Текст книги "Замки, битвы и бомбы. Как экономика объясняет военную историю"

Ключевое изменение пришло, когда интересы кондотьеров начали совпадать с интересами города-государства, вероятно, опережая на добрых 200 лет высказывание, приписываемое Людовику XIV (1638–1715): «Го-сударство – это я». Пока итальянские кондотьеры могли свободно кочевать от одного контракта к другому, они были заинтересованы в продолжительном либо в самом продолжении конфликта между их нанимателями. Как только они приобретали земельные владения и даже свои собственные города, их внимание сосредотачивалось на решении конфликта для снижения издержек при налоговых выплатах, по крайней мере, на их собственных территориях. Канестрини рассказывает о крупнейших transformazioni («изменениях») в контрактах, предлагавшихся иностранцам по сравнению с итальянскими кондотьерами[207]207
  Canestrini, 1851, p. lxxix.


[Закрыть]. Итальянские кондотьеры обладали большими привилегиями и были в целом свободнее в своих действиях; с ними обращались как с равными и рассматривали как влиятельную силу; они участвовали во всех союзах либо мирных договорах, во всех наступательных либо оборонительных соглашениях; вкратце они обладали публичными правами согласно договорам[208]208
  «I Condottieri italiani sono più priviligiati, più liberi, in generale, nelle loro operazioni: vengono trattati da eguali, e riguardati come potenze, ed inclusi in tutti i trattati d’alleanza o pace, in tutte le leghe offensive e defensive: godono, in somma, del diritto pubblico stipulato nei trattati»; Canestrini, 1851, p. lxxx.


[Закрыть]. Контракты составлялись «как бы от лица государства к государству» – quasi fra Stati e Stati, – посредством чего одна из сторон отвечала за обеспечение финансами, другая – людьми. Рано или поздно интересы согласовывались, так что проблема принципал-агент могла быть решена. Одним чрезвычайно практичным урегулированием, несомненно, явилась ликвидация дихотомии между светским правителем и военачальником и объединение обеих ролей в одном лице. Самым типичным примером подобного, безусловно, был Франческо Сфорца, захвативший Милан, а с ним и герцогскую власть. Военачальник стал правителем и в скором времени сумел достичь длительного перемирия между остальными крупнейшими державами в Италии. Используя уместное в данном случае выражение экономиста Мансура Олсона, можно сказать, что «бродячий бандит» стал «стационарным бандитом», пират – принцем. Еще одной крайне удачной находкой, как мы упомянули выше, было подчинение рядовых солдат властям города-государства. Предстояло разрушить власть кондотьеров как посредников между боевыми единицами и государствами-нанимателями. И то, что было трудновыполнимо в 1300-х – компания всегда настаивала на «найме гуртом во избежание попыток разбить ее на малые единицы и тем самым снизить ее переговорные позиции», – стало свершившимся фактом в конце 1400-х[209]209
  Olson, 1993. См. также McGuire and Olson, 1996, and Wintrobe, 1998; Bayley, 1961, p. 22, n. 66.


[Закрыть].

Развитие регулярных армий

Война была дорогостоящей, и военные финансы играли важнейшую роль. Сохранение контрактов означало, что в целом их соблюдали, а соблюдение обязательств должно было оплачиваться, что представляло проблемы. Например, как упоминалось выше, папа Иоанн XXII (1316–1334) использовал примерно две трети своего бюджета на Итальянские войны, а Иннокентию VI (1352–1362) война обошлась примерно в 40 процентов всего бюджета. Светским государствам было явно недостаточно налогообложения для финансирования военных расходов; попытки введения новых налогов приводили к народным волнениям, а затронутая ими категория жителей стремилась перенести налоговое бремя на других. Для сбора средств от воинской повинности можно было откупиться. Когда финансовый монстр военных расходов требовал новых средств, расценки откупа поднимались. Города начинали облагать сельскую местность более суровыми налогами. Была проведена оценка имущества для взимания налогов, затем же в подвластных городах они были подняты. Когда все возможности доходных статей исчерпывались, Флоренция (и другие) шла на эмиссию долговых ценных бумаг. «Даже приданое флорентийских девушек инвестировалось в государственные ценные бумаги» (monte delle doti) и вызывало сильнейшую заинтересованность в выживании города у граждан[210]210
  Selzer, 2001, p. 32; см. также Partner, 1999; Becker, 1966, p. 38. Среди многочисленных работ по военной экономике, в дополнение к перечисленным в данном разделе, см. Capra, 1999, Hocquet, 1999, and Partner, 1999, а также Ferguson, 2001, и цитируемую там литературу.


[Закрыть].

Долг Флоренции в целом составлял примерно 50 000 флоринов в 1300 году. Сто лет спустя долг достигал 3 000 000, а к 1450 году – 8 000 000 флоринов. Это «приблизительно равнялось всему богатству населения Флоренции». Проценты по долговым обязательствам выплачивались, часто немалые, и способность Флоренции выплачивать проценты, не говоря уже об основной сумме долга – monte, – стала не просто предметом озабоченности отдельных заимодавцев, но всего сообщества, поскольку практически все горожане оказывались в долгу друг у друга. Флоренция находила выход в процентных принудительных займах. Изначально краткосрочные, они вскоре превращались в долгосрочные обязательства. Однако ссудный процент по облигациям военных займов был ниже ожидавшейся флорентийскими торговцами прибыли от инвестиций в коммерческие предприятия, что «вызывало жалобы на то, что капитал изымался от более прибыльных статей». Для решения этой проблемы «гении от бухгалтерии» подняли ссудный процент от 5 до 15, что было выше 8 процентов, ожидавшихся от земельной собственности, и от 10 до 15 процентов из других торговых операций[211]211
  Becker, 1966, pp. 9, 30; Bayley, 1961, pp. 18, 26. По-видимому, в 8 млн флоринов оценивалось недолговое благосостояние Флоренции.


[Закрыть].

Иногда даже сама война приносила некоторое облегчение, как, например, когда Флоренция вела войну с Папским государством в 1375 году и конфисковала, а затем распродала церковную собственность. Вырученная сумма пошла на уплату процентов и долгов. Финансовое бремя войны приводило к краткому возрождению менее дорогостоящего гражданского ополчения в середине 1300-х, по крайней мере, во Флоренции, но более удаленные от города военные действия уже делали использование гражданского ополчения непрактичным; и в действительности оно оказалось неэффективным[212]212
  Becker, 1966, p. 18; Bayley, 1961, pp. 15–16, 34–36.


[Закрыть].

Война представляет собой игру с отрицательной суммой: сумма выигрышей меньше суммы потерь. Для Италии эпохи Возрождения военные расходы не были просто крупными, они были чрезмерными и тягостными. Война также была войной экономической. Небольшие города, как Сиена, были отброшены на периферию экономической жизни, а к началу 1400-х даже Милан «находился в ничтожной близости от финансового краха». К середине пятнадцатого века Флоренция, не раз бывавшая в отчаянном положении, также была в шаге от полного разорения. В дополнение к проблеме принципал-агент экономика военных финансов была крайне нестабильной[213]213
  Bayley, 1961, pp. 74, 82–110. См. также Baron, 1953a, p. 286.


[Закрыть].

Без сомнений, в войсках существовало большое напряжение из-за стремления получить обещанное вознаграждение, а в городах – получить обещанные военные услуги. Обе стороны имели массу стимулов нарушить контрактные обязательства. Но в условиях конкурентной среды, состоящей из множества покупателей и множества продавцов, мошенничество влечет за собой дорогостоящие для репутации последствия, и обе стороны скорее разрабатывают более удовлетворительный путь для разрешения проблемы принципал-агент. Список усилий по ее урегулированию включает лучший мониторинг и надзор, изменения в системы выплат и вознаграждений, а также детализацию контрактов. Особые проблемы возникали в связи с демобилизацией и расквартированием и созданием союзов между городами. Эволюция в военной технологии и связанные с ней потребности в военно-трудовых навыках также благоприятствовали формированию регулярных армий. Речь не идет об «абсолютном отказе» от наемников, но о смене парадигмы. Наемников еще было много – бродячих иноземных солдат, – но изменился тип их службы: будучи иностранцами, они становились оседлыми.

Со временем все итальянские государства обрели вербовочные службы и чиновников, collaterali, одними из основных задач которых было вести документацию о личном составе и смотрах. Что помогло установить и выявить дезертиров и сделать выплаты регулярными – недостаток чего и был основной причиной дезертирства. Переход на прямую оплату, а не выплаты при посредничестве кондотьеров помог гарантировать, что солдаты на самом деле получали им причитавшееся. Регулярные войска составляли растущую пропорцию относительно размеров всей армии, так что к шестнадцатому веку даже остающиеся наемные войска оплачивались напрямую. В целом «рыночная власть наемников была ограничена растущей устойчивостью армий. Ряды миланской, венецианской, папской и в меньшей степени неаполитанской армии – но не флорентийской – были переполнены «все большим числом профессиональных солдат, не являвшихся частью системы condotta». Они пришли из бродячих солдат, lanze spezzate («фрилансеров»), широко использовавшихся всеми итальянскими государствами к середине пятнадцатого века[214]214
  Mallett, 1974, pp. 109, 114, 133–36.


[Закрыть].

Название дословно означает сломанные копья, и очевидно, что истоки подобных войск составляли отдельные рыцари, по различным причинам оторвавшиеся от компаний кондотьеров и их традиционных подразделений «копий» и служившие непосредственно государству… Некоторые, по-видимому, вступали в lanze spezzate ради независимости, однако в целом эти войска состояли из дезертиров других армий, в особенности из групп солдат, чьи командиры-кондотьеры были убиты. Обычным путем, которым государство могло удержать на службе квалифицированную компанию, чей командир погибал, было нанять их в качестве lanze spezzate, назначить нового командира по своему выбору и таким образом построить ядро регулярного войска[215]215
  Mallett, 1974, p. 112. Современный термин «фрилансеры» и происходит от понятия lanze spezzate.


[Закрыть].

Решение проблем с выплатой путем непосредственной оплаты было обращено не только к нежелательному поведению войск в мирное время, остающихся наедине с «местным населением, у которого они были расквартированы или по землям которого они проходили», но также начали прививать чувства долга и преданности, даже среди капитанов наемников, по отношению к государству-нанимателю. «Венецианцы очень быстро пришли к данному [типу] решения, в начале пятнадцатого века, и вместе со стандартами детального контракта и более жесткой администрации они выработали сложную систему выплат, предназначенную не сколько для поощрения отдельных проявлений храбрости, сколько для превращения лояльности и длительности службы в нормы». Система вознаграждения в итоге стала применяться не только к капитанам, но и к войскам и членам семей и часто включала «поддержку вдов и осиротевших солдатских детей… небольшие пенсии выделялись раненым, увечным, вышедшим в отставку и заболевшим солдатам младших рангов и их семьям… [или же] незначительные посты пожизненно присваивались вышедшим в отставку солдатам»[216]216
  Mallett and Hale, 1984, pp. 185–86, 195. Еще одним методом является интеграция иностранцев. Применительно к Италии эпохи Возрождения мы не встретили подробных сведений об этом, однако в литературе других стран подобные примеры нашли свое отражение. Так, до их роспуска в 1826 году янычары были элитой пехоты османских армий. Янычары формировались с четырнадцатого века из детей покоренных народов. Будучи по закону рабами султана, они попадали в Турцию, где воспитывались, получали образование и обучались турецкому языку и военному делу (Ottoman Chronicle in Chaliand, 1994, pp. 455–56). Основой тому была традиция, точнее, коранический запрет сражаться мусульманам против мусульман, из-за которого использование рабов-солдат и было признано подходящим. Султаны использовали тщательно продуманную систему поощрений для обеспечения и поддержания верности янычаров («новых войск») и их исходной популяции, как и снизить риск восстаний. Изъятие пятого из всех детей мужского пола лишало покоренный народ значительного числа населения. Кроме того, это лишало покоренных решительности в ходе сражений с одноплеменниками. Далее, янычары могли рассчитывать на определенные привилегии во время войны в том, что касалось рациона (Busbecq in Chaliand, 1994, p. 458) и наличия хороших карьерных возможностей – в точности как турецкие мамлюки в Египте несколько веков до того, – и, наконец, обращение янычаров в ислам обеспечивало освобождение их собственных детей от военной службы. Баумгартнер пишет, что «число дезертиров было чрезвычайно мало» (1991, p. 153). Однако не следует заблуждаться относительно их общей численности; до 1500 года они насчитывали не более 4000 человек.


[Закрыть].

В самом начале пятнадцатого века венецианцы обнаружили пользу найма регулярных кондотьеров, шесть месяцев по контракту (condotta) и шесть месяцев на предварительной оплате (in aspetto), поскольку практически не было никаких сражений в зимние месяцы и множество компаний на это время были расформированы[217]217
  В Венеции армия мирного времени обычно составляла половину армии военного времени. Кондотьеры, по всей видимости, не испытывали проблем с наращиванием численности войск, находившихся под их командованием. Предложение реагировало на спрос (см. Mallett and Hale, 1984, гл. 2), но возникает вопрос: как же увеличившаяся вдвое армия могла быть собрана столь быстро, как то предполагают доступные нам свидетельства? Пока что в имеющейся по данной теме литературе мы не нашли вариантов ответа на данный вопрос.


[Закрыть]. Детализированные контракты, служба в мирное время и растущая лояльность командиров наемников привели к «приручению кондотьеров». И это справедливо не только в отношении Венеции, но и других городов-государств. Например, однажды изгнанный, «к 1378 году Хоуквуд устроился… на постоянную работу у флорентийцев. Хотя они позволили ему несколько раз поработать на других, он оставался лояльным к ним до своей смерти в 1394 году». Мэллетт считает, что рассматривать постепенное возвышение от поста кондотьера к руководящим позициям во «все более организованных итальянских государствах… в качестве осознанной попытки сократить долю наемников в итальянских армиях, скорее всего, необоснованно; первостепенным соображением было сохранение хороших войск…», и камнем преткновения в данном случае было предоставление хороших контрактов[218]218
  Mallett, 1974, pp. 109–10; Caferro, 1998, p. 13; Mallett, 1999, p. 223.


[Закрыть].

Хроника Каферро о постепенной трансформации вольных компаний наемников сначала в полурегулярные, затем регулярные, но обустроенные локально вооруженные силы, соответствует контрактно-экономическим и теоретико-игровым ожиданиям: постоянное взаимодействие в конкурентной среде должно было способствовать престижу, означать надежность и влечь за собой гарантированность и стабильность контрактов. Обе стороны выигрывали, в итоге же укреплялась стабильность всего института. Буэно де Мескита приводит ряд примеров, показывающих, что, за некоторым исключением, не только кондотьеры стремились к долгосрочным контрактам, но и наниматели также желали заключать пожизненные контракты с опытными и прославленными кондотьерами. В случае если город находил военачальника, чьими услугами он был удовлетворен, у него не было причин отпускать его к своим противникам. Постоянная борьба за военачальников, войска и снаряжение приводила к неопределенности и затратам, которые могли быть сведены к минимуму при наличии постоянного контракта с наемниками. Однако покуда итальянские земли представляли богатую поживу для предприимчивой, или неугомонной, души, по крайней мере, некоторые из кондотьеров (все еще) не могли связать свою судьбу с одним заказчиком. Таким образом, политический контроль над военной властью оставался неполным и достигался лишь постепенно[219]219
  Caferro, 1998, chap. 1; Bueno de Mesquita, 1946. Подробнее о природе и роли учреждений, снижающих операционные издержки участников договора, одна из которых – оптимизация издержек высокого уровня неопределенности, см. North, 1990.


[Закрыть].

Особую проблему, также преодоленную развитием постоянной, регулярной армии, представляла демобилизация. Когда город собирал тысячи и десятки тысяч наемников, как можно было ему от них освободиться? Наилучшим средством был флорин и дукат. Щедрыми предложениями Флоренция расколола компанию Хоуквуда, наняв его лейтенанта, немца Ханнекина Баумгартена (или Аннекина Бонгардена) и его людей. В остальном одна группа избрала нового капитана, другого немца, по имени Альберт Штерц, так что вместо тысяч Хоуквуд остался с 800 человеками, и его компания наемников развалилась[220]220
  Trease, 1971, pp. 71–72. По иронии, Баумгартен и Штерц позднее учредили новую компанию – компанию звезды, нанятую Сиеной для борьбы с Флоренцией; Trease, 1971, p. 72. Еще более любопытно, что Сиена претерпела, по крайней мере, тридцать семь набегов наемников между 1342 и 1399 годами; Caferro, 1998, p. xvi. Сама Сиена придет в упадок вследствие экономического кризиса, будет поглощена (на некоторое время) Миланом и проиграет в борьбе с Флоренцией в период расцвета Ренессанса.


[Закрыть]. В качестве другого примера рассмотрим Венецию, которая в 1405 году, после осады Падуи, выпустила инструкции для своих чиновников, устанавливающие:

варианты преодоления упомянутой сложности. Один заключался в заключении condotte in aspetto – то есть обещании продолжить частичные выплаты, если компании покидают территорию Венеции и остаются на связи до востребования в других местах. Другой заключался в захвате заложников из компаний, которые подлежали расформированию, а также в удержании окончательного расчета, пока те не выходили за пределы венецианских земель. Третья форма принуждения заключалась в блокаде источников снабжения. Наконец, и это было действенным решением, должностные лица инструктировались произвести новый наем лучших войск и, если необходимо, использовать их для изгнания более слабых компаний, прошедших демобилизацию.

Подходя к той или иной конкретной ситуации, ни одна из этих техник не могла срабатывать долгое время. Таким образом, «проблема избавления от солдат на исходе контракта была одним из факторов, подталкивавших итальянские государства к созданию регулярной армии в начале пятнадцатого века»[221]221
  Mallett, 1974, pp. 143–44.


[Закрыть]. Сходный фактор касался организации размещения войск наемников. В сезон простоя (опять-таки, война носила сезонный характер), как и в мирное время, армии рассеивались по венецианским «континентальным» (terraferma) землям, или по сельской местности в поисках фуража и распределения бремени их содержания среди гражданского населения. Предполагалось, что войска платили за постой. Некоторые так и поступали, некоторые – нет. Города, наиболее страдавшие от проблемы расквартирования войск, пытались поднять налоги окружающим областям, не содержащим солдат, иногда с успехом, иногда – без. Временами войскам удавалось вымогать взятки за освобождение того или иного населенного пункта от постоя и перемещение в менее удачливый пункт. Полу-регулярный характер расквартированных войск приводил к взаимодействию военных с гражданскими и увеличивал интеграцию в то или иное местное сообщество. «Некоторые компании явно глубоко пускали корни в местной жизни; солдаты приобретали имущество… женились на местных девушках и даже принимали участие в местной экономической жизни». Так, гражданская и военная экономики становились взаимозависимыми[222]222
  См., например, Deiss, 1967, p. 51, и множество других источников; Mallett and Hale, 1984, pp. 132–33, 135, 197.


[Закрыть].

Ненадежные союзы между городами-государствами также помогли ускорить процесс развития регулярных армий. Например, Сиена часто вступала в оборонительные союзы, – в 1347, 1349, 1353, 1354, 1361, 1366, 1374, 1380, 1385 и 1389 годах – нанимая совместно с другими городами силы наемников и формируя свое собственное ополчение. Но недостаточная общность целей – и конечных мотивов – приводила к тому, что лиги становились объектами интриг и легко распадались. В случае Сиены итоговое расслабление пришло с истощением средств. Сиена и ее окрестности формально перешли в руки миланцев 22 сентября 1389 года и были включены в растущую миланскую империю и в ее борьбу с Флоренцией. Началась эпоха консолидации городов-государств[223]223
  Caferro, 1998, pp. 99–101, 166, 173; в итоге со смертью Джангалеаццо Висконти Сиена вновь стала независимой. Более удачный исход союза имел место в 1495 году, когда Италия трансформировалась в олигополию горстки городов-государств. В 1494 году король Франции Карл VIII практически беспрепятственно прошел с 28 000 человек по западному побережью Италии к Неаполю. Он захватил город и объявил себя королем Неаполя. Свергнутый король Альфонс бежал в Сицилию, где он пытался заручиться поддержкой своего родственника, Фердинанда Арагонского, испанского правителя Южной Италии, который не отказал ему в услуге. Устрашившись, Карл повернул обратно в начале 1495 года с половиной своей армии. Но Милан, Венеция и Папское государство (и Австрия) сформировали альянс и вступили с ним в бой, и, безусловно, не бескровный, с 15 000 в основном наемных войск. В тот июль при Форново 3300 итальянцев отдали свои жизни, а Карл – свои итальянские владения, оказавшиеся столь же недолговечными, сколь и жизнь самого короля (1470–1498; прав. 1483–1498); см. Baumgartner, 1991, pp. 174–75. Тем не менее Caferro, 1996 (p. 9 of Internet printout), приходит к выводу о том, что «бесчинства компаний наемников, возможно, значительно способствовали процессу поглощения малых государств более крупными в конце четырнадцатого и начале пятнадцатого веков, процессу, который кардинально изменил политический ландшафт Италии и в конечном итоге помог заложить фундамент для создания пяти крупных держав эпохи Возрождения полвека спустя».


[Закрыть]. Это было достигнуто к 1454 году с заключением Лодийского мира, когда Франческо Сфорца (Милан), Козимо де Медичи (Флоренция), Франческо Фоскари (Венеция), Николай V (Папское государство) и Альфонс Арагонский (Неаполь) достигли баланса сил, в основном остававшегося неизменным до конца столетия (рис. 3.1), что было не столь уж удивительно, учитывая, что годом раньше (1453) турки взяли Константинополь, а с концом англо-французской Столетней войны возобновился интерес французов к итальянскому полуострову. Итальянские державы поняли необходимость единства, а Италия стала осмысленным понятием[224]224
  Trease, 1971, p. 295; Ilardi, 1959, p. 130. Лодийский мир, за небольшими перерывами-исключениями, продлился примерно двадцать лет.


[Закрыть].

Постепенное превращение военачальника во властителя также подрывало кондотьерскую систему, а с этим кондотьеры начали «строить свои планы по включению в политическую и социальную жизнь Италии». Феодальная связь, однажды «уравнивавшая воинскую службу с землевладением», была разорвана, поскольку «частота военных действий требовала профессиональных солдат, а профессиональные солдаты требовали постоянной занятости»[225]225
  Bueno de Mesquita, 1946, p. 232. Бланшеи, 1979, называет военачальника, ставшего синьором, «принцем-кондотьером» (p. 613).


[Закрыть]. Но на исходе тринадцатого и четырнадцатого веков связь между военным делом и землевладением была восстановлена:

Земли, пожалованные иностранным кондотьерам, обычно представляли собой дар за долги, которые не могли быть выплачены. Дарение феодов в Италии подразумевало больше – возобновление связи между военной службой и землевладением, желание остепениться и осесть. Что давало государству более основательные и ценные гарантии лояльности военачальника, чем бумага, на которой прописывались его контрактные (condotta) условия. Оно указало путь к дальнейшей стабилизации военной карьеры, который, вероятно, и позволил нейтрализовать систему наемничества, сделав кондотьеров скорее инструментом политики, чем угрозой своему работодателю[226]226
  Bueno de Mesquita, 1946, pp. 220, 229.


[Закрыть].

Таким образом, Франческо Сфорца (1401–1466) был лишь самым прославленным кондотьером, достигшим поста правителя крупной области. Он стал герцогом Милана в 1450 году, что явилось венцом его карьеры военачальника в виде просвещенного и мирного шестнадцатилетнего правления. В 1300-х было редкостью, что кондотьер получал недвижимость, например, крепость или замок, или даже город в счет вознаграждения. Временами это было пожалование вместо оплаты, как в 1371 году, когда папа Григорий XI отдал два имения Джону Хоуквуду; иногда это было, собственно, вознаграждением за успешную работу, как в 1390 году, когда миланский герцог Джангалеаццо Висконти (1352–1402) сделал одного из своих уважаемых кондотьеров, Джакопо даль Верме, гражданином Милана и Пьяченцы, наградив его в придачу несколькими поместьями[227]227
  Trease, 1971, pp. 87–90, 133–35.


[Закрыть]. Постепенно когда-то редкие земельные пожалования становились все более привычными, однако ненадежными, то есть, например, замок мог быть пожалован «пожизненно», а потом отобран в одно мгновение. Филиппо Мария Висконти (1392–1447), деспотический правитель Милана, был этим знаменит. Так, он отдал город Пьяченцу, бывший город даль Верме, своему верному наемнику Никколо Пиччинино. Или же поместье могло быть даровано «навечно» с наследственными правами, а затем отобрано – венецианцы поступили таким образом с семьей Коллеони после его смерти в 1475 году. Но размер и стабильность земельных пожалований обычно росли. Вдобавок некоторые военачальники просто захватывали политическую власть. Таким образом, Бьордо Микелотти, перуджиец, был первым из «кондотьеров нового стиля, использовавшим свою военную власть, чтобы стать диктатором». Он захватил Перуджу в 1393 году и правил ею до своей насильственной смерти пятью годами спустя. Менее чем через два десятилетия, в 1416 году, его земляк, Браччо да Монтоне, подобным же образом захватил свой родной город и, пусть и не всеобще приветствуемый, стал во главе правления до своей смерти в 1424 году. Подобные возможности также возникали, когда та или иная политическая фигура сходила со сцены. Так было с Джангалеаццо Висконти, величайшим из миланских герцогов. После его смерти в 1402 году его генералы «принялись захватывать территории в счет оплаты»[228]228
  Bueno de Mesquita, 1946, p. 231. «Лишь глупец будет ждать великодушия от венецианцев», – говорит Триз, излагая эпизод с конфискацией имения Коллеони (1971, p. 300); Trease, 1971, pp. 158, 184. О сопоставлении «тирании» и «диктатуры» в контексте истории Перуджии см. Black, 1970, в особенности pp. 248, 275, 281.


[Закрыть].

К концу нашего временного периода на примере фигуры всеми уважаемого гуманиста герцога Урбинского Федериго да Монтефельтро (1422–1482) мы наблюдаем резкий поворот в данной тенденции. Доходы от его крошечного государства не могли финансировать высоко ценившийся и пышный двор, так что Федериго брался за всевозможные военные поручения: властитель превращался в военачальника. Это верно в отношении небольших городов эпохи Возрождения, чье «процветание зависело в основном от жалованья их наемных капитанов»[229]229
  Blanshei, 1979, p. 618.


[Закрыть]. Тем временем Альфонс Арагонский избрал совершенно иной путь, предвосхитив то, что было уготовано всей Италии. Для уменьшения зависимости от ненадежных войск наемников испанец, уже бывший правителем королевства Сицилии, создал систему народного ополчения, когда в 1442 году он наконец-то стал править и Неаполитанским королевством[230]230
  Альфонс правил Неаполем до своей смерти в 1458 году. Таким образом, на время он объединил оба королевства Сицилий (см. Trease, 1971, p. 266). Подробнее о Неаполе и Сицилии см. информативную хронологическую таблицу www.kessler-web.co.uk/History/KingListsEurope/ItalySicily.htm [данные на 8 июня 2005].


[Закрыть]. Примерно пятьдесят лет спустя, в 1494 году, флорентийцы, восстановив ненадолго Римскую республику, вслед за восстанием против власти Медичи восстановили и народное ополчение. А через год после того как Медичи вернули себе контроль над городом, в 1512 году, Никколо Макиавелли, как всем известно, выступил в своей небольшой книге «Государь», посвященной новому властителю Флоренции, в пользу того, чтобы тот сохранил народное ополчение. Тем самым, кстати, Макиавелли лишь заострил внимание на тенденции, уже полным ходом развивавшейся в Англии, Франции, Испании и, собственно, в самой Италии[231]231
  Contamine, 1984, pp. 165–72. Никколо Макиавелли, сын видного флорентийского адвоката, поступил на государственную службу в 1494 году. Она включала продолжительную дипломатическую службу как в Италии, так и при зарубежных дворах. Его карьера длилась до 1512 года, когда Медичи вернулись к власти. Годом позже, в 1513-м, в свет вышел «Государь». Посвящая книгу новому государю Флоренции, Лоренцо II де Медичи, Макиавелли выступил против наемных сил в пользу использования ополчения. Гораздо лучше, советовал он, заслужить доверие и уважение своего народа и положиться на них, чем обращаться к тем, чьи личные интересы лежат по ту сторону границ. Буэно де Мескита (1946) был среди первых, задавшихся вопросом об общераспространенном толковании «Государя» Макиавелли. До сих пор чаще полагают, что лейтмотивом этого труда выступает формула «что выгодно, то и следует делать», являясь ренессансным примером утилитаристской реалполитики (http://en.wikipedia.org/wiki/Niccolo_Machiavelli; данные на 17 сентября 2004 года). Таким образом, «политические институты… определяют характер военной организации». Но, по мнению Буэно де Мескиты, Макиавелли лишь «представляет оборотную сторону медали, фатальные последствия неадекватных военных институтов для любой формы политической организации» (обе цитаты, p. 219).


[Закрыть].

Еще ряд событий в направлении установления постоянных и укомплектованных преимущественно по локальному принципу вооруженных сил касался развития военной технологии и потребности в более высоком и дифференцированном уровне боевых навыков в войсках и у работников системы жизнеобеспечения. Так, несмотря на множество стычек, в 1400-х Венеция все реже использовала наемников. Она предпочитала изучить новые методы войны, например, от швейцарских копейщиков и немецких стрелков, а также на местах обучать личный состав этим новым методам. Вместо того чтобы опираться на офицеров из среды наемников, Венеция разработала схему социального поощрения местных талантов, некоторые из которых получали очень высокий социальный статус и даже верхом инспектировали войска[232]232
  Mallett and Hale, 1984, pp. 80–81; Trease, 1971, p. 331. Было одно исключение. Мастера в производстве и использовании артиллерии чаще всего приходили из-за пределов Венеции и в основном из-за Альп. «Эти крайне высоко ценившиеся неитальянские специалисты могли требовать большого вознаграждения»; Mallett and Hale, 1984, p. 84. «По мере роста числа должным образом обученных итальянцев в последние годы века среднестатистическая зарплата снижалась; но в первое десятилетие шестнадцатого века спрос на артиллеристов был таким, что их жалованье вновь лишь неизменно повышалось»; Mallett and Hale, 1984, p. 84.


[Закрыть].

В 1400-х годах венецианские сухопутные силы были невелики, поскольку полевые укрепления были минимальны, а Венеция контролировала не так много городов, нуждавшихся в гарнизонах. Военные действия в основном представляли собой маневры кавалерии. Однако в течение столетия, когда Венеция распространила свои интересы и владения на Запад, гарнизоны и полевая фортификация стали уже более значимыми, а с ними и потребность в сопутствующей компетентности в инженерных, проектировочных и крупномасштабных оборонительных строительных работах, вполне обособленно от постоянного комплектования окончательных работ provisionati. Военные действия замедлялись если и не в периодичности, то в их непосредственном ведении. Размеры армии – пехоты, кавалерии и ополчения – росли (колеблясь между десятью и двадцатью тысячами), а централизованный контроль и управление становились все более актуальными. «Профессиональные казначеи, поставщики, интенданты и начальники транспортных служб вскоре начали пользоваться большим спросом. Самые важные среди них были collaterali, осуществлявшие надзор за этими новыми административными структурами»[233]233
  Mallett and Hale, 1984, p. 75, and chap. 2; Contamine, 1984, p. 172; Nicolle, 1983, p. 16, provisionati («пехота») от provisione – «регулярного жалованья войск».


[Закрыть].

С «точки зрения предрасположенности солдат, как и намерений государства-нанимателя» развитие ядра регулярной армии выглядело абсолютно целесообразным[234]234
  Mallett and Hale, 1984, p. 66.


[Закрыть]. Каферро заключает:

Лишь к середине пятнадцатого века мародерствующие компании наемников в действительности отошли в прошлое. К тому времени процесс консолидации среди итальянских городов-государств, начавшийся в конце четырнадцатого века, свел политический ландшафт Италии пятнадцатого века к пяти основным державам: Милану, Неаполю, Флоренции, Папскому государству и Венеции. При новой расстановке сил кондотьеры уже были прочно привязаны к государствам, у которых они состояли на службе[235]235
  Caferro, 1998, p. 14.


[Закрыть].

Задолго до того как Макиавелли оплакивал использование капитанов-наемников и их войск и выступал за применение городского ополчения, Венеция прогрессировала на пути к постоянной профессиональной армии. И не столько из-за страха узурпации власти командирами наемников – венецианцы всегда держали своих кондотьеров на безопасном расстоянии, – сколько из-за сомнений относительно адекватности сил ополчения, как и соображений дисциплины[236]236
  Как и в любой другой стране, в Италии война оказалась слишком затратной с точки зрения порядка, стабильности и процветания. «Англия во времена гражданской войны была лакомым куском для таких людей [наемников], так что их изгнание было важным элементом в восстановлении порядка в 1150-х» (Prestwich, 1996a, p. 148). Подобным же образом считается, что начало регулярных армий при французском короле Карле VII было в большей степени связано с восстановлением порядка, чем с любым другим фактором (Showalter, 1993, p. 423).


[Закрыть]. Вместо этого венецианцы

понимали, что живут в эпоху растущего профессионализма и технических усовершенствований, в которую у любителей и резервистов было мало шансов… [Они] смогли уловить, что военная мощь и опора на гражданское ополчение для достижения этой мощи были, по сути, совершенно различными целями при данных обстоятельствах и что первое было важнее. В городе, делавшем, как Флоренция, из республиканства фетиш, споры осложнялись, поскольку [полезность наемников] следовало сопоставить с угрозой военного переворота. Но в Венеции этого не боялись как благодаря естественной защищенности города, так и потому, что венецианцы обладали средствами для обороны города от любой сухопутной армии – своим флотом[237]237
  Mallett and Hale, 1984, p. 202.


[Закрыть].

Согласно исторической периодизации, Франция времен Карла VII (правившего в 1429–1461 гг.) часто избирается в качестве символического отправного пункта образования регулярной, постоянной армии. «Это решение, однако, не было реакцией на ненадежность или неэффективность наемников. Оно отражало потребность восстановить порядок в стране, раздираемой вековыми войнами, а также растущие заботы по концентрации власти на государственном уровне… Оно также отражало установление общепринятой европейской точки зрения относительно предмета найма лучших имевшихся людей с новейшим вооружением и тактикой, вне зависимости от их происхождения»[238]238
  Showalter, 1993, p. 423; см. также Mallett, 1999, p. 216.


[Закрыть]. Дело не в том, что наемники были не нужны; по преимуществу национальные армии и борцы за национальную идею, в сущности, возникали в 1800-х. Речь скорее шла о том, что вооруженные силы следовало формировать иначе, и в этой новой организации войска наемников сохранялись, тогда как их лидеры, кондотьеры, исключались.

Однако в отличие от впечатления, изложенного в предыдущем параграфе, наш аргумент заключается не в том, что хорошо организованное государство нуждается в постоянных вооруженных силах или что кондотьеры олицетворяли лишь этап переходного периода, а в том, что, скорее всего, именно в дополнение к этим событиям в политике и военной технологии составление и обеспечение соответствующих контрактов уже не могло или, во всяком случае, не смогло соответствовать актуальным типам вооруженных сил.

Выбор в данном обзоре 1494 (вторжение в Италию французского короля Карла VIII), или 1527 (разграбление Рима), или даже 1532 года (публикация «Государя») в качестве нашей даты завершения сбора данных за исследуемый период, разумеется, произволен. Несмотря на кажущуюся поверхностность, часто даты действительно весьма символичны. Это вехи, зарубки на нашей памяти (ядерный век начался до Хиросимы)[239]239
  О данной истории, истории атомной бомбы, рекомендуем общепризнанные труды Ричарда Родса, 1988 [1986] and 1995.


[Закрыть]. К 1494 году французы уже успешно применяли осадную артиллерию и считались в этом лучшими в мире. Так, в ходе кампании 1449 года пушка Карла VII «заставила сдать около шестидесяти английских замков». Эволюционируя от каменных к бронзовым, а затем и чугунным ядрам, артиллерия снижала свой вес и увеличивала огневую мощь. Это означало, что тяжелая артиллерия могла теперь передвигаться по различным театрам военных действий, а пушка – разрушать замковые укрепления. Вдобавок порох, размещенный в бочках и помещавшийся и поджигавшийся при подкопе горизонтально под крепостью, мог подорвать всю постройку изнутри. Военные действия изменились. Они сделали странствующего рыцаря анахроничным. И даже тогда для одной лишь транспортировки осадных орудий требовалось огромное количество людских и конских ресурсов. К середине 1550-х артиллерийское орудие все еще «весило вместе с лафетом более 8000 фунтов и передвигалось с большим трудом». Но роль тяжеловооруженного рыцаря теряла свою значительность. Театр военных действий стал менее мобильным и более стационарным. В действительности вместо скаковых лошадей большим спросом пользовался ломовой тягловый скот[240]240
  Contamine, 1984, p. 149; Pepper and Adams, 1986, pp. 8, 11; Deiss, 1967, pp. 26–27 (легко представить, что это привело к изменениям в конструкции замка, эволюция которой – сама по себе увлекательная тема исследования); Trease, 1971, pp. 330–31.


[Закрыть].

Для последней части кватроченто также характерно введение портативного огнестрельного оружия, аркебузы. Изменилась военная тактика. Вместо оружия ближнего боя – мечей, копий, арбалетов, пик и алебард – использовалось оружие большей дальности. Арбалет также использовался для огня с определенной (короткой) дистанции, но он не обладал такой же мощностью. Будучи тяжелым, огнестрельное оружие изначально было обременительным, но все менялось. Ближний бой уступал место бою дистанционному. Сражение и убийство становились безличными, отвага – более спорным понятием, а профессия куртуазного, странствующего «рыцаря в блестящих доспехах» наемника более рискованной[241]241
  Deiss, 1967, p. 25.


[Закрыть].

Изменения были постепенными[242]242
  Black, 1996, pp. 48–50, отображает постепенные изменения в военной технологии периода Итальянских войн, 1494–1559, в течение которого порох заменил устаревшие виды вооружения, а также вызвал и сопутствующие изменения в тактике, фортификации, финансировании и организации вооруженных сил.


[Закрыть]. Уже «в 1448 году, в битве Караваджо, Франческо Сфорца имел в своей армии так много schioppeteri („стрелков“), что им было сложно видеть друг друга из-за дыма». В 1515 году в битве при Мариньяно швейцарцы, несмотря на потери в 20 000 человек, выстояли против большого числа полевой артиллерии французского короля, аркебузиров, тяжеловооруженных рыцарей и немецких ландскнехтов-копейщиков, пока не пришла подмога венецианцев, принявших участие в битве во второй день. Но эпохе наемных армий, нанимаемых от случая к случаю, в целом пришел конец. Рынок генералов-фрилансеров пришел в упадок». Для пущей убедительности скажем, что «последний кондотьер» Италии, Джованни де Медичи, формально защищавший Рим для папы Климента VII, а образно и всю Италию, погиб от попадания трехпудового пушечного ядра[243]243
  Contamine, 1984, p. 135; Trease, 1971, pp. 327, 332, 340; Deiss, 1967, pp. 284–86. Джованни, родившийся от союза Медичи и Сфорца, прославился как Джованни делле Банде Нере (Джованни Черная Повязка), став единственным Медичи, бывшим кондотьером.


[Закрыть]. Неспособность наемников городов-государств защитить Италию стала очевидной. Разграбление Рима (1527) не заставило себя долго ждать[244]244
  Deiss, 1967, pp. 28, 30. «Чем иным вызвано крушение Италии, как не тем, что она долгие годы довольствовалась наемным оружием? Кое для кого наемники действовали с успехом и не раз красовались отвагой друг перед другом, но, когда вторгся чужеземный враг, мы увидели, чего они стоят на самом деле». Таким образом, Макиавелли ратует за объединение Италии посредством системы народного ополчения. Trease, 1971, p. 340. Яркое описание разорения см. Connor, 2004, pp. 107–13.


[Закрыть].

Шли и сопутствующие изменения. Война, всегда ужасная, стала еще более порочной. Уже не было места для проявления куртуазности и рыцарской доблести, и никто более не довольствовался поимкой противников и удерживанием их в заложниках. Некоторым иностранным войскам «выплачивался дукат за голову врага». Войны в Италии подходили к концу; войны с Италией только начинались. По сути, не за горами было не только разграбление Рима, но и разграбление Италии. Иностранные державы будут господствовать в ней до ее объединения в 1870 году, примерно три с половиной века спустя. Тем временем в 1500-х возникавшие на локальной основе постоянные армии стали привычными среди остающихся итальянских государств[245]245
  Nicolle, 1983, p. 20; Trease, 1971, pp. 332–33. Италия стала единым королевством лишь 17 марта 1861 года. Рим, до тех пор находившийся под властью папы, был присоединен 20 сентября 1870 года. Для сравнения: объединение Германии, возглавляемое Бисмарком, произошло в 1871-м.


[Закрыть].