Текст книги "Плаха да колокола"

Вместо того чтобы, как обычно, мучиться бессонницей и метаться по каюте, словно загнанный зверь в клетке, он, пересилив себя, накануне сел к столу; невесть откуда явилась яркая нужная фраза, мысль полетела сама собой и строки помчались по бумаге… Половина строптивого очерка родилась из ничего; уже запоздно в изнеможении он свалился на койку и забылся сном. Удивительно, но, проспав всего три или четыре часа и проснувшись от гудка теплохода, впервые он выспался и, полный бодрых сил, бросился куражиться под умывальник…

Вежливо постучавшись, двое в знакомой форме приоткрыли дверь его каюты и замерли в нерешительности.

– Входите, входите, товарищи! – крикнул он, обернувшись и устыдившись своего раздетого вида, но старший козырнул без выражения на лице:

– Мы подождём, товарищ Кольцов, – и притворил дверь.

Он бросился одеваться, прибирать каюту, упаковывать чемоданы, в спешке швыряя всё без разбору, что попадалось первым под руку, но написанные листки от первого до последнего собрал бережно и уложил в планшет, который всегда держал при себе и возил в каждую командировку.

«Ну, вроде всё», – отдышался наконец он, застыл на мгновение у зеркала, поправил галстук и чуть тронул расчёской гладкие, привыкшие держать форму волосы. Сел на стул, соблюдая минутную традицию, и, распахнув дверь, выставил первый чемодан.

Смуглолицый и усатый, старший по званию, принял его и зашагал к выходу. Светловолосый, всё время смущённо улыбавшийся, подхватил второй и замер, пропуская гостя вперёд. Так они и продвигались далее – он в середине с планшетом и переживавший – как же, под конвоем! – двое спереди и сзади, молчаливые и высокие.

На берегу, не опуская чемодан на землю, старший, словно очнувшись, остановился и развернулся:

– К нам? Машина у пристани.

– А если бы прогуляться? – сняв шляпу, стал он обмахивать разгорячённое лицо, быстро схваченное местным жгучим солнцем. – Вещички свои вам доверяю. Доставите по назначению. Гостиницу какую забронировали?

Они переглянулись, явно не понимая.

– Я бы до центра пошатался; слышал, тут у вас всё близко. Ради творческого, так сказать, процесса. Настраивает, знаете ли…

Странно, ему представлялось, что о его приезде в город давно известно кому следовало, власти должны были бы распорядиться соответствующим образом, прислать из своих; оркестрика, конечно, не нужно, как и дамочек с цветами, но редактор местной газеты, наконец, журналист завалящий, от которого можно было бы вытянуть местные слухи и сплетни, в его работе не лишнее… Однако ничего такого не наблюдалось, на него никто не обратил внимания даже при этих бравых молодцах из грозной конторы… Мелькали в толпе милицейские фуражки, но и тех было раз, два и обчёлся, да и они скоро схлынули с озабоченными прибывшими и радостными встречающими.

Пока их троица приостановилась, подтянулись с теплохода совсем отставшие: примелькавшийся в ресторане герой-любовник, куривший из мундштука и запомнившийся фразами: «Сказать вам, что мне нравится? Но разве это можно выразить словами…», московская управдельша, затеявшая попутный флирт с персом, отчего сама теперь была не рада, поэтому, спрятавшись за дерево на берегу, повторяла: «Нет и нет! Пожалуйста, оставьте!..» В завершении вывалились и здесь неразлучной группой трое слегка подвыпивших ресторанных артистов: слепые Бредунов и Башилова с матросом-танцором Чудиловым и пианист в чёрных очках, поддерживавший за талию маленькую женщину в видавшей виды шляпке, исполнявшую ресторанной публике изжёванными губами:

Ей граф с утра фиалки присылает.

Он знает, что фиалки – вкус мадам…

Ансамбль продефилировал медленно, со вкусом, как и подобает приезжим артистам, и Кольцов очнулся:

– Ну, что мы решим?

– Велено было вас сопровождать, – невнятно выдавил из себя старший. – Насчёт погулять распоряжений не было, а товарищ Кастров-Ширманович ожидает у себя.

– Хотел я душу порадовать в первый день приезда, – махнул рукой без особого огорчения Кольцов, – но, видимо, вы правы. Нельзя забывать о долге! Везите меня в тюрьму!

– В следственный изолятор?

– А что вас удивило? Разрешение на встречу с арестованными при вас?

– Конечно, – полез в карман старший.

– Вот и славненько, – взяв бумагу, Кольцов долго и тщательно её изучал, проявив особую щепетильность к подписи и печати. Этому с некоторых пор он был приучен, побывав в одной из тюрем, работая над фельетоном «Даёшь тюрьму». Тогда натерпелся, добывая всевозможных разрешений у разного начальства, ворох бумаг доставал, чтобы проникнуть в заведение, да и, попав туда, пришлось несладко. Естественно, фельетон сделал злым и богатым на издёвки, из-за чего пришлось долго препираться с редактором газеты и отстаивать чуть ли не каждое слово. Но он не дрогнул, и если сдал какие позиции, то только после обещенного запрещения печатать вовсе, однако дерзкие и ядовитые строчки остались: «Тюремщик обязан быть твёрд и холоден. Сговорчивый тюремщик – что чайник изо льда. Оба рискуют упустить своё содержимое, если потеплеют и смягчатся…»

Но в этом городке он готов был изменить собственному представлению о проблеме: начальник, широко улыбаясь, встречал его с распростёртыми объятиями, как старого знакомого, у самых ворот тюрьмы, сиявших свежей белизной стен, как пасхальное яичко. В руке у него был журнал «Огонёк», в почётном строе замерла вся свита, отсутствовал лишь старшина охраны.

– Не приходилось видеть таких исправительных домов, – после крепких рукопожатий ответил взаимной любезностью журналист и пошутил, отдавая должное: – Прямо образцово-показательный!

– Милости просим! – распылялся Кудлаткин.

– Не ведаю за собой особых грехов, но так и провёл бы здесь несколько дней, – рассмеялся Кольцов, ещё более теша душу изволновавшемуся Кудлаткину. – Слышал, монастырь женский заложен был ещё императрицей в этом месте?

– Болтали разное, – кивнул тот и поспешил взять под локоток гостя. – До сих пор живы шутники, балакающие, будто монахи из своего монастыря сюда ходы подземные прокладывали, а монашки – к ним навстречу, вот и бегали друг к другу по ночам, а?! Вона страсти-то какие творились! Теперь что! Тихо у нас было до некоторых пор.

И тоже рассмеялся, затрясся пузом, подмигнув свите, те дружно его поддержали.

– А если правду хотите знать, – сквозь смех продолжал он. – Про баб одни враки. Тюрьмы у нас сроду не было, арестантов в Троицком монастыре на территории кремля держали. Он упразднён был по какой-то причине, и лишь по просьбе бывшего губернатора Попова в 1824 году построили тюрьму, по виду напоминавшую французскую Бастилию; внутри даже церквушка была для арестантов, снесли её после революции.

Вытерев платком губы и раскрасневшееся от смеха лицо, Кольцов вспомнил про сопровождавших его молодцов, задержавшихся у машины, обернулся виновато:

– Вы бы уж поезжали. Мне с арестантами наедине беседовать желательно. Времени займёт достаточно. А товарищу Кастрову-Ширмановичу я отзвонюсь. Объясню. Потом пришлёте машину за мной. Есть связь, Иван Кузьмич?

– Ну как же! – даже обиделся Кудлаткин. – Мы вас и с Берздиным свяжем, если пожелаете.

Старший из сопровождавших ОГПУ нахмурился:

– Если не возражаете, мне бы всё же с вами?..

– Хорошо, идёмте, – не стал перечить Кольцов. – Служба есть служба. Я объясню вашему начальству ситуацию.

В кабинете Кудлаткина их заждались; две девицы в белых передниках дежурили у накрытого стола, на котором попыхивал крутобокий сверкающий самовар; подали чашки на две персоны, за стол сели двое: начальник и гость; сопровождавший от ОГПУ как вошёл, так и застыл у порога, как его ни приглашали. Кудлаткин накрутил аппарат, подал трубку Кольцову, Кастров-Ширманович не высказал ни озабоченности, ни возражений, видимо заранее предупреждённый насчёт полномочий журналиста; людей своих отзывать не стал, приказал ждать Кольцова у тюрьмы и везти к нему, когда бы тот ни освободился.

– Может, всё же откушаете с нами? – посочувствовал Кольцов, но сопровождавший козырнул виновато и исчез за дверью.

– Ну, прошу за стол. Чем богаты, как говорится. – Кудлаткин пододвинул гостю чашку с чаем и тут же подсластил придуманным: – Мы ведь за вашим «Огоньком» очередь занимаем. Ждём нового фельетона, занятно у вас получается, а главное – в точку всё.

– Спасибо, – вскинул на него хитрые глаза журналист. – А я на берегу поинтересовался печатью в будочке; жаловалась старушка – не берёт обыватель ни газет, ни журналов. Жадность заела – дорого, мол.

– Врёт, каналья! – дёрнулся Кудлаткин. – Какой киоск, скажите?

– По правде, – дуя на горячий чай и высматривая посвежее пряники на тарелке, пропустил мимо ушей его возмущение Кольцов, – последнее время некогда было литературой заниматься, увлёкся, знаете ли, авиацией. А эта поездка к вам – чистая случайность. В редакции пора отпусков, некого послать, пришлось самому.

– Правда? – не поверил Кудлаткин, но журналист и глазом не повёл, и он продолжил: – Отпуска – чертовски неприятная штука, по себе знаю, все рвутся, словно заработались до смерти, а начальнику мечись меж ними. Я ведь подумал, Михаил Ефимович, прославились мы на всю ивановскую с этими нэпманами, вот вас сюда и пригнали подстегнуть фельетончиком, а?

– Ну… – поперхнулся от обезоруживающей непосредственности Кольцов, которому самому уже претила затянувшаяся игра в кошки-мышки, казалось, с простоватым тюремщиком, – в определённой степени вы недалеки от истины: уголовное дело шум подняло, давно не привлекалось к ответственности такого большого количества преступного элемента.

– Да какой это преступный элемент! – крякнул от досады Кудлаткин. – Вот раньше были уголовники так уголовники! А эти – слюнтяи. Одни взятки давали, другие брали, о последствиях не думали, считали за должное, катаясь как сыр в масле. Гляньте кругом, везде не так ли? Эти нэпманы кому хочешь душу замутят. Потому что изменилась жизнь. И берут люди деньги как своё, раз их в кресло достойное усадили.

– Это вы мне – такое? – встрепенулся Кольцов.

– Да нет! – Кудлаткин ладошкой отмахнулся. – Я их психологию выворачиваю наизнанку. Как они рассуждали. А теперь, угодив за решётку, спохватились и слёзы льют. Борисова с Козловым в Саратов вызвали на днях, но зэкам не терпится покаяться, ко мне с заявлениями прут, друг друга так и поливают помоями. Разве настоящие уголовники так поступают? У тех строгие правила.

– И Солдатов? – не поверил Кольцов. – Тот вроде запирался?

– И он поплыл, – отдуваясь после третьей чашки, полез за платком Кудлаткин. – Конечно, не без моей помощи. Мы тоже штаны зазря не протираем. Мои хлопцы подход имеют к каждому зэку. Всё душевненько, по закону. Петро Солдатов, скажу я вам, большого соображения делец. По-деловому и рассудил – чем червонец тянуть да бычиться, лучше покаяться перед органами и пролетарским нашим судом, может, и скинет годок-другой, а то и пятёрочку.

– Уж больно много обещаете, – засомневался Кольцов. – Братья Солдатовы, на мой взгляд, центральные фигуранты будущего судебного процесса.

– Да что ты, милый! – забывшись, по-свойски усмехнулся Кудлаткин. – Как говорится, три у отца было сына, только молодцом один удался. Петро всем заправлял, но в общей катавасии главных искать следует среди особ другого положения.

– Это кто ж такие?

– Как – кто? Попков, который в Саратов успел переметнуться, Дьяконов да Адамов. Шестёрками меж ними и нэпманами, понятное дело, бегали несколько хмырей, в особенности Лёвка и Макс.

– Лёвка? Это Лев Наумович Узилевский, который представлял интересы частного капитала в коалиции?

– Лёвка, он Лёвка и есть! – переменился в лице Кудлаткин, и гневом налились его глаза. – Мошенник отпетый! На нарах давно его место пустовало. Но ничего, теперь отдыхает. Вместе с дружком своим по кличке Макс. Прохвост ещё хлеще! Они взятками крутили. Собирали с нэпманов и распределяли среди продавшихся чинуш. А прочая братия – мелкая рыбёшка.

– Вот мне и хотелось бы побеседовать с представителями разных, так сказать, преступных группировок этой банды, – протянул Кудлаткину бумагу журналист. – Чтобы составить общее представление.

– Какая же это банда? – пробежавшись по списку зорким взглядом, поморщился тот, как от кислого яблока. – Шелупень! Одна их связывала страсть – нажиться на рыбе. Люди эти разные, пройдут мимо, друг другу не то чтобы руки не подадут, глотки рвать станут из-за жирного куска! Нэпманы!

– А чиновники? Эти чем отличаются?

– Эк хватил так хватил! – хитро засмеялся Кудлаткин. – Это ж совсем другой народ. Если и изменила их власть, то лишь пригладила. Это ж государевы люди, как были, так и остались, для них главное – должность. Кто выше, тому и несут. Вот в вашем списке Дьяконов с Адамовым, это как раз про них, а вот эта личность, – он ткнул в лист пальцем, – Блох, это сущая блоха, сам по себе ничего не значит, он и не из местных, приезжий. Хлопцы мои раскручивали его прошлое, так оказалось, что он из советских судебных работников. Где-то на Украине эта блоха прыгала, к нам сиганула, прослышав про лёгкую добычу на рыбных промыслах. Будете с ним беседовать, спросите – он байду ловецкую видел когда-нибудь в жизни? Не ответит, ручаюсь. И таких много из их сотни, налетели как саранча с разных краёв, надеясь урвать свой кусок.

– С Блохом я побеседую, – сделал себе пометку Кольцов. – А про Алексееву что скажете?

– Баба как баба, преклонных лет, кстати, – поковырял в зубах спичкой Кудлаткин, завершая чаепитие. – Моя б воля, я её и под стражу не стал брать. Кабак держала для бывших партийцев, которые теперь на нарах маются. А с другой стороны, куда им пойти, как не к ней? Где душу отмыть? В ресторан переться? Враз погонят из партии. Сама она тоже партийная была, партийцев и привечала в основном. Не всякого подпускала. У неё с этим строго было поставлено.

– Интересная мадам…

– Увидите, с моноклем не расстаётся… Старая гвардия… В Гражданскую воевала.

– Мне бы их всех собрать? Разом. Как? Удастся?

– Разом? – удивился Кудлаткин. – Что ж это за доверительная беседа у вас получится?

– Время поджимает, – с сожалением пожал плечами Кольцов. – На низа завтра собираюсь, к рыбакам. А время останется, снова к вам загляну. Тогда уж поговорю с отдельными экземплярами.

– Я вам наш «Красный уголок» могу выделить, подойдёт?

– «Красный уголок»?.. В тюрьме!

– Ребята мои так актовый зал прозвали, – усмехнулся Кудлаткин. – Да и не зал вовсе, а обыкновенная камера. Гражданского персонала у меня много, вот для профсоюзных собраний им эта самая большая камера и была выделена ещё моим предшественником. Насчёт того, что баловать станут, не беспокойтесь, охрана у дверей подежурит, там и глазок как был, так и остался, а на окнах решётки, как положено.

– Значит, «Красный уголок» с решётками на окнах?.. – горько ухмыльнулся журналист. – Как у вас всё здесь здорово продумано!

– Так я команду даю, чтоб выводили? – поднялся со стула Кудлаткин. – Раз у вас времени в обрез, поспешим. Непростая компания вас ожидает. Один Дьяконов чего стоит. Записал всех своими прошениями да жалобами. У меня тут завалялся его настоящий доклад – объяснение аж самому товарищу Калинину. Его с книгой только и сравнить! Всё думаю, морочить им голову занятому человеку или сначала самому попробовать прочитать? Вдруг гадость какая? Сущий «Капитал» нашего этого?.. Маркса!

– Решайте, – развёл руки Кольцов. – Возвращусь с низов, обязательно попрошу глянуть вашего Дьяконова.

– Вот выручили бы! И мне совет дадите, куда его девать, – повёл Кудлаткин гостя в «Красный уголок».

XII

Попусту сомневался начальник тюрьмы, что не заладится беседа у журналиста с арестантами, что тяжко придётся столичной знаменитости с уголовным элементом. Чем увлёк, как завёл разговор тот, только через час-полтора, когда ради любопытства призвал Кудлаткин дежурившего у глазка камеры надзирателя Ефремова, тот с весёлой физиономией удивил его, что хохот не смолкает в «Красном уголке».

– Хватит врать-то! – встревожился Кудлаткин и потянулся лениво, так как вздремнул в одиночестве. – Неужели на смех подняли с его неуёмным любопытством? Жаль, авторитетный человек, как бы на нас не обиделся.

– Ржут не над ним, Иван Кузьмич.

– Не над ним? А кто ж проштрафился?

– Солдатов. С него началось.

– Как это? Никогда не поверю. Двух слов из него не вытянешь. Чтоб он засмеялся, мне штаны снять надо.

– Это с нашим братом он суров, а писака к нему подход нашёл.

– Да не тяни ты, Ефремов, – посуровел Кудлаткин. – Рассказывай всё толком, ты ж у глазка торчал.

– Ничего вроде этот писака и не придумал, а развеселил компанию.

– Опять темнишь! – прикрикнул Кудлаткин, выходя из себя.

– Ругать стал Солдатов Адамова, что тот последнюю тысячу рублей выманил у него. А тот сконфузился сначала, потом не вытерпел, возьми да ляпни: «Ты зачем мне деньги сувал? С тебя по закону вообще такой налог не положено было брать». Тот рот и разинул. А у него же вся пасть в золотых зубах, ну писака возьми и скажи: «Действительно, зазря обжали на тысячу человека с таким ртом. По миру пустили бедолагу».

– Ну и что?

– Солдатов сначала не понял, а потом щёлк, щёлк своими золотыми, ну и зашёлся в зубоскальстве, а глядя на него, мало-помалу разошёлся и сам Адамов. Ну уж а за ними вся их компания. Даже эта… мадам Алексеева сняла с глаз пенсне, чтобы не утерять, и давай попискивать в платочек. Долго не унимались. Уж больно развеселил всех Солдатов, будто разорил его Адамов тысячей.

– Они отсидят своё, выйдут и нас переживут, – поморщился Кудлаткин. – У них денег столько, что в банки стеклянные закатывай да в землю зарывай.

– Это зачем? – опешил надзиратель.

– Тебе их не понять, Ефремов. – Да ты таких денег и не увидишь никогда. Их вот под конвоем сюда поместили и под стражей держат, а мы с тобой добровольно всю жизнь в этих стенах кукуем.

Ефремов руки по швам вытянул, застыл от неожиданности, никогда таких откровенностей не слыхал от начальства.

– И смеялись они по другой причине, – отвернулся от него Кудлаткин, налил холодного чая в стакан, глотнул, успокоился. – Это у них на нервной почве. Впервые на нары угодили. А здесь несладко. Опять же жёсткие порядки. Сюда с воли гражданские люди являются нежданно-негаданно. Заговорил писака с ними по-человечески, вот им башки и посносило вместе с разумом. Солдатову-то что?.. Ему всё нипочём. Он верит, что деньги его и здесь спасут. А другие как?

– Блох скуксился. Начал жаловаться писаке на Дьяконова, что тот деньги брал да не жаловал за это, гнал из кабинета.

– Правильно делал, – усмехнулся Кудлаткин. – Собаке подлой – собачий почёт – пинок под зад.

– Дьяконов жалобу всучил ему очередную. Новую кипу из рук в руки.

– Ничего. Кольцов мне все передаст, он мудрый журналист, наши порядки знает.

– Когда вы меня к себе позвали, как раз старуха эта, мадам Алексеева, жаловалась на санитарные условия и бессонницу. Не то таракана, не то вошь поймала. Он ей таблетку дал. Сказал, что сам употребляет, когда сна нет…

– Ладно, – махнул рукой Кудлаткин. – Посочувствовал человек пожилой женщине. Но ты это… Ефремов, актик-то про таблетку составь и мне подай.

– Есть! – вытянулся тот.

– Ну иди, иди, – вздохнул Кудлаткин. – Вот в этом вся наша жизнь. Продолжай, Ефремов, наблюдение. Потом доложишь подробности.

XIII

Заканчивался десятый час вечера, а Кольцов всё ещё высиживал в приёмной начальника ОГПУ, утопая в видавшем виды просиженном кожаном диване напротив подрёмывавшего дежурного. Иногда тот подымал голову, лениво оглядывался по сторонам, кидал косой взгляд на знаменитость и, подёргивая себя за длинноватые усы, тихо со значением фыркал. Перед этим журналиста сухо уведомили, что идёт важное совещание, но его обязательно примут, как только оно закончится. Кольцову не надо было объяснять, что это мстительный ответ на его выходку отправиться в тюрьму к арестантам вопреки званому приёму, но поздно было в очередной раз корить себя за такие вот мальчишеские чудачества, которые он не мог истребить в себе, ненавидя помпезность и чванство провинциального начальства.

Вот и в этот раз. По дурости отказался, а теперь ему откровенно мстили, чем могли. С первого дня развязавшийся конфликт ещё может отрыгнуться так, что долго икать придётся… С чего его занесло? Теперь и не вспомнить, да и есть ужасно хотелось. Хотя и поил его Кудлаткин чаем, пряниками угощал, но разве это настоящая пища, которая, несомненно, ждала его на столе Кастрова-Ширмановича! К тому же в командировках, давно подметил он, ему почему-то всегда ужасно хотелось есть. Кольцов проглотил слюну, с тоской глянул в затемневшее окно за спиной дежурного. Тот совсем обмяк или специально выдерживал мину на лице, но не спешил зажигать свет.

Удивительно чёрные ночи на юге, мгновенно всё тонет во тьме!.. Как ни велик опыт, морщился Кольцов, а без досадных ляпов опять не обошлось. Ещё собираясь в командировку, конечно, он допускал, что в такой длительной поездке и при особой её серьёзности шероховатостей не избежать. Но, к сожалению, их набиралось предостаточно. Журналист опытный, он старался учесть всё, предупредить возможность даже малейшего промаха. Для этого, кстати, времени было с избытком. Буквально по пунктикам можно было разложить план предстоящего визита в тихий городок, чем шляться без толку по палубам теплохода с верхней на нижнюю и обратно, покуривать в ресторане, предаваясь психологическим инсинуациям. Кстати, шикарную поездку на теплоходе по всей Волге ему устроил Иегуда. Вот то приглашение и переживания насчёт подоплёки поездки, скорее всего, и привели его к душевному срыву. Изнервничался вконец и, не успев приехать, взъерепенился ни с того ни с сего, зачудил, как сорванец! Не смог сдержать себя при виде двух дубоголовых соглядатаев, приставленных к нему местным гепеушником!.. К тому же те так беспардонно ворвались к нему в номер, когда он едва продрал глаза!.. Враз взыграли скрываемые даже от себя самого давние неприязненные чувства, дремавшие с тех… первых памятных дней его знакомства с ненавистным учреждением…

Тогда он внезапно и негласно был приглашён человеком с неприятной физиономией хорька. Вызов взъерошил все его прежние, уже почти забытые тревоги, возродил страхи, смешал планы, а тот хорёк, положив перед ним лист бумаги, нескрываемым издевательским тоном произнёс так, что он запомнил сказанное слово в слово:

– Ну как же вы не догадываетесь, о чём писать, гражданин Фриндлянд[94]94
  Настоящая фамилия М. Кольцова.


[Закрыть]? Задумали редактировать на всю страну журнал… «Огонёк», кажется?.. Огонёк – это же почти искра! Угадал? А с «Искры», известно всем, Ильич наш начинал. С большим смыслом вы размахнулись… Про другую важную вашу деятельность я пока умолчу. – Он ядовито ухмыльнулся. – Напишите для начала всю правду о сотрудничестве с буржуазными газетами… такими как «Киевское эхо», «Вечер», «Наш путь», «Русская воля». Кажется, это было в 1917–1919 годиках… Вы как раз в партию большевиков вступали, нет?

– В партию я вступил в 1918 году по рекомендациям товарищей Луначарского и Левченко, – бледнея, ответил он.

– Вот-вот. Я сомневался, вдруг запамятовали. По молодости тогда баловались, конечно… Кто из нас в такие лета не шалил? Вы же не по вражеской злобе совершали нападки на большевиков и на товарища Ленина?.. Значит, не запамятовали, а я уж газеточки те со статейками гадкими подобрал, не желаете ли глянуть?..

И тогда в том чистом листе дрожащей рукой он стал выводить чёрным по белому: «Мелкобуржуазное происхождение и воспитание (я являюсь сыном зажиточного кустаря-обувщика, использовавшего наёмный труд) создали те элементы мелкобуржуазной психологии, с которыми я пришёл на советскую работу и впоследствии в большевистскую печать…»[95]95
  Б. Сопельняк. Смерть в рассрочку. М.: Олма-Пресс, 2004.


[Закрыть]

Нет, тогда это не было вербовкой его в нелегальные агенты. Он не подписал никаких обязательств о сотрудничестве, не давал обещаний «стучать» на товарищей. Ему деликатно напомнили прошлое, с которым не то чтобы работать в «Огоньке» или в «Правде», сгореть можно было в одну минуту, просто исчезнуть с земли. А его не трогали. «Мохнатой руки», как принято было говорить, он тогда не имел, да и вряд ли нашлась бы такая рука, чтобы вступиться за него?! Кому он нужен, гадал Кольцов, с какой неведомой целью его оставили живым и на свободе? Что-то ждёт его впереди, какая особая миссия?

Приглашённый спустя некоторое время в то же учреждение по пустяку к начальнику рангом выше, он сообразил, что это опять неслучайно, его помнили и ему не давали забыть. А когда он был вызван к самому Иегуде, догадался, что большие дела рядом.

Испугался по-настоящему, во время беседы был скован, всё ждал чего-то главного, соображал, выискивал, как ответить, но главного не услышал; разговор крутился вокруг издательских проблем, выпуска некоторых произведений отдельных авторов, в том числе Иегуда вспомнил и про его готовящийся сборник фельетонов, а потом, будто невзначай, коснулся личности известных журналистов, скандальных литераторов, важных руководителей. Кольцов с запозданием понял, в кого его пытаются обратить, – в элементарного стукача, и, в тот же вечер нализавшись в одиночку до чёртиков, что позволял себе крайне редко, схватился за револьвер.

Действительно ли он пытался застрелиться?.. Представив собственное тело растерзанным и бездыханным, разметавшиеся куски кровавого черепа, вылил в себя спиртного больше, чем мог осилить организм, и его внутренности начало выворачивать с ужасными мучениями. Тут уж следовало спасать собственный желудок, про револьвер забылось само собой; проснулась жена, в безобразном виде застала его на кухне, катающимся от болей по полу… Одним словом, увезли его в больницу с тяжёлым отравлением.

Когда ещё зелёным, но уже выздоравливающим навестил его Иегуда, приказал сдать оружие. Этим и ограничился, освободив от душевных нотаций.

– Дурак! – только и сказал. – Никто из тебя шпиона делать не собирался и не собирается. А пить если не умел, так не учись.

После того случая их отношения нормализовались, однако дружескими не стали; случались вполне доверительные беседы за рюмкой коньяка. Иегуда мог пить без меры, Кольцов пьянел после третьей рюмки, молол чушь, его клонило спать.

Иегуду интересовали те же большие люди, заглядывавшие или звонившие в издательство: Горький, Эренбург, Петров, Серебрякова[96]96
  В салоне Г. Серебряковой встречалась троцкистская группа литераторов.


[Закрыть], театральные знаменитости, иностранцы. Кольцов постепенно привык, с него не требовалось разглашать чьих-то чудовищных тайн, заговоров, военных секретов, темы их бесед вовсю обсуждались рядовыми работниками издательства в курилках в виде нелепых слухов, чудных анекдотов, несуразных сплетен. Причиняло ли это кому-нибудь вред?.. Кольцов не задумывался.

А неприязнь?.. Что ж, неприязнь… Чувство. Оно как закатилось однажды в тайный уголок его души с тем гадким хорьком, так там и запало. Иногда скалило зубы. Но не более того. Взбрыкнулось нежданно-негаданно при виде тех двух соглядатаев-идиотов ОГПУ и выплеснулось нелепым образом наружу. Он и сам растерялся: они его звать в машину, он им – погулять по городу хочу (и чего не видел?!); они его к своему начальнику, мол, тот дожидается с важными людьми города, стол накрыт, а он им – везите в тюрьму! Встреча с вонючими зэками ему вдруг важней показалась!.. В общем, старая дурь ударила в голову. Такое уже бывало с ним.

Как-то понесло – очерки о героическом жизненном пути Троцкого удумал один за другим расскатывать в «Огоньке». Целую серию! В голове ещё планы витали насчёт Радека, Рыкова…[97]97
  Видные большевики, государственные и политические деятели, впоследствии расстреляны как «враги народа».


[Закрыть] Но первым, как и в жизни, конечно, Троцкий, славный основатель Красной армии, защитник революции от белой интервенции, величайший наркомвоенмор!.. Ему намекали, что опасная это затея, Троцкий из обоймы выпал, почти всех постов лишён, находится в опале, кресло под ним пошатывается, словно скамейка под висельником… А его несло, собственного нюха не нажил, зато норовом обзавёлся и, что греха таить, тайком по привычке прислушивался он ко Льву Давидовичу…

Иегуда тогда к себе его приглашать не соизволил, просто позвонил по телефону… и пар сшиб. А если бы не он?..

Вот и теперь сиди думай, как выкручиваться из дурацкой катавасии с тюрьмой…

Кольцов поглядывал на дежурного, тот начал подавать признаки пробуждения – зашевелил надраенной до блеска каким-то кремом головой, прислушался. За стеной наконец-то шумно задвигали стульями. Кольцов поднялся с дивана, размял ноги, отошёл к окну, чтобы не мешать выходящим. Но он ошибся, его пригласили, когда и половина заседавших не вывалилась. Кастров-Ширманович, оставив за столом председателя исполкома Васёнкина и ещё несколько важных чинов, сам поднялся навстречу с протянутой для пожатия рукой:

– Не заснули, Михаил Ефимович? Вот так приходится работать после вскрытия треклятого гнойника.

– Это меня извиняйте, – заторопился Кольцов. – Днём надо было. Не рассчитал.

– И днём не продохнуть. – Начальник ОГПУ с трудом скрывал съедающую злость и досаду. – Если бы послушались моих орлов, Носок-Терновского ещё застали бы. Очень увидеться с вами хотел, но не дождался, выехал в районы.

– Да разве он выехал куда? – вмешался глазастый Васёнкин, вставая и тоже протягивая руку для пожатия. – Ему ж доклад готовить, в Москву скоро ехать! Заперся, наверное, у себя, катает выступление.

– В Трусовский район. К Кудрявцеву, – с неприязнью пресёк разглагольствования председателя Кастров-Ширманович. – Опять народ по социуму вопросы забивает, то бани нет, то дров. Мелочёвка, а не обойтись! Кудрявцев, сами знаете, без денег как в дерьме.

– Не слышал, не слышал, – мялся Васёнкин. – Товарищ секретарь меня бы туда взял. Собирались ведь вместе. Разговор о поездке был.

– Вот он и махнул.

– Ну да, – поджал губы председатель; был он подвижен, простоват, но с хитрецой. – Чего ему тут с нами… – и он указал Кольцову на стул рядом с собой. – В Трусовский?.. Значит, приспичило.

– Корю себя, корю, – не зная, куда прятать глаза, Кольцов закраснел от лукавства. – С утра к нему собирался, но бес попутал.

– Чаёк-то не помешает нашему разговору? – ткнулся к нему Васёнкин. – Признаться, в горле пересохло. С утра кричим.

– Так уж и кричим, – подсел рядом и начальник ОГПУ, – склонен ты раздувать, товарищ председатель.

– Нам положено, мы к народу ближе и болячками их живем, – принимая чашку с чаем от невесть откуда взявшейся юркой официантки, тот поставил её перед Кольцовым. – Первый стакан гостю, – улыбнулся крепкими зубами.

– С превеликим удовольствием, – отставив чашку, принялся пожимать руки остальным Кольцов. – Я ведь к вам со своими планами. За советом и за помощью.

– Знаем, знаем, – сжимался вокруг них круг любопытствующих, но Васёнкин как-то незаметно оттеснил напиравших, не вставая с места, по-хозяйски принял чай для себя, не поделившись с Кастровым-Ширмановичем, слил в блюдце кипяток, подул толстыми губами, отхлебнул неторопливо и также неторопливо принялся изучать Кольцова; особенно его заинтересовал значок на пиджаке.