растительного и животного мира, вымирания одних особей и возникновения других, появления человека, его развития и вообще всего, что происходило на Земле. Пользователь программы (или она сама) сравнивает результаты моделирования с историческими данными и обнаруживает полное сходство. То есть моделирование осуществляется правильно.

И вот что интересно. Эта программа в процессе работы должна будет мало того что смоделировать эволюцию, но еще и изобрести все, что изобрел человек в процессе своего развития. Например, две сотни лет назад не существовало самолетов, но потом они появились и оказали огромное влияние на весь мир. И эта моделирующая программа изначально ничего не знает про самолеты. Она должна получить изобретение самолета в процессе своей работы и применять его для дальнейшего моделирования. Она должна изобрести все, что было изобретено людьми до сегодняшнего дня.

И еще. В процессе работы программа даже до настоящего времени сможет дойти только при условии, что будет полностью моделировать поведение человека, животных и даже растений – однако пока это не представляется возможным по той простой причине, что до сих пор ученым не известны все особенности работы организма человека и животного, а значит, невозможно смоделировать их работу.

Но пусть все же известно. Пусть удалось. И вот программа доходит до сегодняшнего дня и переходит к будущему. Ей придется изобретать то, что еще не изобретено (иначе о каком будущем речь?). Но только это, скорее всего, окажется невозможным.

Причина в том, что программа эта, построенная на базе современных технологий, должна будет смоделировать технологии будущего, что будет ей, очевидно, не под силу. Представьте себе, что вы пытаетесь заставить какую-нибудь транзисторную схему, разработанную сорок лет назад, работать так же быстро, как современные микропроцессоры.

Это невозможно в принципе.

Друг

Сегодня у меня встреча с Ивашкевичем

Днем  встречаемся в его офисе (для проформы) и вечером – в кабаке, уже поговорить или, скорее, выпить. На самом деле говорить особо не о чем: и так все ясно. Не дети же. И дружба уже не детская, хотя принцип тот же – по интересам.

Помню, какой наивной раньше была дружба. Не с этими уродами, конечно, а с теми, другими, которые были в детстве. Уж не знаю, какой был бы результат, если оценивать их по теперешним меркам (а скорее всего не лучше, чем относительно моих нынешних друзей), но только тогда эта самая дружба казалась идеальной. «Друг никогда не предаст», «друг – это больше, чем брат»… (Так часто в песнях поется.)

Но только бред это все. Пришло время, и те друзья рассеялись, потому что интересы сменились и появились новые. Вот сидит передо мной Ивашкевич, ни дать ни взять друг, дружище, речи пламенные мне в уши заливает. Но и я понимаю, и он понимает, что это только до поры: когда дела завершатся, бабки будут попилены, и дружба вместе с этим всем закончится. До следующего раза.

А если серьезно, то был у меня один друг. Да умер. А с ним – и дружба вообще, всякая. Ему было пятнадцать. Но о нем я не расскажу. Было и было – наивное, детское, но зато настоящее. Куда более настоящее, чем теперь все это вокруг, когда мне далеко за тридцать.

Она была в восторге

Лечу обратно, домой, с выполненной у Ивашкевича миссией. Он поручил своей секретарше, с которой, разумеется, спал, составить какой-то план, и она его составила и передала мне. Поэтому совесть моя, можно сказать, чиста, по крайней мере чище, чем у остальных персонажей в моем окружении, настроение более или менее нормальное, и я в самолете. Кроме вручения этого никому не нужного плана вчера в кабаке Ивашкевич развлекал меня алкоголем и предлагал вызвать девочку. Но пил я мало и от девочки отказался. Тошно стало вдруг от всего этого и от самого себя.

Зато теперь я лечу обратно без головной боли и угрызений совести. Они у меня бывают, причем регулярно. Это может показаться странным, но любая шлюха стоит мне нервных клеток. Только не нужно спрашивать, зачем тогда они мне нужны. Не знаю я.

В самолете меня окружает молодость: кругом девчонки, спортсменки или что-то в этом роде. Совсем молодые, хорошенькие и притягательные. В чисто эстетическом смысле, а то подумаете еще чего. Хотя, если им есть восемнадцать (закон я все-таки уважаю), можете и подумать. Они еще школьницы или студентки первого курса и если готовы разделить с кем-то любовь, то уж точно не со мной. Да и я с ними не хочу, раз уж на то пошло: во-первых, тогда вся сказка закончится, а во-вторых, не желаю я быть тем, кто будет к этому хоть как-то причастен. Пусть другие. Я и без того за свою жизнь дел наделал достаточно.

Это я размышляю мозгом. А животное, сидящее внутри меня, говорит другое: давай, попробуй, прикоснись к молодости – лет десять скинешь. Только это тебе поможет. А если не это, то вообще ничего. Еще какой-нибудь десяток лет, и тебе, считай, пятьдесят, считай, старик. Любовница твоя, конечно, моложе, но все-таки… эти-то свежее… эти-то…

Молодость. Интересно, когда девушка пятнадцати лет рассказывает, что встречается с парнем. Вспоминаю я в таких случаях собственное прошлое и мысленно улыбаюсь. Легко представляю, какие это были отношения. Глупые, наивные и наверняка не имеющие перспективы. Но они этого еще не понимают и не смогут понять сейчас, как ни объясняй. Хотя только безумец (или обеспокоенный родитель) возьмется что-то в таких случаях объяснять.

Но это мало что означает. Кого интересует философия стариков? Кому нужна твоя грамотность, когда член не стоит? Здесь работает очень простой принцип: покажи на своем примере. А нет, так закрой свой беззубый рот и не говори больше ничего. И я согласен с такой точкой зрения. Нужно чувствовать, пока чувствуется. Нужно вдыхать этот запах, слушать эти звуки, мечтать, сходить с ума, узнать горе разочарования, ревность, испытать желание умереть, доказать всему миру, переосмыслить и полюбить снова, но уже другой, настоящей, взрослой любовью: никуда не спешащей, размеренной, осмысленной, осторожной, навсегда… А потом завести любовницу и снимать проституток, когда есть настроение… По той же простой причине: надо жить, пока живется…

Вспоминаю, как мы с ней сидели в университетской столовой. Я был влюблен, а она ела со скучающим видом. Вот бы раньше понять и отпустить все это! Но нет ведь, надо же было дотерпеть комедию до конца. Сотовые телефоны тогда только появились, но у нее уже был и лежал рядом, на столе. К нам подошел какой-то тип, по виду старше, молча взял ее телефон, набрал номер, и его телефон зазвонил. Тогда он достал его, посмотрел на экран, убедился, что ее номер определился, сказал: «Я позвоню тебе вечером» – и ушел.

Она была в восторге.

Я спросил:

– Ты его знаешь?

– Нет, – ответила она с сияющими от счастья глазами.

А потом эти ее размышления вроде:

– Если бы я могла выбирать, то, наверное, выбрала бы человека опытнее, который уже имел с этим дело. Вдруг что-то пойдет не так. А к Сереже уже обращалась его подружка, и все прошло нормально, да и так у него большой опыт, ведь он жил с девушкой.

Нормально, да? Выбирать парня, чтобы он как можно большее количество подруг перетрахал. Конечно же, дело ответственное, да и сложно мне судить – я ж не баба, вот только на кой черт это надо было обсуждать со мной, чтобы потом так и не дать, ума не приложу. А после – «оно само как-то случилось»… Но я об этом уже рассказывал. Сейчас-то наплевать. Просто вспомнил. Посмотрел на эту молодость вокруг и вспомнил.

Может быть, она до сих пор не забыла, как мы говорили об идеалах, отношениях, целомудрии в конце концов. Наверняка не забыла, но значения этому придает ровно столько же, сколько и я. Вышла замуж, потом еще раз, родила ребенка, похожего на мужа или на кого-то другого, живет в двухкомнатной хрущевке, чистит картошку по вечерам, смотрит тупые сериалы и думает о том, что вот тот, первый, все же таким оказался мудаком… Остальные-то – бог с ними… Но вот тот…

Может, и хорошо, что это был не я.

Я погружаюсь в сон и просыпаюсь уже на посадке.

Достичь третьего уровня

Не успел я прилететь в С., как позвонил Хорошевский и попросил по дороге из аэропорта заехать в одно заведение, чтобы встретиться с ним и обсудить дела. Наверняка он уже начал выпивать, хотя голос его не выдавал.

Из аэропорта меня везет таксист, который заодно решает дела со своим коллегой насчет каких-то корейских партнеров, рассказывает, что дела идут настолько плохо, что он вынужден подрабатывать по вечерам в такси, получая гроши, поскольку весь бизнес летит к чертям. Ладно хоть не говорит, что такси для него просто хобби. А есть и такие. Вроде: «Просто так сложилось, а вообще мне нравится людей возить». В таких случаях я молчу.

Этот же вызывает уважение хотя бы тем, что не лукавит:

– Да вот на хрен мне надо было бы все это? Да, сука, жизнь заставит, еще и не таким займешься.

– А что случилось-то? – спрашиваю.

– Да хер его знает. Мы оборудование всякое продавали, насосы в основном, немного – электрику, а тут кризис этот долбаный. И все, одни долги. Сейчас вон с корейцами пытаемся договориться, чтоб хоть чё-то как-то. А пока рулю. Потому что жрать нечего.

– Да. Так себе.

– Не просто «так себе». А вообще хоть подыхай.

Не могу сказать, что я вполне разделяю его ощущения, потому что на еду моих доходов вполне хватает, но по мере его рассказа что-то тягучее и тоскливое заползает внутрь.

– За границей ведь не так, – продолжает таксист. – Там людям платят. У них принято платить. А здесь как? Привыкли, что все задарма, на халяву и дерьмо покупать. Продаю я насос. Хороший, надежный. Поставил его и забыл на десять лет. Так кому он нужен? Купят на три рубля дешевле, так что течь у него будет изо всех щелей и чинить его придется больше, чем он сможет качать. Но купят его, потому что он на три рубля дешевле! А что проблемы потом – всем до жопы.

– Так и есть, – подтверждаю я.

– А еще всем откаты раздай. Все ж на откатах. Ну и какой дурак типа меня тут что-то заработать сможет?

– Ну, как-то же существуют фирмы, – говорю я.

– А я тебе и говорю, как. Продают говно, которое на деле вообще ничего не стоит, половину суммы раздают на откаты, а это говно потом разваливается.

– Может, и так, – говорю.

– Свалить бы отсюда к чертовой матери, да кому я где нужен…

Он остановил возле кабака, и я вышел. Как и следовало ожидать, Хорошевский сидел за кружкой пива и жевал закуску. Увидев меня, он привстал, сделал радостное лицо и раскинул руки чуть ли не обняться.

– Александр Сергеевич, рад видеть! Как ты?

– Взаимно, Святослав Витальевич! – улыбаюсь я и сажусь напротив. – Нормально вроде. От Ивашкевича привет.

– Пусть лучше строит, чем приветы передает! – сказал Хорошевский и позвал официанта.

– А то сейчас накупит какого-то дерьма и построит такое, что потом развалится все к чертовой матери, – продолжил он и, заметив, что подошел официант, обратился ко мне: – Ты что будешь?

– Светлое фильтрованное.

Официант перечисляет сорта, которые у них есть, я выбираю первое названное.

– И бургер, – добавляю.

– Как ты эту дрянь ешь? – удивляется Хорошевский.

– С божьей помощью, – отвечаю.

Хорошевский смеется.

– Пока тебя ждал, новости тут смотрел, – он кивает на телефон. – Губера П-кой области арестовали за взятку в двадцать мультов. А при обыске дома нашли еще полмиллиарда.

– Нормально так скопил парень.

– Оборзели совсем, твари! Все разворовывают. И ничего не боятся.

Я смотрю на его наглое самодовольное лицо и думаю, что в этом он прав. И не боится ведь, что и к нему придут не сегодня завтра. И говорит это мне, мимо которого идет весь поток денег прямо ему в лапы, и как будто получает удовольствие от этого. А я думаю, что на самом деле получает – от этой иллюзии власти, от того, что вот рядом сидит наивный лопух, которому рассказывают сказки, а он даже не подозревает: вот здесь рядом самые дела и делаются. Глаза его сверкают азартом, на лице – сплошное удовольствие.

– Не боятся, – повторяю я за ним.

– Если бы мы так себя вели, вся промышленность уже давно бы развалилась.

– А что, в промышленности по-другому? – спрашиваю я, продолжая играть роль наивного дурачка.

– Да то же самое! – говорит Хорошевский. – Но! Не так же и не в таких масштабах.

Он делает паузу, задумывается и после продолжает:

– Чтоб столько украсть, это ж вообще как оборзеть надо!

Смотрю на него и вместо блеска в глазах и довольной ухмылки наблюдаю другое, что понимаю не сразу. А потом до меня доходит. Зависть! Вот что он испытывает сейчас. Зависть от того, что он ворует только миллионами, а кто-то – сотнями миллионов. Ну и мразь.

Скоро я убеждаюсь в том, что, как я и предполагал, причины встречаться не было никакой: ему просто хотелось с кем-нибудь выпить. Тему моей поездки и Ивашкевича мы практически не обсуждали, потому что обсуждать ее большого смысла не было. Оба мы понимали, что завтра на совещании, которое Хорошевский проводит каждый день, он спросит меня о поездке, и я доложу состояние дел с намеком на то, что встреча с Ивашкевичем была продуктивной, конструктивной и все в таком духе. Представление должно быть разыграно в отведенное для этого время.

Последнюю порцию мы допивали уже в машине Хорошевского, пока ждали его подругу, которая должна была за ним приехать. С этой подругой, Кристиной, дружили они очень тесно. Я думаю, вы понимаете, о чем я: едва ли у такого типа может быть просто дружба с девушкой. Едва ли дружба с девушкой вообще может быть, если уж честно. Она приехала, мы допили, напоследок произнесли пару дебильных шуток, едва не расцеловали друг друга, я вызвал такси и попрощался.

На этот раз водителем оказался какой-то чокнутый сектант или безумец-одиночка. Не успели мы отъехать, как он начал рассказывать про какие-то уровни, или ступени, развития людей и их душ. Он рассказал, что существует семь ступеней развития человека и из ныне живущих никто не смог подняться выше второй. Я подумал, что мертвым всегда проще приписывать заслуги, и спросил, что должен уметь человек, который достиг третьей ступени, и он мне ответил, что тот должен читать мысли. После этого мое сознание, кроме всего прочего изрядно вымотанное в результате поездки и сильно разбавленное спиртным, окончательно расползлось по внутренностям черепа. Я повернул голову налево, посмотрел на него, подумал: «Чертов псих, только довези меня до дома», и дальше всю дорогу сидел молча, на всякий случай, чтобы ненароком не нарушить чью-то карму, спровоцировав непонимание и желание отомстить самым неистовым образом. Наверняка у него нож за поясом или револьвер времен революции, заряженный серебряными пулями. Невольно я вспоминал имена языческих богов, которых мы учили когда-то давно в школе, закрывал глаза и представлял языки пламени на костре, инквизицию и ведьм, библию, вампиров и все такое прочее, а потом, когда становилось тошно от головокружения, я открывал глаза и смотрел на дорогу, стараясь не потревожить дремавшую внутри таксиста силу.